Исповедь, поношенные носки и выбитые окна

Мало что могло испортить для сестры Розарии четверг — единственный день, в который сквозь череду постных обедов проглядывала благодать в виде куриных котлеток — но Дилюку Рагнвиндру это удалось. Сестра Розария как раз подумывала навестить столовую, когда увидела сначала сестру Барбару, а затем его. Сестра Барбара стояла в центре собора, облитая солнечными лучами, как торт — глазурью, и мелко подрагивала, затравленно глядя на господина Рагнвиндра. Тот напряженно застыл напротив. Его лицо, и прежде не образец наивного простодушия, теперь по сложности напоминало запутанную схему катакомб под собором. Сестра Розария вздохнула. Рагнвиндр ей не нравился. Ей вообще никто не нравился. В морозильной камере ее сердца валялась разве что парочка околевших привязанностей, настолько покрытых льдом, что даже сама сестра Розария не помнила, как они выглядят. В этот без сомнения солнечный день ей хотелось взаимодействовать разве что с котлетками. Но сестра Барбара, как и любое маленькое, трогательное существо, заслуживала спасения — от холода, комаров, членов ее фан-клуба и особенно, в этот конкретный момент, от господина Рагнвиндра. Сестра Розария решительно подошла, отодвинула сестру Барбару себе за спину и защитным жестом выставила вперед правое бедро. — Как это святое место может утешить ваше сердце, господин Рагнвиндр? — холодно отчеканила она, обозначая свою позицию. — Приняв мою исповедь, — ответил господин Рагнвиндр, выпрямляясь. Сестра Розария мысленно с досадой цыкнула и расправила плечи. Господин Рагнвиндр честно и прямо смотрел ей в глаза. Сестра Барбара, слава архонту, догадалась сбежать. Розария с облегчением слушала удаляющийся топоток и шелест юбки. — Что ж, — она осмотрелась. Исповедальня была красноречиво заперта. Справа мелкими приставными шажками к ним подбиралась сестра Виктория, слева — сестра Джиллианна желала рассмотреть плитку именно у них под ногами. Рыцарь Отто, оставив пост, пасся у дальней колонны. — Мне кажется, нам понадобится место потише, — сказала Розария. — Пойдемте-ка на кладбище. …Тишина, влажный озерный запах, подстриженные кусты. Почетные горожане прилежно спали в могилах, придавленные надгробиями и роскошной тенью собора. Кроме них, Розарии, господина Рагнвиндра и причесанных клумб, вокруг никого не было. Розария, оглядевшись, запустила руку в лиф и достала портсигар. Господин Рагнвиндр, не изменившись в лице, поднес ей огня. Последняя надежда на то, что он оскорбится и уйдет, рассеялась в воздухе с дымом первой затяжки. Очевидно, этот человек ровно настолько нуждался в мудрости Барбатоса, в его доброте и, вероятно, утешении. Страждущий явился на порог божьего дома и протягивал руки в мольбе. Ему нужна была помощь. Розария кивнула господину Рагнвиндру, предлагая начинать. — Мой… — начал он и осекся. Его подбородок закаменел. Он с трудом продолжил, — капитан Кайя Альберих… И замялся. Повисла пауза. Все в Мондштадте — и, как подозревала сестра Розария, кое-где и за его пределами, знали о непростых отношениях этих двоих с собой, друг другом, Ордо Фавониус, спиртным, черным рынком, Фатуи, путешествиями, хиличурлами, список можно было продолжать бесконечно. Иногда сестре Розарии казалось, что вот-вот Мондштадт встанет, отряхнет средний город, подберет окраины и изойдет в какое-нибудь место поспокойнее, поближе к Логову Бури, например, и подальше от напряжения, которое наполняло воздух, стоило расстоянию между этими двумя сократиться до пары сотен метров. Что характерно, ни один, ни другой ничего не замечали. Пауза все тянулась. Господин Рагнвиндр смотрел на Розарию просветленным взглядом человека в промежутке между массовым убийством и поисками лопаты. Сестра Розария пыталась не думать о том, что же такое предпринял капитан Кайя Альберих. Его изобретательность всегда превосходила ее ожидания. Она, обычно хладнокровная, вспотела впервые за пару лет от чего-то, не связанного с физической нагрузкой. Ей хотелось сказать, повысив голос: жгите! Ее останавливало лишь подозрение — на уровне инстинктов — что господин Рагнвиндр может понять ее буквально. — Капитан Кайя Альберих, — продолжил наконец господин Рагнвиндр, щелкнул зубами и тяжело закончил: — горяч. Сестра Розария моргнула. Говорят, Барбатос слышит тех, кто взывает к нему, во время исповеди через своих адептов. Розарии представилось, как прямо в этот миг Барбатос где-то там протирает от инея подмерзшее слуховое окошко, подписанное ее именем, и, согнувшись в три погибели, приникает к нему любопытным ухом. — Горяч, — бездумно повторила Розария. Крепко затянулась и уточнила: — У него температура? Это была с ее стороны отчаянная попытка воззвать к разуму, логике, равновесию вселенной. — Я не проверял, но не думаю, — серьезно ответил ей господин Рагнвиндр. Сестра Розария внимательно посмотрела в его прозрачные, отчаянно-ясные глаза. О, этому человеку определенно нужно было сочувствие Барбатоса. Помочь ему все равно уже ничего не могло. — Присядем, — решила Розария. — Расскажите подробнее.

***

Смеркалось. В ветвях потемневших деревьев тоскливо орала какая-то птица. Мрачный закат осветил правую сторону лица господина Рагнвиндра, левую оставив в тени; его волосы казались кроваво-красными. Он сидел, уперевшись локтями в колени, и от позы его веяло стылой безнадежностью: — И вот вчера, — размеренно продолжал господин Рагнвиндр низким глуховатым голосом, — он пришел в обед и заказал порцию жареных колбасок. Розария незаметно сглотнула слюну: — Куриных? — Нет, обычных, — Дилюк вот уже с полчаса гипнотизировал взглядом одну и ту же завитушку на чугунной оградке. Завитушка, казалось, вот-вот расплавится и потечет. — А потом сел и начал их есть, — его голос прервался. — А что с ними еще делать? — вырвалось у Розарии. За последние несколько часов во рту у нее побывали только сигареты — и те закончились. Где-то у нее в желудке голод дудел оду куриным котлеткам, и Розария опасалась, что скоро та станет слышна не только ей. Господин Рагнвиндр посмотрел на нее этим своим взглядом окаменевшего и смирившегося отчаяния. — Капитан. Кайя. Альберих, — каждое слово он отделял паузой. — Зашел в «Долю ангелов», сделал заказ, взял тарелку, подошел к столу, сел, взял вилку, наколол жареную сосиску на вилку и… Дилюк снова перевел взгляд на оградку. Розария все это представила. Как капитан Кайя Альберих вносит в таверну себя, весь свой арсенал: меч, обтягивающие форменные штаны, рубашку с разрезом, походку от бедра, улыбку, голос, килограмм всех своих висюлек и побрякушек, которые при ходьбе на разные лады звенят и постукивают; берет тарелку сосисок, садится… — Как садится? — спросила она полушепотом. — Вполоборота! — горько, с силой сказал господин Рагнвиндр. — На свою. На свои. На свое… Он потер лицо. Розария моргнула. Капитан Кайя Альберих в ее воображении, наколов длинную сочную сосиску на вилку, поднес ее ко рту. До этого она несколько часов слушала о нем лекцию от знатока. Сдвиг в ее сознании оказался необратим. Она пока еще не осознала Кайю, как… «Капитан Кайя Альберих горяч», — подсказала ей слуховая галлюцинация. В ее воображении Кайю (и сосиску) объял солнечный свет, подчеркнув разлет плеч и изгибы талии и ярко взблеснул на сочном колбасном боку с поджаренной корочкой. Сестру Розарию с неудержимой силой влекло в это озарение, как воду — в слив раковины, ее шокированный разум не успевал за стремительным полетом фантазии, и она вцепилась в свое здравомыслие из последних сил, ища что-то, за что могла бы зацепиться. Что-нибудь, что сдернуло бы флер очарования и изгнало бы из нее ужас грядущего нежеланного