Это всё твоя вина

Утренний звонок разорвал тишину диссонансным звоном, вызвав у Рего дрожь беспокойства. Он еще больше сгорбился за своей партой, став тенью, сливающейся с облупившейся краской старого класса. Болтовня сверстников проносилась над ним, неразборчивый гул заглушался стуком собственного сердца. Так было всегда - медленное нарастание ужаса, от которого он никак не мог избавиться. Смех Милы разорвал череду однообразных звуков. Он был практичным и приятным, как звон колокольчиков на легком ветерке, обманчиво приятным. Сегодня он вызвал дрожь в руках, и карандаш заскрипел под нервным давлением. "Ой!" Она внезапно оказалась рядом с его столом, аромат жевательной резинки и синтетической клубники витал слишком близко. "Как-то неудобно вышло. Пожалуй я просто одолжу тебе свой." Рего тяжело сглотнул, его протест заглох на языке. Ее пальцы коснулись его, когда она выхватывала осколки карандаша - намеренно, он был уверен. Ее наманикюренные ногти были рубиново-красными, что составляло разительный контраст с его обломанными, испачканными чернилами пальцами. Вокруг них зашептались. "...такие милые вместе...", "...повезло Рего...". Если бы это была удача, Рего предпочел бы рискнуть, получив неудовлетворительную оценку. Но пока учительница говорила, он чувствовал на себе ее взгляд, как невидимое клеймо на коже. Дни превратились в дымку случайных прикосновений и чересчур искренних улыбок. Сначала это был слишком долгий взгляд в очереди в кафетерии, легкий толчок в коридоре, за которым всегда следовали запыхавшиеся извинения. Рего старался не обращать на это внимания, списывая все на неуклюжесть, на случайные капризы кипучей личности. Это было проще, чем признать правду - Мила искала его. Старый книжный магазин был его обычным убежищем, запах старой бумаги был для него бальзамом от неумолимой школьной суеты. Он пробирался по узким проходам, разглядывая названия, пока его не остановила вспышка цвета. Мила, канарейка, сидящая среди томов в кожаных переплетах. Неужели ее улыбка никогда не сходит с лица? "Приятно встретить тебя здесь, Рего!" Ее глаза сморщились в уголках. " Ну, и что тебя привлекает? Триллеры? Научная фантастика? О, я знаю! Романтика! Это как раз про тебя". Ее хихиканье задело его кожу, но он пробормотал ничего не значащий ответ, надеясь, что она пойдет дальше. Ему не повезло. Девушка держалась слишком близко, предлагая непрошеные комментарии по поводу его книжного выбора. Каждое слово разрушало его драгоценное одиночество. Разговоры с друзьями стали невозможны. Случайная шутка с коллегой по лаборатории, момент общения с тихой девочкой на уроке рисования - все они заканчивались одинаково. Мила вклинивалась в происходящее, ее присутствие излучало собственничество, которое подавляло любую попытку подлинного взаимодействия. Однажды дождливым днем все встало на свои места. Обычный путь домой, узкий переулок между поросшими мхом кирпичами, преградила знакомая фигура. "Рего, - голос Милы был низким, игривая нотка исчезла, - ты не отвечаешь на мои сообщения. Как-то это грубо, не думаешь?" Дождь капал с ее идеально завитых волос, обрамляя лицо, искаженное так, как он еще в жизни не видел. Это была не та девушка из коридора, которая с преувеличенным дружелюбием выкрикивала его имя. Это была охотница, наконец обнажившая свои клыки. "Может быть, - выплюнул он с отчаянием, - может быть, я просто хочу, чтобы меня оставили в покое". Ее смех эхом отозвался в сыром воздухе, леденящим душу. "Но, Рего, в том-то и дело, что любовь никогда не бывает односторонней". Милая улыбка вернулась, но не достигла ее глаз. "Мы бы не хотели, чтобы случилось что-то... печальное, не так ли? В конце концов, все любят счастливый конец, верно?" Воздух в его легких превратился в лед. Это была не влюбленность, не безобидное восхищение. Это была одержимость, клетка, медленно закрывающаяся вокруг него. И он с леденящей душу ясностью осознал, что больше не является главным героем собственной истории. Он стал добычей, и игра в кошки-мышки только началась. Дождь хлестал по кирпичной стене, создавая холодную завесу, которая имитировала ужас, скопившийся в желудке Рего. Улыбка, растянувшаяся на лице Милы, была гротескной карикатурой на ее обычную жизнерадостность. Флуоресцентный уличный свет отбрасывал длинные, искаженные тени, которые плясали вокруг них, словно насмешливые демоны. "Послушай, Мила, - попытался он, его голос охрип. "Я не хочу обидеть тебя". В ее глазах, обычно сверкающих напускной невинностью, мелькнуло