Война не место для...

Катя была уверена: война не место для веселья. В свое время она наслушалась рассказов отца про Первую Мировую. Хоть тот и не вдавался в кровавые подробности, рассказывал больше кто, куда и зачем, но у маленькой Кати было богатое воображение и достаточно свободного времени. А ещё она знала, как умирают люди. Жили они в глуши, а мама Кати, Александра Владимировна, была врачом, и работала на несколько деревень. Дочь она с детства готовила к тому, чтобы та продолжила её дело, поэтому уже с шести лет брала её ссобой почти на все вызовы и заставляла помогать. Катя не была против. Она была молчаливым ребёнком, который ловил каждое слово взрослых, всё запоминал и старался применить в жизни. Война началась, когда Кате только исполнилось восемнадцать. Отец умер несколько лет назад, брату было всего девять, и мать никак не могла оставить его. Катя же не могла оставаться в стороне. К её решению отправиться на защиту родины Александра Владимировна отнеслась спокойно, не стала отговаривать дочь. Она б и сама пошла, если бы не Лёша. Закончив курсы медсестёр экстерном всего за месяц, она отправилась в госпиталь. За окном только началась осень. Багряные листья покрывали землю, а операционный стол багряная кровь. Порой раненых было так много, что Катя по трое суток не спала. Спать вообще хотелось всем и всегда. Солдаты говорили, что научились спать на ходу. Катя верила им и завидовала, ведь она так не могла. Одно дело идти куда-то строем. Там думать особо не надо, главное в сторону не свернуть. Спасая чужую жизнь всегда нужно быть сконцентрированным, чтобы не допустить смертельную ошибку. Со временем она стала существовать на границе между сном и явью. Взгляд от этого становился остекленевшим, замечал раны, переломы и осколки, но не замечал лица. Далеко не сразу Катя научилась так работать, далеко не сразу. Первые месяцы глаза у неё постоянно были на мокром месте. Осень и зиму Катя отработала в госпитале, а весной, в марте, её отправили на передовую. Она сама вызвалась, когда пришло постановление. Неделю добирались до места. В поезде она познакомилась с ещё одной медсестрой, Элей Исаковой. Девушки сидели рядом. В вагоне было холодно, и Эля непроизвольно прижалась к плечу Кати, а та прижалась в ответ. Несколько часов ехали молча, поспать даже успели, а, когда начало светать, Эля заговорила. Рассказала, что сама она из Эстонии. Когда брат в августе сорок первого ушёл на фронт, она ночевала на пороге военкомата, только чтоб её взяли. Три раза её прогоняли, а на четвертый не смогли, приняли. Отправили на курсы медсестер на шесть месяцев, а по завершению обучения она сразу поехала на передовую. Она надеялась, что сможет найти брата. Виктор письма редко писал, а Эля не могла мучиться неизвестностью, вот и попросилась в часть к брату. Катя в ответ рассказала свою историю. Так они и проговорили всю дорогу. Эля много улыбалась. Она подшучивала над солдатами, пела веселые песенки, желая поднять настроение окружающим, и светилась изнутри жизнью. Катя смотрела на неё и не понимала. Как можно улыбаться, петь, смеяться, когда вокруг одна смерть? Однако это, кажется, мешало далеко не всем. Даже раненые, которых они встречали на станциях, старались держаться, улыбались в ответ, осыпали девушек комплиментами, хотя кто-то лишился рук, кто-то ног, а кто-то и того и другого. Катя смотрела на все это, и ей от чего-то становилось легче. Сама то она всё ещё не улыбалась, но на душе стало как-то теплее. Катя была уверена: война не место для красоты. Среди крови, грязи и пыли нет места опрятной одежде, украшениям и длинным косам. С последними Эле пришлось попрощаться в первый же день в новой части. Катя не знала, как подруга вообще смогла сохранить длинный волосы, её то сразу постригли наравне с солдатами. Когда же Эля со своей косой до пояса оказалась перед их новым старшиной Борисом Денисовичем, тот дар речи на несколько секунд потерял. — Это что за маскарад? — наконец спросил он, хмуря темные брови. — А что, товарищ старшина, вы женщины никогда не видели? — спросила Эля, смеясь. — Отставить, — скомандовал Борис Денисович. — Вы на войне или на танцах? Избавиться от лишнего. — Да, товарищ старшина, — вмиг