знания. Все, что увидела, она желала развидеть, все, что услышала — не слышать никогда. — Зашел и сел, повернувшись вполборота, на свою. На свое… — и тут на нее снизошло: — седалище! — объявила она победно. Ей залпом полегчало. Она триумфально покосилась на господина Рагнвиндра. На какое-то мгновение лицо его осветила надежда, но… — Это была хорошая попытка, — сказал господин Рагнвиндр. С него можно было ваять статую безысходности. Непрошенное сочувствие распрямилось и встало в ней, как зимняя палатка на десятерых, потеснив даже голод. Сестра Розария всегда была сторонницей радикальных, эффективных решений. Право или лево, да или нет. Отпустить — или прикопать под ближайшей березой. Господин Рагнвиндр явно мучился. «Прикопать», — решила сестра Розария и принялась думать. Разумеется, капитан кавалерии Ордо Фавониус Кайя Альберих представлял собой ассорти разнообразных достоинств: красив собой, галантен, опытный фехтовальщик, обладатель глаза бога, умен, дипломатичен, прозорлив. Положив руку на сердце, другого такого скользкого типа, способного выйти сухим из любой передряги, Розария никогда еще не встречала. Удивительно, но господин Рагнвиндр, судя по его горячечному бреду… «Исповеди», — мысленно поправилась Розария. Господин Рагнвиндр, судя по его горячечной исповеди, не идеализировал капитана Альбериха. Но это ему очевидно не помогло. «Быть может, — подумала она, — дело именно в сексуальном притяжении?..» Сестра Розария всегда очень серьезно относилась к вопросам внешности и самоподачи и до сих пор гордилась своим костюмом, который собирала методом проб и ошибок: чулки в сеточку, боковые разрезы не до бедра, а до пояса, каблуки, открытая спина, корсет… Первосвященника едва кондрашка не хватила, когда он впервые увидел ее в этом. Розария считала свой внешний вид одним из самых действенных своих пыточных инструментов. Он экономил ей кучу времени во время расследований, спасибо продуманному дизайну и природе, конечно же. Многие противники церкви не могли поверить, сколько всего можно спрятать в лифе при достаточном объеме груди. Ее вызывающий и якобы легкомысленный наряд являл по своей сути аналог тарана — с потайным отделением для портсигара и парочки кинжалов, конечно же. В этом смысле капитан Кайя Альберих тоже выходил в люди вооруженный до зубов: одни его обтягивающие штаны с заклепками по боковому шву каждой штаниной потянули бы на сумерского яка из тех, которые способны в одиночку затоптать небольшую толпу. Капитан Кайя тоже умел сражаться и умел побеждать. Жертва его рикошета сидела подле Розарии, перекатывая желваки на щеках. И тут ее озарило. — Вы нюхали его носки? — спросила Розария. — Ч-что? — если бы ее целью было поразить господина Рагнвиндра в самую печень, она уже откупоривала бы шампанское. — Носки, — повторила Розария, доверительно к нему наклонившись. — Желательно после долгой дневной тренировки. Или вообще на следующий день. Ей нужно было придумать что-нибудь поотвратительней, но, как назло, ничего путного не шло в голову — кроме рефрена про горячего капитана. Она надеялась, что идеи с носками будет достаточно. — Он каждое утро надевает свежие! — у господина Рагнвиндра закаменела челюсть. — То есть. Я уверен в этом. Его так воспитали, что… Он снова вздохнул и закрыл лицо руками. — Да будет так, — глухо пробубнил он. Розария для себя не видела развития ситуации: попробовал бы кто-нибудь у нее попросить носки. То есть колготки. Ее грязные колготки. Такое, конечно, случалось с ней во время розыскных мероприятий. Некоторые на своей шкуре узнали, что Розария умеет поражать в печень не только метафорически. К тому же… За все это время Розария научилась разбираться в людях. Она не думала, что господин Рагнвиндр решится, скажем, на кражу грязных носков, скорее подозревала, что такое ему и в голову не придет. По крайней мере в этом конкретном случае… На остальное, думала Розария, ему просто не хватит воображения. Скорее всего, он застрянет на предварительном этапе, зациклится на мыслях о грязных носках, которые неизбежно начнут у него ассоциироваться с капитаном Альберихом, и, глядишь, его проблема сама собой решится. Капитана Альбериха и господина Рагнвиндра, конечно, связывало прошлое, развесистое, как рога торговца Куинна, наставленные ему нежной, добродетельной супругой… «Ой, в бездну», — решила сестра Розария, быстренько произнесла завершающее благословение и потом некоторое время смотрела господину Рагнвиндру в спину, надеясь, что они более никогда не встретятся.

***

Они встретились на следующий же день. Сестра Розария ранним утром покинула главную пыточную собора: сплошь высокие солнечные окна, длинные лавки, аккуратные столы под белоснежными скатертями, — царство капусты, воды и соли. Главным образом, конечно, капусты. Куриные котлетки остались в четверге и были Розарией подобающе оплаканы. Густой капустный дух клубился в столовой, и одинокая миска с кашей выглядела так, словно даже сероватая бледная овсянка умоляла о спасении. Сестра Розария не вынесла этого постного зрелища, бежала и теперь, стоя в перекрестье ветров между «Хорошим охотником» и «Мондштадским купцом», пыталась принять судьбоносное решение: кому выжить, ей или всем остальным? Одним словом, еда или табак. Ей могло хватить денег только на что-нибудь одно. Люди, ничего не подозревая, спешили мимо: доброе утро, сестра Розария, хорошего денечка, сестра Розария. Какая-то пара, явно путешественники, стояла у подножия лестницы и пялилась на ее эээ… юбку. Юноша смотрел шокированно, девушка — возмущенно. Внезапно ее взгляд изменился. «А», — подумала сестра Розария и обернулась. По главной лестнице гарцевал, спускаясь, капитан Кайя Альберих во всем великолепии своих парных яков, то есть, простите, обтягивающих штанов. — Кто же это? Неужто моя сестра Розария! — воскликнул он и врубил улыбку на максимум. Ветер едва ли не с чмоканьем впился в его вырез на рубашке. — Такая же ваша сестра, как и вы — мой брат, Альберих, — прохладно отозвалась Розария, но его, разумеется, невозможно было осадить так просто. — Конечно же не ваш, разумеется не брат, но, может быть, для кого-то… — «это для кого же, интересно», спросила сестра Розария и была проигнорирована. Он распахнул накидку. Если к чему сестра Розария и испытывала настоящее уважение, так это к ней: эта светленькая, легкомысленная тряпочка, анемично повисающая на капитане Альберихе, как девица в обмороке, на самом деле умела волшебным образом вместить в себя до трех разных бутылок вина. Сейчас два слота в ней были заняты. Капитан Альберих вежливо представил обе бутылки Розарии: — Сестра Розария — розэ, сухарь. — У меня пьем или у тебя? — Розария достала из рукава последние сигареты неприкосновенного запаса. — У тебя. Розария пыталась прикурить, но ветер немедленно задувал спичку. Капитан Альберих сочувственно спросил: — Огоньку? — Еды! — машинально выдала Розария то, о чем думала. — О! — Кайя поднял одну бровь. Вторую на привязи держала повязка. Розария цыкнула бы, если б могла. Всем необходимым ее обеспечивала церковь: жильем, одеждой — естественно, не такой, какую носила Розария, — и едой (вся капуста Мондштадта была к ее услугам). За все остальное приходилось бороться. Как иные девушки спускают карманные деньги на украшения и ленты, Розария тратила все на оружие, табак и колготки. Много-много колготок. Самая ходовая часть ее костюма, как оказалось. Еде в ее рейтинге отводилось последнее место. И обычно сестре Розарии на все хватало, но исповедь господина Рагнвиндра ее подкосила, и недельный запас сигарет улетел за вечер. Теперь она топталась на городской площади, сестра Розария