Ночь перед боем

Очнувшись, претор не сразу понял, где он находится. Все произошедшее ночью казалось ему теперь страшным сном. Все еще сильно болела голова, и издав громкий стон, мужчина поднялся на ноги. Он находился все в том же брошенном храме, но старика священнослужителя на этот раз рядом не оказалось. На стене висел его факел, уже догоравший к моменту его пробуждения. Посмотрев за окно, Анфидий Орест понял, что скоро начнет светать. С трудом встав на ноги, он осмотрелся. Огонь в жертвеннике потух, но отметина на руке доказывала, что все вчерашнее не было кошмаром. Но как порезанная кинжалом ладонь могла зажить так быстро? У него совершенно не было времени думать об этом, ведь совсем скоро он, во главе своих легионов, должен выступить по направлению к Риму. Так и оставив факел висеть, патриций поспешно направился обратной дорогой. С каждым шагом головная боль уходила, усталость исчезала, а во всем теле начинала чувствоваться необычная легкость. Претор удивился. Неужели сила, о которой говорил Бог начала себя проявлять. Но сознание римского полководца, пусть он сам этого не замечал, тоже стало медленно, но неумолимо меняться. Страх с каждой секундой уходил, где-то глубоко внутри него просыпались давние животные инстинкты, предчувствие кровавой битвы, даже нетерпение. Он почти бегом прошел через ворота, застав лагерь полностью готовым к походу. На него тут же накинулись с расспросами, где пропадал претор всю ночь, но он оборвал их властной командой: — Занять построение! Мы выдвигаемся к Риму немедленно! — эти слова втретили одобрение где то в глубине Гая. Он ощущал что-то новое и чужое в своем новом разуме, но ему это нравилось. Он чувствовал незримое присутствие Бога Войны, наблюдавшего за ним. Через 5 минут римское войско выступило из лагеря и форсированным маршем направилось по Аппиевой дороге в Рим. Разведчики Крикса, как всегда выезжавшие к вражескому лагерю, чтобы сообщить своему любимому военачальнику к своему удивлению обнаружили войско неприятеля в полной боевой готовности почти что у своих ворот. Анфидий Орест слышал, как во вражеском лагере протрубили сбор, но это его не напрягло, скорее наоборот, в нем все больше играло предвкушение от предстоящей битвы. Вскоре легкая пехота гладиаторов, вооруженная пращами и дротиками обрушилась на левый фланг, осыпая легионеров камнями. Крикс получил от Спартака указание затянуть битву как можно сильнее, не давая претору продвигаться по Аппиевой дороге, пока вождь гладиаторов не подоспеет на помощь со своими двумя легионами. Понукаемой иррациональной злобой и жаждой крови, римский полководец приказал развернуть все три легиона и напасть напасть на гладиаторов, одной атакой положить конец малочисленному войску противника. Сам претор встал в первых рядах, несмотря на протесты своих советников. Кинув последние дротики, гладиаторы отступили, чтобы дать проход основным силам Крикса. Ярость, с которой гладиаторы ринулись на своего врага даже, о началу, посеяла некоторое смятение в рядах римских легионов. Но центр, где бился Анфидий Орест, окруженный своими контуберналами неумолимо сдавал позиции. Мудрого и рассудительного ветерана, римского патриция было не узнать. Его улыбка превратилась в хищный оскал, благодаря обострившимся чувствам, он задолго видел движения противника, легко отводя удары щитом и рубил мечом с немыслимой силой и скоростью. То, что стоя впереди он дрался одновременно с тремя противниками совершенно его не волновало. Он был похож на единый стальной вихрь, сметавший оборонявшихся один за другим. Гладиаторы, обученные и умелые бойцы, составлявшие центр умело уходили от ударов и парировали атаки, но это не были движения человека. Каждый удар его меча поражал противника на смерть, выбивая из рук меч и пробивая броню. Крикс сражался на правом фланге и видел, как центр дрогнул и побежал, подставляя спины яростным ударам, спасаясь от чудовищного бойца. Тем временем один Римский легион слева и грозная конница слева обходили поредевшее, и без того малочисленное войско Крикса. Несмотря на то, что его легион отступал, сохраняя полный порядок, гладиаторам пришлось пожертвовать тысячей галлов, чтобы укрыться в своем