six-eyed empire

Сугуру терпеливо ждал, когда прислуга повяжет ему оби вокруг талии, устремив взгляд куда-то вглубь комнаты. Пребывание его в столице подходило к своему концу, и уже следующим утром мужчина должен будет отправиться в крепость, чтобы сменить на посту генерала Фушигуро. Пусть Гето и не любил надолго оставлять владыку одного — неважно, что дворец был переполнен стражей и мимо покоев императора не проскочит даже сверчок, — он всегда уезжал в Итадаки со спокойной душой, терпеливо ожидая дня, когда сможет вернуться к Годжо. В этот раз всё было иначе. Появление мальчишки Юджи ударило по душевному равновесию самурая, точно кузнечным молотом по хрупкой глиняной вазе, и чем чаще Сугуру думал о неприятных новостях, принесенных племянником Сукуны, тем сильнее становилось его желание остаться подле альбиноса и не упускать его из поля зрения до тех пор, пока вина наместника не будет доказана или опровергнута. Что-то неправильное, нелогичное казалось генералу в сложившейся ситуации. Что заставило Андо переметнуться на сторону кочевников? Западные земли не бедствовали и не страдали от варварских набегов, в отличие от северных, жители исправно платили налоги и поставляли рис. Не так давно сыновья советника Камо, Норитоши и Чосо, были повышены до наместника и его первого помощника в одном из городов тех краев, и вполне успешно справлялись с возложенными на них обязанностями, по крайней мере, местная элита не слала в столицу писем с жалобами на новых руководителей. Что такого посулил Андо король «проклятий», раз тот спелся с врагом империи? Закончив помогать господину с одеяниями, прислуга замерла в уважительном поклоне, ожидая новых приказаний, и Сугуру велел принести в его рабочий кабинет чай, а ещё справиться о благополучии матушки. Со смерти генерала Гето прошло без малого пять лет, а женщина до сей поры не смогла смириться с потерей супруга, превратившись из цветущей румяной ветки вишни в сухую болезненную тростинку. Облаченная в траурно-белое, хозяйка поместья убрала подаренные генералом украшения в шкатулки и вынула золотые шпильки, собрала волосы в хвост, перехватив у затылка тонкой светлой лентой. Всё свое время вдова проводила либо в павильоне у пруда, наблюдая за тем, как плавали в воде карпы, либо у себя в покоях, раз за разом перечитывая свитки с письмами, которые посылал ей старший Гето, когда они ещё не были женаты. Иногда в усадьбу приезжали старые подруги женщины, и она немного оживлялась, приказывала слугам угощать гостей самым вкусным сортом чая, какой только хранился в их кладовых. На собственного сына она не могла смотреть без слёз, так напоминал ей Сугуру почившего мужа, поэтому молодой воин старался не тревожить матушку без особой надобности. Когда сёсё вернулся домой после битвы в долине и показал матери меч генерала, та рухнула без чувств, а после пробуждения прогнала отпрыска из покоев и почти неделю не выходила наружу, позволяя навещать её лишь служанкам. Пусть их общение свелось к минимуму, а Сугуру уже не цеплялся взглядом за белую призрачную фигуру, сидящую у края беседки над поверхностью пруда, он продолжал быть почтительным сыном, отдавая слугам приказы покупать на городском рынке любимые лакомства женщины, а ещё следить, чтобы вдова не оставалась надолго в глухом одиночестве, наедине с собственными горькими мыслями. Возвращаясь домой со службы, Гето приходил к закрытым дверям покоев матушки или павильону, держась на почтительном расстоянии, вставал на колени и кланялся госпоже, отчитываясь о собственном благополучии. Та отвечала рассеянным молчаливым кивком либо вздыхала по ту сторону сдвинутых сёдзи, и этого было достаточно, чтобы Сугуру мог спокойно уйти по своим делам. Как долго будет мать страдать по погибшему генералу? Неужели всю оставшуюся жизнь проведет затворницей, живым мертвецом будет слоняться по резиденции, пока не уйдет вслед за мужем через реку Сандзу? Кому из них двоих первому надоест проживать под одной крышей с человеком, некогда бывшим ему семьей, а теперь ставшим незнакомцем? Гето не мог даже поделиться с матушкой своими переживаниями насчет наместника Андо и захваченного в плен Юджи, а про их непростые отношения с императором и вовсе не смел заикаться. Не потому, что женщина, вероятно, будет в ужасе, а от того, что не увидит на бледном тусклом лице никакой реакции. Служанка, невысокая тощая девчонка, налила генералу чай, негромко сказала, что госпожа вновь ушла к пруду и с торопливым поклоном исчезла, отосланная молчаливым взмахом мужской руки. Нужно было что-то с этим делать. Пока Сугуру патрулировал крепость, делами усадьбы заведовал его управляющий, деловой старик с цепкой хваткой и острым умом, древний приятель покойного самурая, но всё же он не мог заменить хозяина дома, а скорбящая вдова не интересовалась жизнью внутри стен поместья. Как успевать следить и за своим добром, и за врагом столицы, шныряющим под Итадаки? Вопросов, как и всегда, было слишком много, а вот ответов — недостаточно.

