Libertango

      Антон собирался на очередной концерт, как на казнь. Казалось бы, всё в жизни у него было — интересная работа с дружным коллективом, но не самой большой зарплатой, много друзей, гордая его профессией мама, которая вполне радостно несколько лет назад переехала к новому мужу и оставила сыну целую квартиру во владение… Но не было главного — счастья от всего этого «богатства». Шаст был всего лишь одной из вторых скрипок в оркестре. Нет, не то чтобы он прямо рвался в первые, в солисты или ещё куда-то, даже на место второй скрипки пролез… со скрипом, где и осел. Он стал музыкантом, как мечтал шестнадцать лет назад и чего страшно боялся каких-то восемь, но был ли сейчас в этом хоть какой-то смысл? Проблемы со спиной, частые боли в пальцах, искривившаяся в целом фигура, мигрени… в какой-то момент Шаст просто наплевал на себя самого в попытках это всё исправить и просто поплыл по течению. Подумаешь, сутулый, и что? Как будто люди и без скрипки этим не страдают.       Он уже оделся и, подхватив футляр со скрипкой — той самой, что Арсений подарил ему восемь лет назад, — замешкался на лестничной площадке. Ключ никак не хотел попадать в замочную скважину, Антон бесился, но и это сильно не помогало. Из соседней квартиры раздавались крики. Последние несколько лет они раздавались оттуда слишком часто. Шаст замер и прислушался. В этот раз соседи ругались из-за какой-то очередной мелочи, которую просто довели до точки кипения.       — ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ УЖЕ! — дверь вдруг резко открылась, и на лестничную клетку выскочил Арсений. — ЧТОБЫ ТЕБЯ И ТВОИХ ВЕЩЕЙ ТУТ НЕ БЫЛО, КОГДА Я ВЕРНУСЬ!       Мужчина громко хлопнул дверью, выругался и, обернувшись, тут же стушевался, увидев застывшего Шастуна. Тот смотрел испуганно и уныло одновременно. Одно дело слышать всю эту ругань через стену, иногда заглушая неугомонных соседей своей скрипкой, и совсем другое — буквально влететь в одного из участников громкой ссоры, буквально попав под его горячую руку. Сердце Антона разрывалось от тоски. Он любил Арсения до сих пор, хотя прошло уже восемь лет, а тот… просто жил рядом, менял женщин и даже мужчин, часто с ними всеми ругался, сходился, расставался снова. Громко ссорился и так же громко мирился, чем вызывал раздражение у всех соседей, помнивших чудесного мальчишку, юного скрипача… и сломанного аварией человека. Где-то здесь была нелюбимая работа, а где-то далеко — та самая бывшая девушка, сбежавшая с деньгами, и уже школьник-сын, которого «счастливый отец» видел дай бог раз в жизни.       После того, как Арс подарил Антону свою скрипку, эти двое отдалились совсем. Тот поцелуй, от которого Шаст не удержался, поломал всё окончательно. Арсений просто избегал встреч со своим соседом и, даже когда они случайно сталкивались где-то, старался уйти от разговора всеми способами. Пропасть между ними стала совершенно бесконечной, и объединявшая их когда-то любовь к музыке теперь уж точно не могла быть чем-то общим. Арс, так и не восстановив до конца подвижность руки за восемь лет, потерял к музыке всякий интерес, стоило только избавиться от скрипки. Чем он занимался, Антон не знал, но выглядел сосед сейчас чуть старше своих тридцати двух и был бледной тенью прежнего себя. Вот и сейчас налитые яростью глаза быстро потускнели, а сам Арсений заметался, будто не знал, куда сбежать. Домой он вернуться, видимо, не мог, просто уйти — почему-то тоже.       — Я… — прошептал Арсений, пряча взгляд. — Прости за это.       — Ты как? — выдохнул Антон. За состояние Арса ему было страшно, но он не мог преодолеть пропасть между ними в одиночку. Точно бы свалился на середине, а, может, даже не дойдя всего шажок до края, если бы Арсений не сделал ни одного навстречу.       — Как видишь… — сосед неоднозначно дёрнул плечами. — Прошвырнусь где-нибудь, пока она не свалит.       — А что… что произошло?       — Да какая разница? — Арс цокнул языком и сжал правый кулак, а левой рукой лишь слабо пошевелил. — Прости. Я пойду…       — Стой, — Антон сам не понимал, что кипело у него внутри, но решил не анализировать, поэтому пустил всё на самотёк и схватил Арсения за рукав куртки. — Арс, ну нельзя так. Может… может, вам надо просто поговорить?       — Там не о чем говорить, Шаст, — закусил губу Попов и снова отвернулся. — Не надо в это лезть, я разберусь сам. А ты… а у тебя концерт, да? — видимо, он пытался как-то перевести тему, и, дождавшись кивка, прошептал: — Ты же ведь… с ней?       — Ага, — сердце как-то больно кольнуло, отчего Антон поморщился. — Она звучит… как ты и хотел. Точнее, не совсем, как ты хотел, но звучит.       — Спасибо, — взгляд Арсения вдруг потеплел, а сам он, видимо, передумал сбегать и коснулся ручки двери своей квартиры. — Спасибо, что хоть ты во всём этом безумии остался прежним.       Шастун не ответил и, лишь кивнув на прощанье, пошёл вниз по лестнице. Он не хотел рассказывать, что прежним остался лишь потому, что в его сердце горела любовь, но совсем не к музыке. Музыка осточертела, скрипку порой хотелось разбить о стену, и останавливало даже не то, что она была мастеровой и стоила бешеных денег, а то, что эти бешеные деньги платил в своё время Арсений. А любил Антон именно его. Девять лет уже любил, страдал, мучился, но почему-то не мог отпустить и переключиться. Не мог начать жить свою жизнь, где Арсению и любви к нему не было бы места.       Весь день промчался как-то незаметно, а Шаст всё никак не мог выкинуть утреннюю встречу из головы. Думал об Арсе, вспоминал, как шестнадцать лет назад тот пообещал сделать из маленького Антоши настоящего музыканта. Ну, в итоге не обманул, настоящий музыкант из Антона получился. Только вот зачем…       Шаст бы бросил скрипку ещё восемь лет назад, как раз собирался, но не мог решиться. А потом Арсений попал в аварию и лишился дела всей своей жизни, а Антон… просто испугался. Он боялся, что соседа, который когда-то стал для него другом и учителем, этим просто добьёт. А позже не бросил, потому что пообещал… потому что принял скрипку Арса с чувством долга, который он никогда не сможет вернуть, а, значит, будет нести его бремя на себе вечно.       Почему-то сердце весь день сжималось. Билось тревожно, словно предвещало что-то нехорошее. Антон этим ощущениям никогда не верил, но очень сильно загонялся, стоило им возникнуть внутри… А сейчас так и вовсе не мог прогнать, как бы ни пытался. Из-за этого и пальцы не слушались, то и дело срываясь с нужных позиций. Остальные вторые скрипки смотрели косо, ведь Шаст выбивался из ладного строя голосов своей фальшью. Но кое-как себя переборов и пообещав на всякий случай играть потише, Антон забился в самый дальний угол, лишь бы лишний раз не отсвечивать.       В зале был приятный полумрак, но даже из своего заднего ряда вторых скрипок Антон чувствовал на себе прожигающий взгляд. Потускневшие за последние годы голубые глаза смотрели жадно, практически не отрываясь, и Антон был готов провалиться под сцену, лишь бы не ощущать этот взгляд на себе. Так пристально и пожирающе… так на Антона никто и никогда не смотрел, и тот старался сосредоточиться на концерте, нотах, скрипке, дирижёре, но не мог, и всё это стало одной сплошной пыткой.       Он был внимателен, в зал не смотрел вообще — только на дирижёра и в ноты, но чувствовал. Чувствовал этот взгляд на себе и старался сейчас изо всех сил, чтобы идеально сыграть свою не такую уж и значительную партию в рамках всего оркестра… но только для него. Шаст старался проживать каждую ноту, чтобы его главный слушатель ни в чём не мог его упрекнуть после. Конечно, вряд ли бы Арсений стал… и вообще было странно, что он, бросив музыку, потому что та первая бросила его, решил вдруг заглянуть на огонёк. Неужели соскучился? А, может, решил просто посмотреть на свою некогда любимую скрипку спустя столько лет? Шаст не знал, но всем сердцем желал, чтобы Арс гордился если не им, то хотя бы своей скрипкой.       