Взаперти

      Когда Валентино с огромным усилием согласился на помощь, он ожидал чего угодно, но не… Этого. Думал, что его ремнями закрепят на койке и будут вливать какие-то витаминки, или утопят в ледяной воде, или даже лоботомию сделают, но оказаться взаперти — последнее, до чего он мог додуматься. До чего у Вокса было извращённое понятие помощи, если он решил запихнуть свою «даму сердца» сюда. Они это по-любому на пару с Вель придумали. Ох, куколка гениальна, но жестока.       Вокс наверняка давным-давно бы запихнул Валентино куда-нибудь и раньше, насильно, но Вель убедила обоих, что человеку помочь невозможно, если он сам не захочет. Вал бы не сказал, что ему прямо захотелось завязать, но в смертельном передозе приятного было мало. Решил рискнуть и уже об этом жалел, потому что в один момент он просто проснулся невесть где.       Свет здесь неяркий, для глаз вполне терпимый, почти любимый Валентино полумрак с лампами на стенах, до которых никак не добраться. Закрыты чем-то мягким и не рвущимся. Стены здесь тоже были мягкими, отвратительно-белыми, точно так же как и пол с потолком, и будь это единственные элементы окружения — у Валентино тут же слетел бы вестибулярный аппарат, и только один чёрт (на букву В) бы знал, где здесь верх и низ.       Но были ещё вещи. Например матрас, выпирающий из пола, который был настолько мягким, что казалось, будто и пружин там нет, чистый пушок хлопка. Для спины не очень полезно, но Валентино было откровенно поебать, ему такое нравилось. Ещё одеяло и маленькая подушка. Всего одна, но и на том спасибо.       Ещё одна выемка из пола была гораздо более жёсткой и представляла собой подобие стола, там же была бумага и обломки восковых мелков. Это даже смешно. Конечно, психам ручки и карандаши непозволительно, но Валентино же не псих. Ладно, это утверждение спорное, но по крайней мере посадили его сюда не из-за этого, правда ведь? Воздух кажется каким-то странным. По-любому этот гад распыляет здесь что-то.       Маленькая дверца в ванную комнату, где есть расчёска, зеркало и сама ванная с парой бутылочек. Валентино казалось смешным то, что ему вроде и выделили это место отдельно, но по-настоящему спрятан он не был. Он не видит камер, но они точно есть. Огромного окна в это помещение нет, а значит, наблюдают за ним точно через них. Интересно, Вокс и Вель делают это вдвоём или муженёк сам разобраться решил? Вот эгоистичный ублюдок.       Сначала собственное положение ему казалось полнейшим издевательством, потому что на Валентино хоть и смотрят, и даже помещение специально только для него, но всё равно он тут совсем один и это паршиво. Валентино любит внимание, но не прямо вот так же. Это похоже не на внимание к нему как к шикарной и уникальной личности, коей он несомненно являлся, а как к объекту какого-то исследования. От того факта, что он никак не мог связаться с Воксом или Вель даже становилось тревожно, но с другой стороны… Можно ли считать это отпуском? От всего и ото всех. Ему очень не нравится это признавать, но, может быть, это будет даже полезно.       Никого не видеть и чтобы никто на него не смотрел. Валентино так отвык от личного пространства, что не помнит, когда в последний раз оно у него вообще было. Да и сейчас, считай, тоже не было. Просто теперь это незаметнее, чем обычно.       Он думает, что здесь не так уж и плохо, хоть для него и неимоверно мало. Он сам не помнит, когда последний раз брал мелок в пальцы, но на деле это не сложнее карандаша, хоть некоторые партаки потом и не стираются. На листе сам собой вырисовывается голубой квадрат и Валентино чувствует, что в груди слегка закололо. Он здесь пробыл от силы день, но уже соскучился.       