поникнув, ответила Эля. Склонив голову на бок, она затрепетала ресницами: — Только я сама, можно? — Можно, — согласился старшина. Нашли ножницы. Эля погладила косу, а потом зажмурилась и в несколько подходов отрезала её. Огненно-рыжая змея повисла на девичьем запястье. Эля отбросила её и отвернулась. — Теперь довольны? — Вполне. И соблюдайте субординацию, рядовая Исакова. А теперь марш в санчасть, знакомится с коллективом и местом работы. — Так точно! Взгляд старшины переместился на молча стоявшую Катю. — Надеюсь с вами таких проблем не будет. — Не будет, товарищ старшина. Эля успела уйти далеко вперёд, и Кате пришлось её догонять. Зайдя в здание санчасти, она увидела трогательную, совершенно неожиданную картину. Высокий мужчина в медицинском халате обнимал Элю, а та громко плакала, уложив голову к нему на плечо. Все находящиеся в помещении смотрели на это, боясь пошевелиться. Мужчина вдруг чуть шевельнулся, прижался щекой к макушке девушки. — Ну, зачем ты сюда приехала? — на выдохе спросил он. В голосе его не было укора. Говорил он мягко, однако Эля всё равно возмутилась. Резко отстранившись и вытирая слезы, она воскликнула: — Да как я тебя, дурака, оставлю! За тобой глаз да глаз нужен! Сказав это, она снова бросилась к нему на шею. Виктор, а без всяких сомнений это был именно он, едва смог успокоить сестру. Пока Исаковы занимались выяснением отношений, Кате успели показать санчасть, а заодно и лагерь. Встречные солдаты здоровались и не упускали возможности отвесить комплимент или по доброму пошутить над новоприбывшей. Парочке Катя даже смогла улыбнуться, сказалось время, проведенное рядом с Элей. С подругой она увиделась только вечером, в их общей комнате. Обеим девушкам выдали форму, и вызвала она совершенно разную реакцию. Катя спокойно отнеслась к мужскому костюму, а вот Эля долго недовольно фыркала и цокала языком. Вдруг она полезла в свой чемодан и принялась искать что-то на самом дне. Катя украдкой наблюдала за ней. Спустя несколько минут любопытство её было удовлетворено. В руках Эли возник крохотный свёрток. Она осторожно развернула его, и в тусклом свете от лампы ярко блеснуло золото. — Мамины сережки, — негромко произнесла Эля, заметив взгляд Кати. — Она их постоянно носила, а потом мне отдала. Я берегла, не надевала почти, а вот тут решила взять. Знаю, что глупо, но… — Не глупо, — коротко ответила Катя и удивилась своим словам. Казалось бы, какие серёжки! Они на войне, в шаге от смерти. Однако солнечный блеск в руках Эли от чего-то напоминал о доме, и Катя не стала ничего говорить. Вскоре обе легли спать, устав после дороги. «Крещение огнём» для них случилось очень скоро. Первый бой разыгрался меньше чем через неделю после их прибытия в часть. Они были предупреждены, однако это не помогало. Эля нервничала, кусая губы, а Катя раз за разом проверяла содержимое поясной сумки. От первых выстрелов обе вздрогнули. Когда на их глазах упал первый раненый, словно колос от сильного ветра, они не сразу опомнились, что пора. Первой сообразила Катя. Припав к земле, она быстро, пусть и немного неуклюже, подползла к упавшему. Солдат посмотрел на неё наполненными болью глазами и что-то невнятно прохрипел. Катя не старалась прислушиваться, полностью сконцентрировавшись на работе. Осмотреть рану, оценить ущерб, обработать, заклеить индивидуальным пакетом. Сделав всё это, Катя собралась уже тащить солдата в укрытие, но у неё не получилось сдвинуть его с места. Катя попробовала ещё раз — тот же результат. Лишь на третий раз у неё получилось сдвинуть солдата на несколько сантиметров. Ей понадобилось время, чтобы отдышаться перед очередной попыткой. На этот раз сдвинуться с мертвой точки получилось уже со второго рывка. Ползла Катя очень медленно. Солдат был невыносимо тяжёлым, но мысли отступить, бросить всё и в помине не было. Только спустя несколько часов Катя Вместе с раненым оказалась в безопасном месте. Бой к тому моменту уже закончился. Катя на дрожащих ногах пришла к Виктору и доложила о выполненной работе. Несмотря на усталость и боль во всём теле, она принялась ассистировать при операции. Когда со всеми ранеными разобрались, за окном уже стояла глубокая ночь. Где-то за лесом