Подняться или закричать

      Должно быть, все началось с того момента, как Юнги поставил свою подпись на злосчастных бумагах, согласно которым он становился временным музыкальным композитором и продюсером для молодой и уже во многом успешной звезды — Чон Чонгука. Может, гораздо позже, а может — это и вовсе было не при чем, но, так или иначе, именно в тот период что-то неизбежно изменилось.       Чонгук был невероятно талантлив и очень красив. Ходили слухи, что он работал на износ, всегда стремился доводить свой результат до воображаемого идеала, из-за чего был очень требователен к себе и к людям, с которыми сотрудничал, и, наверное, именно эта черта в нем склонила Юнги в сторону подписания контракта — в отношении к работе они были очень похожи. При личной встрече Чонгук показался весьма приветливым и добродушным, в нем каким-то чудом сохранялись частицы скромности и наивности — все это впечатляюще контрастировало с его публичным образом и кружившими над ним слухами. Вероятно, многие из тех, кому посчастливилось узнать его ближе, очень быстро очаровывались им. Но не Юнги. Потому что для него Чонгук оставался таким же обычным человеком, с которым он был вынужден какое-то время работать. Юнги всегда старался четко разграничивать свою трудовую деятельность и личную жизнь, поэтому появление Чонгука в кругу лиц, с кем ему приходилось часто взаимодействовать, никак не отразилось на нем. Но повлияло на Тэхена. Хоть и проявилось это далеко не сразу.       Они были вместе уже почти четыре года, и Юнги до сих пор с трепетом вспоминал их первые неловкие поцелуи, солнечную улыбку Тэхена, его чарующую впечатлительность, искренние слезы от просмотра грустных фильмов, детский восторг от любования сакурой, открытый, чистосердечный взгляд, наполненный заботой и любовью, — все то, что восхищало в нем Юнги, за что он был безмерно благодарен и судьбе, и самому Тэхену, и что всегда помогало ему возвращаться после тяжелого дня в квартиру, чувствовать себя дома, в уютной обстановке, в тепле ласковых рук, в волшебной микровселенной, созданной только для них двоих. Тэхен был его лекарством от усталости — моральной и физической, — источником вдохновения, пристанью, к которой хотелось возвращаться снова и снова, дарить остатки своих сил, переплетать взаимную потребность и привязанность, человеком, рядом с которым хотелось жить.       Они встретились как малоизвестный композитор и обычный офисный работник, которых познакомил в собственной кофейне их общий друг — Ким Сокджин. Это сложно было назвать любовью с первого взгляда, но мгновенно вспыхнувший между ними обоюдный интерес был неминуемо замечен тогда даже Сокджином. Их накрыло взаимным притяжением безумно стремительно и погрузило в пучину неистовых чувств, выжигающих душу томительной сладостью. Влюбленность, нежность, разговоры до потери контроля над временем, бережные прикосновения, жаркие поцелуи, страсть, секс — все сливалось в один крепкий коктейль, заставлявший испытывать нескончаемое эйфорическое опьянение. Юнги всегда любил свою работу и мечтал о карьерном росте. Но и о Тэхене он мечтал не меньше — когда каждый день нежился под его любящим взглядом и растекался талым кубиком льда под его горячими ладонями.       Юнги часто вспоминал их первую квартиру, которую они снимали в дешевом спальном районе Сеула, и практически каждый раз не мог сдержать ностальгической улыбки. Наверное, именно та тесная двухкомнатная коробка и являлась их уютным гнездышком, где они были по-настоящему счастливы; где Юнги создавал музыку ночи напролет, захлебываясь собственным вдохновением, а затем осторожно заглядывал в спальню и любовался загорелой спиной Тэхена, покрытой плясавшими по ней рассветными мазками солнца; где на кухонном столе остались мелкие царапины после попыток отскрести от гладкой поверхности капли застывшего воска — последствия романтического ужина, что однажды захотел устроить Тэхен.       Они переехали в более просторную квартиру, с современной планировкой, панорамными окнами, дополнительными удобствами, и казалось, что вот — их движение к лучшему, комфорт, развитие, положительные перемены. У Юнги нестираемым отпечатком на сердце было высечено радостное лицо Тэхена, несущего одну из коробок с их вещами; две чашки ароматного какао, один теплый плед на двоих, переплетенные пальцы и огни ночного Сеула перед глазами; холод стекла под собственной запотевшей ладонью, жар любимого загорелого тела за спиной, а также низкие бархатные стоны Тэхена, которые звучали лучшей музыкой, что когда-либо слышал или создавал Юнги.

***

      Контракт с компанией, которая занималась продвижением Чон Чонгука, стал значительным подъемом в карьере и уровне заработка Юнги, но в то же время предсказуемо накладывал дополнительные обязательства и непомерный объем работы. Юнги стал приезжать домой позже обычного, но его это не слишком беспокоило, ибо каждый раз, когда он заходил в квартиру, его тут же встречал запах аппетитного ужина, который Тэхен чаще всего заказывал в каком-нибудь ресторане, а затем в прихожей появлялся он сам, с немного усталой улыбкой на губах, но сияющим взглядом, из-за которого Юнги лишь острее ощущал, насколько успел соскучиться за прошедший день.       Тэхен подходил к нему, мягко обхватывал своими теплыми ладонями его лицо, оставлял быстрый поцелуй на губах или на кончике носа, после чего отстранялся и ласковым голосом спрашивал:       — Как прошел день, хён? Сильно устал?       Юнги обычно лишь пожимал плечами и машинально хмурился, будто таким образом наконец сбрасывал с себя события минувшего дня. Затем он стаскивал обувь, кожаную куртку и вместе с Тэхеном отправлялся на кухню ужинать, где они также обсуждали работу и обменивались новостями. Иногда после этого Тэхен наполнял для них ванну, бросал в воду яркие бомбочки, которые растворялись с негромким шипением и вплетались в воздух насыщенным ароматом ягод или фруктов. Тэхен опускался в образовавшееся пенное облако, утягивал за собой Юнги, прижимая к своей разогретой коже, после чего разминал его напряженные мышцы и зарывался пальцами во влажных волосах, заставляя откинуть голову назад, подставить шею под тягучие поцелуи. В такие моменты Юнги напрочь забывал о том, что существует что-то еще, помимо этой тесной ванны с согревающей разноцветной водой, в которой тонули два объединенных учащенных сердцебиения.

