Время и любовь

Последний ученик вышел из кабинета. За дверью послышались звонкие голоса и смех. «Дети остаются детьми, даже если они вампиры,» – подумала Леди Склепина, поправляя подол платья. Пока ее руки перебирали струящуюся ткань, гам снаружи кабинета стихал, оставляя комнату в умиротворяющей тишине. Но скрип половиц нарушил ее, а дребезжание оконного стекла в старой раме с облупившейся краской последним аккордом разрушил. В кабинет ворвался прохладный ветер, принося с собой нежное шуршание листвы. Девушка, прикрыв глаза, глубоко вдохнула первые пьянящие глотки свежести и абсолютной свободы. Мгновение боли: руки превращаются в крылья, бархатная кожа покрывается шерстью, а кости черепа сужаются до звериной мордочки. Теперь Леди Склепина и есть воплощение ночи и свободы! Пожалуй, облик летучей мыши, который позволял ей стремительно и вольно парить над замком, лесом, городом, кажется, всем миром, был самой любимой частью ее вампирского существования. Вечная молодость, ослепительная подлунная красота, конечно, были ценными подарками, но не могли сравнится с той человеческой остротой чувств, которую она потеряла. Только во время полета она могла ощутить то, что чувствовала в прошлом – перехваченное дыхание, бесконечно сильное стремление к движению, радость, когда качели взмывали неожиданно высоко. Теперь она сама взмыла над миром, но радость была мимолетна. Нет той деревни, в которой она росла, нет того поля, на которое она прибегала девчушкой с обедом для братьев. Теперь бетонные вены дорог перерезали землю и изредка большие куски железа проносились по ним. Осталось только кладбище, но и оно уходило в небытие: некому стало сюда приходить. Ладонь девушки легла на штык металлической перекошенной оградки. Однажды она приведет все в порядок, а сейчас… сейчас она села на влажный зеленый ковер трав, притянула колени к груди и положила на них голову. – Здравствуй, папочка! Здравствуй, мамочка! Серые надгробия безмолвно поприветствовали ее. Фотографии на момент их кончины не существовало, поэтому Леди Склепина прикрыла глаза, силясь вспомнить их милые сердцу черты. – Время никому не идет на пользу, – проронила она, грустно улыбнувшись. – И жаль, что оно стирает не то, что хотелось бы забыть. Ее снова против воли унесло в водоворот воспоминаний.   Надо же, заблудится в знакомом лесу! Сколько раз она играла здесь в детстве, сколько раз ходила по грибы и ягоды, и вот именно сегодня заблудилась! Мысленно распекая себя за невнимательность, Агата присела на поваленное дерево, вытянула вперед ноги и начала рисовать ступнями круги то в одну сторону, то в другую. Мышцы гудели от напряжения, ведь она забрела туда, где приходилось тщательно выбирать место для шага, чтобы не упасть или не провалится. «Главное – не паниковать,» – думала девушка. Солнце садилось за горизонт, всполохами розового окрашивая небо. Агата считала себя бойкой, знала кое-какие приемы боя и вообще не собиралась сдаваться какому-то лесу. Вот немного отдохнет и обязательно найдет дорогу обратно! Девушка стала вслушиваться, надеясь, что откуда-то донесется человеческий голос – признак поселения, дороги или, на худой конец, такого же забулдыги как она. Птичья трель, кваканье лягушек и шепот листьев. Треск ветки. И резкий поворот головы в сторону шума: кто там? Агата тревожно всмотрелась в деревья, которые начало заволакивать чернотой наступающей ночи. Очертания крупного зверя не было, можно было надеяться на лучшее. Выдохнув, девушка повернула голову обратно и вздрогнула. В паре метров от нее виднелся отчетливый человеческий силуэт. – Вы кто? Но вместо ответа высокая фигура начала безмолвно двигаться в ее сторону. Агата решила, что вряд ли с добрыми намерениями и лучше будет убраться. Стремительно спрыгнув со своего места, она начала бежать, но бег ее был недолог. Фигура, которая была за спиной, резко выросла из неоткуда прямо перед девушкой. От столкновения она повалилась на землю, в ладони впились мелкая еловая хвоя. Взгляд уперся в бисерную вышивку подола плаща незнакомца. Было страшно, но пересилив, она взглянула вверх. Это был молодой мужчина с длинными каштановыми волосами, которые локонами опускались на плечи. Его лицо было по-аристократически холеным, а тонкие усы указывали на то, что мода не была ему чужда. Внимание Агаты привлекли глаза незнакомца: глубокие и черные, они в один момент заволоклись красной дымкой. Сердце девушки бешено стучало, рукам стало холодно, страх тугим узлом оседал в груди. Ей хотелось что-нибудь спросить, ей хотелось закричать, ей хотелось резко подняться и побежать, но она не могла оторвать взгляд от глаз мужчины. Белок, радужка, зрачок стали кроваво-красными, притягательными. Лес потерял красочность и цвет, и только эти глаза, как маяк в ночную пору, ослепительно пылали. Агате показалось, что даже звуки смолкли и не осталось ничего больше в мире кроме красного, который будто бы заполнял каждую клетку ее тела. – Встань, – тихо прозвучал низкий голос. Агата этого не хотела. Она желала, как кошка, резким прыжком бросится вперед, подняться и не оглядываясь бежать пока не скроется опасность. На животном уровне она чувствовала угрозу и смерть. Но Агата встала. Тело решило все за нее. Когда мужчина подошел ближе и, опустив руку на талию девушки, медленно вдохнул воздух возле ее шеи, Агате захотелось его ударить. Но ни единый мускул не дрогнул, как бы сильно она не старалась. Разум бился в клетке тела, которое перестало ему принадлежать. Ее пальцы услужливо потянулись к поясу на юбке, когда мужчина обжигающе шепнул на ухо «Раздевайся». Девушка задыхалась от гнева, но ее грудная клетка двигалась размеренно и не спешно.  