из Мондштадта, и состояла примерно на тридцать процентов изо льда, а на остальные семьдесят — из ненависти к человечеству. Что было минимум на сорок процентов выше безопасного порога. — Хм-м-м… — капитан Альберих мягко взял ее за локти и придвинулся, закрывая собой от ветра. Упрямая спичка наконец-то зажглась. Розария вдохнула, выдохнула, вдохнула — и закашлялась. Коварная Сара поставила на прилавок ее любимую медовую курицу и усердно махала над нею меню, старательно гоня к Розарии аппетитный запах. Розарии показалось, она вот-вот начнет рычать. — Ну-ну, — капитан Альберих похлопал ее по локтю, — раз уж мы с вами так удачно воссоединились… — Розария посмотрела на него, Сара посмотрела на него, даже ветер, кажется, закашлялся, — с вином. Почти воссоединились с вином, — поправился он. — Я бы даже предложил бы воссоединиться с ним немедленно, — в голосе его проскользнула какая-то смутная тоска, и наступила очередь Розарии неловко хлопать его по локтю, — но, пожалуй, падение в бездну разврата придется немножечко отложить… — Падение в какую бездну? — спросил очень знакомый, но настолько нехарактерно холодный голос, что Розария в первое мгновение его не узнала. Розария подумала, что капитан Альберих плохо на нее влияет: в другое время она заметила бы господина Рагнвиндра за километр. Особенно — господина Рагнвиндра, держащего курс на капитана Альбериха. Момент их сближения, наверное, можно было бы сравнить с гипотетическим мигом падения Селестии на Тейват, если бы такое когда-нибудь произошло. Господин Рагнвиндр, этот кроткий рыцарь в отставке с красивым, но скучным фасадом, как у главной стены в борделе, которая уже настолько все повидала — и не по своей воле — что хоть в монастырь уноси, при виде Кайи Альбериха преображался в нечто, напоминающее сестре Розарии ее собственное копье. Он видел цель и направлялся к ней, излучая напряжение такого уровня и интенсивности, что оно пробивало даже таких бывалых бойцов социального фронта как официантака Сара и торговка Бланш. Не говоря уже об остальных. Одним словом, в этот момент на площади вокруг них троих образовался круг пустоты диаметром метров в пятьсот. Компанию им составляла только жареная курица, оставшаяся на прилавке. — Падение в какую бездну придется отложить? — с бесконечным терпением повторил господин Рагнвиндр. Розарии показалось, она наяву услышала его внутреннее гудение. — Доброе утро, Дилюк, — отозвался капитан Альберих как ни в чем не бывало. — А мы вот как раз говорили о том, какая погодка хорошая. Ни о чем таком они, естественно, не говорили. Господин Рагнвиндр долгим взглядом посмотрел на него, потом на сестру Розарию, на ее локти, которые продолжал придерживать капитан Кайя Альберих — и не отпустил их даже после этого взгляда. Сестра Розария глубоко затянулась. — Погодка и в самом деле замечательная, — после паузы тяжело отозвался господин Рагнвиндр. — Да-да. Вчера еще было слишком жарко, но сегодня наконец-то подул ветер. Освежает, не правда ли? — капитан Альберих повел плечами, явно проверяя накидку. Та приглушенно звякнула. Розарии показалось, что в ответ на это господин Рагнвиндр дернул ухом. — Рыбаки говорят, со стороны Ли Юэ идут тучи. Завтра — послезавтра разразится гроза, — в голосе господина Рагнвиндра было столько напряжения, что он звучал почти угрожающе. У Розарии было ощущение, что она присутствует при обмене шифром, которого не понимает, в отличие от остальных участников разговора. — Ох боже, — отозвался капитан Альберих своим наимягчайшим вкрадчивым голосом, — надо будет сказать Саре, чтобы заранее убрала столики с улицы. Спасибо, что предупредили. Хорошего дня. Они мерялись взглядами. Капитан Альберих улыбнулся до ямочки на щеке. Ветер, еле слышно поскуливая, принялся ее вылизывать. Капитан Рагнвиндр смотрел на это, странным образом скривив рот. «Плакали мои остатки табака», — подумала Розария. Терпеть все это было решительно невозможно. Ее правому боку было холодно, а левому — жарко. Солнце пекло макушку, ободок раскалился и давил на голову. Ей хотелось кого-нибудь пнуть — и курицы. Курицы, которую она теперь точно не сможет себе позволить из-за трат на табак. — Ну все? Обмен любезностями можно считать законченным? — Оба посмотрели на нее так, словно только что вспомнили о ее существовании. — Розария, дорогая, — нежно сказал капитан Кайя Альберих, и Розария от такого обращения едва не проглотила сигарету. — Мне пора бежать. До вечера. До нашего совместного падения в… Он осекся. Розария не видела себя со стороны, но зато отлично чувствовала изнутри. Ей казалось, она сейчас откроет рот, и все в радиусе пары километров покроется льдом. Она указала на курицу, а потом ткнула указательным пальцем вниз. Ей нужна была моральная компенсация НЕМЕДЛЕННО. — Вас понял. Если было очень нужно, капитан Кайя Альберих умел включать телепортацию. Сара материализовалась за прилавком, как по мановению волшебной палочки. Розария с господином Рагнвиндром, стоя рядом, неловко молчали под аккомпанемент шуршания и звона монет. Розария смотрела в спину капитану Альбериху, явно расслабившуюся, ничего не подозревающую, легкую спину, и мстительно думала про операцию «Носки». Она надеялась, что недооценила господина Рагнвиндра. — Вот, — капитан Альберих, сияя, протянул ей сверток. — Итак, до вечера. Господин Рагнвиндр откашлялся. — Сестра Розария, — его тон был суше самого выдержанного красного сухого с винокурни. Он наклонился и запечатлел на ее руке тяжеленный, смачный поцелуй. — Молю о вашем благословении. — Сестра Розария таким не занимается, — нахмурившись, сказал капитан Альберих. — Она же… Сестра Розария таким не занималась — обычно. Только в случае крайней необходимости. Однако исповедь у господина Рагнвиндра она уже приняла и не видела смысла изображать из себя монашку перед отбивной во время поста. Получив благословение, господин Рангвиндр ушел, и дышать сразу стало легче. — Ну что, до вечера? — обратилась Розария к капитану Альбериху. Тот стоял и пялился в пространство, явно думая о чем-то своем, о капитанском. — Да, конечно, — рассеянно отозвался он. — Обязательно приду… Если получится. Не получилось. Вечером Розария курила на крыше собора и стряхивала пепел на макушку задремавшего на посту рыцаря Отто. Пепел, не долетая до него, растворялся в ночном воздухе. Плед и половинка курицы скучали, сложенные поодаль. «Ну и к лучшему», — подумала сестра Розария. Пожалуй, пора снова в поля: в этот свой краткосрочный отпуск она уже настолько наотдыхалась, спасибо всем поучаствовавшим, что хоть беги за экспедицией магистра Варки с просьбой забрать с собой в путешествие. Завтра же, решила сестра Розария. Завтра же схожу к брату кастеляну, к духовнику и… — Что-то вы ко мне зачастили, — холодно сказала она назавтра господину Рагнвиндру. В этот раз он пришел к ней не один. В этот раз он пришел к ней с кузнецом. А с кузнецом к ней пришел помощник кузнеца. А с помощником кузнеца к ней пришло еще двое хмурых, небритых типа и при ней же принялись собирать скамейку на кладбище под указания тех самых кузнеца и его помощника. — Это уже лишнее, — сказала Розария, закуривая сигарету. К слову, ей хотелось закурить сразу две. — Эта, новая, лучше выдерживает высокие температуры, — отозвался господин Рагнвиндр. «В спальне ее у себя поставь», — подумала сестра Розария. — Я имела в виду кузнеца. Зачем нам кузнец? И без него могли бы обойтись. Тот как раз придирчиво ощупывал чугунное плетение спинки. Дилюк внимательно посмотрел на него, на небо, на сестру Розарию, снова на небо и взмахом руки всех отослал — кроме нее же. — Благословите меня, сестра, — начал он, — ибо