***

      Тэхен и Чонгук познакомились случайно. Однажды Юнги в свой выходной поехал в студию, где договорился обсудить некоторые детали перед записью одной из песен, но в спешке забыл дома свой блокнот с заметками. Ему не раз говорили, что гораздо удобнее держать подобную информацию в электронном формате, но это было чем-то вроде старой привычки, от которой он не хотел отказываться и от которой получал какое-то особое удовольствие, когда выводил собственные мысли и планы ручкой на бумаге. Он позвонил Тэхену и попросил привезти блокнот, сказав, что встретит на входе в здание, поэтому оказался весьма удивлен, когда минут через сорок у двери в студию раздался звонкий, скорее символический, стук. В проеме стоял Тэхен с небольшим пакетом в руках — очевидно, Чонгук, выходивший некоторое время назад за кофе, не до конца закрыл дверь в студию, отчего она оказалась не заблокирована.       Наверное, если бы Юнги попросили назвать момент, вынудивший его жизнь за последние годы свернуть с привычной тропы и отправиться дрейфовать по необъятному беспросветному полю, он бы выделил подписание контракта с компанией Чон Чонгука. Если бы он мог определить своеобразную точку отсчета, после которой изменения между ним и Тэхеном казались неминуемы, то выбрал бы именно этот день.       Тэхен застал Юнги и Чонгука за обсуждением фрагмента одной из песен — они склонились над напечатанным текстом и сосредоточенно пытались понять, чего в нем не хватает; после стука они синхронно повернули головы к двери. Тэхен выглядел немного растерянным, но от этого казался еще более очаровательным. Поверх его распахнутого пальто цвета подогретой карамели был небрежно повязан его любимый красный шарф, который так завораживающе играл с нежным румянцем на щеках. Черные, немного волнистые пряди, будто обласканные уличным ветром, чуть топорщились в разные стороны, но нисколько не портили внешний вид Тэхена, и Юнги в очередной раз поймал себя на мысли, что влюблен в самого прекрасного человека, которого только мог встретить в своей жизни.       — Как ты сюда попал?       Тэхен едва заметно нахмурился. Его рассеянный взгляд метался между Юнги и Чонгуком.       — Хён, ты же сам оставил мне пропуск. «На всякий случай». Забыл?       — Да, наверное… — Юнги устало вздохнул, сделал несколько шагов к Тэхену и мягко улыбнулся. — Спасибо, что привез.       Он осторожно забрал блокнот из его рук, заметив, как Тэхен продолжает с любопытством поглядывать на Чонгука. Юнги представил их друг другу, но сделал это без какого-либо энтузиазма. Ему не очень хотелось, чтобы Чонгук был знаком с кем-то из его близкого окружения, ведь их связывали исключительно деловые отношения, и Юнги не горел желанием показывать хотя бы какие-то частицы своей личной жизни, в которой Тэхен и вовсе занимал самый большой кусок. Более того, ему в очередной раз было неприятно называть любимого человека всего лишь «другом» и напоминать себе и Тэхену о необходимости скрывать их настоящие чувства. Вероятно, Чонгук бы понял; вероятно, ему можно было сказать все честно, но Юнги не видел какой-то острой нужды быть откровенным с ним. Они хорошо ладили по рабочим вопросам, но это не делало их друзьями.       Тэхен сразу поспешил уехать. Попрощавшись, он бросил напоследок задумчивый взгляд в сторону Чонгука, а в ответ получил его вежливую улыбку. Юнги раскрыл свой блокнот, наконец отыскал нужные записи и приступил к работе. Он просидел с Чонгуком в студии около трех часов, а когда вернулся домой, то наткнулся на ту же задумчивость на лице Тэхена. Сначала он не придал ей значения — как обычно, сел ужинать, однако его аппетит начал медленно угасать, как только Тэхен вдруг произнес:       — А он такой же красивый, как и на экране.       Юнги нахмурился, не сразу сообразив, о ком идет речь, а когда догадался — решил уточнить:       — Ты о Чонгуке что ли? Мне стоит начать ревновать?       Юнги улыбнулся и попытался свести все к шутке, но реакция Тэхена его ошарашила. Он резко дернулся, поднял голову и посмотрел на него с неожиданной злостью, затем быстро сглотнул, будто пытался сдержать в себе что-то неприятное, и бесцветным голосом произнес:       — Юнги, это не смешно. То есть об этом ты мечтал? О работе в окружении привлекательных мальчиков? Неплохо. Еще и платят немало.       Юнги впервые настолько растерялся. Он бесцельно водил взглядом по лицу Тэхена и ощущал, как внутри закружилась снежная вьюга, замедлившая его пульс чуть ли не до критической отметки. Ему казалось, что он задремал от усталости и теперь видит какой-то нелепый, совершенно абсурдный сон, где тело его прекрасного Тэхена с самой лучезарной улыбкой и горящим счастливыми искрами взглядом захватил какой-то инопланетянин или вселившийся бес, который так неузнаваемо преобразил не только его внешний вид, но и пустил неизвестную отраву в чужую душу, оставив в ней ядовитое темное пятно. Он вновь попытался улыбнуться, однако сам же чувствовал, насколько это выглядело натянуто и неправдоподобно из-за одолевшего его непонимания.       — Тэхен, что с тобой? — Юнги осторожно коснулся пальцами его запястья и про себя коротко порадовался, что Тэхен не отдернул руку. — Ты же прекрасно знаешь, что я хочу лишь создавать музыку. И мне все равно, с кем я работаю ради этого. Для меня это просто пустые лица, мне плевать на внешность, потому что рядом со мной — самый красивый человек на свете, которого я так сильно люблю.       Тэхен наконец примирительно улыбнулся, а Юнги глубоко вздохнул. Он вновь ощутил поступающий в легкие кислород — словно до этого находился в безвоздушном пространстве, из которого смог выбраться только благодаря живительной улыбке на любимых губах. Он нетерпеливо привстал из-за стола и прикоснулся к ним медленным, нежным поцелуем. Его кожу обожгло прерывистым дыханием Тэхена; они поднялись почти синхронно и, крепко взявшись за руки, точно влюбленные подростки, поспешили в спальню, окончательно забыв про еду.