Концерт прошёл отлично. Антон страшно вымотался, но был собой горд, ведь под пристальным взглядом Арсения смог найти в себе уверенность и идеально отыграть всё, что должен был. На сердце было легко, словно с плеч упал неподъёмный камень. Да и коллеги были довольны, ведь таким Шастуна раньше не видели. Вечно уставший и вялый… Антон сегодня в компании вторых скрипок действительно блистал. Он как будто получил благословение небес. Будто Арсений как-то смог передать ему свой дар, которым уже никак не мог пользоваться, ведь даже спустя восемь лет после аварии пальцы не были такими юркими и точными.       Шаст долго ехал домой. Такси вызывать не стал, как будто чувствовал неладное, а старенький трамвай, как назло, попал в пробку, ведь какой-то умник решил объезжать аварию по рельсам и встрял не только сам, но и остановил трамвайное движение. Антон смотрел, как за окном постепенно темнело — а летом темнело довольно поздно, — как зажигались фонари, как людей на улицах становилось всё меньше, хотя погода была прекрасная. Но Антон просто устал… он лишь хотел доехать до дома и лечь спать, ведь концерт будто вывернул его душу наизнанку и высосал все силы.       Голова гудела, и Шастун, уже особо не соображая, преодолевал ступеньку за ступенькой в собственном подъезде. Мечтал о мягкой подушке и долгом-долгом сне. Чтобы лечь и сразу провалиться, отдыхать, проспать до обеда, забить на все дела. Сейчас бы потупить в тишине перед дверью собственной квартиры, смакуя момент и тормозя с ключами… только вот никакой тишины и не было. Из-за одной из трёх соседских дверей раздавались громкие стоны, и сердце Антона сразу сжалось — он бы предпочёл, чтобы это была любая другая дверь, даже его собственная. Впрочем, не пора ли было к этому уже привыкнуть? Привыкнуть и перестать уже любить, ведь днём Арсений оглушительно ругался со своей пассией, а ночью так же страстно мирился… менялись только партнёры и партнёрши, порой слишком часто. Голова заболела ещё больше, а все звуки отдалились. Дрожащими руками Шаст открывал квартиру, будучи не в состоянии сначала попасть ключом в замок, а потом провернуть его внутри. Почему-то было так… больно. И это было странно, ведь Арс никогда не давал ему шанса, не делал ни намёка, был другом, соседом, но никогда не показывал большего. Но почему-то боль сжала сердце именно сейчас. Как будто один взгляд на концерте мог изменить вообще всё.       «Ты дурак, если поверил, что он пришёл смотреть на тебя, посравшись со своей овцой, — мысленно упрекнул себя Антон и наконец-то смог открыть дверь под эти оглушающие стоны. — На скрипку свою он посмотреть пришёл, на то, как ты, никчёмыш, проёбываешь её потенциал, ведь свой уже давно проебал. Ха, проебал, да не было у тебя никогда потенциала. А сейчас он, как всегда, вернулся к очередной девице и налаживает свою жизнь, как может, и ты ему вообще нахер не упал». Скинув ботинки, Шаст застыл посреди коридора, прислушиваясь. Стоны как будто бы стали ещё громче, и это только зажигало в сердце болезненную ярость. Совершенно забыв о времени, Антон достал из футляра скрипку, наканифолил смычок и, не колеблясь ни секунды, начал играть. Всё-таки соседи должны были сказать ему спасибо, ведь скрипку было всяко приятнее слушать, чем чужой слишком громкий секс. Да и обычно скрипка Антона помогала заглушить дневные ссоры… и в груди теплилась надежда, что и сейчас поможет.       Но не помогало.       