я… — и осекся. — Ибо вы — что? — устав ждать, поторопила его Розария. Любопытство в ней раздулось и нетерпеливо подпрыгивало. Дилюк посмотрел на нее. Его темные глаза были настолько ясными, что на человека, с ним незнакомого, могли бы произвести впечатление ангельской кротости. Его белокожее лицо чистотой напоминало нетронутый безгрешный снег. — Я понюхал его носки, — сказал Дилюк. Сигарета не выпала у Розарии из пальцев лишь только потому, что, зная ее стоимость, Розария не выпустила бы ее из рук ни во сне, ни под водой. — И что это были за носки? — Розария не подозревала его в обмане, но и поверить ему не могла. Казалось, волосы заразили кожу Дилюка своим цветом: нетронутая белизна решительно ушла в обжигающий алый. — С эротичной дырой на правом, — очень тихо и благоговейно сказал Дилюк. — Они пахли? — предприняла еще одну попытку сестра Розария. — Да, — ответил он мечтательно, — … зимой. Они глубокомысленно помолчали вместе с мертвыми на кладбище. Вокруг них жила насекомая жизнь: пчелы гудели в цветах, букашки букашили, гусеницы мечтали превратиться в бабочек. На мгновение сестра Розария им всем позавидовала. Воображение снова брало над ней верх. Ей представился капитан Альберих с крайне растерянным лицом сидящий на краешке стула и господин Рагнвиндр, который, встав перед ним на колено, снимает с него сапоги, берет его ногу за лодыжку и кладет себе на плечо. А на ноге — носок с дыркой на пятке. Пахнущий зимой. — Как он вообще согласился? — спросила сестра Розария. Господин Рагнвиндр посмотрел на нее, и между ними разверзлась тишина, напоминающая промежуток на книжной полке — в такой поместились бы все бухгалтерские книги церкви Барбатоса за последние лет пять и еще влезла бы пара бутылок коньяка. — Он сделал мне подарок, — сказал наконец господин Рагнвиндр якобы невпопад. — Хотите посмотреть? Конечно, она хотела. Зачем было спрашивать? Дождавшись кивка, господин Рагнвиндр закинул ногу на скамейку и закатал штанину. Сестра Розария на мгновение ослепла. Если что и можно было сказать про капитана Альбериха, так это то, что у него есть вкус. Только у него получалось навесить на себя все то, что он навешивал, обтянуть то, что он обычно обтягивал, и обнажить столько груди, что некоторые новобранцы, увидев его впервые, натурально теряли дар речи — и не выглядеть при этом ни вульгарно, ни пошло. Но, очевидно, господин Рагнвиндр стал той аномалией, рядом с которой законы бытия для капитана Альбериха переставали работать. У господина Рангвиндра на ногах были носки. Всем носкам носки: ярко-красные, наполовину прозрачные, с золотым кружевом поверху. Не носки — а прямо-таки диагноз. И признание. Здесь нечего спасать, поняла сестра Розария. — Поздравляю вас, — сказала она. Господин Рагнвиндр смущенно кивнул. Румянец ему очень шел — румянец, солнце, запутавшееся в рыжих волосах, вьющихся крупными кольцами, его сдержанный, но крайне элегантный костюм. Носки эту картину решительно портили. Он, поколебавшись, стянул второй сапог и положил на скамейку другую ногу. У Розарии было чувство, что теперь, после пропущенного удара в драке, у нее под веками будет всплывать сдвоенное проклятие этих пылающих носков. Господин Рагнвиндр смотрел на них зачарованно. — Ну что же. Считаю, на этом наши встречи можно закончить, — подытожила сестра Розария. — Отчего же? — выражение лица господина Рагнвиндра не изменилось, в глазах продолжала светиться туманная нежность, но в голосе прозвучала холодная жесткость. — Вы мне исповедались, я приняла исповедь. На этом все. Сожалею, если вам это не помогло. Разумеется, она не жалела. Господину Рагнвиндру, очевидно, помочь могло только отсечение головы. Или разговор по душам с капитаном Альберихом, на что, судя по всему, оба оказались не способны. Отсечение головы казалось сестре Розарии куда более доступным сценарием. Она не готова была считать этих двоих дураками, максимум — придурками. В каких-то определенных вопросах. В одном вопросе. Однако она не то что в няньки — даже в исповедники наниматься была не готова. Она решила, что это вне ее компетенции. — Я хотел бы и далее вам исповедоваться, — господин Рагнвиндр забивал слова, как гвозди в крышку гроба. — А я, например, хотела бы, чтобы Полуночный герой и Ордо Фавониус поделили бы сферы влияния и перестали пугать моих информаторов. Как вам такое желание? — сестра Розария всегда практиковала подход к любой проблеме со стороны топора. — Причем тут Полуночный герой? — помолчав, спросил господин Рагнвиндр. — Действительно, — отозвалась Розария, — загадочный человек в красном, с двуручником, огненным глазом бога и длинными рыжими волосами по ночам крушит преступность и защищает Мондштадт. К чему бы мне о нем вспоминать? К тому, господин Рагнвиндр, что я советую вам найти другого духовника. Она решительно встала. — В том, что вы сохраните тайну исповеди, я не сомневаюсь, — тяжело уронил господин Рагнвиндр. — Но я попрошу вам сохранить в тайне и сам ее факт. — Вся церковь знает, зачем вы ко мне ходите, — Розария поправила манжеты. — Полуночный герой вот уже не первый год… как вы сказали? Крушит преступность и защищает Мондштадт? О его личности до сих пор осведомлен лишь узкий круг людей. — Ну, кто знает — тот знает. — Пожалуйста, зовите меня Дилюком, — вдруг сказал он, и во взгляде его неожиданно проступила мольба. Испытывать эмоции Розария не любила — слишком хлопотно. В этот момент ей стало почти жаль, что ей не хватает сил на ненависть. Ей очень, очень хотелось возненавидеть господина Рагнвиндра. — Надо же, как вы бываете похожи на Кайю, — сказала она. — Вы так к нему обращаетесь? — спросил Дилюк. — … Я учту вашу просьбу. Розария смяла в кулаке окурок. Обращаться к нему она собиралась — никак. Она произнесла формулу благословения. Господин Рагнвиндр — Дилюк — положив ноги в ярко-красных носках на скамейку, шевелил в них пальцами. — Как я к тебе обращаюсь? — спросила она вечером у капитана Альбериха. Они сидели на крыше собора в гнезде из пледов и пили. У капитана Альбериха был вид человека, который умер от усталости, а утром восстал из могилы, потому что пора на работу. Розария смотрела на него и думала, чем же его шантажировал гос… Дилюк. В добровольную сдачу носков ей все еще не верилось. — Обычно к тебе обращаюсь я, — Кайя пожал плечами. — Просто господин Рагнвиндр попросил звать его Дилюком, и я… — Розария не знала как продолжить. Кайя отнял бутылку от губ и посмотрел на нее. — Меняю вопрос на вопрос, — сказал он. Розария подобралась. Они в такое играли единожды в прошлом — тогда Кайя перепродал тайные сведения, которые получил у нее, на черном рынке. За это Розария предложила его убить, а Кайя — сыграть в игру. После часа мучений выяснилось, что Розария думала, что они дружат, а Кайя — что у них взаимовыгодное сотрудничество, и поэтому решил, что она выдала ему ничего не стоящую полуправду. Розария до сих пор помнила, как он перед ней извинялся. Ему явно было не по себе от того, как он просчитался, ей же казалось, словно она вышла голой из дома. Кайя тогда спросил у нее: — Теперь будешь делать вид, что мы не знакомы? — А пить мне с кем? — вопросом на вопрос ответила Розария. — Значит, ты меня прощаешь? Она фыркнула: — Надейся. Она чувствовала себя уязвимой и уязвленной, она была разочарована, зла и в ярости, это было чистейшее унижение — Кайя обыграл ее на ее же поле. Все это время сестра Розария думала, что не разучилась испытывать эмоции, но Кайя доказал ей обратное, буквально ткнув ее в доказательство лицом. После этого сестра Розария ни за что бы от него не отказалась. А вот соглашаться на вторую игру в вопросы — категорически не