***

      Юнги был уверен, что со странной вспышкой ревности Тэхена они успешно справились, и что с того момента все снова вернется в прежнее благополучное русло. Однако некие необъяснимые перемены все равно просачивались между ними, как будто кто-то медленно и кропотливо пытался расковырять в их отношениях широкую трещину, вооружившись для этого тоненькой, длинной иголкой.       Однажды они вместе гуляли по парку, и уже на пути к дому Тэхен заметил в витрине магазина изысканный кашемировый кардиган, цвета красного кирпича. Увидев ценник, он попытался скрыть свое разочарование и торопливо потянул Юнги в сторону их жилого комплекса. Тэхен в целом в последнее время часто витал где-то в своих мыслях и казался отстраненным, но объяснял это тем, что брал дополнительную работу в офисе. На вопрос «Зачем?» он лишь хмурился, пожимал плечами и тут же переводил тему. Юнги решил не наседать на него, а вместо этого — немного порадовать, поэтому через пару дней заскочил в магазин и приобрел тот самый кардиган. Поднимаясь в лифте с пакетом в руках, он с трудом сдерживал улыбку, что рвалась наружу, стоило ему представить, как его встретят озорные, яркие огоньки в любимых карих глазах. Однако ожидание почему-то вновь унеслось в противоположную сторону от реальности. Когда он протянул Тэхену шуршащий бархатный пакет, радость на его лице промчалась почти незаметно, исчезнув буквально за один миг, а на смену ей пришли печаль и не совсем понятное недовольство.       — Хён, зачем ты его купил? Это дорого. Мы вернем его в магазин. Чек остался?       Юнги вновь недоуменно застыл, пытаясь определить, что он сделал не так. Раньше они часто дарили друг другу какие-то вещи. Тэхен сам же любил покупать для него простые браслеты из серебра или недрагоценных металлов, которыми Юнги затем с удовольствием опутывал свои запястья; даже когда чей-то подарок оказывался дороже по стоимости, это не вызывало никакой негативной реакции. Обычно кто-то взамен брал на себя оплату обедов или счетов за квартиру, чтобы не чувствовать себя зависимым или обязанным. Сейчас — Юнги мог и искренне жаждал порадовать Тэхена чем-то более приятным. Он в полной мере понимал, что его заработок значительно вырос, но он не ждал чего-то дорогого в ответ. Неподдельные, яркие эмоции на лице Тэхена были бы лучшим вознаграждением, что он надеялся получить, — тем не менее все свернуло совсем не в сторону его представлений. Он попытался улыбнуться, подошел к Тэхену и мягко погладил прохладными пальцами его щеку.       — Эй, мне просто захотелось поднять тебе настроение, вот и все.       Тэхен нахмурился. Какое-то время он молча смотрел на Юнги и, в конце концов, будто нехотя, произнес:       — Хорошо, хён. Спасибо. Но больше не нужно так делать. Мне нечего дать тебе взамен.       — Разве я что-то требую взамен? Или когда-либо требовал?       Ответа не последовало. Тэхен приоткрыл рот, но тут же закрыл его, словно сомневался, стоит ли что-то говорить. Он продолжал хмуриться, и это выглядело чересчур непривычно и неправильно — Юнги едва ли мог припомнить его таким серьезным и задумчивым столь длительное время. Наконец, он обреченно вздохнул и негромко проговорил:       — Тебе не понять, хён.       — Так объясни.       Они вновь безмолвно смотрели друг на друга. Юнги честно хотел услышать какой-либо вразумительный ответ, но Тэхен лишь сделал очередной грузный вздох и отправился в ванную.       — Извини, Юнги, я очень устал за сегодня и хочу спать.       В тот вечер скорлупа недосказанности облепила каждого из них гораздо плотнее, чем любая обыденная грязь.

***

      Юнги еще не раз мысленно возвращался к истории с кардиганом, и ему почти удалось заставить себя поверить, что дело и правда было в цене подарка, а не в чем-то еще, о чем он не мог догадываться. Он решил в следующий раз учесть подобную деталь, но даже не подозревал, что уже совсем скоро денежный вопрос станет для него настолько болезненной точкой. Это превращалось в какой-то абсурд, когда Тэхен со временем перестал позволять ему заплатить даже за стаканчик кофе, с каждым разом реагируя все более агрессивно на то, что когда-то являлось совсем неважным для каждого из них. Тэхен всегда был довольно эмоциональным, но раньше это не попадало в настолько негативную плоскость и его эмоции имели под собой более светлую и приятную почву. Теперь — Юнги его как будто не узнавал.       Они вернулись домой из кофейни, в которой произошло нечто, имевшее все шансы обернуться серьезной, малообъяснимой ссорой, но, к счастью, последняя ступень к этому оказалась не пройденной. Юнги хотел получить хоть какие-то разъяснения от Тэхена, поэтому задержал его в гостиной. Несильно схватив за плечо и развернув к себе лицом, Юнги попытался вглядеться в его напряженные черты.       — Что происходит?       Его голос звучал необычно хрипло и беспомощно — очевидно, даже Тэхен заметил это и поморщился.       — Ничего?       — Тэхен, давай, пожалуйста, пропустим ту часть, где ты не понимаешь, о чем идет речь.       — Я не хочу, чтобы ты платил за меня из жалости, потому что я гораздо меньше зарабатываю. — Он обвел взглядом искусно обставленную комнату, задержавшись на полке с немногочисленными наградами, которые успел получить Юнги. — Я ведь не такой успешный, как ты или Чонгук.       — При чем тут вообще Чонгук? Из жалости? Ты серьезно так думаешь? А фраза «я люблю тебя» тебе ни о чем не говорит?       Тэхен демонстративно усмехнулся. Он хотел сказать что-то еще — вероятно, колкое и язвительное, — но в этот момент у Юнги зазвонил телефон, а на экране, как назло, отобразилось «Чон Чонгук». Теперь не вполне справедливая обида Тэхена уже кричала сигнальной ракетой на его болезненно красивом лице.       — При чем тут Чонгук, да? При том, что даже сейчас ты отдаешь ему себя больше, чем мне. — Он произнес эти слова с таким отвращением, будто они были ядом и ему требовалось как можно скорее их выплюнуть, чтобы они не отравили его окончательно. Юнги не верил в реальность того, что видел; не верил, что Тэхен мог всерьез ревновать его без единого повода и ставить под вопрос то доверие, что они столь кропотливо выстраивали все эти годы; не верил, что это въестся в Тэхена настолько, что он поспешит скрыться в спальне, ни разу не обернувшись на звук своего имени.