Нахмурившись, мотылёк дорисовывает остальные части и затем, взяв рисунок в пальцы, поднимает над головой и вертит в стороны, показывая разным уголкам комнаты. Он не уверен, где здесь камеры, поэтому лучше удостовериться. — Вокс! Видишь? Это твоё говняное лицо. Присмотрись получше, потому что я не отдам это тебе, когда выйду отсюда!       С шелестом он ударяет бумагой обратно о стол и встаёт, чтобы уйти в ванную. Просто чтобы пройтись. Просто потому что пространство здесь для него слишком маленькое, Валентино от такого успел давно отвыкнуть. Здесь даже нет никаких звуков, кроме его собственной речи и текущей воды. Иногда он включал её на несколько часов подряд, представляя, что в шуме играет музыка или кто-то кричит, или стонет, тут уже по настроению.       Кажется, что эта комната вечная. Уже около недели здесь ничего не меняется, только появляются новые листы бумаги. Валентино это хобби уже осточертело, ему хочется заняться чем-нибудь другим, ибо он умеет гораздо больше, но шансов ему просто не дают. Может, это просто самое безопасное для него сейчас. Ему что, так опасно оставаться наедине с собой? Ну и что, что он не против иногда себя поранить, это же не диагноз. Точно не то, из-за чего он теперь торчит здесь невесть сколько.       Валентино не знает, как течёт время и сколько он на самом деле пробыл здесь, но ему кажется, что немного, ибо он не чувствует смену дня и ночи. Спит, когда вздумается, ибо, о, неужели, спать он может теперь столько, сколько захочется, а Валентино это нравилось. Только нюанс в том, что он едва ли мог нормально уснуть, не обхватив что-то или кого-то руками и не прижимая к груди. Одеяло едва ли заменяло ему живое тепло.       Если бы знал, сколько сидит здесь на самом деле, то был бы в полном шоке от того, что до сих пор не сошёл с ума. Здесь ведь буквально нечего делать и не с кем поговорить. Он говорит в камеры, говорит с Вель и Воксом, но они никогда не отвечают. Иногда в его пустую головушку закрадываются тревожные мысли. Что, если их убили, пока он тут торчит? Что, если это даже не их проделка и они даже не знают, где сейчас их крылатый друг находится? Но подтвердить эти гипотезы было совершенно нечем, а потому лучше о таком не думать. Думать вредно. Подождать гораздо проще.       Когда нечем занять руки, можно растянуться на полу и раскрыть крылья. Свою шикарную растяжку и мышцы спины нужно держать в тонусе. Он сам уже не понимает, для кого и для чего ему красоваться, если смотрит только Вокс. Да, он хороший зритель, но больно молчаливый. Так ничего ему и не ответил, ни разу не появился и не пришёл. Даже когда Тино целенаправленно извивался у стены, выпячивая свои прелести и жалуясь на то, как ему не хватает чужих рук.       По теме скуки это было самой главной и основной проблемой. — Вокс! Вокс, ты слышишь меня? Я надеюсь, что да, потому что я отказываюсь! Вы меня не предупреждали о воздержании, dos escoria!!! Выпусти меня, блять!       Недовольно рычит мотылёк, лёжа на матрасе животом вниз и качая ногами в воздухе. Он кладёт голову в подушку и конечности замирают, пока он продолжает ждать. Поднимает лицо, оглядывается — никакой реакции. Всё ещё один. Валентино переворачивается на спину и хватает подушку, чтобы затем сжать зубами и снова раздражённо зарычать. Он ненавидит, когда его игнорируют, особенно когда он при этом жутко возбуждён.       Он выдыхает и садится спиной к стене, снова осматривая углы комнаты. Его точно видно, иначе быть не может, но он всё равно сомневается. Улыбнувшись, слегка приоткрывая зубы, разводит ноги в стороны. Крылья тоже вспархивают, убираясь с колен и укладываясь рядом, не за спину, ибо места за ней нет, но ему так даже нравится. Прислоняться голой кожей к слегка остывшей поверхности, пока у самого горит тело.       