хотела. — Ну давай, — сказала она неохотно. — Розария, вы встречаетесь? — спросил Кайя. — Встречаюсь с кем? — она сначала не поняла. — С Дилюком, — уточнил Кайя. — Ну да, регулярно. — Она ответила это без задней мысли, помня лишь о том, что ей нельзя — напрямую — упоминать об исповедях. А потом взглянула на Кайю и не смогла отвести взгляд: ему было больно. У него перехватило дыхание. Он выглядел так, словно пропустил удар в живот. Розария прежде его таким никогда не видела. Она смотрела на это почти с восторгом, потому что была уверена в том, что одно из свойств настоящей дружбы — точное знание о болевых точках друг у друга. Сделать себе больно Кайя никому не позволял, сколько Розария его знала. Таким образом, их дружба с Каей долгое время была обыкновенной фальшивкой, и вот наконец Розария наблюдала ее превращение в истину. Две вещи портили ей настроение: первое — Кайе было больно, второе — причиной его боли стала не она, а Дилюк Рагнвиндр. Розария цыкнула, прикурила сигарету и впихнула ее ему в рот. — На — и запей. Она все надеялась, что он что-нибудь спросит, нет, что он задаст правильный вопрос. Но эта вот глупость, которую они с проклятым Рагнвиндром, не к ночи будь помянут, вынесли из одного родового гнезда, судя по всему, незаметно перешла в хроническую стадию. Розарии захотелось отодвинуться, чтобы, не дай Барбатос, не заразиться. — Мой вопрос, — сказала она. Кайя вяло махнул рукой. — Покажи, что у тебя под повязкой, — потребовала сестра Розария, большой знаток и любитель шоковой терапии. Как она и рассчитывала, Кайю это слегка привело в чувство. — Это не вопрос, — он явно насторожился. — Ну ты же не покажешь, — Розария пожала плечами. — Можешь описать. — Там… шрам. Ну. Привет, опыт допросов. Розария собиралась обойтись с Кайей как профессионал с профессионалом. Через несколько минут она знала, что за шрам, какой формы и что Кайя этим глазом все еще видит, хоть и плохо. Он, очевидно, ждал, что она будет допытываться, откуда он. Но Розария отучилась недооценивать Кайю еще с прошлой их игры. Уже в то время она отбросила легкомыслие и отринула умеренность. Она пила с нужными рыцарями из Ордена, мучила (в переносном значении, конечно) целителей из церкви и попробовала свести знакомство с работниками винокурни — в чем потерпела сокрушительное поражение. В общем, у нее было достаточно сведений для того, чтобы сделать нужные выводы — кто и когда оставил Кайе шрам. Почему — вот это уже был другой вопрос. Она затянулась. Кайя мучился: пил и кашлял. — А кто-то тут службу несет, — донеслось заунывное снизу. Рыцарь Отто не умел завидовать тихо. — Пусть продолжает, — крикнул Кайя и подавился дымом. Розария улыбалась, глядя на него, приходящего в себя и встрепанного. Все равно их встречи с Дилюком окончены, думала она. … И ошибалась. «Где я ошиблась?» — думала сестра Розария. Она все сделала правильно: с утра сходила к брату кастеляну и выдала ему счет за прачечную — и за колготки, а потом выслушала все его причитания про церковь, деньги церкви и про то, что некоторые уже думают, что они где-то в подвале содержат тайный бордель. — Ну, — сказала ему сестра Розария, — попробовали бы вы в реке у Драконьего Хребта отстирать с колготок чей-то глубокий и вонючий внутренний мир. — На задание! — отчеканил брат кастелян, раздув щеки и покраснев. — Немедленно! Розария, довольная ушла собираться. Когда она вернулась, в соборе царила совсем другая атмосфера. У бокового притвора стоял, выпрямившись, Дилюк, возле него — какой-то из его приспешников с большущей шкатулкой в руках, и вокруг них водили хороводы все, кто был в церкви — и брат кастелян, и сестры. — О, Розария, пройдемте, — проворковал брат кастелян и, цапнув ее за ладонь, вытолкал ее в библиотеку под алтарем. — Вот, — он насыпал перед ней внушительную горку моры. Она такие суммы видела разве что у разбойников. Сами разбойники при этом обычно валялись в лужах крови и молили о пощаде. — Та-а-а-к, — протянула Розария, — а задание? — Нету заданий, нету. Ни одного, — брат кастелян прятал глаза. — И не будет. — Сколько? — Месяц минимум. — А что будет? — у Розарии подрагивали пальцы, так хотелось закурить. На эту мору она могла купить себе и курицу, и табака. На этот вшивый подкуп. — Вот если бы вы смогли помочь церкви… Одолжить… — он замялся. — Как вы думаете, чисто гипотетически, если я метну копье в пол… вы — понятное дело, подмерзнете, но пострадают ли книги? — Розария сделала вид, что задумалась. — Пожалуйста-исповедуйте-господина-Рагнвиндра! — скороговоркой выдал брат кастелян. — Умоляю вас, ни о чем больше не попрошу. Его лысая макушка плакала потом. Сердиться на него было бесполезно. Розария кивнула ему и вышла вон. — Надеюсь, он уже на кладбище? — спросила она у сестры Виктории. — Пожалуйста, держите себя в руках, — сказала та и поджала губы. Он и в самом деле был на кладбище, к сожалению — не в могиле. На этот раз компанию ему составляли: столик, накрытый к чаю, и изящные стулья. Розария подумала, что, очевидно, кроме основных стихий в этом мире есть дополнительная — стихия денег, и вот ею Дилюк владел в совершенстве. — Вы должны понимать, — сказала Розария, откусывая от бутерброда с соленой рыбой, — что именно мне не нравится. — А вы — что можете чего-нибудь у меня попросить взамен, — отозвался Дилюк. — Я понимаю, что подношение церкви… — Очень щедрое подношение церкви? — предположила Розария. — Очень-очень… — он задумчиво загибал пальцы, — очень-очень-очень-очень щедрое подношение. — Это должно мне льстить? — спросила Розария. — Я не люблю тратить деньги попусту и поступил так исключительно из необходимости, — знакомым уже сухим тоном отозвался Дилюк. — Это подношение церкви, а не попытка вас подкупить. — Купить, — педантично поправила Розария, — ну, если вы так говорите… — Так вот. Вы можете у меня что-то попросить. Розария понадеялась, что скрипнула зубами не слишком громко. — И что же может мне предложить скромный мондштадский купец? — Кто вам такое сказал? — Дилюк отнял чашку ото рта и смотрел на нее настолько ледяным, давящим взглядом, словно только что вместо кофе употребил половину Драконьего Хребта. — Во-первых, я не скромный, во-вторых — не купец. Я — владелец самого крупного дела на весь Мондштадт. — В таком случае, и просьба должна быть соответствующей, верно? — Розария довольно прищурилась. — И тогда вы меня выслушаете? — Дилюк взял печенье, подумал и положил его обратно. — Могу выслушать вас прямо сейчас, а потом — просьба. Итак? Дилюк потер пальцы. — Расскажите мне про Кайю, — попросил он. — Все время, пока вы были с ним, а я… Розария почувствовала, как улыбка примерзла к лицу. У нее практически не было имущества, все принадлежало церкви — даже она сама. Полностью ее — ее ценность — были разве что воспоминания о Кайе Альберихе. И Дилюк Рагнвиндр хотел их себе. — Я выслушала вас, — сказала Розария. — Подарите мне, пожалуйста, неделю на винокурне. Я знаю, гости к вам приезжают обычно на выходные. Сезон сбора урожая заканчивается, у вас малолюдно. Вряд ли я займу чье-то место. В паузу органично вплелись запахи кофе и далекие, но очень громкие вздохи несчастного рыцаря Отто, практически бессменно несущего службу — об этом он считал необходимым извещать всех, кто мог его услышать: стенам собора, надгробиям и — совершенно случайно — Дилюку и Розарии. — Больше вы ничего мне не скажете? — Дилюк крутил в руках чашку. — Ничего, — подтвердила Розария. — Ну что ж, — Дилюк встал и поправил галстук. На Розарию он посмотрел сверху вниз нечитаемым взглядом. — Ждем вас на винокурне. Розария отпила кофе. Ну вот, получается, и собраться успела заранее.