***

      Юнги сидел в студии и пытался сконцентрироваться на работе, когда услышал, как дверь тихо щелкнула. Неохотно посмотрев в ее сторону, он увидел Чонгука.       — Прости, хён, я помешал?       Юнги отрицательно промычал и вернул свое внимание чистым листам бумаги, что лежали перед ним. Уже через несколько мгновений их заслонил пластиковый стаканчик кофе, с которого соскользнули длинные пальцы с татуировками на коже.       — Спасибо, — угрюмо поблагодарил Юнги, а Чонгук отошел в сторону и расположился на небольшом кожаном диване.       — Хён, я подслушал, как мой менеджер разговаривал по телефону и обсуждал кое-что. Они хотят, чтобы мы в ближайшее время дали пару совместных интервью. Считают, что это подогреет больше интереса к моему альбому. Думаю, совсем скоро тебе позвонят и попросят об этом.       Юнги развернулся в кресле, оказываясь лицом к дивану и ожидая продолжения. Пока что он не понимал, зачем Чонгук делился подобной информацией. Дать интервью — само по себе не казалось проблемой, только если к этому дополнительно не прилагались какие-то особые условия. Чонгук глубоко вздохнул и нахмурился.       — Просто… есть вероятность, что они попросят сыграть что-то вроде химии между нами, но так, чтобы это не вылилось в агрессивные, неправильные слухи. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.       Теперь была очередь Юнги тяжело вздыхать. Он на миг прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.       — Я не смогу этого сделать. Дать интервью — пожалуйста, но притворяться…       — Я так и думал, — немного напряженно улыбнулся Чонгук. Казалось, ему было также неудобно говорить обо всем этом. — Поэтому и предупредил.       Юнги сделал глоток кофе, а Чонгук встал с дивана, попрощался и покинул студию. Выдуманной химии между ними уже насчитывалось значительно больше, чем Юнги в целом мог бы вынести.

***

      Звонок с просьбой об интервью действительно поступил, и Юнги сказал в ответ примерно то же самое, что и Чонгуку. На удивление, это не вызвало каких-либо проблем, поэтому он лишь равнодушно сделал пометку у себя в ежедневнике и на время забыл об этом. Его гораздо больше волновал Тэхен, который после их небольшой ссоры, к счастью, понемногу оттаял. Они снова начали проводить вечера в согревающих объятиях друг друга, обменивались нежными, ленивыми поцелуями за просмотром какого-нибудь короткого сериала. Юнги все еще приезжал домой довольно поздно, и свободного времени оставалось не так много, но они оба хотели приберечь крохи своих сил на то, чтобы лечь спать не сразу, успеть наполнить спальню сплетением их пронзительных стонов, жаром соприкасающейся кожи, горячим дыханием и едва слышимым скрипом кровати.       Тэхен продолжал иногда хмуриться, когда заставал Юнги разговаривающим по телефону с Чонгуком или с кем-то из других коллег, но каких-либо эмоциональных всплесков с его стороны в то время больше не наблюдалось; это позволило Юнги немного внутренне расслабиться. На интервью он отправлялся в приподнятом настроении, и хоть это не было его первым опытом, такие мероприятия всегда невольно заставляют чувствовать, как сердце учащенно бьется, а ладони потеют, даже если кажется, что нет ни одной причины для беспокойств. Юнги был всячески сосредоточен на вопросах, которые ему задавали — вероятно, из-за этого он выглядел зажатым, но рядом находился улыбчивый Чонгук. Его энергичный и одновременно умеренно надменный вид наверняка исправлял картинку, а также создавал между ними любопытный контраст, на который и рассчитывала его компания.       Вопросы казались простыми, даже в некоторой степени скучными. Юнги лишь рассказал о своих предыдущих работах, о том, как согласился сотрудничать с Чонгуком, ссылаясь на отличную возможность попробовать создать вместе что-то масштабное, грандиозное. Он добавил, что на его решение также повлиял чужой неоспоримый талант, который сложно не заметить. В действительности это не являлось чистой правдой. Юнги было все равно, с кем работать, если условия ему подходили, однако он понимал, что никто не ждал от него полностью честного ответа. Чонгук — определенно талантлив, Юнги — не настолько этим впечатлен. Такова никому не интересная реальность.       Интервью закончилось довольно быстро. Чонгук попрощался и отправился по своим личным делам, а Юнги в студию, где вновь задержался дольше, чем планировал. Когда он вернулся домой, то застал Тэхена дремлющим на диване в гостиной. Его умиротворенный вид пустил внутри тягучие импульсы, которые исходили прямиком от чувствительного, влюбленного сердца. Юнги с грустью подумал о том, насколько же в действительности сократилось их времяпрепровождение. Он успокаивал себя тем, что загруженность на работе придает дополнительной уверенности в финансовых делах, и благодаря этому он может позволить себе что-то, что раньше казалось недоступным, а также улучшить жизненные условия и для себя, и для Тэхена, но все равно отчего-то ощущал себя крайне странно. Будто помимо свободного времени он отдавал что-то еще, чего сам не замечал, но отчетливо чувствовал. Он аккуратно убрал волнистую, чуть спутавшуюся прядь с лица Тэхена и несильно сжал его плечо. Под его рукой раздалось ленивое шевеление, Тэхен несколько раз сонно моргнул — на это невозможно было смотреть без нежной улыбки, — затем чмокнул Юнги в щеку и поплелся в сторону спальни. Между ними все ощущалось привычно уютно и спокойно, но почему-то — необъяснимо промозгло.

