синяки и царапины

винтер шипит как кошка, когда карина касается ее щеки платком пропитанным антисептиком. – не дергайся, – говорит карина, придерживая свободной рукой голову винтер, чтобы та не вертелась, – знаю, неприятно, но надо думать головой. зря карина это сказала. винтер тут же хмурится сильнее и дует губы. – хорошо, в следующий раз обязательно позволю каким-то сукам называть нас ошибкой природы, – бубнит винтер, – а может, они правы? карина хватает лицо винтер одной рукой, сжимая ее щеки. – все сказала? больше слушай кого попало. винтер тут же заливается краской и не сводит своих глаз с темных карининых. у винтер губы разбиты в кровь и костяшки в шрамах. кожа карины же белоснежная без единой царапины. совершенство. и что это совершенство нашло в столь избитой и изуродованной душе как винтер? никто не знает. – руки покажи. винтер протягивает руки ладонями вверх. – переверни. винтер не повинуется. хочет уже их убрать за спину, но карина быстрее. перехватывает и сама переворачивает ладонями вниз. тяжело вздыхает, увидев новые синяки и кровоподтеки. смотрит на винтер пронзительным взглядом, поджав губы. – я же говорила... – ты сказала людей не бить. про стены речи не было. – минджон. услышав собственное имя, винтер вырывает свои избитые руки из нежных карининых. – отстань. будешь еще тут нотации мне читать, как же. карина не дает винтер уйти, снова хватая ее за руки, но уже чтобы поднести их к лицу и накрыть каждое синеющее пятнышко поцелуем. винтер замирает и не пытается больше сбежать. карина не первый раз так делает, но все еще непривычно. винтер как кошка бродячая, людьми запуганная, никого к себе кроме карины не подпускает. а карина от кошек без ума.