лагере. Эта тысяча обреченных проявляла чудеса храбрости на поле битвы. Бойцы не просто умирали, они умирали с радостью, отдавая свои жизни общему делу. Лишь когда последний гладиатор пал, разум римского полководца немного прояснился. Бой длился, без малого, 3 часа, а значит медлить было нельзя. В голове раздался голос Бога: — Иди и разори лагерь гладиаторов, убей больше, еще больше! — подобно громовым раскатам гремел чудовищный голос божества. Глаза полководца вновь налились кровью, когда он увидел, что побежденные галлы взобрались на частокол и вновь начали осыпать проходивших мимо римлян дождем из камней и стрел. В бешенстве схватившись за рукоять меча, претор хотел было броситься в атаку, но один из его советников потряс его за плечо. — Нам нужно идти к Риму, подкрепление гладиаторов может прийти в любую минуту! — чуть ли не прокричал молодой патриций, но осекся, когда претор обратил к нему свое искаженное безумием лицо. Схватив мальчишку за ворот, он был готов задушить его на месте, но широко распахнутые от ужаса глаза привели его в чувство. Его обступили контуберналы, с опаской ожидая, что же будет дальше. Выпустив юношу, Анфидий орест помотал головой и произнес: — Я увлекся, господа. Вы правы, нужно спешить. — А в голове, но уже тише, продолжал подобно молоту по наковальне бить хриплый голос: — Больше! Больше! Больше! — Да заткнись ты наконец! — закричал он в голос и это помогло. Все идущие рядом солдаты недоуменно посмотрели на своего военачальника. — Не важно. — бросил он и направился к своим контуберналам. Когда римляне уже были готовы ликовать, что их план удался, легионы Спартака ударили в правый фланг войска претора. Взбешенный, он приказал двум легионам дать бой воинам вождя гладиаторов, приказав третьему отразить атаку сильно поредевших гладиаторов Крикса, при виде своих братьев по оружию выступивших из лагеря. Завязался новый бой, еще более кровопролитный, чем предыдущий. Лучшие из лучших, сильнейшие на арене и на поле боя, стоявшие в центре воины фракийца еле-еле сдерживали натиск одного римского легионера. Теперь уже он не сопротивлялся воле божества, слившись с ним воедино. В одиночку отражая удары пятерых гладиаторов, он разил клинком во все стороны, оставляя после себя лишь трупы. Он уже получил две раны — точнее, царапины — но совершенно не замечал этого, лично прорубая проход для своих легионеров. Лишь благодаря своей несомненной отваге о доблести, ряды гладиаторов не дрогнули под чудовищным натиском римского патриция. Вдруг, спустя час после начала сражения на вершинах холмов показался авангард войск Эномая. С громогласным криком «барра» германские легионы, подобно лавине, обрушились на римлян с левого фланга, сметая легионеров и опрокидывая конницу. Римское войско было полностью окружено и взято в кольцо. Теперь битва превращалась в резню, выхода из которой для римлян не было. Ряды доблестных легионеров Суллы и Мария, осознав всю ошибочность предсказаний авгуров, дрогнули и обратились в беспорядочное бегство. Разорвав в одном месте кольцо, они собственными телами проложили дорогу бегущим. Лишь маленький отряд из пятидесяти воинов все еще стоял, не сделав и шага назад. Увидев бегущих легионеров, Гай Анфидий Орест впал в бешенство. Замахнувшись мечом, он вдруг на ходу отсек одному из бегущих голову. И легионеры, и гладиаторы на секунду застыли в изумлении. — Вы, трусливые псы, вы не достойны зваться сынами Рима! Все, чего достойны бегущие с поля боя — это бесславной смерти! — Раздался нечеловеческий крик Анфидия Ореста, принявшегося с остервенением кромсать своих же солдат, пытающихся спастись бегством. Те, у кого это получилось к своему ужасу обнаружили, что командующий четвертой частью войска гладиаторов, обладавший недюжинным умом и прозорливостью точно предугадал, что прибудет на поле боя последним застав Римлян уже бегущими, и пошел наискось, выйдя со своими легионами как раз к бегущей толпе легионеров, бросивших свое оружие и доспехи, дабы не затрудныть свой бег. Врезавшись в толпу римский солдат, гладиаторы начали беспощадную резню, еще более жестокую, чем та, что происходила с оставшимися сражаться римлянами. Гай Анфидий Орест, мокрый от