Кадуцей

7 октября 1921 год

      Эдмунд понимал достаточно ясно одно: ему надо отвлечься. Утром сразу написал письмо миссис Силлоу, что придет к ним после обеда. Он предполагал, что мистер Силлоу, как любой уважающий себя мужчина, в пятницу вечером отправится в клуб. Эдмунд не понимал вечное желание мужчин всех сословий собираться вместе в душных помещениях и курить в шуме сигары, запивая их пивом и бурбоном. Однако, он и сам собирался в субботу пойти слушать ту певичку… Так что, не сильно он от них и отличался.       Придя в Кэйн Хилл, намокнув под дождем - ветер дул так сильно, что зонтик не помогал, - Эдмунд провел несколько сеансов. В частности, из-за стагнации с Артуром, Эдмунд был вынужден назначить ему электрошоковую терапию. Он ужасно не любил данный метод и считал его чрезмерно радикальным, однако Артур никак не хотел открываться. Может, если бы у Эдмунда было больше душевных сил, чтобы продолжать работу с Артуром, прибегать к электрошоку и не пришлось бы. Однако… Сил не было. Совсем.       Обедал Эдмунд почти в полном одиночестве. Только Мария - медсестра, похожая на рыбу - была с ним за столом. Он пришел слишком рано, в это время обычно пациентов водили на процедуры или, при хорошей погоде, на прогулки.       Мария смотрела на него своими круглыми глазами, почти не моргая. Это определенно не добавляло душевного спокойствия, но из-за тихого поведения девушки, Эдмунд быстро стал воспринимать её как часть антуража обеденной залы.       Доктор Бэннет пожелал Марии приятного аппетита и направился к выходу. Пресный, совсем не наваристый суп комом встал в горле.       — Эдмунд! — Дилан почти врезался в доктора Бэннета на выходе из столовой. Эдмунд даже на секунду растерялся. — Я тебя всё утро искал!       Эдмунд опешил. Он так не привык к столь радостной реакции на свою персону, что даже не знал, что делать и говорить.       — …я работал, — пробубнил он и пожал протянутую доктором Сноу руку.       — Да, я понимаю, — Дилан коротко рассмеялся, заглядывая в глаза Эдмунда. В такие моменты Дилан выглядел совсем мальчишкой, который наконец нашел авторитет. Даже и не скажешь, что он почти на десять лет старше Эдмунда. — Я просто хотел задать пару вопросов по тем книгам, что ты советовал.       — Я сейчас тороплюсь, — виновато сказал доктор Бэннет. — Давай… вечером?       — Да, я понимаю, куча дел, — Дилан махнул рукой. — Я поэтому хотел предложить тебе встретиться в понедельник. В выходные я с семьей. Я напишу тебе свой адрес, приходи на ужин. Думаю, моя жена будет не против.       Эдмунд немного скованно кивнул и улыбнулся. Дилан в ответ просиял.       — Спасибо! Тогда… до встречи. Не буду больше задерживать.       Эдмунд удивился тому, как легче стало дышать на улице. Даже стало как-то спокойнее - в конце концов, он разберётся с делом Мелиссы.       Белгравия встретила его спокойствием размеренной богатой жизни. Женщины в дорогих шляпках, мужчины в сверкающих ботинках, дети в кружевах - всё дышало тут роскошью. Идя в обычном заношенном пиджаке, Эдмунд чувствовал себя человеком второго сорта. С детства он всегда донашивал вещи за старшими братьями, всегда выглядел оборванцем. Несмотря на достойное материальное состояние, отец всегда считал, что внешний вид это что-то второстепенное. Большую часть средств их семья всегда тратила на пожертвования церкви. А Эдмунд… что ж, даже в духовно семинарии над ним посмеивались из-за заплаток на одежде.       Дворецкий семьи Силлоу - то ли Гаррет, то ли Гарри, Эдмунд забыл - на этот раз сразу провёл гостя в кабинет. Миссис Силлоу уже ждала его, нервно теребя носовой платок. Она улыбнулась Эдмунду и почти тут же пошла за дочерьми. С её слов времени у них было не так много. Её муж ушел совсем недавно, но мог вернуться уже спустя час, если в клубе, где он обычно проводил вечер пятницы, не будет его друзей.       