Нижние ладони скользят по бёдрам, заходят на внутреннюю сторону и опускаются к паху, пока верхние в той же манере проходятся по груди, пальцы натягивают цепочку. Валентино прикусывает губу и притворно постанывает, потому что на самом деле свои руки и трети удовольствия не приносили так, как чужие. Он просто знает, что Воксу нравится, когда он ведёт себя шумно, даже если притворяется, что это не так.       Даже мысли об этом шевелят возбуждение больше, чем свои прикосновения. Тонкие пальцы захватывают набухший сосок, прищипывая и оттягивая. Валентино резко сжимает ладонь, впиваясь в грудь когтями, теперь издавая более скулящий звук и прикрывая глаза. Он знает, что Вокс распознает эти движения, потому что в постели он прикасается к Валентино именно так. У Вокса не бездонная чаша терпения, Валентино это знает, выводит специально. Даже если не переполнит в этот раз — однозначно к этому подтолкнёт. Валентино уверен в своём успехе, хотя ещё даже ничего не сделал.       Поднимает ко рту одну из нижних рук, обхватывая длинным языком от пальцев до запястья, вымазывает в густой розовой слюне и затем опускает обратно. Обхватывает мокрой рукой чуть привставший орган, снова мысленно проклиная Вокса за то, что не оставил ему никаких игрушек или банально смазки. Вторую руку Валентино тоже вылизывает, выгибаясь и позволяя рассмотреть себя получше, разводит ноги ещё шире, практически растягиваясь в шпагат у стены.       Приходится лечь, чтобы нормально дотянуться до ануса и сразу войти мокрыми пальцами на всю длину, от чего мотылёк дёргается всем телом и громко выдыхает уже по-настоящему. Распластавшиеся по сторонам крылья тоже чуть-чуть подёргиваются, пока Тино, не позволяя себе привыкнуть, сразу выгибает пальцы в разные стороны и толкается до тех пор, пока не нащупает комок нервов внутри.       Он ухмыляется, всё ещё дрожа, потому что Вокс нечасто позволял себе такую грубость. В начале их отношений и вовсе считал Валентино хрупче настоящей бабочки и боялся порвать своими когтями, из-за чего тому приходилось напоминать, что он не стеклянный и в постели с ним нужно обращаться так, как подобает его низкому статусу. Только телек не слушал, потому что он редко когда кого-то слушает и делает всё так, как хочется, по-своему. Валентино его настойчивость считал даже очаровательной, хоть и раздражался порой.       Стенки расслабляются сами, когда Тино об этом думает, лёгкий стон снова сходит с его губ и он складывает пальцы лодочкой внутри, чуть приподнимая дрожащие колени. Вторая рука уже настойчиво сжимает эрегированный член, палец давит на уздечку, тем поднимается выше и размазывает по всей длине выступающие розоватые капли.       Верхние руки остаются без дела, Валентино просто откидывает их назад, располагая у головы. Так легче представить, что сам он ничего не делает, что его трогают со стороны, да ещё и с фактом стороннего наблюдения за процессом. Тело становится очень горячим, теперь слетающие стоны лишены всякой фальши и мотыльку кажется, что в темноте закрытых век он выпадает из реальности. По пальцам внутри как будто бегает электрический ток, из-за которого мех поднимается колом, когти ощущаются твёрже и острее. — Вокси… В… Вокс… М-м, amor… Да-а… Глубже, быстрее!..       Сам подставляет задницу под пальцы, проталкиваясь дальше и постанывая почти страдальчески, как будто он сейчас умрёт, если его просьба не будет исполнена. Раздразненные стеночки жалобно сжимаются, после содрогаясь в пульсации. Валентино выгибает пальцы так, чтобы не царапать самого себя, массируя простату подушечками пальцев и от такого контрастного обращения с собой выдыхает особенно громко, вываливая язык и не сдерживаясь. Член в руке становится твёрже и тоже пульсирует, Валентино хочется куда-нибудь его вставить, чтобы обхватило одновременно со всех сторон, ещё больше — чтобы вставили ему, ибо пальцев катастрофически недостаточно. — Вокси-и-и, пожалуйста!       