Шаст уже ненавидел эту девушку, которая явно переигрывала, как будто стараясь его перекричать, ненавидел Арса за то, что такую вообще где-то откопал и привёл к себе… ненавидел себя за то, что ему было не всё равно. Скрипка в его руках кричала яростно, не плакала, выражала всю боль и ненависть… держала Антона на ногах из последних сил. Рука со смычком буквально отваливалась, а пальцы другой горели, летая по струнам, но Шаст пообещал себе держаться, пока эти чёртовы стоны за стенкой не утихнут… ну, или пока соседи не придут по его душу. «Либертанго» крутилось уже по какому-то отчаянному кругу, из которого не было спасения.       Внезапный стук в дверь — даже не звонок! — заставил Шаста прерваться. Всё-таки его музыка в ночи была большим раздражителем, чем так и не смолкшие стоны из соседней квартиры. Из горла вырвался измученный вздох, и Антон пошёл открывать, ведь какой-то сосед не переставал молотить кулаком в дверь. На секунду стало страшно, что разозлённый сосед просто пропишет ему промеж глаз или и того хуже — поломает пальцы или скрипку, но очередной слишком наигранный вскрик из квартиры Арса задвинул этот страх куда подальше. «Пусть ломает, я уже и так сломан!» — подумал Антон и открыл замок. Может, хоть так можно было навсегда отказаться от дела своей жизни, раз уж самостоятельно Шаст не мог убить в себе эту больную любовь, которая мешала только ему одному, а для других не существовала.       — Ты? — прошептал он, вглядываясь в измученное лицо.       — А можно… можно я посижу у тебя?       Перед ним стоял Арсений. Сломанный, уставший… просто жалкий. Он вздрагивал от каждого звука, который доносился из-за двери его собственной квартиры. Как будто хотел уйти, но сил уже не осталось, и спасти его мог только Шаст. Антон среагировал быстро — втянул соседа за руку к себе и потащил в самую дальнюю комнату. Арс, не спрашивая разрешения, скинул кроссовки посреди ковра, упал на кровать Антона и закрыл лицо руками. Потом перевернулся на бок и поджал ноги, а Шаст просто стоял и смотрел, не зная, что и делать. Конечно, дышать стало проще, ведь Арсений сейчас был с ним, а его девушка явно развлекалась с кем-то другим, но чисто по-человечески Арса было жалко.       — Может… хочешь выпить? — тихо спросил Антон, всё ещё не двигаясь с места. Он хотел лечь рядом, обнять, прижать Арсения к себе и дать понять, что обязательно всё будет хорошо, но не мог себе этого позволить. Однажды уже позволил, и ничего хорошего из этого не получилось. А сделать ещё хуже он не хотел.       — Надо было выгнать её ещё днём, как и собирался, — прошептал Арс в ответ и отнял руки от лица. Глаза были сухими, но выглядели уставшими, ведь веки припухли, а сосуды от напряжения полопались. — Но я не думал… что так…       — Арс…       — Наверное, я должен ворваться туда, выгнать их обоих, но я не могу, у меня совершенно нет сил, чтобы вынести всё это. Скорее… они там поднимут на смех меня, ведь я просто ничтожен!       — Арс, — Шастун сел на кровать и успокаивающе стал гладить соседа по волосам, — оставайся до утра. Пусть этот крендель сваливает, эту свою выгонишь, когда успокоишься. Хотя… — тут Шаст серьёзно задумался, а движения его руки стали более настойчивыми, и он уже сам не понимал, почему гладил не только волосы, а проводил пальцами по щеке и нежно теребил кончик носа. — У неё оба ключа?       — У неё нет ключей.       Антон молча полез в карман джинсов Арса и достал оттуда ключи от его квартиры. Тот вообще никаких возражений не высказывал, лишь тихо хрипел, пытаясь справиться с обрушившимися на него эмоциями. Лежал неподвижно и смотрел умоляюще, будто сразу понял, что его сосед хотел сделать. Шаст же пообещал, что сейчас вернётся, и выскользнул на лестничную клетку. Стоны затихли, и Антон с видом героя, несущего отмщение, провернул ключ в верхнем замке, который изнутри открыть без своего комплекта ключей было невозможно. Всё-таки было опасно, как он посчитал, оставлять этим двум наглецам возможность спокойно уйти в любое время, а заодно что-то прихватить с собой.       