репетитор

— Как думаешь, если бы ты жил вечно, то был бы счастлив? Вопрос звучит как битое стекло, Сынмин бы не ответил на него даже на своём родном языке, на котором говорит уже почти двадцать лет — а тут ещё и формулировать предложения на английском. Пытка, не иначе: он уже битый час тренирует навыки говорения, а слова всё никак не идут на ум. Единственное, что получается отлично — это спотыкаться о каждый округлённый звук «р» и нанизывать слова одно на другое в совершенно случайном порядке. Экзамен по английскому языку уже маячит на горизонте, а он даже выразить свою тревогу на нём не может. — Я не знаю? Возможно? — пожимает он плечами, чем сильно разочаровывает репетитора в маленьком окошке приложения. Камера едва передаёт его усталость, зато голос, уже севший из-за нескольких занятий подряд, даёт знать о нелёгкой работе Чонсу. Сынмин неловкую тишину разбавляет тем, что прочищает горло и вновь пытается что-то сказать: — Думаю, я был бы скучным, если бы долго жил… Вернее, мне было бы скучно. Простите… Чонсу смотрит в камеру секунды три, будто намеренно хочет Сынмина пристыдить. Стены пустой комнаты всё ещё эхом отражают те гениальные фразы, слетающие с его языка из-за недостаточного понимания английского. Репетитора такими можно довести до комы — и непонятно даже, есть ли у него рядом кто-то помимо Сынмина в ноутбуке. — Нет-нет, всё хорошо, не извиняйся, — наконец качает он головой. — Скажи мне, ты ведь выучил много слов, верно? — Смотря, что для вас много, — вставляет Сынмин. — Сынмин-щи, мы с тобой одногодки, отбрось, пожалуйста, формальности, — просит репетитор впервые за долгое время: в последний раз это напоминание он слышал ещё в прошлом месяце, но так и не смог перейти на «ты» с тех пор. — И не перебивай. Далее следует типичная лекция о том, что на изучаемом языке сначала нужно научиться думать на ежедневной основе. И Сынмин бы рад использовать этот совет и сказать, что он помог, однако полезным он совсем не оказался: всякий раз, пытаясь думать на английском, его мысли заполнялись только одним человеком. Пожалуй, единственное, что он может связно описать на надоевшем языке — это Ким Чонсу, его репетитор. Репетитор, который выпустился годом раньше из той же школы, что и Сынмин. Человек, которого любые родители ставили в пример своим детям-подросткам и которого знала вся школа как старшеклассника, участвовавшего во всех проектах и мероприятиях. Чонсу всегда был заметнее своих одноклассников: ростом выше среднего, с острым взглядом и чётким списком целей на жизнь. Кто бы подумал, что тот же самый Ким Чонсу теперь регулярно даёт ему уроки английского, чтобы заработать, и бежит от любого упоминания образования и родителей. Терпения ему хватило только на двенадцать школьных лет, а дальше — природный бунтарский дух, старательно сдерживаемый родственниками и учителями, наконец выбрался наружу. Как результат — отчисление из одного из престижнейших университетов страны и оборванные связи с родителями. Зато теперь он мог заниматься тем, что ему нравится, и не тратить время на ненужное образование. По крайней мере, такой он представил свою биографию в пабе, пока выступал как вокалист новой рок-группы. И лучше бы Сынмин в тот вечер остался дома. Английский у Чонсу хорош, и хорош достаточно, чтобы писать на нём любые песни — громкие и спокойные, весёлые и душераздирающие, вдохновляющие и заставляющие хотеть поджигать города и сдвигать горы. Почему-то он уверен, что за тексты отвечает Чонсу — не длинноволосый басист, не барабанщик с мягкой улыбкой и не контрастный дуэт гитаристов, а именно Чонсу. Потому что ему одному такая лирика по-настоящему подходит: уставшая, озлобленная на мир, но отчаянно, почти остервенело разбивающая все барьеры на пути к счастью. Чонсу на сцене завораживает тем, как наслаждается обретённой свободой, хватается за неё цепкими пальцами и держит, едва не удушая. Как же жаль, что Сынмин записался на его уроки куда раньше, чем узнал об иной его карьере. Он всегда был слаб перед храбрецами с расшатанными принципами и пронизывающими голосами. А Чонсу со своим уверенным взглядом и сжатым в пальцах микрофоном в сердце Сынмина ворвался с ноги и бесцеремонно перевернул всё с ног на голову. И конечно Чонсу в тот вечер узнал его и в шутку пригрозил, что найдёт и убьёт, если тот не будет вовремя сдавать задания на проверку и плохо стараться. Сынмин мог только думать, что репетитор его уже достаточно «убил» своим голосом и песнями. — Честно говоря, я уже пытался думать чисто на английском, но у меня плохо получалось, потому что я постоянно переключался на корейский, — вздыхает Сынмин, никак не объясняя, что именно ему мешает. — Я продолжу стараться и дальше, думаю, мне нужно больше времени, чтобы сделать английский комфортным языком. Чонсу на экране потирает веки и вновь фокусирует взгляд на