*

Дворец встретил генерала привычной суетой, шныряющими по всему периметру слугами и гвардейцами, приветствующими Сугуру поклонами. Без своих доспехов, одетый в украшенное хитатарэ, Гето чувствовал себя беззащитным и уязвимым, но Сатору непременно со смешком назвал бы воителя безумцем, если бы тот ходил всё время в кирасе. Прежде чем уехать в крепость, генерал хотел ещё раз поговорить с императором и убедить его как можно скорее начать расследование инцидента с наместником Андо. Годжо, в отличие от отца, был склонен сомневаться в своих действиях, и тому было вполне логичное объяснение: юноша вступил на престол совсем молодым и нуждался в подсказках более опытного руководителя. Конечно, советник Гакугандзи приставил к альбиносу одного из своих близких помощников, мастера Ягу Масамичи, в качестве наставника и учителя, но мужчина не мог принимать решения за владыку, только давал советы и делился мудростью. Вопреки уверениям Сугуру, император не соглашался обращаться за помощью к своим министрам, мотивируя отказ тем, что таким образом только даст «плешивым мешкам» повод зубоскалить и считать Сатору никчемным правителем. Это развязало бы чиновникам руки, и они стали бы лезть туда, куда изначально не могли дотянуться своими жадными пальцами при покойном Годжо-старшем. — Генерал Гето, постойте. — Позади мужчины раздались торопливые шаги, и когда брюнет обернулся, то увидел спешащего к нему Мегуми. — Добрый день, молодой господин Фушигуро. — Сугуру кивнул в ответ на приветственный поклон. — Вы искали меня? — Да, я… Скажите, как дела у отца? Когда генерал вернется домой? — Завтра я возвращаюсь в Итадаки, скорее всего, твой отец отправится в столицу сразу после моего приезда. Мне передать ему что-нибудь? — Нет. От отца давно не было писем, вот я и подумал… — Возможно, у него просто не было свободного времени, чтобы прислать домой весточку, — ответил задумчиво Гето, окидывая собеседника с головы до ног внимательным взглядом. — Уверен, что не хочешь передать генералу послание? — Только то, что мы с Цумики ждем его возвращения и желаем благополучно доехать до столицы. — Мегуми чуть слышно вздохнул, отводя взгляд в сторону. — К слову, почему ты всё время торчишь во дворце, а не в усадьбе, рядом с сестрой? — заметил невзначай Сугуру, складывая руки на груди. — Генерал Фушигуро будет недоволен, если узнает, что ты оставил молодую госпожу одну. — Цумики не одна, с ней куча служанок и целители, моё присутствие там необязательно, — фыркнул подросток, закатив глаза. — Владыка разрешает мне пользоваться императорской библиотекой. Выслужившийся под началом командующего, Гето стал не только его заместителем — назначение Сугуру было последним, что успел сделать прежний правитель перед тем, как его отравили, — но ещё и хорошим товарищем, которому Тоджи мог доверить свои переживания, мысли и опасения. В одну из ночей, патрулируя с мужчиной внешнюю стену крепости, самурай узнал, что у Фушигуро было двое детей, дочь Цумики, рожденная от наложницы, и сын Мегуми. Законная супруга командующего, мать мальчика, умерла в родах, а матушка Цумики, спустя какое-то время после рождения Мегуми, ушла в город и уже не вернулась обратно. Напрасно пытался Тоджи искать пропавшую женщину — той и след простыл. Однако беда не ушла из-под сводов крыши усадьбы военачальника, и через год после назначения Фушигуро командующим вместо погибшего генерала Гето молодую госпожу постиг странный недуг, из-за которого она слегла в постель. Девочка почти всё время спала, иногда ненадолго возвращаясь в сознание и передвигаясь по покоям с помощью прислуги, а затем вновь смыкала веки, погружаясь в крепкий сон. Суеверные дворяне уверяли, что семью генерала прокляли духи за злодеяния его дяди, советника Наобито, без зазрений совести отправлявшего воинов на убой, а недоброжелатели шипели, что девчонка уже родилась больной, поэтому наложница Фушигуро и сбежала, чтобы не мучиться с нерадивой дочерью. Тоджи нельзя было назвать примерным отцом, ведь он почти не уделял внимание отпрыскам, пропадая на службе и оставляя детей под присмотром служанок и кормилиц, но было что-то по-своему нежное в том, как Фушигуро позволял сыну, а не личному слуге, уносить его меч по приезде в поместье и молча гладил спящую Цумики по волосам. Как-то раз мужчина приволок домой корзину с двумя скулящими, пыльными щенками и сунул её в руки Мегуми, хвастливо заявив, что «отбил поганцев