Она скидывает с себя рубашку, ложится на землю. Агата чувствует, как с земли веет холодом, но он не сравнится с холодом губ, которые касаются ее кожи. Каштановые локоны незнакомца щекотно проезжают по ребрам, когда его язык оставляет влажную дорожку на груди. Против воли Агаты ее руки поднимаются и зарываются в густые волосы незнакомца. В горле оседает обида, страх и злость, а ее ладони начинают любовно проходить по спине мужчины. Коленом он раздвигает ее ноги, сильными ладонями прижимая бедра девушки к земле. На юной коже остаются красные луны – отпечатки острых ногтей. Агата хотела бы закрыть глаза, но и в этом собственное тело отказывает ей: только соленым каплям позволено спуститься по вискам, скользнуть по растрепанным волосам и пропасть в пожухлой траве. Властная рука ложится на девичье горло, смазанный поцелуй проходит по дорожкам слез, когда Агата перестает быть невинной. С каждым толчком девушка умирает внутри, съеживается до невероятно маленькой точки. А тело-предатель прогибается в пояснице, из горла льются томные стоны и жадные вздохи. Она ненавидит всю эту сладкую негу и тяжесть похотливого удовольствия. Но может лишь смотреть в проклятые глаза мужчины и все больше раскрываться ему навстречу... На излете страсти он стремительно дергается вперед и его зубы смыкаются на шее Агаты. Острые будто лезвие клыки прорывают тонкую кожу, погружаясь в пульсирующую кровью артерию. Невидимые цепи, сковывающие тело, рассеиваются, и девушка дергается, толкает упыря в плечи, пытаясь уцепится за промелькнувшую искру надежды. Но ее руки слабеют и гаснущий разум надеется, что за чертой смерти все будет хорошо.