***

На винокурне она ела, пила, спала и разговаривала с работниками. — Те четыре года, пока господин Дилюк отсутствовал… — А-а-а, — говорили горничные, — это когда он в Сумеру ездил. — В Сумеру? Но зачем? — Ну как же, новые сорта винограда… — И где же они? — Так он их не нашел — вот и не привез, — горничные кланялись и уходили. — А вот те четыре года, пока господин Дилюк ездил в Сумеру… — В какой же Сумеру, — поразился винодельщик Коннор. — Я так и думала, — сказала Розария. — … когда в Инадзуму. — А туда-то зачем? — Так свататься же. Господин Крепус, все небесные виноградники под его надзор, покинул нас, понятно, что нужно род продолжать. — И где же невеста? — Так попробуй еще их сегуна уговори. — Архонта что ли? — Розария закашлялась. — Вы думаете, Дилюк смог бы… — Не Дилюк, а господин Рагнвиндр, — укоризненно поправил ее Коннор. — Да он, чтобы вы знали, даже придумал, как лозу от слаймов защитить! — Защитить лозу от слаймов, посвататься к архонту… Коннор смотрел на нее, более всего телосложением напоминая одну из своих бочек, и лучезарно улыбался. — Говорят, Дилюк… То есть господин Рагнвиндр, четыре года провел в Сумеру, разыскивая виноград. Ну или в Инадзуме, сватаясь к архонту. Розария пила два дня, и вечером второго толпа выпитых бокалов нагнала ее и устроила бал у нее в голове. Она сидела в кресле с компрессом на лбу, а старшая горничная наливала ей в чашку травяной душистый чай. — О, второй версии я еще не слышала, — сказала Аделинда, пододвинула Розарии чашку, налила себе вторую и уселась напротив. — Что думаете? — спросила Розария. — Думаю, что вам пора бы обновить свой костюм — или поменять на него взгляды. — Он кажется вам чересчур открытым? Розария посмотрела на себя. Ради этого визита она одолжила платье у сестры Джиллианы. Та неожиданно расцвела от просьбы. — Ах, милая, — прощебетала она настолько слащаво, что от одного воспоминания сестру Розарию передернуло. — У меня есть платье, которое идеально вам подойдет. Такое, цвета бездны. «Бездна» оказалась слегка поношенной и Розарии не по размеру. С другой стороны, рабочая форма в такой ситуации была бы неуместна. Розария разгладила подол. — Дело не только в открытости, — сказала Аделинда. Обычно с Розарией не решались заговаривать про ее одежду, а если и решались — то был голос ханжества, а не заботы. — Мне кажется, вам в нем должно быть холодно. Аделинда искренне, ласково улыбнулась. Розария хихикнула в чашку. Она и сама думала, что настала пора что-то поменять — хотя бы и в костюме, и надеялась, что капитану Кайе Альбериху и Дилюку Рагнвиндру светлая мысль про перемены тоже заглянет в головы. — А версию про Инадзуму я еще не слышала, — продолжила Аделинда. — Подумать только, посвататься к архонту! — Жениться! — Розалия фыркнула. — Привести домой жену, свить гнездо… Они с Аделиндой посмотрели друг на друга и рассмеялись. Почему бы и нет, подумала Розария, если шутка смешная. На третий день она сказалась больной и, лежа в кровати, слушала, как затихает дом. За два дня она успела изучить расписание всех слуг. После завтрака работники, которые завтракали в пристройке, уходили на виноградник, Аделинда и горничные собирались на кухне: чистили столовые приборы, пили чай, угощались печеньем с поварятами. Дождавшись тишины, Розария выскользнула из комнаты. Комната Дилюка располагалась в самом конце коридора. Она подошла и нажала ручку — открыто. Розария закатила глаза. Чего она ожидала, в самом деле. Кажется, Дилюк патологически не умел быть интересным. Спальня была самая обычная: что-то там кровать, что-то там ковры, какие-то занавески. Она подошла к столу и подняла фотографию, лежащую стеклом вниз. И сама фотография, и позолоченная, но уже облезшая рамка, были старыми. Розария взяла фотографию и спустилась на первый этаж. Дилюк сидел за столом в рабочем уголке, отгороженном от холла ширмой. — Закончили? — спросил он прохладно. Розария подошла и поставила фотографию на место, на темный участок на столешнице, присыпанный позолотой с рамки. Дилюк поджал губы. На фотографии, уже порядком выгоревшей от солнца, Крепус Рагнвиндр стоял, наклонившись вперед, прижимая к себе смеющегося Кайю, обнимающего его за шею, Дилюк повис у Крепуса на спине, одной рукой держа его за плечи, а другой — придерживая Кайю. — Вы подумали о моей просьбе? — спросил Дилюк как ни в чем не бывало. — Расскажете про Кайю? Розария, вздохнув, уселась напротив. О чем рассказывать, она понятия не имела. Например, она помнила, как они впервые встретились с Кайей во время охоты, и тот бросил на нее и отряд своих рыцарей то зло, что помельче, а то, что покрупнее — заманил на холм и с гиканьем гонял его по кругу, выпуская время от времени ледяные залпы. — Ему помочь? — закончив, спросила Розария у рыцаря, усевшегося на связанного разбойника и меланхолично пускающего дымные кольца. Рыцарь посмотрел на нее характерным взглядом подчиненного капитана Альбериха: в нем было море смирения и немножечко обреченности. Любой, поступивший к капитану в подчинение, через полгода превращался во флегматика и фаталиста. — Да ну. А, ну вот уже и все, — рыцарь кивнул в сторону холма. Освободившийся капитан Кайя Альберих галопировал вдоль обрыва и кричал: — Сестра Розария! Сестра Розария, я в восхищении! О-о-о, это копье! Достаньте его… а потом… засадите прямо… а после… и обязательно в… Ветер милосердно цензурировал его крики. — Каажется, вы ему понравились, — меланхолично сказал рыцарь сидящий. — Сочувствуем, сестра, — отозвались остальные. «Людей своих оставил, бегает, кричит что-то… Придурок какой-то», — сделала вывод сестра Розария. Это убеждение лишь окрепло в ней чуть позже, на заднем дворе Ордо. Капитан Альберих шел к ней, сияя улыбкой, особенно белоснежной и людоедской на его смуглом лице. «На колготки купился, — решила сестра Розария, — будет на свидание звать». Она выпрямилась, приняла позу отказа и принялась ждать. — Сестричка! Желаю пригласить вас… — капитан Альберих встал к ней практически вплотную. Сестра Розария набрала в грудь воздуху для отказа, — на допрос. Сестра Розария подавилась воздухом. — Чей допрос? — спросила она осторожно. — Главное, что не ваш. Ой, все время забываю, насколько неудобно подмигивать с повязкой. Идемте? — и он протянул ей руку крендельком. Вот в этот момент, думала она позже, я и попалась. Допросная представляла из себя каменный мешок с единственным столом, без окон и почему-то с двумя дверями с противоположных сторон. — Как… уютно, — сказала Розария. — Ну конечно, — Кайя шарил в столе. — Потому что это офицерская, а допросная — соседняя. Он подошел к стене и отодвинул неприметную задвижку. В настоящей допросной — и в самом деле еще более неуютной, двое побежденных жизнью людей, неуловимо похожие друг на друга, вспотевшие и красные, плевались друг в друга словами. Ничего было невозможно разобрать. Кайя быстро закрыл окошко. — Подельники? — со знанием дела осведомилась Розария. — Не-е-е, тот что слева — наш Генрих, рыцарь и душка. Немножко нервный, конечно. Кайя продолжал копаться в столе. — … Зато очень запасливый. Он достал откуда-то портсигар и открыл его: — Сигаретку? От вас пахло дымом, и я подумал, что вы были бы не против покурить. — Казенные? — свои у Розарии закончились