начинало светать. Катя брела к бараку, едва переставляя ноги. Все мысли её были о том, как она придёт сейчас в свою комнату, завалится на кровать и уснёт мёртвым сном, проспит подъем и завтрак, зато поднимется выспавшаяся, пусть и с болью во всём теле. И вдруг до её слуха донеслось стихое: «Фить-фить-фить». Она остановилась, подняла голову, прислушиваясь. Где-то совсем рядом пел соловей. Да так громко, так увлеченно, что просто нельзя было не заслушаться. Вот Катя и не смогла пройти мимо. Прислонившись к дереву, она закрыла глаза и полностью превратилась в слух. Она ощущала себя очень странно. Уставшая, в пропитанной кровью и потом одежде, с болью в каждой мышце, она стояла и слушала соловья. Будто бы не было вокруг войны, будто бы несколько часов назад она не могла умереть от осколка или шальной пули, будто бы сегодня на операционном столе не скончалось несколько раненых. Она стояла и слушала соловья, Будто вернулась в детство, в родную деревеньку, где часто просыпалась на заре и слушала песни птиц за окном. — Кать, ты как? К ней подошла Эля. Такая же уставшая, грязная, заплаканная, но от этого не менее прекрасная. Катя смотрела на неё, не до конца открыв глаза: сил просто не было. — Соловья слушаю, — наконец-то ответила Катя. Эля нашла в себе силы улыбнуться. И в этот момент она показалась Кате самой красивой. Она была такой же измученной, напуганной, но живой, и от того такой красивой. В глазах, зелёных, как трава, читалась усталость. Однако Эля остановилась рядом и тоже прислушалась. — Близко-то как! — негромко прошептала она. — А я вот знаешь, никогда соловья не слышала. В городе их нет, а когда в деревню выбирались не до этого как-то было. Катя ничего не ответила. Они ещё долго слушали песни леса, пока совсем не рассвело. Потом их заметил проходящий мимо старшина и погнал спать, тихо посмеиваясь. Катя даже раздеваться не стала, уснула, как была в одежде, и снился ей лес, наполненный песнями соловья. Катя была уверена: война не место для любви. Поэтому, когда Эля начала бегать к Борису Денисовичу, она её осуждала. Как они могут думать об этом, когда уже завтра кто-то из них может погибнуть?! Это ведь эгоистично. Однако Катя молчала и подруге ничего не говорила, ведь каждый справляется как может. Она даже не подозревала, что и её настигнет любовь, притом в самый страшный, неожиданный момент. Очередной бой застал их как-то неожиданно. Немцы подошли на день раньше, чем должны были. Собирались впопыхах, а у Кати, как на зло, в ночь перед этим начались женские дни. Взгляд у неё снова остекленел, и всё вокруг ей казалось дурным сном. Но, когда первые раненые упали на землю, она смело выползла из укрытия. Воздух пропитался кровью и металлом. Он словно загустел, и двигаться было сложно, но Катя ползла. Над головой свистели пули, слышались слова команд с обеих сторон, но Катя ползла. Каждый метр давался ей нелегко. Вчера вечером прошёл дождь, земля ещё не успела высохнуть, и грязь затягивала, но Катя ползла. Подняв голову в очередной раз, она увидела совсем рядом с собой чью-то светлую голову. Мужчина лежал всего в нескольких метрах от неё, и Катя, вдохнув поглубже, поползла к нему. — Живой? — спросила она, оказавшись совсем рядом солдатом. — Живий,сестричка, живий, — ответил тот, и Катя узнала его. Раненым оказался Микола, совсем ещё молодой парень, может на год старше Кати. В отряде его все знали как очень везучего человека. За полгода нахождения на фронте он ни разу не был ранен. Однако удача на этот раз отвернулась от него. Левая рука ниже локтя теперь держалась только на жалком ошмётке мяса. Кровь заливала землю вокруг, делая её черной-причерной. Лицо у Миколы побледнело, и веснушки стали похожи на сыпь. Катя сняла с пояса сумку и достала небольшой нож. Подтянув колени к груди и немного приподнявшись, она посмотрела на руку Миколы. В глазах вдруг поплыло. К горлу подкатила тошнота. За время работы в госпитале, да и здесь тоже, Катя насмотрелась на самые разные ранения и привыкла. Но сейчас как-то всё сразу навалилось на неё. — Тобі водички б попити, сестричка. А то побіліла вся, — услышала она сквозь шум в ушах голос Миколы. Тут же стало стыдно за себя. Подумаешь, живот болит да