***

      Действие контракта с Чонгуком приближалось к своему завершению. Это вселяло определенную радость и дарило некий подъем сил, но в то же время срабатывало незатейливое правило: чем ближе долгожданное событие, тем сильнее выматывает предшествующая ему подготовка. Чонгук был почти готов выпустить свой новый альбом, и Юнги практически перебрался жить в студию, где занимался доработкой финальных деталей. Если раньше вернуться домой и застать Тэхена спящим было чем-то необычным, то теперь Юнги сильно удивлялся, если видел, что в квартире к его приходу все еще горел свет. В один из таких долгих и истощающих дней он устало ввалился в гостиную, где Тэхен рассеянно ходил из стороны в сторону, нахмурившись и покусывая губы.       — Ты из-за меня не спишь? — негромко спросил Юнги.       Он тут же подошел к Тэхену, прижал к себе и уткнулся носом в его теплую шею, пропахшую любимым, успокаивающим гелем для душа с ароматом корицы.       — Прости. Мне осталось совсем чуть-чуть, и мы уедем куда-нибудь отдохнуть, обещаю. Или будем каждый вечер проводить дома вдвоем с пивом и пиццей, хочешь?       Тэхен тяжело вздохнул. Он не отстранился, но и не обнял в ответ, а вместо этого тихим голосом проговорил:       — Хён, не обещай того, что не сможешь выполнить. Я буду рад, если у тебя появится больше времени на меня, но я не хочу питать себя напрасными надеждами. Я не сплю, потому что за все то время, что я дополнительно задерживался в офисе, мне заплатили ничтожно мало. Как будто просто поиздевались. Не могу заснуть теперь — не дает покоя.       Он невесело усмехнулся, и Юнги отстранился, пытаясь заглянуть в его глаза. На него обрушился почти такой же уставший взгляд, как и у него самого, лишь с одним отличием — от него веяло усмиренным, но весьма проникновенным холодом. Он не казался направленным именно на Юнги, но от этого почему-то становилось только хуже, ибо его причина превращалась во что-то абстрактное, размытое, пугающее. Было ли дело в загруженности Юнги или же в собственных проблемах Тэхена на работе — оставалось лишь предполагать. Возможно, и в том, и в другом; Юнги всей душой хотел окутать Тэхена спасительным спокойствием, сказать хотя бы избитое и бесполезное «Все будет хорошо», однако язык будто уже сковало чужим разъедающим холодом и вынудило оставить в комнате столь болезненную тишину.

***

      Юнги впервые за последнее время смог вернуться домой раньше почти на два часа. Наполненный предвкушением из-за возможности провести свободный вечер вместе с Тэхеном, он спешно заскочил в квартиру и оказался в прихожей, где тут же машинально застыл. Откуда-то из гостиной отчетливо слышались звуки его же голоса. Юнги скинул обувь и прямо в кожаной куртке отправился в комнату, где обнаружил Тэхена, сидящего перед телевизором. Он просматривал то самое интервью Юнги и Чонгука, которое не так давно было записано, а сегодня опубликовано. Тэхен сидел на диване, его губы были сильно поджаты, а сосредоточенный на экране взгляд тяжелел с каждой секундой. Казалось, он даже не заметил, что теперь был в квартире не один, ибо на звук живого голоса Юнги он внезапно вздрогнул.       — Привет.       Юнги подошел к нему и попытался поцеловать, но Тэхен неожиданно отстранился и продолжил неотрывно смотреть на экран. Юнги тяжело вздохнув и встал напротив, частично закрывая обзор своим телом.       — В чем дело?       Он вновь говорил усталым голосом, но уже не был уверен в том, что каменное напряжение во всем его теле было вызвано лишь долгой работой, а не обретшими непозволительное постоянство домашними ссорами. Тэхен тихо сглотнул и наконец обратил свой взор на него. Он смотрел с неприкрытой холодностью, граничившей со злостью.       — Значит, тебе настолько приятно работать с Чонгуком, что ты поэтому приезжаешь так поздно? — Он раздраженно усмехнулся.       Юнги на миг сильнее сжал челюсть в попытке сдержать внутри себя подступающие негативные эмоции. Он действительно очень устал после тяжелого дня в студии, а также от странного поведения Тэхена за последние месяцы, от его ревностного отношения и подозрений в связях с Чонгуком, которые в его представлении почему-то столь беспрекословно выходили за рамки «рабочих», но в реальности даже не смотрели в какую-либо иную сторону. Юнги любил Тэхена и искренне хотел понять его, поэтому все усерднее подавлял барахтающуюся в грудной клетке обиду за то, что его честность теперь столь часто подвергалась сомнениям. Будто его чувства вдруг обесценились, пока он продолжал считать их самым дорогим, что у него есть.       — Тэхен, это просто слова, которые я должен был произнести. Ради публики…       — А он на тебя так смотрит тоже ради публики? — не сдержался и перебил его Тэхен. С его покусанных губ слетел нервный смешок. — А вы случайно не трахаетесь, чтобы рейтинги там поднять какие-нибудь?       Юнги непроизвольно замер. Его дыхание скучилось и застряло где-то на выходе из легких, взгляд повис на лице Тэхена, а в горло будто вдавился невидимый осколок, что мерзко царапал слизистую. Юнги совсем не ожидал услышать нечто подобное. Что угодно, но не это. Возможно, на него все же надавила усталость, а может, он побоялся, что если останется сейчас здесь, то происходящее перерастет в насыщенный, эмоциональный скандал, способный вдавить в душу тяжелые последствия в виде взаимных оскорблений, претензий, которые создаются, лишь когда внутри все ноет от обиды и несправедливости, а «нападение» становится единственным способом защиты. Даже для самого близкого человека. В такие моменты не хочется думать о том, почему вообще возникает необходимость кому-либо защищаться, и почему слово, которое имеет уникальную привилегию исправлять то, что невозможно излечить никаким другим способом, вдруг превращается в смертельное оружие, которому не суждено найти равных.       Юнги развернулся и спешными шагами направился обратно к выходу. Он слышал, как Тэхен вскочил с дивана и растерянно-возмущенным тоном спросил:       — Куда ты?       В глотке неприятно запершило. Юнги прикусил губу, быстро натянул кеды и, прежде чем выйти из квартиры, неохотно обронил:       — Трахать Чонгука.