Эдмунд постарался морально подготовиться. Всё-таки сеансов с детьми он ещё никогда не проводил, даже слабо представлял с чего начать.       Когда в кабинет вошли две девочки и Эдмунд попросил их мать ненадолго выйти, доктор Бэннет подошел к ним и присел на одно колено, чтобы поравняться по росту с детьми.       — Здравствуйте, леди, — с мягкой улыбкой сказал он.       — Здравствуйте, — тихо отозвалась, видимо, старшая.       Старшая сестра в голубом платье с оборками прятала за спину младшую. У обеих были замечательные светлые кудри, собранные в аккуратные причёски. Младшая, с любопытством выглядывающая из-за спины сестры, была настолько сильно похожа на мать, что у Эдмунд, даже просто встретив её на улице, сразу же бы понял, чья она дочь.       — Меня зовут доктор Эдмунд Бэннет, а вас?       — Мисс Мэри, — старшая девочка присела в кникнессе, не спуская внимательных карих глаз с Эдмунда. — А её - мисс Дороти.       — Очень приятно.       Мэри на вид было около двенадцати. Подростковая угловатость ещё не сковала её неловкостью, но детские округлые черты пропали. Мэри была на удивление ладно сложена - невысокая, тонкорукая девочка с широко открытыми глазами. В отличие от сестры, которая совсем по-детски хлопала глазами, Мэри уже старалась вести себя как взрослая, шепотом упрекая Дороти в несоблюдение этикета.       Эдмунд отодвинул два стула и предложил девочкам сесть. Дороти тут же плюхнулась на стул, начав болтать ногами, а Мэри вначале отблагодарила Эдмунда и, пусть капельку неловко, но вполне элегантно села рядом с сестрой.       — Я уже сказал, что я доктор. Я помогаю Имельде снова стать здоровой.       Девочки переглянулись.       — Она скоро вернётся? — негромко спросила Дороти, перестав болтать ногами.       — Не могу пока сказать… — честно признался Эдмунд. — Но, обещаю, сделаю всё, чтобы это случилось как можно быстрее. Имельда очень переживает за вас, поэтому я тут. Хочу с вами немного поговорить.       Мэри нахмурилась и надула губки, видимо, подражая маме. Но, если с чертами взрослой женщины, это выглядело, возможно, грозно, то в исполнение девочки это было комично.       — Почему вы решили, что мы в опасности?       Эдмунд улыбнулся.       — А вы в опасности?       Мэри взяла руку Дороти и сжала.       — Мы не в опасности! Имельда очень хорошая. Она не хотела нас обидеть!       — Давай так, Мэри. Я просто задам вам пару вопросов, вы ответите и всё. А потом вы можете написать письмо Имельде, что думаете?       Дороти активно закивала, а Мэри кивнула достаточно сдержано. Именно на этом моменте Эдмунд напрягся: как будто бы Мэри вела себя очень взросло.       — Итак, давайте сначала Дороти. Скажите мне, мисс Дороти: вы часто видитесь со своим дядей? Братом отца.       Дороти открыто улыбнулась, глядя в глаза Эдмунду и закивала.       — Он часто к нам приезжает.       — Играет с вами?       — Да, — Дороти начала перебирать маленькими пальчиками волосы. — Мне о-очень нравится играть с ним в пиратов.       — Это скучная и детская игра! — строго сказала Мэри.       — Это потому что ты зануда! — Дороти показала сестре язык.       — А какие игры нравятся вам, мисс Мэри?       Мэри задумалась, наморщив лоб.       — Раньше мне нравилось играть с ним в прятки. Дядя Вилл хорошо прячется! А сейчас мне нравится играть с ним в шахматы.       — Ты умеешь играть в шахматы?       Мэри гордо вскинула острый подбородок и кивнула. Уже не так сдержанно, явно довольная собой.       — Ничего себе.       — Да, меня папа научил. Правда, я редко выигрываю Вилла.       — Ну, ты ещё учишься…       Эдмунд проговорил с девочками около часа. Достаточно быстро он понял, что Мэри только кажется такой взрослой. Видимо, участь старшей сестры наложила на неё свой отпечаток. Девочка очень старалась показать какая она воспитанная, умная и начитанная для своих лет, подать пример взбалмошной младшей сестре. А ещё Мэри так радовалась любой, даже незначительной похвале, что Эдмунд понял: всё же домашней любимицей была озорная Дороти. Но, несмотря на явную зависть сестре, Мэри явно старалась её защищать. Часто брала вину на себя перед новой “ужасно строгой” гувернанткой.       В конце Эдмунд дал девочкам бумагу и карандаш и они принялись писать послание Имельде. Сам доктор Бэннет вышел в приемную, где миссис Силлоу ходила туда-сюда и не находила себе места.       — Доктор! Ну что…?       Эдмунд и сам с облегчением покачал головой.       — Слава Богу! — женщина с облегчением выдохнула и села на стул.       — По всей видимости, миссис Руз просто… восприняла близкое общение девочек с дядей Виллом - простите, я не знаю его имени - за что-то нехорошее. Вот и всё. Она больной человек и увидела то, чего нет. Простите за беспокойство. Единственное, прошу вас, почаще хвалите мисс Мэри. Ей явно этого не хватает. Ещё раз прошу прощения.       — Что вы! — миссис Силлоу улыбнулась. — Наоборот, спасибо вам за неравнодушие.       Она протянула Эдмунду несколько крупных купюр.       — Что вы, не стоит…       — Стоит. Возьмите, пожалуйста. Вы успокоили материнское сердце.       Эдмунд покраснел и, стыдливо спрятав глаза, кивнул и принял деньги. Конечно, он добросовестно отработал, успокоил мать девочек, но ведь он и стал причиной беспокойства. Как будто бы деньги были лишними.       Зато теперь он сможет спать спокойно.       Мэри отдала написанное письмо Имельде и поклонилась на прощание. Эдмунд сделал то же. Дороти помахала ему рукой под добродушное мамино “Дороти, ну как маленькая”.       Попрощавшись, Эдмунд со спокойным сердцем отправился назад в Кэйн Хилл.  Он отдал письмо Имельде, которая, не сдержав слез, обняла его и начала благодарить дрожащим голосом. Она так трогательно говорила о своих воспитанницах, сидя прикованной к кушетке, что даже доктор Бэннет почувствовал ком слез умиления в горле.       Работа с Имельдой предстояла ещё большая, но теперь это почему-то не пугало. Наверняка она и сама начнёт вскоре откровение, узнав, что её фантазия о приставание дяди Вилла к племянницам - всего лишь отголосок её ужасного прошлого.       Сидя в своём кабинете и делая заметки к папке Имельды, Эдмунд всё никак не мог сдержать улыбки. Он снял пиджак и повесил его на стул, стало жарко. Душа всё радовалась успехам Имельды.        Вдруг в комнате резко стало темно - потухла свеча. Доктор Бэннет нахмурился и снова зажег её, после чего вернулся к заметкам. Он успел написать ещё пару слов, прежде чем свеча снова потухла. Эдмунд даже с каким-то укором посмотрел на фитиль, от которого теперь тянулся сизый дымок.       Эдмунд встал и проверил окно - закрыто. На улице даже не было ветра, на удивление, стояла, хоть и не ясная, но спокойная погода. Несмотря на утренней почти ураганный ветер с дождем, сейчас кое-где меж туч даже выглядывало солнце.       Снова взглянув на потухшую свечу, доктор Бэннет задумался. Так странно, что в маленьком и обычно достаточно душном помещение, будто бы иногда гулял ветер. Если первые свои ощущения он и мог списать на озноб из-за начавшейся по приезде простуды, то сейчас он никак не мог взять в толк - почему свеча гаснет.       По позвоночник пробежал холодок - не от таинственного ветра, а от липкого страха. На затылке волосы встали дыбом от ощущения, что прямо сейчас на него кто-то смотрит. Эдмунд оцепенел от ужаса, свернувшегося клубком в животе. Превозмогая себя, Эдмунд начал медленно поворачивать голову, прислушиваясь.       Он слышал своё же дыхание, ставшее слишком частым, как у испуганного ритуальным ножом кролика. Стук собственного сердца где-то в висках - такого частого, как бывает после пробежки. На мгновение Эдмунду даже показалось, что он слышит скрип собственных шейных позвонков.       