Безысходность

Ци Жун снова здесь, на пороге знакомого до боли ему дома. Он здесь не в первый, и далеко не в последний раз. Он не звонит в дверь, не делает ни малейшей попытки заявить о себе. Знает, что дверь для него открыта. Как и всегда. И как глупо. Противно от самого себя. Хватило лишь одного сообщения, чтобы он снова оказался здесь. “Вернешь должок? Ты же обещал, что мы закончим начатое… ты же прекрасно знаешь, что будет с тобой, если все узнают об этом?” Конечно знает. Иначе его бы не было здесь. Юноша проходит дальше. Воскресенье, выходной. На улице ещё тёплый вечер, светло. Но в этот дом всегда стоит полумраке. Дверь со скрипом закрывается. Никто не встречает Ци Жуна. Он сам проходит по коридору, который кажется загажен настолько, что помещение легче сжечь, чем попытаться убрать. Противно. Хуа Чен сидит в ещё более тёмной комнате. Шторы на окне здесь всегда закрыты, солнечный свет не попадает. Но даже в этом полумраке видна грязь в комнате. Постель не заправлена, на полу рядом лежат банки от пива и энергетиков. Тут же пакеты от какой-то еды. Хозяин дома сидит за компьютером. Красная подсветка у монитора напрягает. Она никогда не нравилась Ци Жуну. — Привет. - юноша стоит посреди комнаты, осуждающим взглядом окидывая человека в кресле. — Пришел таки. Хуа Чен наконец-то отвлекается на него. Ну надо же! Поворачивается, не встает. Слишком много чести для него. Хотя Ци Жуну и не нужна его милость. — Тц, будто у меня выбор был. — Чай, кофе? Или чего покрепче? - язвит, сволочь. У такого, как он едва ли найдется пару чистых кружек. — Иди нахер. Не чай дома попью. Ци Жун садиться на не заправленную постель, что скрипит под ним, закидывает ногу на ногу. — Ну, раз не хочешь, уговаривать не стану. Хуа Чен встает, смотрит на юношу пару секунд. Его лицо не выражает никаких эмоций. Ци Жун совершенно спокойно откидывается на спину, позволяет прижать себя к постели, позволяет нависнуть над ним. Одноглазый замирает, словно хищник, что осматривает свою добычу. — Долго пялиться будешь? — Завались. — А то что? - Ци Жун усмехается над ним. Не боиться уже совершенно ничего. — А-то заткну твой рот раньше положенного. Он тут же целует парня в губы. Так страстно, яростно. Голодный зверь, что никак не может насытиться. Ци Жун отвечает, старается соответствовать. Чувствует, как бешено колотится чужое сердце, как тело над ним становится теплее. Ци Жун же не чувствует ничего. Сердце его всё также спокойно. Оно почти не бьётся. Не меняется его температура тела, не закипает кровь. Ничего. Пустота и белый шум. Он раздевается сам, позволяет наслаждаться собой. Одежду свою складывает куда-то, лишь бы не валялась в куче чужого грязного белья. Не от стирает потом. Хуа Чен снова нависает над ним. Впивается в бледную кожу шеи, оглаживает руками талию и живот. Целует. В голове же другого пустота. Отключить мозг и не думать, пытаться наслаждаться… у него не получается уже давно. Все ласки на автомате. Ответить на поцелуй, самому провести языком по чужому уху, схватиться рукой за член, крепко сжать, подразнить, А затем повторить. Всë ведь так просто, нет? Проходит кажется минут двадцать таких мучительных пыток. Все заканчивается также. Никак. Хуа Чен снимает футболку и спускает штаны. — Теперь твоя очередь работать. И Ци Жун встает с постели. Давно не посылает его, не видит смысла. Кажется он давно отчаялся. В стенах этой комнаты он не надеется уже ни на что. Он встает на колени, заводит волосы за голову. Высовывает язык. Он принимает половой орган сразу. Рвотный рефлекс давно притупился, он ласкает языком головку члена, помогает себе рукой. Хуа Чен гладит его по волосам. Очередная попытка показать, какой Ци Жун молодец. Какой он послушный малый. Его головы крепко сжимают, руки заводят назад и начинают откровенно трахать в рот. Совершенно