пота, подобно вихрю кружился в центре кольца. Каждый его удар был быстрее молнии и убивал одним ударом, так что вскоре вокруг него образовался вал из мертвых тел. Вот на бой с ним вышли сами Крикс, Спартак и Эномай. Великан германец, и тот с огромным трудом мог удержать оружие в руках, нанося очередной удар своим огромным двуручным топором. Спартак и Крикс сражались бок о бок, дополняя друг друга, работая подобно слаженному механизму. Фракиец выхватил у одного из мертвых гладиаторов второй меч и начал с огромной скоростью вращать два клинка вокруг себя, как учили драться в школах гладиаторов. Встретив неожиданно сильный отпор, римский полководец наконец понял, что проиграл. Он не мог нанести удар никому из троих, не подставившись при этом самому, в то время, как клинки Спартака оставляли на его теле царапины и раны, не замечать которые было уже невозможно из-за их количества. Несмотря на покровительство бога войны и нечеловеческую силу и скорость, он проигрывал схватку. Он мысленно взывал к богу. Тот не отзывался. Тупо повторяя «приди», он отбивался, чувствуя как с каждым ударом боль и усталость накрывают его. Спустя несколько минут он вдруг выкрикнул, сильно озадачив сражавшихся с ним вождей гладиаторов: — Где же ты, Марс?! Ответь мне, не бросай меня! — Это стоило ему пропущенного удара от Крикса. Клинок, скользнув по доспеху оставил длинную косую рану на груди. В голове, подобно громовому раскату прозвучало: — Для чего ты зовешь меня, воин? — Дай мне силы воли, чтобы перенести все это! — новый удар выбил из рук щит, поранив запястье и пальцы левой руки. — Ты всего лишь человек. Это выше твоих сил. — Был ответ. С силой замахнувшись и оттолкнув нападавших от себя, римский полководец вновь выкрикнул: — Дай мне силу не чувствовать боли! — снова звон мечей и сверкающий вихрь начал смазываться перед глазами. — Вся жизнь — боль. — загадочный ответ, тем не менее, совешенно ничего не давал отчаявшемуся воину. Издав дикий крик, на грани безумия, он взмахнул клинком, но вдруг Эномай, давно сменивший топор на гладиус, казавшийся кинжалом в его огромной руке, пронзил ему грудь. Крик оборвался, а руки опустились, выронив меч. Опустив голову, Гай прохрипел, захлебываясь кровью: — Не дай мне… сложить здесь свою голову, я еще… не закончил… — В этот момент Спартак и крикс так же пронзили его своими клинками. Голос Бога прозвучал особенно отчетливо: — Отринь страх, ты уже сделал то, что должен был. — Выдернув клинки, гладиаторы дали телу упасть на землю орошая ее своей кровью. — Уже сделал… то, что… должен был? — едва слышно бормотал римский полководец. Небо, разрезанное лучами слепившего глаза утреннего солнца, стремительно темнело. Вдруг он выгнулся, открыв глаза и раскрыв рот, закричал в предсмертной агонии: — Где ты, где ты, Марс?! Ты обещал мне победу, обещал вести меня к победе в этом бою! Где же ты, трус? — Гай Анфидий Орест провернул голову и вдруг увидел в первых рядах стоявших вокруг гладиатором того самого старика священнослужителя. Тот стоял, медленно хлопая в ладоши, в то время, как на лице застыла жуткая улыбка торжества. В глазах старца бушевало багровое пламя, готовое поглотить умирающего воина. Мужчина протянул руку, в тщетной попытке дотянуться до мучителя. В этот момент вожди гладиаторов снова пронзили римского полководца клинками, прекратив его страдания. Из раскрытого в немом крике рта вырвались последние слова: — Боже… ты… -Не сплю, А Ночь перед боем! И даже героям страшно. Во тьму Холодной могилы Влекут меня силы ада! Молю! Горит пентаграмма У древнего храма… Боже… Ты, ?! — Я! — Дай мне победу! — Возьми, сам! — И силы к рассвету! — Вот их — дам! — Веди меня к свету! — Построй храм! Я жду тебя там! К утру, Клянусь так и было, Росла во мне сила… И ни к Кому Не знал я пощады, И он все прощал мне… зверства. Ему Плевать на рыданья, Чем больше страданья — тем выше храм! — Да! — Дай мне победу! — Возьми, сам! — И силы к рассвету! — Вот их — дам! — Веди меня к свету! — Построй храм! Я жду тебя там! — Да! — Дай силу воли! — Да ты — ноль! — Не чувствовать боли! — Вся жизнь — боль. — Не лечь в этом поле! — Забудь страх! Ты и так уже — прах! Павел Пламенев, «Ночь перед боем»