***

      В действительности — он бродил по ночному Сеулу, глубоко вдыхая тяжелый, холодный воздух. Осень морозными клещами забралась под его кожаную куртку, которая совсем не подходила для подобной погоды. Ее было достаточно для передвижений на машине, но для пеших прогулок — слишком отчаянно, противно, до костей. Снова холодно. И все же не холоднее тех грузных слов, что менее получаса назад слетели с губ Тэхена. С тех самых губ, которые еще совсем недавно дарили самые ласковые, страстные и согревающие поцелуи. Юнги не собирался устраивать демонстративный «уход из дома» — лишь хотел немного проветрить засыпанную незримым свинцом голову, чтобы затем вернуться и спокойно поговорить, выслушать обиды Тэхена, попытаться их как-то устранить, — поэтому вернулся назад довольно скоро.       Он заходил в квартиру, ожидая вновь попасть под тягучую ауру, которой как будто весь вечер была пропитана каждая деталь вокруг, до последней молекулы пыли. Раздались торопливые шаги, и Юнги неожиданно замер. К нему навстречу, из утонувшей в сумеречном мраке комнаты, выскочил Тэхен с застывшими слезами на глазах и буквально влетел в него, а после сгреб в крепкие объятия.       — Хён, прости за то, что я сказал… — всхлипнул он.       Юнги глубоко вздохнул и уткнулся носом в теплую шею, жадно насытил легкие сладким запахом любимой бронзовой кожи, осторожно погладил Тэхена по спине сквозь ткань его футболки. Они стояли так несколько минут, бесконечно долгих, как будто слитых воедино и приводящих за собой покой. Юнги чувствовал, как комки напряжения в его теле потихоньку рассыпались мелким песком и дарили необходимую расслабленность. Поведение Тэхена в тот миг позволило поверить, что проблема с незаслуженной ревностью исчерпана, и Юнги больше не стал поднимать разговор на данную тему. Правильно ли это — он не знал, но остаточное тревожное ощущение в груди все же беспечно проигнорировал.

***

      Юнги на многое закрывал глаза, но он не был слепым, поэтому отчетливо чувствовал, как что-то менялось. И все же — постыдно поддавался губительному нежеланию впускать в себя эти изменения. Он урывками наслаждался бракованным теплом, которое почему-то не грело так же, как и раньше; сердце издавало привычное влюбленное урчание, заглушало собой настороженный разум, который малопонятным образом был чем-то недоволен; легкие забивались мешающим «что-то не так», до которого, казалось, больше никому нет дела, ведь последствия недопонимания устранены, и как будто плевать на то, что оно — такой же вирус, который уничтожается только вследствие борьбы с причиной.       Альбом Чонгука выпускался меньше чем через неделю, и компания решила устроить закрытое мероприятие в честь талантливого молодого артиста, которым вовсю гордилась и на котором успешно зарабатывала. В числе приглашенных были преимущественно люди, хоть сколько-нибудь причастные к созданию альбома, а также те, кто готовы были щедро раскрыть свои кошельки и вложиться в живой проект. Юнги всегда огорчало, что он был вынужден посещать подобные мероприятия без сопровождения Тэхена, ибо обычно на них приходили либо в одиночестве, либо со своей парой. В историю о «близком друге» никто бы не поверил, а их настоящие отношения стали бы черным клеймом на репутации Юнги и перекрыли ему любое продвижение по карьерным ступеням — свобода здесь тоже существовала лишь в узком пространстве «ради публики». Тэхену, казалось, с каждым разом становилось все труднее делать вид, что его это никак не задевает, особенно после их недавних конфликтов, причины которых имели прямую связь с работой Юнги.       Однажды, поздно вечером, в студию неожиданно зашел Чонгук. Он выглядел задумчивым больше обычного и практически непрерывно хмурился. Его напряженность можно было бы списать на его волнение перед выходом альбома, но Юнги почему-то ощущал, что причина была в другом, и это вызывало внутри смутную настороженность.       — Хён, могу спросить?       — Если это касается работы — конечно. Но если к ней не относится — тогда нет.       Чонгук негромко вздохнул, неуверенно стараясь поддерживать прямой зрительный контакт.       — Это частично относится к работе… Тэхен-щи… он ведь твой парень?       — Чонгук…       — Прости, хён, не подумай ничего. Я не буду трепаться об этом и спрашиваю, потому что… В общем, мне разрешено пригласить несколько близких людей на вечеринку в честь альбома, и я хотел… — Он сглотнул и спрятал руки в кармане своего объемного черного худи. — Я видел, как ты переживал из-за того, что много времени проводишь в студии, и я подумал… Я просто хотел отблагодарить тебя, хён. Мне действительно понравилось работать с тобой, поэтому я буду рад, если в субботу ты тоже насладишься этим событием… И я могу вручить приглашение Тэхен-щи, если ты этого захочешь… Конечно, его стандартно проверят, но я позабочусь об этом, обещаю.       Чонгук замолчал. Он нервно пожевывал нижнюю губу, пока Юнги обдумывал его предложение. Он не был уверен в том, насколько это хорошая идея, но ему действительно хотелось показать Тэхену, как ему не хватало их совместного времяпрепровождения, и что его задержки на работе уж точно не имели под собой никаких других, скрытых причин.       — Спасибо, Чонгук. — Он сдержанно улыбнулся. — Буду благодарен за приглашение для Тэхена.       Чонгук облегченно выдохнул — в этот момент он был похож на ребенка, который уговаривал родителей прийти на его первое выступление в каком-нибудь школьном хоре; он хорошо умел играть на публике и выдавать те эмоции, что от него требовали, но сейчас он казался максимально открытым и искренним. Он вежливо попрощался и торопливо покинул студию. Его предложение хоть и являлось неожиданным, но могло также стать весьма многообещающим.