у проклятий». Сугуру готов был поклясться на алтаре предков, что не видел щенков в Итадаки и, скорее всего, генерал просто подобрал их под городскими стенами, но у Гето не хватало духу признаться в этом Мегуми, с такой любовью мальчишка заботился о питомцах и верил, что генерал Фушигуро совершил настоящий подвиг. — Владыка щедр. Порой даже слишком. — Сугуру кинул сощуренный взгляд через плечо в сторону дворца Сэйрёдэн, владений Сатору. — В библиотеке могут храниться свитки, которых тебе запрещено касаться. — Я вообще-то не глупец, генерал. — А я не говорил, что ты глуп, просто предупреждаю. Ты молодец, что тянешься к знаниям, вдруг станешь придворным мудрецом. Но будь осторожен, некоторые знания могут навредить. — Передайте отцу, что мы ждём его, — отрезал в ответ Мегуми, резко поклонился, давая понять, что не хочет продолжать разговор, а после развернулся и ушел куда-то за угол павильона. — Фушигуро, Кугисаки, наследный принц Сатоши, теперь ещё и Юджи… Собрал же вокруг себя детей. — Гето тихо усмехнулся собственным словам и продолжил путь к дворцу. Слова генерала задели Мегуми за живое. И почему все видят в нем всего лишь ребенка, а не взрослую, полноценную личность, с мнением которой нужно считаться? Фушигуро-младший не хотел, чтобы с ним обращались, как с отпрыском имперского командующего, заглядывали в рот и бездумно потакали каждому капризу, пытались подлизаться и умаслить, лишь бы заиметь дружбу с именитой фамилией. Прислуге было неинтересно выслушивать монологи молодого господина — нескончаемые домашние дела сами себя не выполняли, — а со сверстниками Мегуми было скучно, потому что им всё время хотелось проводить время за играми и стрельбой из лука. Когда отец бывал в усадьбе, он приглашал гостей, военных товарищей и приятелей-дворян, и они до поздней ночи сидели в одном из флигелей, угощая друг друга рисовым вином и обсуждая важные взрослые дела. Генерал Фушигуро рассказывал, что творилось на границах и около крепости, подкрепляя повествование смачными ругательствами, от которых у притаившегося за сёдзи Мегуми краснели уши и щёки, а гости вещали обо всём, что случалось в столице. Так мальчик и узнавал все самые интересные сплетни и тайны: у кого родился ребенок, кому повысили чин, кто заказал у кузнеца новый меч, кто — Будда, какие мерзости! — обзавелся новой наложницей. Мегуми страсть как хотелось сидеть подле отца, подливать в его чашу вино и быть частью этого интересного мира взрослых, но он был ещё слишком юн, чтобы заслужить право присутствовать на встречах официально. Единственными, кто смотрел на Фушигуро не только как на дитя, были генерал Гето и владыка, но самурай, как и отец, постоянно отсутствовал, а у императора Годжо не было свободного времени, чтобы уделить внимание юному гостю резиденции за исключением редких чаепитий. Мегуми был представлен чете Годжо во время церемонии назначения Тоджи командующим, и Сатору давно был знаком с отпрыском генерала. Для самого себя подросток решил, что не пойдет по стопам отца и не будет рваться на военную службу. Ему хотелось быть министром Судебного ведомства или служителем Палаты посольств и монастырей, что подчинялась Ведомству упорядочения и становления, но никак не брать в руки меч или патрулировать резиденцию владыки Годжо. Оттого и ждал Мегуми возвращения отца, чтобы сообщить ему о своем решении и начать подготовку к государственному экзамену. Одобрит ли Фушигуро выбор сына или будет недоволен? Не воспользуется ли связями с советником Зенин, чтобы продвинуть Мегуми по военной службе и пропихнуть в какую-нибудь дворцовую или привратную охрану? Развить мысль дальше не позволила шустрая фигура Кугисаки, шмыгнувшая с корзиной в руках в павильон, где располагались кладовые императорской резиденции. Остановившись посреди открытой галереи между двумя небольшими дворцами, Фушигуро нахмурился, переключив своё внимание на служанку Годжо. И что ей там понадобилось? Решила взяться за готовку? Помогает кухаркам? После позорного инцидента в саду Гиёдэн каждый шаг Нобары казался Мегуми подозрительным, и он втайне жаждал поймать нахалку с поличным и уже собрался было войти в павильон, но девушка успела выскочить наружу, укладывая на дно корзины свертки. Почувствовав на себе чужой взгляд, Кугисаки повернулась к Мегуми, осклабилась, махнула ему рукой, игнорируя все правила приличия, и умчалась, оставив юношу медленно закипать и мысленно возмущаться.