Когда Шаст вернулся в свою квартиру, Арсений уже лежал на спине и смотрел в потолок. Он то сгибал, то резко разгибал пальцы левой руки, морщился, но делал это будто себе назло. Антон лёг рядом, ничего не спрашивая. Просто взял за руку, не давая Арсу причинять самому себе боль — хотя он плохо представлял себе, какая там могла быть боль спустя восемь лет, — а тот и не сопротивлялся.       — Спасибо… — спустя несколько мгновений тишины прошептал Арс. — Если бы я не услышал твою скрипку… мог бы натворить дел. С ними… или с собой.       — Я думал, что это ты… ну там… в квартире, — признался Антон, еле подбирая слова. — С этой своей. Я, конечно, дурак, но после концерта я думал… Забей. Просто после того, как ты весь концерт смотрел… Нет, забудь. Я так… хотел заглушить свои мысли. Это просто было просто пиздецки невыносимо. Надо было заглушить всё, что разрывало башку. И свою боль… тоже.       — Боль?       — Боль, — повторил Шастун и отпустил руку соседа. — Я же любил тебя все эти годы. И тогда… когда поцеловал… тоже уже любил. И после не переставал. И сейчас…       — Что сейчас? — Арсений повернулся к нему и выжидающе заглянул в глаза. У Шаста перехватило дыхание, но он всё же нашёл в себе силы, чтобы еле слышно выдохнуть:       — И сейчас люблю. До сих пор.       Арс не ответил. Он просто молча смотрел Антону в глаза и продолжал лежать, не шевелясь. Шастун напрягся, не понимая, чего и ожидать, не зная, как поступить. Его сердце сейчас стучало слишком громко, и это затмевало все звуки внешнего мира, которых и так было немного в столь поздний час. Антон просто боялся, но заранее пытался принять всё возможное из того, что могло произойти дальше. Он просто не понимал Арса, но принял бы сейчас любой исход, потому что любил. Любил слепо.       Любил… слишком.       Арсений перевернулся и потянул вперёд руки, будто бы хотел обняться, и Антон нерешительно обхватил его, осторожно прижав к себе. Хотел защитить, укрыть от всех и всего, передать свою решимость и всю свою любовь. Арса хотелось поцеловать, но тому вряд ли это было нужно… а даже если и было нужно, чтобы заглушить внутри боль предательства, Антон не желал становиться причиной, по которой его соседу утром будет только хуже. По крайней мере, сейчас не желал. И так не знал, чем обернутся эти объятия, да и в душ после тяжёлого дня бы хотелось сходить, но Шаст терпеливо лежал… ведь Арсений, измученный не меньше, мирно посапывал, уткнувшись кончиком неровного носа прямо в шею Антона. И это дыхание сводило с ума, но Шаст обещал себе держаться… всё-таки Арсений ему доверился, и это доверие никак нельзя было предать.       Антон сам не понял, как уснул, всё-таки усталость оказалась сильнее. Снилось ему что-то на удивление спокойное, даже просыпаться не хотелось — настолько во сне он был счастлив. Уж явно куда больше, чем в реальной жизни. Только вот за все эти часы страшно затекла рука, и ей было никак не пошевелить, чтобы хоть как-то исправить ситуацию.       Шаст открыл глаза и тут же столкнулся с грустным взглядом. Такие красивые, но полные боли голубые глаза смотрели на него печально и с таким отчаянием, что инстинктивно хотелось отшатнуться, чтобы не обжечься и не сгореть в их ледяном пламени. Но Антон себя пересилил и не дрогнул, ведь хоть как-то улучшить душевное состояние своего соседа он тоже хотел.       — Спасибо… за всё, — прошептал Арс, не отрывая взгляда. Он даже почти не моргал, чем пугал ещё больше. — Я… я пойду, наверное.       — Ты же помнишь… что там… — Шастун не знал, как подобрать слова, чтобы не бередить ещё свежую рану.       — Помню, — Арсений издал отчаянный вздох и уткнулся носом во впадину над ключицей, и Антон невольно вздрогнул. Сдерживаться было слишком сложно. Просто невыносимо. Шаст чувствовал, как дрожала буквально каждая клеточка его тела, а сердце при этом безудержно ныло и рвалось из груди.       — Ты точно готов?       — Нет, но я пойду, — шептал Арс, обнимая Антона всё крепче. Будто хотел вжаться в его тело максимально, чтобы между ними не осталось ни миллиметра свободного пространства. — Я должен пойти, поэтому, Шаст… умоляю тебя: играй так громко, как можешь. И что бы там до тебя ни доносилось… просто продолжай играть.       И Антон, ничего не ответив, отпустил. Просто позволил ему уйти, когда тот собрался с мыслями. Просто разжал руки и, услышав, как хлопнула входная дверь, держась за стены, добрёл до коридора, где вчера бросил скрипку. Какой-то совершенно нечеловеческий визг из соседней квартиры резанул по ушам, и Шаст, пересилив себя, начал играть. Его вообще не заботило, в каком состоянии был его инструмент… в каком состоянии был он сам. Он просто глушил крики и шум своей игрой и пытался не сойти с ума, хотя в последнем был не уверен — быть может, уже сошёл с ума раньше.       В один момент всё затихло, и Антон, нервно сглотнув, с чувством какого-то леденящего душу ужаса опустил смычок. Арсений не возвращался, и Шаст не знал, как поступить. Смиренно ждать или бежать в его квартиру, чтобы убедиться, что с соседом всё хорошо. Вытащить его из всего этого дерьма или дать время прожить ситуацию самому. Второе было бы логичнее, если бы Шаст был полностью уверен, что с Арсением всё в порядке… а уверен он не был.       Антон осторожно высунулся из квартиры. На лестничной клетке валялся какой-то мусор, а дверь в квартиру Арса не была заперта. Даже тишина сейчас была слишком громкой. Шаст, стараясь прислушиваться ко всему — хотя, и прислушиваться-то было не к чему, — сделал пару осторожных шагов и замер. Пытался понять, правильно ли вообще поступал сейчас. «А если ему нужна помощь? — мысленно спросил Антон сам себя. — Ты тут тупишь, а он, может, ждёт. Ты не придёшь, и может стать поздно, Шаст!» А чтобы стало поздно, Шастун точно не хотел.       В квартире было накурено. Арсений, который никогда за пагубной привычкой замечен не был, сидел посреди комнаты в компьютерном кресле, отрешённо смотрел перед собой и дымил. И приход Антона не заставил его пошевелиться, хоть как-то сдвинуться с места… просто отреагировать. Шаст осторожно поднял перевёрнутый стул, валявшийся прямо у порога, и сел, стараясь не отрывать взгляда от Арсения, чтобы не упустить ничего — ни малейшего движения, ни вздоха, ни слова. Но Арс лишь сделал затяжку и, выпустив изо рта дым, прикрыл глаза. Несколько секунд просидел так, а затем, сделав глубокий вдох, выпрямился и уставился куда-то в стену.       — Я продам эту квартиру и уеду к родителям, — тихо сказал он, всё ещё не глядя на Антона. — Может, хоть там найду место в жизни.       — Тогда я потеряю своё, — выпалил Шаст и тут же пожалел, ведь Арсений смерил его холодным взглядом, полным непонимания. Внутри всё сжалось в каком-то непонятном страхе, но Антон понимал, что уже не остановится: — Знаешь, я бы бросил скрипку ещё восемь лет назад, просто тебе как-то морально вредить после аварии не хотел. А потом ты скрипку свою принёс, и я не смог… Прости, слишком эгоистично. Забудь. Переезд будет на пользу, если тебе это нужно. Это только тебе решать. Я-то тут при чём? Да ни при чём, нахуй! Я просто…       — Спасибо.       Взгляд Арса неожиданно потеплел, а на губах появилась еле заметная улыбка, обозначившаяся одними уголками. Мужчина тяжело поднялся на ноги и, потушив сигарету о подлокотник своего кресла, приблизился к Антону, заставив того выдохнуть и нервно сглотнуть.       — За что спасибо? — испуганно прошептал Шастун.       — Понимаешь… иногда человеку, от которого отвернулся весь мир, достаточно знать, что он хоть для кого-то важен, — Арсений раскинул руки, будто бы хотел обнять, но сам почему-то этого не делал, и Антон решил взять инициативу на себя и поднялся со стула. Даже если Арс не хотел обниматься, да и вообще никаких тёплых чувств к нему не испытывал и не испытает точно, Шаст решил попробовать, чем потом сидеть в тёмной квартире, мучая скрипку, и жалеть. Жалеть, что не сделал, жалеть себя, свою жизнь, упущенный, возможно, шанс. Арсений доверчиво прижался к нему и крепко обнял в ответ. Бабочек в животе тут же снесло каким-то ураганом. Наверное, вслед за собственной крышей, у которой просто не было шанса удержаться на месте от тихого сопения несимметричного носа в шею. Шаст чувствовал всю боль своего соседа, но с каждой секундой понимал, что и ему самому сейчас было больно тоже. Больно, потому что он любил столько лет, столько лет жил мечтой, а теперь эта самая мечта сама утыкалась ему в шею, но при этом была недосягаемой.       — Просто… — прошептал Антон, осторожно оглаживая спину Арса, — ты всегда был для меня важен. И сейчас особенно. Арс, просто позволь мне любить тебя. Быть рядом и поддерживать. Мне взамен не надо ничего. Просто чтобы тебе стало лучше, я готов.       — Поцелуй меня уже наконец, — процедил Арсений сквозь зубы и сам потянулся к лицу Антона.       — А ты… не будешь жалеть? — тот нерешительно отпрянул, хотя сам еле сдерживался, чтобы не коснуться губ Арса, ведь очень этого хотел не только с того момента, как Арсений переступил вчера порог его квартиры… но и все эти восемь лет.       — А не похер ли? — Попов рукой надавил на затылок Шаста, но тот и не сопротивлялся. Внутри всё сжалось, но с прикосновением искусанных губ резко потеплело. Всё тело наполнилось невиданной лёгкостью, как будто в животе и лёгких от любви расцвели прекрасные цветы… Как бы он с этими цветами жил, Антон вообще не думал, просто целовал Арсения, пытаясь поцелуем показать всю свою любовь, которую хранил в сердце столько лет. Он хотел, чтобы эта любовь укрыла Арса с головой, чтобы успокоила и защитила… чтобы наконец-то вдохнула жизнь и всё же когда-нибудь нашла ответ.       Арсений отстранился первым. Сразу спрятал глаза, а Антона так и подмывало заглянуть в них, хотя он и боялся, что увидит только разочарование, отчуждение и ту холодность, которая преследовала его все эти годы. В комнате помимо запаха курева нависала липкая и противная неловкость.       — Это неправильно, Шаст… — прошептал Арсений, всё ещё не поднимая глаз. Антон почувствовал, как в сердце образовалась огромная трещина, и ещё одно такое высказывание — и сердце разлетится на миллионы крошечных осколков. — Я не могу. Это ужасно — просто позволить себя любить. Даже если мне это сейчас и нужно… чтобы меня любили… я всё равно не могу. Мне нужна любовь, но мне не нужен ты, понимаешь? Прости, это очень плохо звучит. Но мне просто нужно чувствовать любовь…       — А мне надо отдать её тебе… Да всё сходится, Арс. Это не тебе одному нужно, пойми! Мне очень нужно, веришь или нет, — возразил Антон. — В чём проблема? Ты хочешь, чтобы тебя любили, чтобы о тебе заботились. Я хочу любить тебя и оберегать всегда. Даже не так — я уже тебя люблю, просто дай мне это тебе показать. Просто позволь, я ведь большего не прошу.       — А если… не получится?       — Арс, мы взрослые люди, — грустно улыбнулся Шастун и погладил Арса большим пальцем по щеке, — не получится, значит, разойдёмся.       — Тебе будет больно, а я этого не хочу, — тот наконец-то поднял взгляд, и сердце Антона забилось совершенно иначе. В глазах Арсения горело беспокойство, но какое-то совсем новое, Шаст раньше такого не видел. И это беспокойство почему-то давало надежду.       — Не попробуем — не попробуем.       Арс привстал на цыпочки и, аккуратно схватившись за плечи Антона, провёл носом по его щеке.       — Попробуем, — выдохнул Арсений и невесомо коснулся виска Шаста губами.