***

      Тэхен к спонтанно возникшей идее отнесся неоднозначно. Сначала он удивился, затем о чем-то призадумался и нахмурился, после чего все же улыбнулся, а его настроение, казалось, на какое-то время заметно поднялось. Однако сама мысль о посещении им мероприятия все еще представлялась чересчур сомнительной.       В назначенное место они поехали по отдельности, но прибыли почти в одно и то же время. Чонгук поприветствовал Тэхена и представил его другим гостям как своего школьного друга. Юнги, наблюдавший за этим, непроизвольно поморщился, ибо только в тот момент остро осознал, насколько неправильно это все выглядело. Когда он соглашался на предложение Чонгука, ему хотелось, чтобы Тэхен увидел своими глазами кусочек его рабочей грани, окунулся в ту же атмосферу, прочувствовал ее и, возможно, ему бы удалось лучше понять, что она из себя представляет. Он думал, что нет ничего страшного в том, что они не могут весь вечер проводить вместе, ведь все равно находятся где-то рядом. Однако, как оказалось, в этом и заключалась одна из главных неправильностей. Тэхен имел прекрасные внешние данные для того, чтобы стать моделью или знаменитостью другого профиля, совершенно ничем не уступая, например, Чонгуку, но именно сейчас, на этом проклятом мероприятии, он выглядел настолько лишним, что от его вида грудь сдавливало почти до хрипов, будто на нее опустились тяжелые железные гири.       Тэхен умел быть гордым, самоуверенным, решительным, и это могло бы помочь ему не выделяться из толпы, но той впечатлительности, мягкосердечности и детской непосредственности, какими он обладал, не было ни у одного из присутствовавших. Ни у Чонгука. Ни у Юнги. Именно поэтому, глядя на то, как Тэхен с любопытством изучает обстановку, гостей мероприятия, задумчиво делает для себя какие-то выводы, Юнги ощутил внутри растущий надлом. Ему показалось, что он своими руками заставил Тэхена окунуться в невидимую грязь, вместо того чтобы оградить его от нее, ни на шаг не подпускать, стать его собственным оберегающим барьером. Почему-то он решил, что защитный иммунитет Тэхену выдали вместе с пригласительным, однако теперь понимал, насколько непростительно ошибся.       Они взаимодействовали нечасто и совсем недолго, как если бы только познакомились на этом вечере — как вели себя многие другие гости по отношению друг к другу. Отчасти подобное мероприятие устраивалось, чтобы обрасти новыми выгодными связями, которые в дальнейшем можно было бы использовать в удобных целях. И поэтому Юнги совсем не удивился, когда к нему подошел пошатывающийся мужчина средних лет, который вел за собой с виду немного растерянного Чонгука. Мужчина пьяно улыбался, но в целом мог неплохо контролировать себя. Он начал открыто делиться, как заинтересовался Юнги по восторженным рассказам Чонгука, намекал на желание сотрудничать и даже всучил свою визитку, после чего наконец не слишком охотно удалился в другой конец зала. Как только Юнги и Чонгук оказались рядом друг с другом, они будто превратились для гостей в два ярких маяка, к которым всех тут же потянуло.       Люди стали подходить — поочередно или сразу небольшими группами — и поздравлять с успешным выходом альбома, иногда чрезмерно нахваливать, облеплять пространство вокруг своими широкими, мертвыми улыбками, в которых не теплилось ничего, кроме желания запомниться, впечатлить, завладеть вниманием. И Юнги отвечал такой же окоченевшей улыбкой, ибо без нее, как оказалось, заниматься любимым делом было практически невозможно. Он должен был нравиться, чтобы его музыку слушали. Он должен был работать с «Чонгуками» и радоваться этому, чтобы голос его творений имел шанс зазвучать. Возможно, ему следовало быть аккуратнее со своими мечтами. Возможно, было бы лучше, если бы они ограничивались лишь Тэхеном.       Когда Юнги медленно направил свой взор в другую часть зала, откуда его кожу нещадно жгло фантомной кислотой, он уже знал, что встретится со своим страхом. Со взглядом Тэхена, в котором, словно в распахнутом настежь окне, будут плескаться осознание, понимание, смирение; где любопытство к окружающему сменится брезгливостью. Именно с того момента Юнги окончательно оградил Тэхена плотной стеной от подобной части своей жизни. Именно в тот момент Тэхен своим взглядом добровольно протянул для этого первый кирпич.

***

      С завершения действия контракта Юнги прошел месяц. Тэхен за это время не устроил ни одной ссоры, не проявил ни единой обиды, не продемонстрировал ни малейшей вспышки ревности, несмотря на то что Юнги успел посетить еще несколько мероприятий, где пересекался с Чонгуком и все так же фальшиво улыбался окружавшим их людям. И если раньше подобная тишина между ними была тем, чего явственно не хватало, чтобы прогнать царивший в душе ураган из беспокойства и сожаления, — теперь она завывала внутри раненым зверем, перед которым бросили плацебо, выдавая за требуемое обезболивающее. Потому что в объятиях Тэхена не находилось привычного тепла, а из взгляда вымылась вся нежность, сменилась мучительной пустотой, иногда переходившей в прошение о помощи — точно такое же Юнги видел в собственном отражении каждый раз, когда смотрелся в зеркало. Потому что они оба упустили что-то важное и теперь не знали, что с этим делать, а главное — нужно ли это.       Им следовало собраться и поговорить, но тогда потребовалось бы прийти к каким-то решениям, сделать какие-то выборы, а они, казалось, настолько запустили свой недуг из взаимных недопониманий, что теперь любое вмешательство имело риск привести их отношения к летальному исходу. Быть может, для них отныне существовал только такой результат — и пошел бы на пользу обоим, подарил бы новую, чистую страницу жизни для каждого, ибо спасать что-то, что еще можно спасти, судя по всему, не осталось сил ни у одного из них. Быть может, любовь, которая еще вчера казалась прочнее стали, иногда сгорала именно так — медленно, беспрепятственно, бессимптомно. А может, она все еще существовала, но только как две обособленные частицы, которые в один момент почувствовали, что у них разные пути. Иногда то, что кажется нерушимым, рассыпается без каких-либо видимых причин.       Юнги обещал, что после контракта с компанией Чонгука будет чаще появляться дома, но следом погряз в новом потоке работы. Тэхен ни о чем его не спрашивал и, не дожидаясь, ложился спать, наполняя спальню едва уловимым запахом алкоголя.