А потом он услышал тихий шепот где-то на грани сознания. Где-то у самой кромки собственных возможностей слуха. И, самое жуткое было в том, что слышал он их с глухой правой стороны.       Шаги, а потом стук распахнутой двери - на пороге стояла Мария с круглыми от страха глазами. Она, ещё больше напоминая в этот момент рыбу, хватала ртом воздух, пытаясь отдышаться.       — Там… там…       Эдмунд тут же вышел из ступора, в два шага оказался рядом с медсестрой.       — Что случилось?       — Ми… миссис Арчер…       Эдмунд не помнил, как прошел из одного крыла в другое, почти бегом. Не помнил как испуганная Мария рядом пыталась объяснить, что случилось. Она постоянно отставала, не успевая за широким шагом доктора Бэннета. А он и не сильно заботился об этом. Все его мысли сейчас были о Мелиссе.       Завернув в нужный коридор, где была палата Мелиссы, Эдмунд сразу услышал грохот и громкие мужские голоса. А потом пронзительный женский визг.       Дверь в палату миссис Арчер была настежь открыта. Около неё стоял доктор Браун и Дилан. Первая мысль - Мелисса сбежала. Но эта версия тут же раскололась от очередного женского визга. Это точно был её голос.       Эдмунд не стал ничего спрашивать и почти влетел в палату Мелиссы. Карниз был сорван и валялся под ногами. Пол был мокрый, весь в осколках вазы, цветы, стоявшие, видимо, в разбившейся вазе валялись по всей палате. Кажется, Эдмунд до этого видел их в кабинете доктора Фергисона, но эта мысль быстро растворилась в новом крике Мелиссы.       Эдмунд не сразу заметил её. Она сидел на полу около стены, мокрая рубашка липла к ногам. Её всю колотило, всегда расчесанные волосы были всклочены. Льдистые, всегда с легкой насмешкой глаза, лихорадочно бегали по палате невидящим взглядом.       — ...тут, — прошептала она одними бескровными губами. — Они тут...       Эдмунд почти тут же присел на пол напротив Мелиссы, не заботясь о том, что промокнут брюки. Мелисса держала в руках осколок вазы. Она сжала его так сильно, что по запястью от ладони медленно текла струйка крови. Едва заметные пятна уже были и на рубашке, они растекались кляксами, смешиваясь с впитанной водой.       — Мелисса, что...       Её остекленевшие от страха глаза на секунду стали более осознанными, сфокусировались на лице Эдмунда. Белесые губы задрожали, плечи еще сильнее затряслись. Она почти тут же вцепилась обеими руками в плечи доктора, выпустив осколок. Тот упал и разбился на два ещё более мелких.       — Тут! — повторила она до боли сжимая плечи Эдмунда. — Они тут, они убьют всех! Помоги... Помоги мне!       Крупные слезы потекли по щекам девушки, она громко всхлипнула. Эдмунд краем глаза заметил, что принесли смирительную рубашку и жестом показал отойти. Сейчас это только сильнее её напугает.       — Мелисса, — стараясь скрыть дрожь в собственном голосе, произнес Эдмунд. — Давай сейчас успокоимся...       Миссис Арчер почти тут же затрясла головой, снова всхлипнув.       — Пообещай! Черт бы тебя побрал, Эдмунд! Поклянись своей чертовой жизнью! Мертвецы.. Бесы! Они тут! Они убьют меня!       Эдмунд постарался поймать взгляд Мелиссы. Удалось это не сразу, она снова начала испуганно оглядывать палату.       — Обещаю, Мелисса. Я сделаю всё, чтобы тебе стало легче. Чтобы ты больше не боялась, — уверенно произнес Эдмунд. — А сейчас, пожалуйста, сделай глубокий вдох. Тут тебя никто не тронет. Давай, постарайся дышать ровно.       Мелисса послушно сделала первый рваный вдох, после чего громко всхлипнула и, обняв Эдмунда за плечи, разрыдалась.       Эд судорожно вздохнул, чувствуя, как рубашка намокает о крови на спине и слез на плече. Он неловко обнял Мелиссу в ответ, та всё продолжала вздрагивать от слез. И сидя на полу палаты психически больной женщины, в промокших брюках, ощущая запах крови, Эдмунд вдруг понял, что почему-то верит ей.

