Метаморфозы белой фигуры

Утро было прохладное, а дорога — старая и позабытая государственными служащими. Ехать по ней было невозможно. Пришлось остановиться в чайном домике, чтобы подлатать колёса телеги. — Чаю. — Сию минуту. Присаживайтесь пока сюда. Далее последовал шёпот: — А кто этот господин? — Не знаем. Тоже интересно. По лицу — кровь благородная. — Не только по лицу. Служка ушёл. Остались только новоприбывший и красивый господин, в чайном домике не прячущий ни гордой осанки, ни выверенных по этикету жестов. — Как зовут господина? Красивый господин удивлённо посмотрел на странствующего, как если бы к замужней даме пристал известный повеса, но взгляд тут же переменился на более нейтральный. Казалось, он ещё не привык, что к нему, к некогда знатному человеку, может просто так подойти кто угодно и говорить на равных. — Мэй Няньцин. — Что тут забыл, благородный господин? Мэй Няньцину, казалось, было непривычно и неловко разговаривать. Он не очень понимал, как себя преподнести и в каком тоне говорить с человеком не из его социального круга. Со стороны он был крайне очарователен в этой задумчивости — какие бы слова подобрать, чтобы разговор был приятен обоим. — В моём родном краю случилась беда, — мягким тоном ответил Няньцин. — Я потерял дом и теперь скитаюсь. — В последнее время это частое явление. — Да. Я встречал много беженцев по пути. — Куда же вы хотите пойти? Обычно все стремятся в большие города. — Мне всё равно, — грубовато сказал Няньцин. — Здесь высокие горы и большая влажность. Чай растет почти без человеческой помощи. Няньцин постучал по пиале. Этому благородному господину, видимо, было всё равно на материальные неудобства. — Чай-то ладно. Вы взгляните — ни одной красивой женщины на сотни ли, никакого изысканного вина. В общем, нет развлечений. Няньцин едва заметно покраснел, но не от смущения, а от привычки пресекать разговоры, которые не мог реализовать. Сейчас ему оставалось лишь смолчать, ведь он не мог повелеть незнакомому человеку быть более сдержанным. — Лично мне хватает чая, — сдержанно ответил Няньцин. — Я избегаю вещей, которые горячат кровь. — Что, даже в азартные игры не играете? Няньцин покраснел. Он стеснялся говорить об этом незнакомцу, но слишком уж любил карты. — Иногда. — Иногда не играете? То есть играете почти постоянно? Няньцин покраснел от смущения и злости на бестактность собеседника. — Молодой человек! — А, видно, что вы благородный господин. Мы, простые люди, просто играем, если хочется. Что тут стесняться. Сыграли в партию. Няньцин проиграл, и то, как он пытался прятать досаду и гнев, порадовало его товарища по игре. — Мне не нужны деньги. Лучше расскажите мне что-нибудь интересное, пока я жду, когда починят телегу. Няньцин обрадовался, поскольку у него не было денег. Но вскоре растерялся. Ему было нечего рассказывать. — Неужели жизнь при дворе такая скучная? — Не совсем. Я не могу рассказать из-за одного человека. — Что это за человек? — Я был его слугой. Компаньоном, скорее. Когда он вырос, я стал его советником. — Так он королевской крови? — Он готовился стать небожителем, и родители нашли ему людей, которые наставляли его. — Судя по тому, как вы таитесь, наставления прошли даром, а власть он обрёл. — Не совсем так. Не думаю, что могу выдать то, что он сделал. Не хочу быть тем, кто вытащит это наружу. К тому же, я не знаю, что с ним. — Вот как? Как же это вышло? Няньцин вздохнул. Его лицо было мрачным, не злым, не отчаянным, а мрачным, как будто у него не было другого выбора, кроме как просто жить и терпеть боль. Он даже не выглядел так, будто проклинает судьбу или злится на кого-то определённого. Ему просто, видимо, было больно. — Я... Я не могу сказать вслух, — тихо сказал Няньцин. — Вы соучастник? — Да. Он мой господин. Я буду нести то же бремя, что и он. Однако сбежал я не поэтому. — Почему же? Няньцин не стал отвечать на этот вопрос. — Я бы хотел вернуться, но, боюсь, он просто убьёт меня. Может, это жестоко, но я бы предпочел подождать, пока он не остынет и не будет готов слушать. — Вы ведь говорили, что не знаете, что с ним. Няньцин покачал головой. — Не знаю, но верю, что он жив и тоже ждёт меня. Когда-нибудь судьба сведёт нас. Няньцин, видно, редко разговаривал с людьми не по делу, порывисто вздохнул и решил, обходя чужие секреты, рассказать о тревожащих его чувствах: — Хотя иногда я думаю: "Что, если мы не встретимся больше никогда? Зачем тогда я живу?" Сколько случаев было, когда от пережитого горя душа рассеивалась? Я беспокоюсь, что, если он умер, то его души больше нет. А если он жив, сможет ли он когда-нибудь простить мне мой поступок? Захочет ли видеть меня? Я живу в ожидании, когда земля подо мной рухнет, а надежды окажутся напрасны. Мой день — мытарство, ночь — мучение. Знать, что он жив — уже благословение, но и этим я обделён. Повисло тягостное молчание. Вскоре собеседник Няньцина начал прощаться. Няньцин позволил себе последнюю вольность перед этим человеком — не стал скрывать растерянность и грусть во взгляде. — Надеюсь, вы встретитесь. — Вас развлекла эта история? — с лёгкой иронией спросил Няньцин. — Я только раздосадован, что она ничем не кончилась. — Вы вольны пофантазировать. Мне же выбирать не приходится.