переставая заботиться. Придурок Хуа Чен даже не думает кончать. Ци Жун начинает задыхаться, только тогда на мгновение его пытки прекращаются. Одноглазый вытаскивает свой хер, а затем позволяет Ци Жуну самостоятельно закончить начатое. Спускает сперму он исключительно на лицо. Макияж Ци Жуна плывет под семенем, Волосы оказывается в липкой субстанции. Смывать семя сейчас он не разрешает. Ему нравится трахать его со своей спермой на лице. “Гость” тяжело дышит. Переводит дыхание. После всего этого ему ужасно хочется помыть рот с мылом, что он наверняка и сделает, как только придёт домой. Его перерыв длиться не долго. Он это знает. Ци Жуна на постели снова хватают под руки, целуют, гладят. Но уже не в лицо и не в губы. Теперь он для Хуа Чена грязный. Порочная шлюха. А шлюх полагается ебать. Грубо и со всей силой. Мозг уже не соображает. Он думает о чем угодно, лишь бы не о том, что происходит. “Дома закончились яйца… завтра зайду в магазин.” “По учебе долги, меня скоро отчислят. “ “Через неделю у мамы день рождения… надо сходить на кладбище. “ Его ставят раком, он упирается локтями в подобие подушки, прогибаться в спине. Слышит, как Хуа Чен возиться с презервативом и смазкой. Он берет его грубо, резко толкается, не волнуется ни о чем. Сам кряхтит и стонет. Да и Ци Жун не выдерживает, выкрикивает от боли. Его буквально начинают вбивать в кровать. Толчок, другой, ещё. По комнате разносятся шлепки о тела. Как же противно и грязно. Хуа Чен с рыком кончает в него и выходит, выкидывая презерватив на пол. Открывается на кровать и громко дышит. По его лбу стекает пот. Довольный. Ци Жун сам устал, сворачивается в клубок, прижимаясь лбом в плечо чужое. Мгновение слабости, которую он никогда никому не покажет. — Совсем ахерел? Одноглазый силой отталкивает Ци Жуна от себя. Тот едва успевает пискнуть, поднимает колени к груди. Смотрит куда-то в пустоту. Его снова использовали для личных утех. Отвратительно. — Собирай свои вещи и проваливай. Шлюхам не положенно задерживаться долго. К этому времени Хуа Чен уже успевает восстановить часть своих сил. Он быстро натягивает на себя одежду с пола из кучи грязного белья, а затем кидает в лицо Ци Жуна пачку с влажными салфетками. — Вытрись. Выглядишь отвратительно, аж блевать тянет. — Завались, без тебя знаю! Это же ты сделал, не стыдно смотреть? Правда глаза режет? А салфетки принимает. Стирает чужое семя с лица, пытается оттереть с волос. Благо на улице уже совсем стемнело, и если идти пешком вряд ли кто-то увидит его в таком обличии. — Поменьше пизди, А-то опять сосать будешь. Хоть какой то толк от тебя. Хуа Чен снова садится в кресло, отворачивается к монитору и больше не смотрит на парня. Открывает банку с пивом, выпивает почти половину залпом. Жун к тому времени уже успевает одеться, собрать свои пожитки. Пора уходить. — Я пошел. — Да-да, пиздуй. И молчи лучше. Из твоего рта воняет хуями. Дрочеными. Как от шлюхи и помойной. И он уходит. Натягивает куртку с капюшоном и захлопывает за собой дверь. А надежде что больше не придется сюда приходить. На улице собирается дождь. Тёмные тучи заполняют небо, полностью закрывают ему звезды, хоть голову на небо тот поднимать не намерен. Все равно боги не услышат его молитвы. Он сам виноват. Сам погряз в этой грязи. Ему до одули противно от всего этого. Он ненавидит себя за это. Медленными шагами он направляется к себе домой. Тело ужасно болит после всего, но кажется душа болит ещё сильнее. Когда он вернется домой, то обязательно кинет все вещи в стирку, А сам будет долго отмокать в ванне. Если повезет конечно. Завтра уже понедельник, но думать об этом всëм уже нет смысла. До дома ещё идти и идти. Голова тяжелая. Внезапно на улице подул сильный ветер. Поток воздуха светает капюшон с его головы, а затем Ци Жун поднимает все же взгляд к небу. Пошел дождь.