      8 октября 1921 год

      Вечером, когда Мелисса так и уснула в его объятиях, Эдмунд уложил её на кровать и накрыл одеялом. После этого он поговорил с доктором Брауном и убедил, что смирительная рубашка не нужна. Эдмунд попросил вколоть Мелиссе среднюю дозу морфина, Мария согласно кивнула. Когда доктор Браун спросил, что это такое было, Эдмунд невозмутимо сказал, что приступ истерии. Дилан с видом зануды-отличника начал кивать и поддакивать. Доктор Браун выругался и ушел.       Эдмунд тоже не стал задерживаться в клинике, слишком уж тяжелое чувство осталось на сердце после всего случившегося. Идя домой, Эдмунд не был вообще ни в чем уверен. Мозг лихорадочно пытался придумать объяснения всему, что он слышал до того, как его позвали к Мелиссе. Наверняка он мог услышать переговоры кого-то из медсестер. Или просто слишком сильно вслушивался, потому и начало мерещиться. А свеча… да мало ли из-за чего она могла погаснуть?       Однако тонкий голосок суеверия, воспитанного в нем матерью, твердил, что это всё не так просто, что есть что-то, что наука и здравый смысл объяснит не способны.       Эдмунд и сам не понял, в какой момент повернул от дома и направился в паб. Оставаться наедине со своими мыслями не хотелось, они пугали, путая паутиной невозможного. Наверное, поэтому Эдмунду понадобилось что-то понятное и нормальное - запах выпивки и пота, гомон и волшебный голос той певицы.       На этот раз, из-за того, что он пришел раньше, ему досталось место поближе к сцене. Эдмунд заказал что-то из еды, наобум назвал пиво и стал ждать. Вскоре ему принесли жирную рульку, от одного вида которой пустой с утра живот заурчал, и пинту темного пива.       В этот момент Эдмунд мысленно поблагодарил миссис Силлоу за вознаграждение.       Около семи часов наконец-то приглушили свет. Как и в прошлый раз, вначале на сцену вышли музыканты. Они расставили музыкальные инструменты, каждый с каким-то особым трепетом начал настраивать свой. Этот трепет быстро передался и Эдмунду, и, видимо, всем сидящим в пабе. И хоть, было бы глупо спорить, главной звездой была певица, однако Эдмунд на этот раз поразился тому, насколько профессиональными и точными движениями настраивали всё музыканты. В нем сидел стереотип, что в таких местах работают те, кому не хватило умения или таланта для театра. Но наблюдая сейчас почти у сцены за приготовлениями музыкантов, Эдмунд уже не был так уверен.       И тут вышла она.       Если в прошлый раз на ней было черное платье с оборками, которое странно не шло певице, то сейчас на ней было белое платье, вышитое жемчугом. В прическу тоже была вплетена жемчужная нить. И Эдмунд не мог оторвать взгляд от певицы - она напоминала волшебную русалку, которая вышла на берег.       Она снова коротко поздоровалась под шум аплодисментов. А потом… запела.       На этот раз Эдмунд сразу повернул голову боком, чтобы лучше слышать. Голос певицы пробирал до мурашек, напоминая смесь оперного пение и чего-то, что Эдмунд раньше не слышал. Бархатистый голос соединялся с музыкой, проникал в самое сердце, гипнотизировал. Хоть Эдмунд и не видел, что происходит на сцене, это было не главное. То, как музыка обволакивала - было чудом.       Время пролетело незаметно. Недопитое пиво стало отвратительно теплым, но Эдмунд терпеливо его допил и только после этого направился к выходу, пьяный больше от голоса певицы, чем от выпитого.       Он неспешно шел по улице, вдыхая свежую прохладу вечернего воздуха.       — Стойте! — Эдмунд не сразу понял, что этот оклик относится к нему. — Да стойте же, дьявол!       Эдмунд остановился. За ним, стуча каблуками, почти бежала певица. Он постарался скрыть удивление. Она казалось чем-то потусторонним на грязной улице: жемчуг переливался в свете фонарей, белое платье будто само светилось.       — Мисс..? — всё-таки голос не мог скрыть удивления.       Певица поравнялась с Эдмундом и шумно выдохнула, пытаясь отдышаться.       — Вы… что вам не понравилось? — с явным возмущением в голосе спросила девушка, встряхнув головой.       Эдмунд удивился еще больше.       — В каком смысле..?       — Вы не смотрели на меня. А потом ушли, — девушка обиженно надула губы и скрестила руки на груди.       — А вы всех посетителей так допрашиваете? — с нервным смехом уточнил Эдмунд.       — Не ёрничайте! — щеки у девушки покраснели. — Что, всё ждали, когда начну раздеваться, как в Америке, да? Просто послушать музыку - это недостаточно хороший досуг, надо на голую женскую грудь посмотреть?       — Мисс, кажется, мы совсем не поняли друг друга, — Эдмунд почувствовал, как уши пылают. — Ваше выступление мне очень понравилось. Просто я не привык к таким заведениям и мне быстро становится душно, а от того и дурно. А… как вы выразились, я не смотрел как раз потому, что слушал. Я глух на одно ухо. Потому, чтобы лучше слышать, повернулся боком.       Настала очередь певицы краснеть. Её бледная кожа в миг стала алой, голубые глаза с ярко накрашенными ресницами она быстро опустила вниз, явно смущаясь смотреть в глаза Эдмунду. Когда она заговорила, из голоса напрочь пропали те гордые, недовольные нотки.       — …прошу прощения, — промямлила она. — Просто другие музыканты начали подначивать меня из-за вас. И я разозлилась, решила прямо спросить. Боже, как неловко.       Эдмунд умиленно улыбнулся.       — Всё в порядке.       — Ну не знаю, — девушка усмехнулась. — Кажется, теперь я должна вам чашку кофе.       — Не стоит, — Эдмунд покачал головой. — Да и кофе я не пью.       — Значит, чая, — певица подняла глаза и упрямо посмотрела на Эдмунда. — Мне искренне стыдно за эту ситуацию. Считайте, это извинения. Приходите на по адресу Уайтчепел Хай стрит, дом пятый. Я вас встречу. Около… двенадцати. Если меня не увидите, спросите Франческу Боунс. Там меня все знают, вам подскажут.       Эдмунд смущенно кивнул.       — …я доктор Эдмунд Бэннет.       Франческа кивнула и улыбнулась       — Тогда до встречи, доктор.