трясет немного, а он руки лишился и ещё силы есть утешать. Катя сжала рукоятку ножа. — Отвернись, — попросила она, чувствуя, как сердце начало биться быстрее. Микола просто закрыл глаза. Катя собралась с силами и одним махом перерезала последние жилы, держащие руку. Микола не закричал, лишь воздух сквозь зубы втянул. Руки Кати тем временем жили своей жизнью. Они как могли обработали рану и закрыли её. Катя собиралась уже ползти с Миколой в укрытие, но тот вдруг окликнул её: — Сестричка, почекай трохи. Там кільце на середньому пальці. Материне кільце. Катя негромко чертыхнулась, но она не могла не помочь. Отрезанных конечностей она не боялась, часто выносила их из операционной. Однако кольцо не поддавалось. Несколько минут она пыталась снять украшение. Микола наблюдал за ней и не мог отвести взгляда, а над головой всё так же свистели пули. Наконец-то кольцо оказалось у Кати на ладони. Она показала его Миколе и надела на большой палец, чтобы потом уже отдать хозяину. — Дякую, сестричка, — тихо произнес тот и вымученно улыбнулся. — Потом благодарить будешь, — ответила Катя и потащила его в укрытие. Теперь каждый метр становился просто непреодолимым. Кате было тяжело, невыносимо тяжело. Казалось, что гору с места сдвинуть проще, чем Миколу со всей его амуницией. Руки скользили по грязи. Дыхание давно уже сбилось, а боль в животе стала нестерпимой. На полдороги из глаз Кати всё же полились слёзы. Она молча глотала рыдания и упорно двигалась к цели. Боль распространилась по всему телу, выламывала кости, выкручивала суставы, жгла кожу, но пули над головой свистели все реже. Бой заканчивался, и это не могло не радовать. Оказавшись в спасительной тени деревьев, Катя распласталась на земле, шумно дыша. Ей казалось, что воздуха не хватает, что она никогда больше не сможет надышаться. Сердце стучало в ушах набатом. Глаза заволокло белой пеленой. Вдруг она почувствовала мягкое прикосновение к руке. Теплые пальцы погладили её по запястью. — Тихіше, сестричка, тихіше. Давай, зберися з силами. Зовсім небагато залишилося, — на грани слышимости попросил Микола. Его голос привел Катю в чувства. Она сморгнула слезы, оперлась на локти и села. Стараясь не смотреть на Миколу, она поднялась и тут же схватилась за дерево. Ноги казались ватными. Собравшись с силами, Катя отпустила дерево и пошла в сторону лагеря. Миколу перенесли к другим раненым, дожидаться помощи. Катя рвалась помогать, но Виктор отослал её передохнуть хоть немного. Решение было правильным, ведь девушка походила на мертвеца больше, чем настоящие. Выпив воды и устроившись под раскидистым деревом, Катя обняла себя за колени и всхлипнула. Вдоволь наплакавшись и почувствовав, что боль отступила, она вдруг ощутила тяжесть на левой руке. С удивлением она увидела у себя на большом пальце кольцо. Простое, серебряное, с каким-то узором. Не сразу она вспомнила, откуда у неё это украшение, а вспомнив решила отдать его хозяину и вернуться к своим обязанностям. Войдя в палатку к раненым, она быстро их оглядела. Микола лежал в дальнем углу и, кажется, спал. Катя подала воду нескольким раненым, кому-то сменила повязки и сказала пару добрых слов, и всё-таки добралась до Миколы. Присев рядом, она попыталась снять кольцо с пальца. — Не треба. Залиш собі, — произнес тот, приоткрыв глаза. По-видимому, он не спал, лишь притворялся. Катя покачала головой и всё же сняла украшение. Взяв Миколу за руку, она вернула ему кольцо. Парень никак не мог ей помешать, кроме как попытками переубедить: — Ти врятувала мене, лиши собі. — Нет, — твердо ответила Катя и поднялась. — Отдыхай. Покинув палатку, она огляделась по сторонам. Суета в лагере постепенно стихала. Всё расходились на отдых, выполнив порученные им приказы. Катя решила отыскать подругу, убедиться, что с ней всё хорошо, ведь после боя они ещё не виделись. Эля нашлась в их комнате, готовящейся ко сну. Завидев Катю, она спросила: — Отошла? — Да, — Катя села на свою постель и негромко вздохнула. Со следующего дня все вернулось на круги своя. Катя ухаживала за ранеными на пару с Элей. Взгляд её постоянно притягивался к углу, в котором лежал Микола. Белокурый солдат, который, находясь в шаге от смерти и испытывающий