Сизифов труд

Блиц смотрит в зеркало. Ненавистная пытка без которой ни проходит ни дня. Ожоги продолжают напоминать о том дне, когда он потерял всё. Друга, сестру и мать. По ней он скучал больше всего. Да, с Физзароли они относительно пришли к миру. И они могут видеться и нормально разговаривать без былой злобы. Блиц искренне был рад за своего товарища. У того все наладилось после того, как он ушёл от Маммона. Его яркое и сильное выступление в тот день Блиц до сих пор прокручивает у себя в голове. А ещё Физзароли любят. Есть тот, кто о нём заботится. Кто принимает его безоговорочно. Сестра— Барб— вышла из рехаба, и даже если она не хочет его видеть, то это не значит, что её не может видеть Блиц. Она хотя бы жива. Она существует. Она есть. А мать. Что бы она сказала, увидев в кого он превратился? Она бы обняла его, приласкала бы, как бывало в детстве? Прошептала слова поддержки, как тогда в детстве? Когда Физ затмевал его на сцене и собственный отец ставил в ничто? «Блицо, ты ебанное разочарование. Ты даже не покрываешь то, что сожрал». Мама, что была укрытием. Укрытием от отца, недовольных взглядов с каплей отвращения или насмешкой. Она, что была его путеводной звездой в этом ебучем цирке, умерла из-за него. Он убил её. Всё испортил. Отец был прав. Хоть он уже давно не выступает в цирке, не веселит людей, всё равно носит личину клоуна. Ничего не меняется. Из рта пасет так, как-будто он сожрал кучку дерьма, мышцы словно заржавели. Пить до отключки, до того волшебного момента, когда все чувства просто испаряться, а вокруг всё пляшет- это часть рутины. Когда ничего не значит, когда ты уже не ты, а просто мешок с костями, который нужно опустошить через рвоту и дотащить до кровати. Обычно со вторым Блиц самостоятельно справиться не может. Заливать в глотку дешёвое пойло, чтобы мысли глохли. Хоть что-то у него получается неплохо. Эта зудящая дыра по утру снова ноет. Он смотрит на Луну и понимает, что это его единственная семья. Он пообещал заботиться о ней так, как хотел, чтобы заботился о нём отец. Вывернуть себя, но сделать так, чтобы Лунни всегда знала, что у нее есть крепость под названием отец. Этого оказалось недостаточно. Ему самому нужен тот, кто позаботиться о нём. Пообещает, что всё будет хорошо и останется с ним в худшие времена. Но он в этом плаванье оказался один, а спасательным кругом оказались литры бухла. Избавляясь от последствий вчерашней попойки, Блиц старается не думать, не вспоминать. Память стала его клеткой, его адом. Ад в аду, какая же хуйня. Новости, да. Отличная идея. Нужно прочитать парочку заголовков, как все плохо. Этот нескончаемый поток информации должен хотя бы на пару минут заглушить ту персональную радиостанцию в голове под названием «ты проебался, Блиц», которая так же называется « ты разрушаешь жизнь всех, кого любишь, Блицо» Как только экран загорается, он сразу же замечает сообщения Столоса. Блиц поддается позыву и швыряет телефон куда-то туда, и впивается в раковину руками. Как же его всё заебало. Почему он не может просто исчезнуть? Испариться? Забыть всё? Почему эта пытка существованием продолжается. Почему? Он живет практически только ради Лунни. Которая как некстати стучится в дверь ванной, проклиная горе-папашу. Знает, что не со зла. Её сделали такой там, в приюте. Блиц смотрит пару секунд в зеркало, собираясь с силами для очередного бесконечного дня. Он не будет в порядке сегодня и, наверное, уже никогда. Блиц натягивает выученную-вымученную улыбку. И шагает к двери, притворяясь, что сегодня он точно лучше всех. Рука тянется к ручки двери и как только кончики пальцев касаются поверхности Блиц уже знает, что сегодня будет очередной дерьмовый день, проведенный с этой улыбкой. Потому что эта улыбка- всё, что он может осилить. И все его попытки придти в норму-это сизифов труд.