9 октября 1921 год

      Эдмунд ходил из угла в угол своей небольшой комнаты, то и дело натыкаясь то на стул, то на кровать. Тревога внутри всё росла с каждой минутой. С одной стороны, вся эта ситуация с Франческой странная, но не прийти, когда вроде как пообещал - подло. Надо было сразу отказаться. А теперь… теперь он вроде как должен идти.       Эта певица была более чем странной, даже всего образования Эдмунда не хватило, чтобы её понять. С другой стороны, он же не сам Фрейд, чтобы за несколько минут диалога всё осознать о человеке.       Не меньше тревоги вызывал район - Уайтчепел никогда не славился своим благополучием. Не хотелось закончить свой день вместе с жизнью в какой-нибудь канаве.       Ещё на подходе к Уайтчеплу Эдмунд почувствовал ужасную вонь. Конечно, в городе всегда так или иначе плохо пахло, от этого было не скрыться, но здесь, на узких грязных улицах этот кисловато-прогорклый запах становился невыносимым. Стены домов были покрыты слоем грязи, в котором капли дождя пробивали едва заметные дорожки. Под ногами чавкала грязь, не оставляя ни единого шанса предстать перед новой знакомой хоть в сколько-то приличном виде. Нищие сидели прямо на этой грязи, не смущаясь прохожих.       В голове всплыл вчерашний образ Франчески: белое платье, нити жемчуга. Она никак не вязалась с этим местом. Как она одна вообще возвращалась домой после выступлений?         Повернув на Уайтчепел Хай стрит, Эдмунд удивился активности транспорта тут. Он жил в куда более спокойном районе, где иногда проезжали машины и экипажи, но тут вся улица будто бурлила. Конечно, ни о каких машинах речи не шло, но разнообразные кареты, телеги занимали почти всё пространство улицы. Всё здесь кричало, фырчало, грохотало и скрипело, создавая такую какофонию звуков, что даже у глухого на одно ухо Эдмунда заболела голова. К счастью, он повернул недалеко от дома номер пять, потому почти сразу направился к нему, стараясь не попасть под колеса или копыта.       Отплевываясь от пыли, которая не ясно откуда взялась после недавнего дождя, Эдмунд увидел Франческу. На удивление, она сливалась с толпой: на ней было не самое модное бордовое пальто, широкая шляпка, спрятавшая волосы, и длинное темно-зеленое платье. Вся эта одежда так сильно скрывала фигуру девушки, что со спины её можно было принять и за старуху.       — Доброго утра, — стараясь сохранить невозмутимый вид, произнес Эдмунд.       Франческа внимательно на него посмотрела и едва заметно улыбнулась уголками губ.       — Вы всё-таки пришли, — вместо приветствия произнесла она. — Идёмте.       Под слабые возражения Эдмунда, что он не мог не прийти, раз пообещал даме, они вошли в дом. Грязь на стенах сохранялась и тут, но доктор Бэннет тактично старался не обращать на это внимание. Поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж, природная брезгливость Эдмунда упорно твердила про отвратительный запах жареного сала. Франческа молча весь путь до её квартиры, вплоть до тонкой двери с облезлой краской салатового цвета.       — Проходите, — коротко сказала девушка, открыв замок.       — Ваш муж не будет против столь раннего визита?       — Я не замужем.       Эдмунд удивленно повернулся к Франческе, которая закрывала за ними дверь. Вся эта ситуация нравилась ему всё меньше: незамужняя незнакомка позвала его к себе в квартиру в бедном районе. Всё это будто кричало о том, что его либо обкрадут, либо певица с волшебным голосом окажется проституткой.       Франческа жестом пригласила пройти Эдмунда в столовую.       Стоило признать, что квартира выглядела достаточно уютной. В столовой стоял добротный дубовый стол и сервант - видимо, самые дорогие вещи во всём доме. Стол был накрыт светло-розовой скатертью, видимо, выцветшей на солнце. Сервиз, пусть и со сколами, но был сделан из дорого фарфора. В центре стола стояла белая ваза с розами - видимо, подарок от кого-то из поклонников.       После приглашения, Эдмунд неловко сел. Стул под ним жалобно скрипнул. Франческа, пряча улыбку, разлила чай по чашкам и тоже села.       — Вы... живете совсем одна? — неловко спросил Эдмунд, добавив сливок из молочника в чай.       — Я не замужем, как уже сказала, а прислуги не держу, так что да.       Несколько секунд стояла гробовая тишина. Кажется, часов Франческа тоже "не держала".       — А вы женаты?       Эдмунд дал себе несколько секунд, чтобы подумать над ответом, отпив чая.       — Нет. Недавно овдовел.       Конечно, отчасти это было ложью. С Долорес они так и не успели повенчаться, эпидемия испанки разыгралась раньше. Но, если всё же опасения Эдмунда окажутся правдивыми и Франческа и правда проститутка, возможно, именно такая формулировка заставит её отказаться от мысли "извиниться своим телом".       Франческа удивленно посмотрела на Эдмунда, её рот искривился будто бы она собиралась плакать.       — Сочувствую, доктор Эдмунд.       Это достаточно фамильярное "доктор Эдмунд" было сказано настолько естественно, что поправлять не захотелось. Да и в этой короткой фразе было столько искреннего сопереживания, что Эдмунд даже немного смутился от своей лжи. Он молча кивнул, принимая сочувствие.       — Я... хотела ещё раз извиниться за вчерашнее, — Франческа налила себе чай, из-за чего Эдмунд почувствовал укол совести, что не поухаживал за дамой. Вот бы отец начистил ему уши за такое. — Понимаете, обычно во время своих выступлений я выбираю человека из зала, которому пою. Ну, точнее, смотрю на него... Вы понимаете.       Эдмунд кивнул, хотя не понял. Он никогда не любил выступать, да и делал это слишком редко, чтобы понимать такие тонкости.       — Вас я приметила ещё из-за кулис. Редко в том заведение увидишь кого-то столь... приличного. Поэтому решила петь для вас. Я привыкла к очарованным лицам, оцепеневшим взглядам, а тут вы, сидите, смотрите куда-то в сторону, пока я пою для вас! Еще и Джон с Рианом подлили масло в огонь, мол, смотри, ты ему совсем неинтересна.       — Это не так, я же... — Франческа подняла руку, прося возможность договорить.       — Вчера у меня был сложный и долгий день, владелец ресторана предложил мне оголяться на публику, чтобы привлечь побольше посетителей. А тут ещё вы со своим профилем всё выступление. Этим чаепитием я просто хотела объясниться.       Эдмунд улыбнулся, протянув девушке сахарницу. Она с радостью её взяла, изображая сильное увлечение процессов добавление сахара. Лицо её снова было алым, что было намного заметнее в свете дня.       — Я не держу на вас зла, если вам было важно это услышать. У всех бывают тяжелые дни и срывы.       Франческа улыбнулась и благодарно кивнула.       Потом они недолго говорили о каких-то малозначительных вещах: погоде, ценах на хлеб и прочей ерунде. Всё это время Эдмунд видел, что Франческа очень хочет что-то спросить, но не решается. Она то ёрзала на стуле, как маленькая девочка, то бездумно соглашалась со всем подряд.       — А какого толка вы доктор? — наконец спросила Франческа, подпирая голову рукой.       — Я работаю в Кэйн Хилле.       Франческа недовольно цокнула языком и поджала губы.       — Психиатр, — это прозвучало хуже какого-либо оскорбления.       — Чем же вам не угодили психиатры?       — Мучители, держащие женщин в неволе за кругленькую сумму, — Франческа вскинула подбородок.       Эдмунд улыбнулся. Возможно, у него вышло бы убедительнее, если бы не история с Мелиссой. Однако сейчас и он не был уверен в благодетели Кейн Хилла.       — Я врач. Как и любой врач, я лечу людей. От таких, как я, зависят жизни людей. Ошибки бывают у всех. Как и любой врач может взять взятку, чтобы не делать работу добросовестно. Но вы же не вините всех хирургов за то, что некоторые из них делают женское обрезание? Или медсестер - за то, что были случаи, когда они намеренно превышали дозировки, чтобы убить. Как мне кажется, мы, психиатры, не заслуживаем столь предвзятого отношения.       Франческа снова покраснела, на этот раз не так густо. Было видно, что она услышала трезвые мысли, до которых сама до этого не догадывалась. Её выражение лица было схоже с тем, что обычно Эдмунд видит на сеансах, когда он открывал что-то для своих пациентов. Она промямлила что-то наподобие извинений и снова опустила взгляд.       — Что вы, не стоит, — Эдмунд сделал глоток. На удивление, чай был очень хорошим, как и сливки. — Мы же тут с вами просто ведём светскую беседу. Просто меня несколько... смущает, когда кто-то судит о моей профессии только по заголовкам желтушных газет.       Девушка тут же встрепенулась, расправила плечи.       — А чем вам не угодили журналисты?       — Да почти ничем, собственно, — Эдмунд рассмеялся. — Они просто делают свою работу, многие делают это прекрасно. Некоторые - рискуя жизнями, взять, например, военных корреспондентов. Но некоторые, в погоней за сенсацией, способны очернить чье угодно имя.       Франческа тоже улыбнулась.       — Да, пожалуй, вы правы. Плохие люди есть во всех профессиях.       Дальше разговор пошел как-то сам собой, Эдмунд рассказал о том, как отказался продолжать обучение в духовной семинарии и сбежал с невестой в Лондон, а Франческа рассказала о том, как стала певицей. Она была дочерью лавочника, потому никто не обучал её музыкальным искусствам с детства - она до сих пор не умела играть ни на одном инструменте. Однако природный талант взял верх. Она начала петь еще в своем родном городке где-то в Уэльсе, потом её заметил хозяин лондонского паба, который был там проездом, и предложил переехать. В семье, где и так было пятеро детей, не сильно расстроились из-за переезда средней дочери. Потом она рассказала, как большой город её пугал и как у неё долго не ладилось с остальными музыкантами, которые относились к ней, самоучке, с пренебрежением.       — Тут я вас очень хорошо понимаю, — признался Эдмунд. — У меня тоже... конфликты с коллегами.       — В самом деле? — Франческа вскинула брови. — Из-за чего?       — Поводов много, — Эдмунд неловко потёр шею. — Я молод, только недавно начал лечебную практику, да и работаю по новым методикам. Мало кому из "старичков" такое по душе. Да и...       Эдмунд замялся. Выносить сор из избы - точнее, из клиники - не хотелось. Но история с Мелиссой очень сильно его гложила. Будь Долорес жива, он бы обязательно посоветовался с ней. А женщину напротив он едва знал.       Доктор Бэннет посмотрел на Франческу - она ловила каждое слово, словно ребенок, чуть приоткрыв рот. Она была совсем юной - едва ли ей было двадцать. Возможно, её свежий взгляд поможет ему разобраться ситуации, ну, а если нет... Даже если она решит кому-то рассказать, вряд ли кто-то поверит молодой певичке. А если всё же доктор Фергисон наврал и держит в неволе здоровую женщину - что ж, он сможет дать доказательства Франческе и, грубо говоря, сделать самое "грязное" через неё.       — Недавно я столкнулся с тем, о чем вы говорили. Со взяткой. Должен сразу предупредить, что это должно остаться между нами. По крайней мере, до тех пор, пока я не буду точно уверен.       Франческа активно закивала и подлила уже остывший чай и себе, и гостю. А Эдмунд начал свой рассказ с пустой папки.       Карманные часы уже показывали без пяти три, когда Эдмунд закончил говорить. Франческа сидела, задумавшись и едва заметно кусая губу.       — Аннита Борр, говорите... — Эдмунд кивнул. — Думаю, я смогу вам помочь.       Эдмунд удивленно вскинул брови, смачивая пересохшее горло чаем.       — Понимаете... Я начинающая журналистка. И правда хотела бы и сама разобраться во всём. А один вы черта с два разберетесь.       — Франческа, это...       — Зовите меня Фран, — она улыбнулась. — Привычнее. Я понимаю, лишний раз болтать не стану. И порочить чужие имена ради сенсации тоже, обещаю. Но, если всё так, как вы думаете, без огласки тут не справиться.       Они обсудили еще детали, после чего несколько ошеломленный Эдмунд пошел домой. Всё происходило будто бы во сне, не с ним. Даже засыпая у себя в кровати он не мог отделаться от мысли, что всё происходящее не по-настоящему, слишком масштабно и ответственно для такого человека, как он.       Но встречу с медиумом Франческа назначила на следующий день. Поворота назад уже не было.