*

Нобаре казалось, что её сердце сейчас выломает грудную клетку и сбежит, так сильно оно билось. Корзина грозила выскользнуть их похолодевших потных пальцев, и служанке приходилось прижимать ношу к себе. Чем ближе становились черные ворота городской тюрьмы, тем медленней и неуверенней шла Кугисаки, думая, что, возможно, её затея плоха, с какой стороны ни погляди, и лучше вернуться в резиденцию владыки Годжо. За кусок теплой лепешки из рисовой муки Нобара выведала у одного из стражников, куда они увели пленного кочевника и каким маршрутом будет быстрее добираться до тюрьмы. На вопросительный взгляд мужчины юная прислужница понизила голос до полушепота и сказала, что владыка поручил ей важное дело — приглядывать за мальчишкой и сообщать императору обо всём, что удалось выведать у неприятеля. Охранник не стал проверять достоверность сказанного, решив поверить Кугисаки на слово — не будет же девчонка клеветать на своего господина? — и любезно объяснил, как пройти по городским улицам, чтобы меньше светиться на людях. Выведать маршрут было вовсе не сложно, гораздо труднее оказалось обзавестись доказательством, которое подтвердило бы легенду Нобары перед тюремными стражниками. Служанка в очередной раз пожалела, что не умела писать, ведь тогда она составила бы разрешительную записку, заверенную печатью правителя, благо доступ в рабочий кабинет Годжо у неё был! Прикусывая себе кончики пальцев, Кугисаки долго ходила туда-сюда под раскидистой глицинией у дворца Летящих ароматов, пока, наконец, не решилась пойти на крайние меры, надеясь, что владыка всё-таки правильно истолкует благородные порывы своей неугомонной служанки и не будет её жестоко наказывать. Дождавшись, когда в покоях Годжо не будет ни придворных дам, ни кого-то из дзо, Нобара шмыгнула внутрь и, не дыша, вытащила из украшенной деревянной шкатулки одно из шести колец с голубым камнем, разрисованным под глаз. Император надевал их только на важные церемонии, всё остальное время перстни хранились в спальне, на столике с бронзовым зеркалом. Сунув драгоценность за пояс, Кугисаки как можно скорее покинула покои Годжо, чувствуя себя настоящей злодейкой, грязной воровкой и мысленно успокоила себя тем, что сделала это ради благополучия своего господина. Если ей удастся выпытать у Юджи хотя бы крупицу полезных сведений о Сукуне, возможно, это поможет империи, наконец, одержать победу в войне? Сдвинув к переносице брови, чтобы выглядеть серьезнее, Нобара подошла к тюремным воротам и, уставившись на стражника, велела пропустить её внутрь. Когда мужчина, хмыкнув, буркнул девочке убираться восвояси, та встала ближе и отогнула край оби, показав собеседнику императорское кольцо, затем представилась личной служанкой Годжо, которую тот втайне направил проведать пленного кочевника. Охранники, недоверчиво переглянувшись, потребовали дать им осмотреть кольцо, на что Кугисаки возмутилась, мол, владыка лично передал ей перстень, а значит, только она может держать его в руках. Видя сомнение в глазах мужчин, Нобара тяжело вздохнула, пригрозила непременно рассказать правителю, что его приказ посмели нарушить, развернулась и уже собралась было уйти, как её окликнули и сказали как можно быстрее проходить внутрь. Сдерживая победоносную улыбку, служанка вскинула голову и гордо прошла на территорию тюрьмы. Скромная одежда и каса надежно скрывали лицо и фигуру девушки от чужих взглядов, и всё же Кугисаки чувствовала себя неуютно, проходя по коридору вслед за стражником. Нобаре казалось, что вот-вот её схватят за шиворот и толкнут в одну из клеток, а сопровождающий гадко рассмеётся, скажет, что раскусил обман и девочка — обыкновенная воришка, а за кражу императорского сокровища её обязательно казнят. Но мужчина молча довел спутницу до нужной темницы и встал неподалеку, краем глаза следя за гостьей. Приблизившись к клетке, Кугисаки опустилась на колени, выудила из корзины сверток и просунула меж прутьев. Рыжий мальчишка, свернувшийся клубком в дальнем углу, зашевелился, с непониманием и подозрением уставился на незнакомку. — Ты Юджи? — Я тебя не знаю, — ответил пленник, не сдвинувшись с места. — Можешь меня не бояться, я Кугисаки Нобара, служанка владыки Годжо. Меня отправили принести тебе немного еды. — Без зазрений совести соврала девушка. — Это всего лишь рисовый пирожок, он не отравленный. — Мне не разрешали… — Ты слышал, что я сказала? Я — служанка владыки! Император лично велел мне приглядеть за тобой. Юджи продолжал колебаться, переводя взгляд с собеседницы на угощение, и только когда девушка скривилась и в очередной раз открыла рот, чтобы, очевидно, рявкнуть, всё-таки