ученике. — Да, наверное, ты прав, — признаёт он, кивая. — Время урока истекло ещё минут десять назад, так что на сегодня — всё. До следующего занятия подумай над последним вопросом и подготовь устный ответ, используя новую лексику по максимуму. Всё понятно? — Да. Если будут вопросы, то обязательно вам напишу, — опережая излюбленную дежурную фразу репетитора, кивает Сынмин. — И, Сынмин-щи, небольшое замечание: сократи использование предложений и конструкций, которые слышишь в лирике песен, а то они зачастую далеко не правильные с точки зрения грамматики, — настоятельно рекомендует Чонсу и сразу же прощается, не смея далее задерживать ученика. Тот прощается в ответ и уже почти завершает звонок, когда слышит, как на той стороне за Чонсу открывается дверь и слышится глубокий мужской голос. Кажется, репетитор забыл нажать на кнопку выхода прежде чем свернуть окно. Даже камеру не выключил — видимо, и вправду заработался. Сынмин прекрасно понимает, что всем будет лучше, если он просто сбросит этот чёртов звонок и пойдёт жить своей жизнью одинокого студента дальше, но незнакомый голос в наушниках протяжно зовёт Чонсу по имени и спрашивает, закончил ли он вести уроки. Сглотнув слюну, Сынмин выключает камеру и микрофон, но звук ставит почти на полную громкость. Владельцем низкого тембра оказывается барабанщик его группы — тот самый, со светлой улыбкой и сильными руками. Он подходит к выжатому как лимон Чонсу со спины и целует в макушку, укладывая руки на чужих плечах. — Чёрт, — вслух ругается Сынмин. Надежды у него почти не было, а сейчас все шансы и вовсе устремились к минусовой бесконечности, особенно рядом с этим везучим барабанщиком. — Мне ещё нужно разослать пару файлов ученикам и проверить домашние задания, — не отрывая сосредоточенного взгляда от экрана, хрипит Чонсу. Барабанщик тем временем опускает голову ниже, пока губы не оказываются рядом с ухом репетитора. Сынмин не может разобрать ни слова, кроме «детка», произнесённого на выдохе с американским акцентом. Позже мужчина обхватывает плечи Чонсу ладонями, а лицом зарывается в изгиб шеи, оставляя влажные поцелуи. Он пальцами оттягивает ворот тёмной футболки, оголяя больше места, и продолжает целовать, пока Чонсу даже в лице не меняется — невозмутимо кликает кнопками мыши и умудряется вчитываться в какой-то текст на экране перед собой. Руки барабанщика тем временем оказываются на груди репетитора, пальцы нащупывают соски сквозь тонкую ткань — на этой секунде Сынмин проклинает тот факт, что камера находится достаточно далеко, чтобы запечатлеть точное местонахождение проворных рук мужчины. И Чонсу наконец реагирует — стоит барабанщику сжать пальцы, из горла рвётся еле различимый глухой стон, а лицо мгновенно напрягается. — Такой чувствительный, — усмехается тот на английском, не прекращая оглаживать чужую грудь. Сынмин явно не должен был знать об этой стороне Чонсу — об уязвимой и томно вздыхающей от нежных прикосновений — но как бы он не хотел завершить звонок, руки совсем не слушаются, а в мыслях царит беспорядок. Хочется быть на месте барабанщика на экране, касаться тёплой кожи Чонсу и наблюдать за реакцией. Хочется как угодно отвлечь его от работы поцелуями и шептать на ухо каждое из своих желаний. Хочется опуститься перед ним на колени под мутным взором холодных глаз и бесконечно слушать его вздохи на английском — может, хоть так Сынмин выучит язык? Чонсу теряет остатки терпения и поворачивается к барабанщику лицом, глубоко целуя. А после — когда между их губами тянется нить слюны, а взгляд вокалиста всё не отрывается от чужого рта, мужчина ухмыляется, глядя куда-то вниз. Сеть предательски зависает, качество картинки падает так, что их покрасневшие лица почти не видно из-за пикселей. Однако через пару секунд всё приходит в норму и звонок продолжается. Хотя лучше бы не продолжался. Стул теперь стоит чуть дальше от камеры, открывая взор на туловище репетитора и на тёмную макушку, оказавшуюся между его ног. Сынмин видит в кадре бледную шею Чонсу, его голова откинута на спинку стула, а кадык то и дело ползёт наверх. Зажмурив глаза, он прикладывает все усилия, чтобы не застонать в голос, но рваное дыхание после стараний барабанщика перетекают во всхлипы, пока Чонсу не вскрикивает «Гониль!» на высокой ноте и не раскрывает глаза широко, цепляясь расфокусированным взглядом за камеру. — Хён, хён, остановись, — вдруг тараторит Чонсу с ужасом в глазах. Движение внизу тут же прекращается. Вокалист поднимается со стула, дрожащими руками хватаясь за мышку и кликая ей по экрану. Острые глаза наполняются настоящим страхом и камера отключается. — Сынмин? — зовёт Чонсу, до смерти боясь получить ответ. К счастью, ответом служит тишина, и репетитор завершает звонок спустя полминуты, облегчённо вздохнув. — Блять, — вслух ругается Сынмин, чувствуя, как в собственных штанах стало тесно.