уже пару дней как. — Ну разумеется, — Кайя достал две сигареты — для себя и для нее — прикурил их. Подумав, дверь слева закрыл на щеколду, а правую, наоборот, распахнул. Сигареты оказались слишком крепкими. У Розарии даже защипало в глазах. В какой-то момент кто-то вдруг заколотил в запертую дверь. — Тыыыы! — ревела дверь. — Гад, кто бы ты ни был! Сигарету плюнул, дверь открыл! — Генрих, милый, это я, твой капитан Альберих, — крикнул Кайя. Дверь на мгновение замолчала. — Выыыыыы! — снова взревела она. — Да я! Да вы! В коридоре послышался топот. — Куда это он? — спросила Розария. Кайя кивнул на открытую дверь. — У меня вопрос, — Розария подняла руку. — Все ли допросные устроены по одному и тому же принципу?.. Кайя усмехнулся: — Наш Генрих, когда нервный, еще и не очень умный. Он подошел, закрыл правую дверь, открыл левую, взял из портсигара еще пару сигарет… — Сестра Розария, — обратился он к ней, когда они возвращались по мрачному коридору, слушая завывания Генриха, которые сделали бы честь любым катакомбам, — что вы курите, я уже знаю. Как насчет выпить?.. — … И вы согласились, — предположил Дилюк. — И я согласилась, — подтвердила Розария. Дилюк сидел в кресле с закрытыми глазами и улыбался. Все это время он слушал Розарию так, словно она рассказывала ему сказку. Наверное, в чем-то она его понимала — и это ей категорически не нравилось. — Я закурю? Он, подумав, кивнул, не открывая глаз. Розария закурила. Дым смешался с солнечным светом и стал казаться горше, чем был. — Я знаю, что у Кайи под повязкой, — сказала она. Улыбка испарилась с губ Дилюка, как льдинка с разогретой сковородки. Он медленно выпрямился. — И что же? — каркнул он. — Шрам, который ты ему оставил, — Розария поискала пепельницу, не нашла, без спроса взяла чистый лист и скрутила из него кулек. — Не против, если мы перейдем на ты, да, Дилюк? Она затянулась. — Нет, ты не знаешь, — он настаивал. — Вертикальный, вот такой. — Розария показала на себе. — Не переживай, он все еще видит этим глазом. Чуть-чуть. — Я был не в себе, — Дилюк подошел к ней и навис, уперевшись в подлокотники кресла. От него несло жаром и страхом. — Отец погиб. У меня помутился рассудок, — он говорил так, словно пытался вложить эти слова ей прямо в голову. — Я потом три года искал… искал правду о том, что случилось, по всему Тейвату. — А я думала, ездил в Сумеру за виноградом и в Инадзуму — свататься к электро-архонту, — сказала Розария и подвинула его, вставая. — Что? — Дилюка это явно выбило из колеи. Розария вздохнула. Она не спросила, почему Дилюк оставил Кайе шрам, и того это напугало так, как она не ожидала. — Дайте мне немножко времени, — сказала она, сжалившись. — Я попытаюсь вам… тебе поверить. — Вы слишком много знаете, сестра Розария, — глухо сказал Дилюк. — Я просто хорошо делаю свою работу, — отозвалась она. — И люблю хорошо делать все, чем бы ни занималась. На дружбу эти принципы тоже распространялись. Сестра Розария умела быть верной — в первую очередь, себе. — Приходи на исповедь в любое время, — сказала она. — Мне в свое время сказали, что нет ничего важнее правильного выбора исповедника. Когда-то давно она приняла этот совет близко к сердцу и завела себе нескольких — должны же были и у ее положения оказаться какие-то преимущества. Так о бытовых невзгодах она рассказывала сестре Виктории — и наныла-таки всей церкви в меню куриные котлетки раз в неделю. В сестре Джиллиане она отмывала сплетни, добывая таким образом крупицы истины. Для отчетов… то есть для исповедей после заданий, она шла к отцу Киприану, бессменному хранителю подземелий церкви уже несколько десятков лет. У них были особые отношения. Отец Киприан вырос где-то в глуши, едва ли не у подножия Драконьего Хребта, и, очевидно, вся жизнь готовила его к тому, что в посмертии он превратится в саженец — он был высокий, тонкий и узкий настолько, что иногда сестре Розарии казалось, что мозг просто не мог бы поместиться в настолько компактный череп. Именно отец Киприан оказался в курсе ее просчета по поводу капитана Альбериха, когда тот продал информацию на черном рынке и оставил ее в дураках. И ее последующего же расследования. Розарию настолько задел этот случай и то, насколько она просчиталась, что она готова была рыть носом землю. К сожалению, оказалось, что ей есть что нарыть. Слово за слово, человек за человеком… В прошлом капитана Альбериха все оказалось подозрительным, особенно — способ, которым он попал в воспитанники семьи Рагнвиндров. Сестра Розария почуяла вызов и приняла его… — Отец, я должна исповедоваться, — чуть позже говорила она, сложив ладони. — Ты согрешила, дочь моя? — спросил отец Киприан. — Я… совершила ошибку. Отец Киприан посмотрел на нее с любопытством. — Продолжай. — Я… освободила человека. — Вот как. Человека звали Эрох, и человек Эрох в прошлом не только был капитаном Ордо Фавониус и продался тем, кто побольше заплатил, человек Эрох заинтересовался семьей Рагнвиндров и Кайей Альберихом задолго до Розарии — чем, конечно, сократил ей количество усилий, затраченных на расследование. — Вы должны понимать, — мягко сказал ей во время встречи свежесвязанный Эрох, — вы, сестра церкви, что, даже если мы и не на одной стороне, есть вещи… люди… опасность, против которой мы обязаны объединиться. Подумайте об этом. Розарии даже не пришлось его пытать — он ей все выложил и так. Умный, подлый и трус — худшее сочетание качеств в человеке. Как и все, что экономит усилия, Розария его обожала. — Конечно, — рассеянно согласилась Розария. Подумайте об этом. Если бы она слушала только мозги — давно валялась бы мертвая под какой-нибудь березой. Она так и сказала сначала Эроху, а потом отцу Киприану на исповеди. Тот тяжело вздохнул. — Хорошо ли ты спрятала тело, дочь моя? — спросил он. Она возмутилась: — Ну конечно, отец! Ей пришлось убить Эроха своими руками — и для этого снять перчатки. Глаз бога использовать было нельзя, и ее до сих пор передергивало от воспоминаний. — … А потом я подожгла дом, чтобы уж точно никто ничего не заподозрил и не догадался. Отец Киприан снова тяжело вздохнул. — О том, что ты узнала о капитане Альберихе, ты мне, конечно же, не расскажешь? — Запишите в список моих прегрешений, отец. — Ну что же. В таком случае иди и выпей горячего пряного вина. Грехи с потом-то и выйдут. Вот что значит хороший исповедник, думала Розария несколько лет спустя, лежа без сна в комнате на винокурне. Но, конечно, порекомендовать его Дилюку она не могла. Впрочем, ему, очевидно, после их последнего разговора стало не до исповедей. На другой день после него, во время завтрака Дилюк сообщил Розарии, не поднимая головы от тарелки: — Нам заказали доставку в район Драконьего хребта, вроде бы вы… — Ты, — поправила Розария. — Ты, — с трудом выдавил Дилюк, — часто там бываете… бываешь. Управлюсь ли я за пару недель с учетом дороги? Розария задала пару наводящих вопросов, думая о своем: если она правильно посчитала, Дилюк хотел успеть ко дню рождения Кайи. — Управишься, конечно, — сказала она с уверенностью. … Если только за то время, на которое ее задержали в Мондштадте, туда не набежали хиличурлы. А они, конечно же, набежали. — Удачной дороги, — пожелала Розария — в том числе и себе — и вернулась в Монд.