***

      Юнги посещал очередное вечернее мероприятие, когда от чрезмерного перенасыщения внешним лоском захотел выйти на улицу подышать — это было также отличным поводом позвонить Тэхену, чей голос все еще придавал долю умиротворения, каплю жизненной силы, не позволял легким Юнги полностью закупориться ядовитым дымом. Он незаметно проскользнул в узкий коридор и миновал охранника — тот выглядел так, будто следит лишь за тем, чтобы на мероприятие не попал кто-либо из неприглашенных, а остальное его нисколько не интересует. Юнги толкнул тяжелую дверь, вздрогнув от налетевшего на него сумеречного холодного воздуха. Он обошел двух молодых людей, которых не знал, но видел минутами ранее внутри помещения. Крепче сжав лацканы своего пиджака, он завернул за угол и наконец оказался в одиночестве. Юнги выпустил изо рта небольшое облако пара, спешно достал телефон и набрал заученный номер, который продолжал считать самым важным в своей телефонной книге. Наверное, как разряженная батарейка, он хотел получить крупицы энергии, благодаря которой смог бы подпитывать свою защитную оболочку и сохранять в себе что-то настоящее, до чего еще не успел добраться водоворот из лжи.       За длинными гудками тянулся необъяснимый холод — еще более острый, чем тот, что витал в воздухе. Юнги предположил, что Тэхен уже лег спать, но какое-то тревожное предчувствие не принимало эту версию и склоняло к другой — в нее сложно было поверить, и в то же время она казалась насмешливо предсказуемой. Он снова невольно вздрогнул, когда вдруг услышал любимый хрипловатый голос:       — Хён…       Юнги попытался улыбнуться, несмотря на то что Тэхен сейчас его не видел. В теле забился встревоженный страх, который мерзко сдавил глотку, не позволяя выдавить и слова.       — Ты уже вернулся? — глухим голосом спросил Тэхен, и Юнги понимающе усмехнулся.       — Ты не дома. — Это должно было стать вопросом, но ответ теперь послужил бы скорее насмешкой.       — Не дома, — тихо подтвердил Тэхен.       Они оба на несколько секунд замолчали, посылая друг другу лишь болезненно-приятные звуки дыхания — оно сейчас ощущалось гораздо лучше и нужнее слов. Юнги все же первым нарушил громоздкую тишину.       — Ты не один, — догадался он.       — Не один, — еще тише в ответ. — Я забрал вещи. Оказывается, их было не так много. Ты можешь менять код от квартиры.       Юнги снова усмехнулся и прикусил нижнюю губу. Он бы соврал, если бы сказал, что не предвидел этого, что не думал о чем-то подобном, что не осознавал, насколько отдалился от Тэхена, который любил ласку и заботу и получал ее все меньше; который перестал на что-либо жаловаться, но медленно угасал; который теперь собственноручно сделал выбор за них двоих. Во многом неправильный и эгоистичный, но, вероятно, тот, который они долгое время не способны были принять, несмотря на то что оба к нему тянулись.       — Мы правда расстаемся вот так, по телефону?       — Мы сделали это уже давно, Юнги, но боялись признаться и себе, и друг другу. Мы оба не хотели отпускать то, к чему так привыкли, но это лишь ранило нас. Теперь — я тот, кто ранил сильнее, но мы наконец-то освободились. После всего, это может звучать как насмешка, но я правда хочу, чтобы ты был счастлив, хён. Видимо, иногда, чтобы обрести счастье, нужно отдать что-то ценное взамен. Мы отдали друг друга.       Юнги глубоко, прерывисто вздохнул, осилив произнести только:       — Прости.       — И ты меня, хён.       Звонок завершился, а Юнги продолжал придерживать телефон возле уха. Холодный уличный воздух добрался уже до костей и оставил там свои глубокие царапины, но ощущался как едва заметное колебание; как крохотная секундная рябь на гладкой поверхности реки, на дне которой бушевали смертоносные водовороты. Грудь сдавливало толщей сожаления, несогласия, обиды: на себя, на Тэхена, на вечную несправедливость. Разум скребся по черепной коробке и пытался убедить, что больно — не всегда неправильно. Что вместе было бы мучительнее. Юнги не смог бы отказаться от работы, от того, что успел получить, чего успел достичь. Тэхену приходилось бы ломать себя, чтобы с этим сосуществовать. Компромисс в их случае не ощущался верным выходом.       И все же сердцу не удавалось так просто отпустить те чувства, которые оно берегло и грело внутри себя на протяжении четырех лет. Оно, как маленький ребенок, устраивало истерику, долбило по вискам, плевалось кровью с ускоренной силой, будто втайне надеялось залить своими алыми слезами все, чего касалось, принести неживое умиротворение. И никто не посмел бы винить его в этом.

***

      Юнги давал очередное интервью, в котором металлическим голосом, со слабой шаблонной улыбкой рассказывал о своих будущих планах, в бесчисленный раз отвечал на вопросы о работе над альбомом Чонгука, когда вдруг услышал:       — Господин Мин, за небольшой промежуток времени вы добились огромных высот. Многие артисты мечтают сотрудничать с вами. Поделитесь, пожалуйста, как вам удается совмещать работу и личную жизнь?       Юнги бросил короткий взгляд на свои ладони. В его голове ослепляющими вспышками пронеслись воспоминания о знакомстве с Тэхеном, о его улыбке в то время, когда они были столь безнадежно влюблены. Тогда Юнги мог лишь мечтать о том, чтобы стать известным композитором или продюсером, подняться на недосягаемую вершину. У него были непостоянные заказы, небольшие гонорары, свободное время и желание проводить его с Тэхеном. Он думал, что тогда его почти никто не слышал, но именно в тот период он мог говорить громко, практически не заботясь о содержании текстов, которые создавал. Он считал, что ему требуется забраться наверх, чтобы поделиться с другими людьми тем, что он хочет до них донести. Однако, поднявшись на воображаемый пьедестал, он понял, что именно там и находится зона молчания. Возможно, эта возвышенность стала своеобразным испытанием для него и Тэхена, для их чувств, для их мировоззрений. И они столь постыдно провалились, прятались за недомолвками, надеялись на самостоятельное склеивание трещин, что прокладывались между ними, хотя оба понимали всю бесполезность и глупость совместного бездействия.       Оглядываясь назад, Юнги лучше видел, насколько Тэхен душил себя темой заработка, насколько его искренность и доверчивость не хотели продираться сквозь фальшивые маски, которыми окружал себя Юнги, а иногда даже надевал сам. Возможно, поэтому Юнги с тех пор так цеплялся за разочаровавшую его мечту. Потому что после ухода из его жизни Тэхена — больше ничего не осталось. В груди заныл успевший немного зажить шрам, нашитый на ту пустоту, с которой Юнги привыкал теперь двигаться дальше. Он не должен был выбирать, но выбрал музыку. Думал, что осуществление мечты принесет с собой счастье, — но почему-то мучился. Считал, что, принимая прогнившие правила игры, что предлагало ему общество, сможет сохранить себя.       Юнги посмотрел на интервьюера с очередной восковой улыбкой и голосом, полным едкого восхищения, ответил:       — Мне очень повезло. Рядом со мной самые понимающие и поддерживающие люди. Они — моя опора. Без них я бы не справился.