нечто гораздо более зловещее. "О, Рего, - промурлыкала она, угрожающе приближаясь. "Дело не в том, что ты причиняешь мне боль. Дело в том, что ты принадлежишь мне". Ее слова прозвучали как физический удар, угроза повисла в воздухе. Паника охватила его, как загнанное в ловушку животное, отчаянно пытающееся вырваться. Он отступил назад, зацепившись ногой за шаткий булыжник. Крик вырвался из его горла, когда мир вокруг накренился. В сыром переулке раздался тошнотворный хруст, и Мила кувыркнулась назад, запутавшись в своих конечностях у подножия скользкой лестницы, ведущей на улицу внизу. Время, казалось, замедлилось. Каждая капля дождя превратилась в сверкающий, обвиняющий глаз. В ноздри ударил металлический привкус крови, запах стал едким и резким. Его желудок сжался. Он не хотел ее толкать. Он спустился по предательским ступенькам, его собственное дыхание неровно отдавалось в ушах. Мила лежала неестественно неподвижно, пунцовое пятно расцветало на тротуаре. Рего опустился рядом с ней, дрожащими пальцами нащупывая пульс. Но его не было. Парень подавил всхлип. Он не хотел этого. Это был несчастный случай, ужасный, пугающий несчастный случай. Но обвиняющий взгляд, мелькнувший на ее безжизненном лице, усилил крик, эхом отдавшийся в его черепе. Последующие дни прошли в полицейских протоколах, пустых соболезнованиях и удушающем чувстве вины. Сон стал чужим, его заменил образ обвиняющих глаз Милы, ее улыбка застыла в ужасающей гримасе. Потом все началось незаметно. Потерянная книга, слабый шепот в темноте ночи. Холодное пятно на простыне, от которого он резко просыпался, а сердце билось о ребра. Краем глаза он улавливал проблеск золотистых волос, которые исчезали, когда он поворачивался. Поначалу он счел это недосыпанием, проявлением своей греховной ошибки. Но эти явления становились все более частыми, все более неоспоримыми. Леденящий душу сквозняк с запахом жевательной резинки, смех, который, казалось, доносился отовсюду и одновременно ниоткуда. Он был один, но не совсем. Однажды ночью, когда юноша сидел, сгорбившись над письменным столом, борясь с очередной волной тошноты, тишину прорезал голос. "Рего?" Юноша вздрогнул, вскинув голову. Там, в слабом сиянии, которое, казалось, исходило от самого ее существа, возвышалась Мила. Не угрожающее существо из переулка, а девушка, которую он часто видел в коридорах, - улыбающаяся, хотя и с грустью в глазах, которой раньше не ощущалось. Он не мог прикоснуться к ней, не мог протянуть руку к призраку, который был его мучителем и воплощением его кошмара. Но в ее голосе - теперь это был всего лишь шепот - не было злобы. "Прости меня, - сказала она едва слышно. "Я напугала тебя". По телу Рего пробежал всхлип. "Почему? Зачем ты это делаешь?" "Я не знаю", - ответила она, и светящиеся слезы призрачными полосами потекли по ее щекам. "Я просто... Я не могу уйти". Его мысли заметались. Неужели это его наказание? Постоянное напоминание о его поступках? Или он совсем сошел с ума? Чувство вины, страх - все это грозило сожрать и уничтожить его. Он посмотрел на призрачную Милу, ее скорбный вид резко отличался от того одержимого монстра, которым она была всего несколько дней назад. Неужели это сожаление? Отголосок той девушки, которой она могла бы стать? Рего не знал. И не знал, узнает ли когда-нибудь. Все, что он знал, - это то, что он заперт в тюрьме, которую сам же и создал, и его преследует призрак совсем другого рода. Дни превратились в кошмар наяву. Каждый рассвет окрашивал его кожу в тошнотворный серый цвет, каждое движение подкреплялось мучительным страхом. Сон перестал быть спасением, потому что Мила была рядом и ждала его с тоскливой улыбкой, которая разрывала его и без того истерзанный рассудок. Она больше не угрожала ему. На смену ее насмешкам и обвинениям пришли мягкие извинения, слезные мольбы о том, чтобы она снова была с ним. Эта перемена, эта невозможная нежность были коварной пыткой. "Почему я не могу взять тебя за руку, Рего? Почему я не могу почувствовать тебя?" Боль в ее бесплотном голосе отражала пульсирующую боль в его голове. "Так не должно было быть". Если ее ярость была ужасающей, то печаль была невыносимой. Он был одновременно ее похитителем и единственным зрителем, свидетелем этого призрачного проявления страдания. Чувство вины ощутимым грузом давило на него, подпитывая шепот в голове о том, что он действительно чудовище. Однажды вечером он больше не мог этого выносить. Преследуемый впалыми глазами и эхом ее мольбы, он сломался. "Пойдем", - сумел