***

… Это были очень спокойные две недели, думала Розария, откручивая крышечку у фляжки с огненной водой из Снежной. Вот они и подошли к концу. За соседним столом чисто выбритый и одетый с иголочки Кайя пытался как ни в чем не бывало справлять день рождения. Чарльз за стойкой со скрипом протирал бокалы, и сочувственный его взгляд сообщал, что, будь он в состоянии хлопнуться оземь и обернуться Дилюком, — он бы так и сделал. Для собравшихся рыцарей, судя по всему, капитан Альберих выглядел в должной степени радостным. О, Розария с первого взгляда узнала отчаяние в линии его улыбки. Она подошла к нему. — Роза! — воскликнул Кайя. Он раскраснелся и дивно похорошел. Блеск броши, скрепляющей воротничок, подчеркивал цвет кожи в вырезе рубашки. — С днем рождения, — Розария улыбнулась. — Как насчет огненной воды? Она поболтала фляжкой. Он даже не задумался: — Наливай! Ей освободили место. Рыцари, переглядываясь, явно ждали, что она вот-вот вручит ему подарок. Чуть позже, подумала сестра Розария. Она отлично знала все стадии опьянения Кайи. Веселье, еще чуть больше веселья, а дальше градации можно было отслеживать по разбитым бокалам. После восьмого наступало отравление. Дилюк явился после четвертого — дикий, встрепанный, пахнущий гарью (кажется, золотой шнур у него на плече продолжал тлеть), он ввалился в таверну, и все на мгновение замолчали. — Дилюк! — Кайя встал, пошатываясь, опрокинул один стул, другой и едва не уселся на колени какой-то румяной горожанке. — Стой на месте. Дилюку пришлось пройти большую часть пути, разделяющую их обоих. Кайя повис на нем и счастливо вздохнул. — А у меня, представляешь, сегодня день рождения, — он провел указательным пальцем Дилюку ото лба до подбородка. Но Дилюк не смотрел на него — был слишком занят тем, что сверлил негодующим взглядом Розарию. «Как ты позволила это?», словно говорил его взгляд. — А я, представляешь, старик, — пожаловался Кайя, — мне уже… Уже… Он начал загибать пальцы и явно сбился со счета. — В общем, — подытожил он, — я старик. Такой стааарыыыый. — Ты моложе меня на два года, — попытался утешить его Дилюк. «Ему, конечно, освежиться бы с дороги», — подумала Розария без особого сочувствия: Дилюк портил ее подарок. — У меня морщины, наверное, уже даже на пятках появились. Они стояли в центре таверны и покачивались — Дилюк от усталости, Кайя — напившись. — Неправда! — с жаром сказал Дилюк. — И шрамы, — сказал Кайя и заглянул в лицо Дилюку. — Некрасиво же, правда. На них все пялились. — Он просто пьян, — угрожающе и очень громко предупредила всех Розария. Она видела лицо Кайи, и у нее все внутри переворачивалось. Дилюк тоже видел это лицо. Он беспомощно огляделся, обшаривая взглядом знакомые и незнакомые лица, заинтересованные и жадные — кто же не любит бесплатных представлений? Дилюк покрепче прижал к себе Кайю и слегка сгорбился, словно пытаясь закрыть его от чужих взглядов. — Мне все нравится, — решительно сказал он. — У меня тоже шрамы. И добавил невпопад: — С днем рождения. — Так, — Розария встала. — Вы! — она ткнула в Дилюка и Кайю, — на выход. Вы! — она обвела жестом всю остальную таверну и лязгнувшим голосом приказала, — продолжайте веселиться. — А если… — начал было кто-то. Розария веско достала из лифа кинжал. Чарльз понятливо откупорил новую бочку. На улице было по-осеннему прохладно. Дилюк, явно уставший, немедленно взял первый попавшийся уличный стул, придвинул его к стене и сел, не выпуская Кайю из рук, и тот оказался у него на коленях. — Ух тыыыы, — сказал Кайя и дрыгнул ногами, — как в детстве. Розария подошла к нему, приложила ладони к щекам и пустила в них силу. — Эй-эй-эй, — Кайя, похоже, слегка протрезвел. — Ты чего? Он моргнул, тряхнул головой и вцепился в Дилюка, когда она закружилась. Тот обнял его за талию. — Дилюк? — он словно впервые его увидел и забарахтался. — Что происходит? — Твой день рождения, — рявкнула на него Розария. Придется все брать в свои руки. — Он! — она ткнула пальцем в Дилюка, — встречался со мной! У Кайи окаменели плечи, а Дилюк заморгал. — И исповедался про то как ты ГОРЯЧ, — сестра Розария нависла над обоими. Она подозревала, что лицо у нее страшное, но как же она от этого всего устала. — Я, — сказал Кайя, — нет, я конечно… ОН считает, что я горяч? Кайя попытался придвинуться к Розарии. — У него и спрашивай! Дилюк молча прятал лицо у Кайи на плече, уши у него полыхали. — Он посчитал, что дырка у тебя на пятке — эротичная, — добила Розария. Тишина обрушилась на них, как катаклизм на Каэнрию. — Что делать? — спросил Кайя, побледневший до пепельного цвета. Он порывался встать, но Дилюк молча и очень упорно не давал ему это сделать. — Поцеловались! — страшным шепотом сказала Розария. — Сейчас, быстро. — Что? Почему? Роза! Розария с удовольствием убедилась в том, что не ошиблась в Дилюке: самые скучные люди всегда самые решительные. Он встал. Он отодвинул ногой стул. Держа Кайю на весу, впечатал его в стену — и поцеловал. Розария была, конечно, знакома с теорией, а практики ей никогда и не хотелось. Весь процесс не вызывал у нее понимания. Она увидела панику у Кайи во взгляде, а потом все заслонила голова Дилюка. Тридцать секунд, минута. Кайя вплел пальцы в волосы на затылке у Дилюка. Розарии казалось, она чувствует, как булыжники у нее под ногами содрогаются. Кайя тихонько застонал — или, может, Розарии послышалось, — но вот скрип оконного стекла она услышала точно. Сначала еле слышный, он напоминал треск весеннего льда. Все громче, громче… А потом у нее на глазах в таверне лопнули и посыпались стекла. В лицо ударила струя теплого воздуха. Розария загородилась рукавом. Эти двое… Из окон выглядывали любопытные лица. Дилюк и Кайя сидели, пригнувшись, под подоконником. Кайя, восхищенно вытаращившись, закрывал рот руками, Дилюк пытался незаметно стащить камзол, которым в последний момент закрыл их обоих от осколков. — Сестра Розария, — робко поинтересовался кто-то, — а что случи… Розария, высоко подняв руку, наколдовала копье и с размаху воткнула его в землю. Булыжники немедленно покрылись изморосью. Над мостовой встал туман. — Еще вопросы? — стальным голосом поинтересовалась Розария. — Нет, нет, — тихо залопотали завсегдатаи. — Не сейчас и не потом, — Розария даже не пыталась скрыть угрозу. Толпа у окон рассосалась. Розария дернула головой в сторону улицы. Кайя, все сообразив и взяв Дилюка за руку, пригибаясь и хихикая, протащил его под подоконниками и завернул за угол. Розария пошла за ними и потом смотрела, как они уходят вверх по улице, Кайя — пошатываясь, теперь уже больше от смеха, и Дилюк — неуверенной, деревянной походкой, не зная, куда девать руки, и расслабляясь только когда Кайя хватал его за плечо или за локоть. Тот Кайя, о котором Розария знала так много. Ее друг. Розария знала, каким подлым может быть прошлое, которое неожиданно выныривает вдруг из темноты. И если можно было с этим что-то сделать, воткнуть в землю Мондштадта для него еще один якорь — Розария рада была это сделать. Она думала, что не только она одна. Надеюсь, Барбатос мною доволен, подумала она невпопад и развернулась к таверне. В окне нижнего этажа трепыхался транспарант: «С днем рождения, капитан!». И Розария про себя повторила: «С днем рождения, Кайя».