подполз ближе, шустро притянул к себе сверток. Развернув его, юноша отщипнул маленький кусочек пирожка, медленно (Нобара не удержалась и фыркнула) и тщательно прожевал. Уже через мгновение Юджи, просветлев лицом, стал запихивать куски пропеченного теста себе в рот, надув щёки, а Кугисаки довольно сощурилась. Вот ведь дикарь, его что, последний раз кормили в прошлой жизни? Пока пленник жевал, шумно глотая, служанка внимательно его осмотрела, отмечая грязную одежду, стоптанные и рваные сандалии, но чистые руки и лицо. Что ж, пусть условия содержания в тюрьме были ужасны, но заключенным разрешалось хотя бы умыться. Нобара никогда в жизни не видела кочевников и строила свои представления о них исключительно по внешним данным Юджи. Мальчишка высокий, худой, но не тощий, вероятно силен и умеет стрелять из лука и ездить верхом, точно знает, как правильно охотиться и заниматься рыболовством. А тонкие, едва заметные шрамы под глазами — интересно, как они появились? — и на руках явно свидетельствовали о том, что Юджи бывал в боях. Пленник не выглядел как кто-то, кого следовало бы опасаться, но вдруг это умелая маскировка? Если он не обманул, что приходится родственником самому королю северных кочевников, то Нобаре лучше быть настороже. — Эй! — воскликнула служанка, когда юноша вдруг закашлялся. — Хочешь подавиться и сдохнуть? — А ты… не очень-то дружелюбная, — просипел Юджи, откашлявшись и потерев пальцами заслезившийся глаз. — Такую никто не возьмет в жены. — Чего сказал? Да и не нужно! Замужество — это отвратительно! — А как же семья? Разве ты не хочешь иметь семью? Как же ты родишь детей? — Юноша непонимающе захлопал глазами, устраивая руки с зажатым в ладонях пирожком на своих коленях. — Немедленно закрой свой рот, иначе… иначе я тебя ударю! — Нобара, покраснев то ли от злости, то ли от смущения, пригрозила собеседнику кулаком. — Ты бы понравилась дедушке, ему нравятся смелые женщины. Моя бабушка умела сражаться мечом, а матушка могла повалить отца в рукопашной схватке. Забыл! Я… Итадори Юджи. — Юный кочевник на мгновение замолчал, очевидно, вспомнив наставления императора представляться выдуманным именем, затем поклонился Кугисаки, не поднимаясь с пола. — Дурак! Хоть бы следил, о чём с девушкой говоришь, — буркнула в ответ служанка. То ли Юджи действительно был таким открытым, как оставленный кем-то на столе распахнутый свиток, то ли умело притворялся дружелюбным, чтобы усыпить бдительность своего собеседника. Нобара не была сильна в интригах и хитрых двусмысленных беседах, а потому не знала, как продолжить разговор. Не спугнет ли она Итадори, если сразу начнет выпытывать нужную информацию о Сукуне? Кугисаки хотелось как можно скорее покончить с этой опасной игрой и вернуть на место кольцо, пока, например, владыка не полез вдруг в шкатулку и не обнаружил пропажу. Одно дело задирать придворную даму, за такое Годжо поощрил бы свою прислужницу, совсем другое — тайно похитить императорскую реликвию! На долю секунды Нобаре показалось, что она почувствовала на своей шее холодное острие меча, которое отсечет ей по приказу правителя голову. — А владыка на самом деле попросил тебя за мной приглядеть? — Юджи отложил сверток на пол и обнял себя за колени. — Хочешь сказать, я обманщица? — Нет! Просто… Я ведь враг, с чего ему быть со мной великодушным? — Император переменчив. К тому же, я буду навещать тебя тайно, владыка Годжо не хочет, чтобы кто-нибудь об этом знал. Ты слишком ценный пленник, нельзя, чтобы с тобой здесь что-то случилось. — Как на духу выпалила служанка, понизив голос и с деловым видом начав копаться в своей корзине. — А так как я простая прислужница, ни у кого не возникнет подозрений. Если что, скажу, что ты мой дальний родственник-вор. — Ну, спасибо… — У тебя есть идея получше? Вот и молчи. Я возвращаюсь во дворец, приду снова через пару дней, если буду свободна. Держи, не съешь всё сразу. — Девушка просунула меж прутьев ещё один сверток, и Юджи протянул руку, чтобы забрать угощение. — Напомни, как тебя зовут? — Кугисаки Нобара. Хорошенько запомни моё имя, ведь я — твоя спасительница, — усмехнулась хвастливо служанка. — Спасибо, Кугисаки. — То-то же. Нобара поднялась с колен, отряхнула с одежды пыль и быстро отошла от клетки. Охранник, всё это время карауливший в стороне, отлепился от стены и повел тюремную посетительницу за собой к выходу, и Кугисаки не увидела, как Итадори, прижав к груди сверток с пирожком, шмыгнул носом. Пусть мальчишка и понимал, что его, в первую очередь, воспринимали как противника, живой военный трофей и заложника, но ему не желали смерти. По крайней мере, сейчас.