он выдавить из себя. Это было не приглашение, а просто капитуляция. Ее улыбка расцвела, светящимся маяком прорезав мрак его комнаты. Это была щемящая сердце улыбка, хрупкая и наполненная невозможной печалью. Они пронеслись по улицам, как делали это уже много раз. На этот раз прохожие не обращали внимания на его призрачную спутницу, и их шепот был лишь пустым звуком для его барабанных перепонок. Они оказались в их старом кафе, где она бесконечно болтала, заставляя его делать вид, что слушает. Аромат кофе был жестоким напоминанием о навсегда утраченной нормальности. Мила с легкой грацией опустилась на стул напротив него, ее глаза сверкали горько-сладкой радостью. Он заказал ее любимый напиток - нелепый розовый коктейль со взбитыми сливками и посыпками, от которого у него сводило живот. Она опустилась к напитку дрожа, как ребенок, получивший долгожданный подарок. Первый глоток оказался душераздирающим - хмурый взгляд, мелькнувшее разочарование. "Я не могу... почувствовать его вкус", - прошептала она, и эти слова прозвучали как шелест листьев на могильной плите. "Это как воздух, Рего. Все как воздух". И тогда Рего сорвался. Его охватила абсурдность, глубокая несправедливость. Он, неосознанно разрушивший ее существование, все еще наслаждался богатой фактурой жизни, в то время как она осталась призраком, не способным испытать самые простые и человеческие удовольствия. "Это несправедливо!" - прорычал он, и его слова отскочили от стен ошеломленного кафе. Он едва замечал широко раскрытые глаза других посетителей. Все, что он видел, - это Милу, ее ссутуленные плечи, свет, мерцающий в ее глазах. "Это жестоко! Ты не должна так страдать. Я... Я не хотел ничего этого". Ветер пел заунывную песню, когда Рего стоял на обрыве здания школы. Городские огни внизу расплывались в гобелене безразличия, составляя разительный контраст с бушующим внутри него адом. Каждый вздох был борьбой с грузом вины, обвинения совести - оглушительным ревом. Пора было положить конец этой мучительной шараде. Он закрыл глаза, представляя скорбное лицо Милы и то, как ее призрачная форма мерцает под фантомом печали. Может быть, в смерти они наконец обретут подобие покоя. С последним, захлебывающимся рыданием он наклонился вперед, и земля устремилась ему навстречу. Ослепительный свет, затем тошнотворный крен. Но вместо ожидаемого удара холодная бесплотная рука схватила его за запястье. Открыв глаза, он увидел Милу, которая стояла в нескольких сантиметрах от него и билась о несуществующие ребра. На ее лице, залитом бледным лунным светом, больше не было печали. Это была маска маниакального ликования, как у хищника, наконец-то загнавшего свою жертву в угол. Улыбка, растянувшая ее губы, была гротескной пародией на привязанность. "Куда-то собрался?" В ее голосе, некогда наполненном скорбной сладостью, теперь слышалось жестокое веселье. Рего охватило ужасное осознание. "Ты...", - задыхаясь, произнес он, задыхаясь. "Ты сделала это нарочно. Ты довела меня до этого". Улыбка расширилась, превратившись в гротескную пародию на привязанность. "В точку, Рего!" В ее голосе слышалось жестокое веселье. "Ты был так прост. Марионеткой на ниточке из чувства вины". Правда врезалась в него с силой строительного шара. Ее призрачный фасад, ее нежная манера поведения - все это ложь. Тоска в ее голосе, печаль в глазах - все это тщательно срежиссированный спектакль, чтобы манипулировать им. Все это время она играла с ним, используя его чувство собственной виновности, чтобы довести его до этого момента. Из его горла вырвался первобытный крик, пронзительный звук агонии и предательства. Прежде чем он успел осознать это, призрачная рука отпустила его. Он падал. Ветер пронесся мимо него, создавая леденящую душу симфонию финала. Но сквозь ужас мелькнуло другое изображение - лицо Милы, искаженное ужасающим, торжествующим ликованием. Мир потемнел. Затем холодный ужас пробрался в его несуществующие кости. Его зрение поплыло, превратившись в размытый калейдоскоп мира, частью которого он больше не являлся. Он оказался в ловушке, призрачным эхом привязанный к крыше. Холодно знакомая рука схватила его за плечо. Это было не то прикосновение, которое он представлял себе в последние минуты жизни, - прикосновение, наполненное тоской. Он поднял глаза и увидел Милу, ее призрачная форма больше не мерцала неземным светом. В ее глазах, некогда сверкавших невинной преданностью, плескался неподдельный ужас, которого он раньше не замечал. "Теперь ты тут" "Со мной.. " "Навечно"