  Но хорошо не было. Она открыла глаза и почувствовала странную пустоту в теле. Не вырвавшийся крик остался в горле и неуютно колол изнутри. Агата приподнялась на локтях, оказалось, что она лежала в неудобно узкой кровати в комнате с высокими потолками и готическими сводами. Заметив ее движения, к ней подошел невысокого роста сгорбленный пожилой мужчина. Его дружелюбная улыбка обнажила увеличенные и заостренные передние зубы: – С пробуждением! С новым рождением! Агата открыла рот, но поняла, что не знает, что, собственно говоря, она хочет узнать. Заметив это, мужчина предостерегающе поднял руку. – Нет, нет, милочка, вам сейчас лучше помолчать! Трансформация занимает много сил, поэтому берегите их как только можете. Процесс займет пару дней и после болтайте сколько вздумаете! Мужчина взял колокольчик с тумбы и, позвонив в него, крикнул в сторону: «Оззи, зеркало!». Обращаясь снова к Агате, он продолжил: – Меня зовут профессор Гематоген, и я преподаю в школе вампиров, в который вы сейчас и находитесь. Вам выпала великая честь – быть обращенной самим графом Фон Ужасающим, продолжающим славную и великую династию, которая, говорят, относится к Прародителям Вампиров! Извините мне мою привычку говорить слишком много – века, проведенные учителем, делают свое дело. В комнату зашел юноша в одежде дворецкого и неловко улыбнулся Агате, показывая маленькие острые клыки. В его руках было небольшое зеркало в позолоченной оправе из темного дерева. – Конечно, для вас это все дико и странно, и вы можете мне не верить, но посмотрите в зеркало и убедитесь сами. Оззи по команде профессора Гематогена направил зеркало в сторону Агаты. По спине девушки пробежал холодок, когда она увидела пустое место. Каменные стены, цветастый ковер на полу, бордовые шторы на окнах, гроб и больше ничего. Ее руки затряслись: она видела книги рядом с собой, колокольчик на тумбе, но не себя. Гематоген, не обращая внимание на замешательство и ужас Агаты, продолжил: – Граф сейчас отсутствует, но я уполномочен вместо него предложить вам место преподавателя по практическому вампиризму. Конечно, вы новообращенная, но Граф сказал, что у вас превосходный потенциал. Последние слова эхом отразились в голове девушки: «Превосходный потенциал…превосходный потенциал. Превосходный. Потенциал». Внезапный надрывный смех зазвучал под высокими сводами. Прикрыв рот, Агата засмеялась как безумная, покачиваясь из стороны в сторону. «Конечно, я знаю практический вампиризм,» – подумала она. – «Сложно не изучить его на собственной шкуре». – О, да, я, действительно, буду хороша в этом, – злобно отчеканила Агата. – Так же нам необходимо придумать вам новое имя, – профессор решил проигнорировать выпад новообращенной, так как догадывался, что она имеет на него право. – Поскольку Вы обращены самим Графом, то не можете быть просто служкой как наш Оззи. Все человеческое – прочь! Немного подумав, Гематоген продолжил: – Знаете, ваша кожа так бела и прозрачна, как мрамор прекраснейшего склепа, а стан так волнующе изящен, простите мне мою нескромность, как капитель коринфской колоны, поэтому, осмелюсь предложить…   – Леди Склепина, что-то вы зачастили покидать замок в последнее время. Вы с завидным упорством последние пятьдесятдесят лет вновь и вновь возвращаетесь сюда. Неужели время не скрадывает боль потери? Голос Графа вывел девушку из омута прошлого. Она отметила про себя, что, пожалуй, время действительно многое может смягчить: теперь она не боится его присутствия, спокойно слушает его вкрадчивые речи и даже осмеливается скалить клыки от недовольства. Ему же она язвительно бросила: – Кто не был человеком, никогда не поймет каково это терять по-настоящему и навсегда. Вампиры не замечают, как скоротечно время. «Я нарушила его ход,» – печально отметила Склепина, вставая с земли. Она терпеть не могла смотреть на расшитый бисером подол плаща Фон Ужасающего – что-то не поменялось. – Знаешь, я многое терял за долгую жизнь. И есть то, что не вернешь. И есть то, о чем я скорблю каждый день. Переход на «ты» заставил Склепину внутренне напрячься. Она не подпускала