*

Сатору, удобно устроив голову на коленях генерала, с улыбкой наблюдал, как тот разглядывал пальцы возлюбленного, точно увидел чудо, прихватывал губами алебастровую кожу запястья и костяшек. Велев Нобаре принести чай и не пускать никого в свой рабочий кабинет, император повалил Гето на дзабутоны, ловко стягивая с пучка черных волос ленту, отчего те рассыпались по плечам воина. Годжо любил пропускать меж пальцев тяжелые густые пряди, тщательно расчесанные и умащенные чем-то душистым. Альбинос готов был поклясться, что ни у одной столичной красавицы, ни у одной из наложниц императорского гарема нет таких красивых и ухоженных волос, как у Сугуру. Если бы была возможность, Сатору одарил бы своего генерала самыми изящными шпильками, какие только могли сделать столичные мастера! Непременно золотые, с каменьями-цветами, с резными драконами и карпами. Гето завидовал бы весь двор… — На что ты уставился? — Твои руки. Ты мужчина, держишь меч, но они нежные, как у бодхисаттвы. — С чего ты взял, что у бодхисаттвы именно такие руки? Может, они, наоборот, грубые и в мозолях? — Потому что я так сказал, — отрезал генерал, вновь касаясь губами чужих пальцев. — Мне приятно, что ты возводишь меня в культ, Сугуру. Останься со мной ещё на пару дней. — Ты и сам знаешь, что не могу. Я дал слово генералу Фушигуро, что вернусь и сменю его. Он давно не был дома. — Гето покачал головой. — Я встретил сегодня Мегуми, мальчишка скучает по отцу, это видно по его глазам. Сатору, пусть ты доверяешь клану Фушигуро, но ты не должен позволять Мегуми шататься по дворцу. — Я всего лишь разрешил ему пользоваться библиотекой. — Император неопределенно повел плечом. — Мальчику скучно, а так он не тратит силы на глупости. К тому же, Мегуми составляет компанию Сатоши, они часто играют в саду и, вроде, неплохо ладят. Брату пойдет на пользу общение с ним. — Могут пойти слухи, что ты благоволишь родственникам советника Зенин… — Сугуру, к чему эти нравоучения? Я не просил поучать меня. За тебя это прекрасно делают вдовствующая императрица и министры. — Сатору, мне неспокойно. — Гето поджал губы, стиснув чужое запястье чуть сильнее. — Вся эта история с Юджи и наместником Андо… — Я уже послал ему приказ явиться ко двору и велел министрам Палаты военных дел заняться расследованием. Андо не вернется домой, пока я не получу все ответы. — Годжо отмахнулся от собеседника, принял сидячее положение и потянулся за чашей на столе. — Ну вот, уже остыл. — Прошу, шли мне письма, рассказывай обо всём, что происходит в резиденции, не упускай ни малейшей детали. — Твоя настойчивость действует мне на нервы, генерал. — Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Я не могу потерять тебя. — Сугуру придвинулся к альбиносу, одними только кончиками пальцев прошелся по плотной блестящей ткани верхних накидок императорского платья. — Ну так останься во дворце. Я пошлю генералу Фушигуро официальное письмо, где укажу, что задерживаю тебя по важному делу. Но ведь ты не согласишься, верно? — Годжо с глухой тоской во взгляде глянул на брюнета через плечо. — Прости, мой владыка… — Забудь, я знал, что так произойдет. Будь там осторожен и возвращайся скорее. Я буду писать, обещаю. Слова Сатору были тяжелыми, как камни, веками лежащие у широкой полосы дороги. От острого лисьего взгляда самурая не ускользнула печаль, на долю секунды вспыхнувшая в глубине небесных глаз императора. Их расставания всегда были тоскливыми, но вот это не просто отзывалось щемящей болью под сердцем, а как будто пыталось вырвать с мясом часть души. Может, действительно стоит прислушаться к своей тревоге и остаться подле Годжо? Гето тряхнул головой, чтобы привести в порядок мысли. Нет, не стоит мозолить глаза альбиносу, а тем более — советникам и вдовствующей императрице. — На церемонии я пересекся глазами с твоей матерью. Кажется, она была чем-то недовольна. Я разгневал её? — спросил Сугуру, просовывая руки под локтями Сатору и обнимая того за талию. — Не думаю, что проблема в тебе. Вдовствующая императрица постоянно не в духе. — Император фыркнул, отставляя чашу с недопитым теплым чаем на столешницу. — Сатору, она ведь не знает о нас? — Если бы знала, давно бы уже закатила скандал, матушка не привыкла молчать о том, чем недовольна. — У тебя не будут из-за этого проблемы? — Гето удивленно выгнул бровь, пораженный равнодушием в голосе возлюбленного. — Я — император. Что мне может сделать обиженная жизнью женщина? Я всегда могу сослать её во Дворец Умиротворения, будет вместе с монахами молить Будду о снисхождении. — Вдовствующая императрица Кийоми твоя мать… — И что? Это дает ей особые привилегии? — тонкий чувственный рот Годжо изогнулся в презрении. — Она была нам с Сатоши матерью до тех пор, пока не отравили покойного владыку. Теперь я не знаю, кто эта злая, бесчувственная женщина. — Она пытается справиться