Он жмурится, когда зовёт его, и в краешках глаз скапливается влага. Крылья начинают хлопать о пол, и после этого Тино уже не может произнести ничего членораздельного, выдавая только лёгкие стоны и обрывки слов на испанском. Его хватает надолго, но это состояние проходит практически бессознательно. Валентино не останавливается, когда горячая жидкость проливается на его ладонь, и когда плоть сокращается так, что двигаться внутри становится едва возможным, потому что ему всё ещё мало. И всё же восполнить пустоту в одиночестве он не может.       Вал извивается на полу ещё несколько минут, затем всё-таки убирая руки и переворачиваясь на бок. Крылья укрывают сверху и он затихает, позволяя себе поймать ровное дыхание и успокоиться достаточно, чтобы встать и помыться.       Под струёй тёплого душа до его головы доходит мысль о том, что за всё время здесь он ни разу не ел и не пил, но никакое из мерзких чувств вроде голода или жажды его не мучили, и тело осталось прежним, не превращаясь в скелет. Но его по-настоящему взволновало это, будь он кем-нибудь угодно другим, а не собой. Ему же остаётся только забыть и принять этот факт как нечто само собой разумеющееся.       Ещё до него только сейчас дошло, что в комнате вообще не было никаких путей во внешний мир. Ни одной двери отсюда или окна. Да и камеры не факт, что были. Как он вообще оказался здесь? Как его отсюда достанут? В душе всегда приходят мысли. Поэтому нужно из него выбираться.

***

— Вель… Ты говорила, что нужно не прятать свои чувства и открыто высказываться о беспокоящих вещах, так? — монотонно протараторил Вокс, приложив палец к ребру экрана и оглядывая койку. — Выкладывай, что у тебя, — со стороны так же безучастно ответил женский голос. — Меня несколько беспокоит то, что ты используешь нашего коллегу как расходный материал. — Не драматизируй.       Она подходит поближе и слегка толкает его локтем в бок, явно оскорблённая тем, как её работу только что назвали. То, что Валентино — главное сырьё любовных зелий ещё ничего не значит. А то, что она называет «универсальной терапией» даже экспериментом не было, потому что уже миллион раз проверено, улучшено и готово к эксплуатации.       Бонусом то, что Вокс слишком много времени проводит в этой комнате. Становится напротив Валентино и пялится то на него, то на мониторы, то на баллоны. Грёбаный параноик, она бы и в его дыхательные пути вставила трубку с газом, если бы у него была нормальная голова. Вокса же слишком раздражает то, что он не может подсмотреть, что там в голове у Валентино творится. Он надеялся, что не какой-нибудь жуткий кошмар и что тот не пытается активно из него выбраться.       Прошло не так уж и много времени. Даже третьи сутки не прошли, но там, внутри, могли происходить тысячелетия. Это тоже пугало, но Вель заверила, что после пробуждения Валентино ничего не вспомнит. Прерывать процедуру запрещено, но прикосновения ведь ничего не испортят? Поэтому Вокс и прикасается. Одну руку прикладывает к лицу, другую осторожно кладёт в ладонь. — Я люблю тебя.       «Я люблю тебя»       В отключённой от реальности голове это отражается эхом и вызывает лёгкую улыбку. Вокс этого не видит, но Тино об этом не знает. Это так странно. То, что Вокс постоянно смотрит за ним, но ничего не видит. — Он тебя тоже. А теперь иди отсюда, я слежу, не бойся. Ты думаешь, я плохо выполняю свою работу? — Вель хмурится, скрывая довольную улыбку. Вокс не смеет сомневаться в ней, и она это знает, но эта его мания всё контролировать по истине забавляла. — Ни в коем разе.       Вокс тоже ухмыляется, убирая руки и разворачиваясь. Поправляет бабочку, ещё раз оглядывая комнату и всё-таки покидая помещение. Изнутри тут же колотит желание зайти обратно, но он усиленно его подавляет. Можно ведь и завтра зайти… И желание близости вполне реально удовлетворить самостоятельно.       Два сапога пара, что ещё сказать.