никакого в свое личное пространство, ей хватало деловито-скупого общения с новыми сородичами. Как те, кто рожден мертвецом, могут понять того, чье сердце билось и радостно трепетало под теплыми лучами весеннего солнца? Они не видели, как сгорали родные от горя, когда их дитя не вернулось из леса. Не видели, как дети детей братьев погибали от голода, войны и времени. Не видели, как постепенно исчезал род. Надежда найди родную душу в Оззи отпала, когда девушка поняла, что тот был счастлив существовать бессмертным мальчиком на побегушках. Склепина закрывала за собой скрипучую оградку, когда Граф заговорил снова: – Например, однажды я потерял покой, когда встретил на узкой улочке молодую женщину. Я шел за ней, точно зная, что вкушу ее невинной крови, но, когда она обернулась и своим звонким голосом спросила: «Что вам надо?», растерялся. Промямлил что-то и прошел мимо. Знаешь ли, что меня поразило? Слова прилетели в напряженную спину Леди. Она хотела обернуться мышью и улететь, но не смогла себя заставить: память услужливо подкинула схожее воспоминание. Неужели? – Что же? – Глаза, в которых искрилась сама жизнь. Это было подобно тому, как смотреть на солнце: притягательно, но убийственно, – Граф положил руку на плечо девушки. От прикосновения та резко развернулась, ее глаза ядовито сощурись, на их дне плескалось ледяное море. Между лицами было катастрофически мало расстояния. – Пожалуй, в том момент что-то во мне поменялось. Я стал следить за ней по ночам, иногда оставлять белые лилии у ее ног. Больше я никак не мог обнаружить себя, потому что понимал, что для нее буду монстром и зверем. Не выдержав взгляда, мужчина отвернулся. Его руки легли на ржавый металл решетки, печальный взгляд устремился на щербатый серп луны: – Потом в город пришла болезнь. В ее дом тоже. Склепина вспомнила, как самый младший брат обессиленно лежал на постели. Его тело горело, а лимфоузлы увеличились, не суля ничего хорошего. – Мне стало страшно. Я впервые осознал, насколько хрупки люди. Мне всего лишь хотелось избавить ее от ужаса, подарить бессмертие, потому что, да, я был эгоистом, но мне не хотелось ее потерять! Склепина напряглась: каждый мускул в ее теле был натянут как струна. Ведь сейчас он подберется к той самой части. – Клянусь, я не хотел, чтобы все получилось так, – последнее слово было произнесено по-особенному скорбно, но отчего-то вампирша испытала отвращение к нему. – Твой запах просто свел меня с ума! Мужчина резко развернулся и в упор посмотрел на девушку, будто бы надеясь найти в ней сочувствие или понимание. Но выражение ее лица оставалось холодно-нечитаемым, пока внутри зарождалось цунами. – Я подчинился своей дьявольской природе, стал рабом звериного, – голос Графа затих, чтобы обрести полноту силы вновь. – Только сейчас я смог признаться себе, что убил тебя, Агата. При упоминании своего человеческого имени, Склепину начала бить мелкая дрожь. Будто бы она не знала и не вспоминала это каждый раз, когда видела его. «Ты, ты, ты…» – тихо пробормотала девушка, ярость и обида еще не выразили в слова в ней все то невысказанное, что скопилось за десятилетия. Мужчина не дал ей продолжить, его речь из размеренной и подготовленной стала торопливой и живой: – В твоих глазах больше нет того затаенного света, в них поселилась печаль, скорбь и боль. И дело не только в укусе, конечно. В последнее время я стал все больше замечать, как ты закрываешься и, – в несвойственном ему импульсивном порыве Граф припал на колени и взял холодную руку Склепины в свою, – прости меня, прощу! Я люблю тебя, Агата. Глаза девушки заполнили жгучие злые слезы. Она моргнула – они сорвались, оставив соленые дорожки. Внутренняя боль прорвалась наружу громким воем. Девушка вырвала свою руку из его ладоней, сжала кулаки, с такой силой, что оставила на нежной коже красные отметки. Теперь Агата была не под гипнозом, и ее тело имело возможность сжаться в маленькую точку страданий: ноги подкосились, и она упала на колени, жадно скомкав сырую землю под пальцами. «Я люблю тебя, Агата,» – бесконечным эхом отражались слова в ее разуме.