со своей потерей. Прямо как моя матушка. — Покачал головой генерал. — Оправдываешь её? Лучше не лезь туда, куда не просят, Гето. Я сам справлюсь с вдовствующей императрицей. — Я действительно зашел далеко. Не злись, владыка. — Сугуру попытался поцеловать Годжо в шею, но тот раздраженно дернул плечом. — Неужели война сделала тебя невообразимым глупцом? Я просил не называть меня так, когда мы наедине, но ты всё равно продолжаешь! — Сатору, я молю о прощении. — Гето прижался губами к уху мужчины, обдавая его горячим дыханием. — Твой презренный раб раскаивается и готов принять наказание. — И как же мне наказать тебя? — Альбинос, чья улыбка стала теплее и мягче, развернулся вполоборота, чтобы лучше видеть собеседника. — Поцелуй так, чтобы я потерял разум и думал только о твоих губах. Сугуру знал, каким импульсивным и вспыльчивым мог быть его любовник, особенно, если дело касалось чего-то, что было Годжо не по нраву, но ещё лучше он знал иную сторону правителя, которую тот показывал только Гето. Альбинос был падок на комплименты и томные, долгие ласки, любил, когда генерал восхвалял его, попутно снимая многослойные одежды и оставляя на оголяющихся участках кожи теплые поцелуи. Сатору мог злиться, щерясь и фырча, сбрасывая со стола вещи и топая ногами, но мгновенно затихал и таял, стоило только брюнету заключить его в объятия и прошептать на ухо что-нибудь приятное. Конечно, это не всегда срабатывало, порой император начинал беситься ещё сильнее, отталкивая Гето и угрожая зарубить мечом, но способ, безусловно, был проверенный. Годжо, не стирая с лица улыбки, потянулся к мужчине и замер, сократив расстояние между их губ до проклятых миллиметров. Генерал чувствовал исходящее от владыки тепло, его чайное дыхание и легкий, цветочный запах гладкой нефритовой кожи. Даже в самых безумных своих фантазиях юный сёсё не предполагал, что однажды эта священная красота будет принадлежать ему. Их первый поцелуй был спонтанным и до ужаса нелепым. Наследный принц первым полез к Сугуру, крепко схватив его за лицо и прижавшись губами к чужому рту, а опешивший гвардеец толкнул альбиноса в грудь, сбрасывая того с невысокой крыши павильона дворцовых конюшен, куда юноши забрались в сумерках, чтобы полюбоваться ночным небом. На радость Гето, внизу росли густые кустарники и упавший в них Годжо отделался лишь ссадинами, ушибами и испугом. Сатору затаил обиду на приятеля и хотел приказать дворцовой страже арестовать генеральского сына, но вовремя сообразил, что если начнется расследование, то под раздачу попадет и он сам, а потому просто ударил Сугуру, когда тот пришел к нему вновь. Обменявшись достаточно болезненными ударами, принц и сёсё выяснили, что их симпатия взаимна, просто Гето боялся признаться в этом Годжо и навлечь на себя императорский гнев. Так, раз за разом прячась от чужих глаз в темноте павильонов и смотровых башен снаружи владений владыки, Сатору и Сугуру аккуратно, едва дыша и краснея, познавали друг друга, пока в одно из ночных свиданий наследный принц не распахнул полы одежд, отдавая Гето всего себя. Их дразнящее противостояние завершилось победой генерала: альбинос сдался первым, прикрыв дрожащие густые ресницы и поцеловав мужчину. Нежно, но чувственно погладив пальцами чужой затылок, Годжо высунул язык, прошелся кончиком меж приоткрытых губ Сугуру, затем подался навстречу, углубляя поцелуй. Гето понятия не имел, как у императора это получалось, но от его поцелуев самурая вело, как пьяницу, вылакавшего большой кувшин крепкого рисового вина. Что за дурманящая магия хранилась на губах Сатору? Чем дольше они целовались, тем возбужденней и напористей становился брюнет, принявшись копаться в завязках поясов правителя в попытке пролезть тому под одежду, коснуться желанного трепещущего тела. Годжо с влажным выдохом разорвал поцелуй и несильно шлепнул возлюбленного по рукам. — Не торопись, Сугуру, у нас ещё достаточно времени. — Не хочу ждать, я возьму тебя прямо сейчас. — А если кто-то зайдет внутрь? Будет скандал. — Мужчина игриво потянул Гето за прядь волос. — Кугисаки прогонит любого, кто приблизится к двери, ты же сам велел ей сторожить. — Но она не пёс, чтобы сидеть у порога и гавкать на любого, кто проходит мимо. — Не дразни меня, Сатору… — Генерал окинул Годжо потемневшим взглядом, а сам продолжил задирать на императоре полы накидок. — А иначе что? — Иначе я возьму тебя как последнюю яхоти. — Ты смеешь сравнивать меня с падшей женщиной? Я прикажу отрубить тебе голову и уничтожить поместье! — Годжо нахмурился, но Сугуру сразу понял, что собеседник блефует, а потому не поддался на провокацию. — Я предупреждал, чтобы ты не дразнил меня. Будь тише, владыка, иначе весь дворец сбежится посмотреть. Альбинос хотел было сказать что-то ещё, но Гето запечатал его губы поцелуем, раздвинув, наконец, ткани одеяний и схватив Годжо за бедро.

*

Сугуру, как и обещал, уехал из столицы на рассвете, взяв с императора слово держать его в курсе событий и тщательно провести расследование по делу наместника Андо. Сатору раздраженно закатил глаза, но ответил согласием, приказав вернуться живым и с хорошими новостями касательно «проклятий» Рёмена. Годжо не смог проводить генерала из-за назначенного на утро приема министров, и Гето ускакал в сторону Итадаки в гордом одиночестве, бросив последний взгляд с холма на городские ворота. Жизнь в резиденции потекла своим чередом. Сатору продолжал бодаться с советниками, пытаясь продавить систему действующих законов и внести в них поправки, на что старичье реагировало бурными возмущениями и уверениями, что задумка владыки непременно потерпит крах. А ещё ждал хоть каких-то утешительных вестей от Палаты военных дел. Альбинос не стал скрывать сведения о возможной государственной измене, выложив их на стол перед советниками, но скрыл источник, решив, что чиновники пока не готовы знать о Юджи. Разумеется, дело получило мощный резонанс, всколыхнув аристократическую прослойку общества, и все с рвением голодных тимиморё ждали, когда Андо прибудет в столицу и предстанет перед владыкой. Едва уловимое беспокойство, исходящее от Годжо, передалось и Кугисаки, и она тоже ожидала приезда наместника, теряясь в тревожных размышлениях. Служанка продолжала тайком навещать Итадори, пронося ему еду и что-нибудь из чистой одежды, но так и не решилась спросить о самом главном — с какой целью он на самом деле явился в столицу. Пленник с каждым визитом новой знакомой становился всё бодрее, однажды даже улыбнулся на какое-то сварливое замечание Нобары, продолжал рассказывать глупости про семью, старательно избегая любых упоминаний своего душегуба-дяди, как будто не сидел по ту сторону решетки, а пришел в гости к подруге детства на чайную церемонию. Когда у Кугисаки лопнуло терпение и она заикнулась о письме наместника, Юджи сник, зажав ладони между коленей, и забормотал, что это дедушка обнаружил переписку, а не он сам, но уверен, что письмо — не провокационная подделка, а самое настоящее доказательство грядущего переворота, иначе старик Васукэ не решился бы отправить внука в опасное путешествие в столицу. Нобара, выслушав юношу, тяжело выдохнула и сказала, что со дня на день должен приехать обвиняемый наместник и только после аудиенции и расследования станет известна судьба Итадори. Рыжий сгорбился, вжав голову в плечи, и промолчал, а служанка почувствовала нарастающую внутри нее злость. Она обязана докопаться до истины!

*

Когда Сатору доложили о прибытии посла наместника, он нахмурился и велел пригласить гостя в Дзекёдэн, а не вести к его личному дворцу. Войдя в пиршественный зал, Годжо увидел сидящего на дзабутоне молодого человека. Он был облачен в темно-красные одежды необычного покроя, не такие свободные и громоздкие. Подтянутый, с собранными в высокий хвост длинными волосами и россыпью колец на пальцах незнакомец больше напоминал купца или путешественника из далёкого царства Тан, чем жителя империи. Юноша почтительно преклонил колени перед владыкой, приветствуя его, и не поднимался до тех пор, когда альбинос не велел ему представиться. — Меня зовут Андо Ямасири, мой владыка, я первенец и доверенное лицо наместника Андо. К сожалению, отцу нездоровится, он не смог явиться по вашему приказу и отправил меня. — Ты ведь знаешь, по какому делу его призвали? — Отец не сообщил мне, владыка, прошу, просветите меня. Сатору махнул рукой, и дзо, стоявший от него по правую сторону, выступил вперёд, протягивая гостю письмо, которое принес Юджи. Андо-младший с тлеющим во взгляде непониманием развернул свиток, пробежался глазами по тексту, и чем дальше он углублялся в суть написанного, тем отчетливей проявлялся ужас на его светлом лице. Резко подняв голову, Ямасири несколько раз открыл и закрыл рот, не издав ни единого звука. Годжо внимательно следил за сыном наместника, отмечая каждую его реакцию, и результаты заставляли мужчину терзаться мрачными сомнениями. — Владыка… Как же так? — Это печать твоего отца? — Альбинос сощурился. — Д-да, но он не писал этих строк! Я хорошо знаю почерк отца, его оклеветали! — И чем ты можешь это доказать? — Зачем моей семье идти против вас, если всё, что мы имеем, все наши богатства, ранг и должность наместника отец получил от покойного императора? Андо благодарят ваш род и желают вам долгих лет процветания, мы — ваши верные соратники. — Горячо заговорил юноша, с каждым шагом становясь всё ближе к Годжо. — Мы исправно собираем с горожан налоги и направляем их в казну, наши поставки зерна регулярны, если требуется, отец посылает часть своей стражи на войну с «проклятиями», разве это не доказывает преданность Андо империи? — Но на письме печать наместника, я не могу закрыть на это глаза. — Владыка! Моего отца оклеветали! Вы не можете просто так в это поверить! — Ямасири сгоряча подскочил к альбиносу, протягивая к нему руки, но не успел и кончиком пальца коснуться чужих одежд, как юношу схватили стражники. — В темницу, — фыркнул Сатору, отстраняясь от собеседника подальше. — Мой владыка, прошу вас, смилуйтесь! Умоляю, простите меня! Я не желаю вам зла, владыка, это вышло случайно! Милостивый Будда, я не хотел! Дождавшись, когда отчаянно кричащего Андо выведут из дворца, чтобы переправить в городскую тюрьму, император тяжело опустился на подушки и в раздражении потер пальцами переносицу. Слишком искренним было удивление Ямасири, когда тому показали роковое письмо… Неужели наместника действительно оклеветали? Значит ли это, что Юджи лгал, глядя прямо в глаза Годжо? Сатору не знал, кому из них двоих верить.