Лучше бы он никогда этого не говорил, так она думала.

–Не-на-ви-жу те-бя, – произнесла она, пытаясь перебить поток слез и сбившегося дыхания. – Ненавижу тебя и люблю! – на последнем слове ее голос сорвался на крик.

Я ненавижу себя за любовь к тебе, так она думала, задыхаясь в истерике.

Граф осторожно коснулся ее ладоней, нарочито осторожно начал гладить. Погруженная в себя, девушка не заметила этого.

Склепина часто вспоминала то, что произошло в лесу. Это были последние моменты, когда она была человеком. Была Агатой. Когда крышка гроба закрывалась, сберегая ее от света солнца, вампирша вызывала в памяти то, как она чувствовала траву, прохладу воздуха. Постепенно смесь физического блаженства и внутренних страданий, становились чем-то единым и привычным, как стрекот кузнечиков и кваканье лягушек. Это стало для нее – пиком и вершиной прошлой жизни. Знаковым событием. Склепина хотела бы его повторить, ей казалось, что это вернет что-то важное. Граф фон Ужасающий перестал быть только агрессором, теперь он был мистическим проводником к прошлому.

Вампир мягко разжал ее ослабевшие кулаки, потерявшие прежнюю хватку. Где-то внутри, Склепина решала что-то важное, поэтому не сопротивлялась.

Она хотела бы снова почувствовать себя Агатой, но ненавидит себя за этой. Ее взяли против воли: она предаст память о себе, если позволит и захочет, чтобы это произошло снова. Как она может спокойно смотреть на Алриха, как может попустительствовать теплому меду, обволакивающему сердце, когда они пересекаются в коридорах? Но если это любовь? «Но если это любовь, то ей можно простить многое, не так ли?» – искусительно вопрошает внутренний голос внутри.

Чужие губы трепетно осыпают поцелуями подрагивающие ладони.

Красавица и чудовище. Аид и Персефона. Вот что можно вспомнить, чтобы прикрыть неприглядную реальность вуалью сказочной любви, и развязать себе руки.

– Давай попробуем все с начала?  

Она хочет и позволит этому повторится снова.

Склепина выныривает из пучины противоречий и вместо ответа стремительно и жадно утыкается в губы мужчины.   Она целует так, будто бы не замечает, что ей отвечают не сразу. Графу нужно несколько секунд, чтобы понять, что происходит, и принять произошедшую смену настроения. Он позволяет вампирше укусить себя за губу, так она стремилась излить остатки злобы. Ее зубы остры, и поцелуй приобретает солоноватый привкус крови. Граф ухмыляется, его рот растягивается в улыбке: он не позволит ей доминировать. Его рука обхватывает тонкие запястья, поднимает над ее головой. Легкий толчок, и теперь Склепина распласталась перед ним на земле, не имея возможности что-то сделать. Свободной рукой мужчина властно берет ее за изящный изгиб челюсти и снова целует. Несмотря на то, что девушка, находится в зависимости от мужчины, она чувствует нежность и ласку, заключенную в его касаниях. Это порождает доверие и теперь ей самой хочется запустить свои пальцы в его локоны, невесомо пройтись ладонью по щеке, спуститься ниже и оставить руку на поджаром торсе. Ничего, что сердце не бьется – она хочет почувствовать пульсацию его души. Граф позволяет ей это, но не снимает плаща, и под пальцами девушки – шершавая ткань. Он расстегивает глухой ворот платья Склепины и с жадностью припадает к шее: гибким языком проходится по контору двух шрамов – его личной метке. Волна трепетных мурашек пробегает по телу девушки. От укуса до груди вампир оставляет влажную дорожку поцелуев. Первый томных вздох срывается с губ Склепины, когда по темному бугорку соска проходится мягкий язык – невольно прогибается в пояснице, когда твердые зубы прикусывают его. В девушке рождается непреодолимое желание движения, она трется бедрами о пах мужчины. Все ощущения тела будто бы концентрируются внизу живота, требуя немедленной наполненности. Вампирша неосознанно начинает поскуливать, более активно двигаясь. Подобное зрелище пьянит разум и разжигает естественные инстинкты, и Граф не в силах больше сдерживать себя. Он откидывает подол белого платья, коленом раздвигает обнажившиеся стройные ноги и жестким рывком входит. Резкое проникновение сопрягается с мимолётной колкой болью. В тот раз Агата не была к этому готова и внутри распадалась на части. Но теперь ее имя Склепина, и она принимает это как дар. Начальный недостаток естественной смазки с лихвой компенсируют ее соки, когда в голове складывается новый образ: она отдает себя сильному по любви. Крепкие руки на горле – любовь. Изматывающий ритм – любовь. Привкус крови в поцелуе – любовь. Глухое рычание и звонкий крик – вот финал этой любви.   Они лежали на зеленом покрывале степных трав, глухая ночная тишина окутывала их уставшие тела. Первой встала девушка. Она оценивающе посмотрела на свое испачканное белое платье, попыталась красиво уложить помявшиеся складки. Мужчина внимательно следил за ее действиями. – Не называй меня Агатой. Мое имя – Склепина, — строго произнесла она. — Есть то, что время не способно стереть. Я не смогу тебя простить. Сердце Графа пропустило удар при этих словах. – Но, Алрих, – вампирша протянула ему руку, чтобы помочь встать. – Я попробую любить тебя и дам тебе любить меня. «Может быть, в этом я найду новую радость своей нечеловеческой жизни,» – подумала Склепина. Когда Фон Ужасающий поднимался, то заметил, что глаза девушки снова засияли, но в этот раз, холодным светом.