при этом невыносимую боль, смог проявить к ней сочувствие, никак не хотел уходить из мыслей. Рядом с ним Катя задерживалась на пару секунд дольше. Вглядываясь в голубые глаза, она старалась разгадать их обладателя. Микола остался все таким же жизнерадостным. — Добре, що не права. А без лівої впораюсь, — сказал он как-то раз, когда Катя меняла ему повязки. Катя восхищалась им. Были ведь те, кто от не самых серьезных ранений впадал панику и хандру. Когда стали понимать, что война затягивается, таких становилось всё больше. Микола же остался почти прежним. Со временем из «сестрички» Катя стала «красунею». Микола старался вызвать у неё улыбку всеми доступными способами, и у него это хорошо получалось. После ранения он восстановился довольно быстро и наотрез отказался уезжать в тыл. Впрочем, любая помощь не была лишней, и никто не возражал. Они отступали, терпели поражения раз за разом. Иногда им удавалось закрепится на одном месте на пару недель, но вскоре вновь приходилось сниматься с места. Однако никто не отчаивался. Катя не была исключением. Все верили в то, что скоро всё изменится, что скоро наступать будут они, что скоро они победят. Порой, стоя на часах (она сама вызывалась в караул), Катя задумывалась о будущем. Ведь кончится же когда-то эта проклятая война! Хотелось верить, что Катя доживет до этого. Она вернётся домой, но, скорее всего, найдет его в руинах. Она уже видела, как горят деревни вместе со своими жителями. Но может ей и тут повезёт, и она найдёт брата и мать живыми и здоровыми. Однажды, на одном из ночных дежурств, Катя вновь с головой ушла в свои мысли. Правда шорох от чужих шагов она услышала и вскинулась, приготовившись стреочть. — Свої, — послышался голос Миколы. — Не стріляй. — Чего не спишь? — спросила Катя, опуская пистолет. — Что-то случилось? — Ні-ні, все спокійно. Я до тебе прийшов, — Микола остановился рядом и улыбнулся. Катя пожала плечами, вернулась на пост и вгляделась в темноту. Ночь, и так жаркая, в присутствии Миколы стала теплее. Где-то запела ночная птица. Вновь хрустнула ветка, и в следующий миг из кустов выскочила белка. — Знаєш, яке сьогодні число? — вдруг спросил Микола. Катя покачала головой. Она давно уже сбилась со счёта дней. — Двадцять друге... Вже цілий рік воюємо. — Уже год? — удивилась Катя. Ей казалось, что прошло куда мееьше времени. Неужели этот кошмар длится уже целый год. Неужели она уже столько времени не видела мать и брата. За всё Время от них пришло только два письма. Возможно их было и больше, но почта доходила через раз. И сколько всё это ещё будет продолжаться… — Уявляєш, — Микола подошёл ближе, стал совсем рядом. — Самому не віриться. Тільки недавно сестру видавали заміж, а вона вже вдова. У першому ж бою хлопця вбило. — Мои соболезнования, — Катя прислонилась к его плечу. Микола покачал головой и ответил что-то неразборчивое. Начинало светать. Катя вдруг почувствовала руку у себя на талии. Повернув голову, она разглядела лицо Миколы, его веснушки, длинные ресницы, которым позавидует любая девушка. — Скажи, красуне, а ти не залишила вдома нареченого? Напевно ж лишила... Або разом на фронт пішли? — спросил Микола шёпотом. — Нет у меня жениха. Не было и нет, — ответила Катя. — Значить дурні в твоєму селі живуть, коли таку дівчину пропустили. Катя не знала, кто первым подался навстречу. Она никогда до этого не целовалась, и ощущения ей понравились. Одной рукой она обнимала Миколу за шею, пальцами второй поглаживала по щеке. Пистолет упал на землю, позабытый и никому не нужный. — Это ещё что такое? — послышался со стороны голос старшины. Катя отпрыгнула от Миколы, подняла взгляд на Бориса Денисовича. Мужчина смотрел на неё, привычно хмурясь. — Если я смог незаметно подойти, то и фрицы справились бы. Это что за произвол?! Рядовая Шпагина, вы обещали, что с вами таких проблем не будет. — Товарищ старшина, не велите казнить, — попросила Катя. — Этого больше не повторится. — Да уж надеюсь на это. А ты, Микола, чего не в постели? Хороший солдат ночью спит! Марш спать! — Есть, спать! — ответил Микола и, улыбнувшись Кате на прощание, ушёл. Борис Денисович проводил его долгим взглядом. Катя подобрала с земли пистолет. Старшина вздохнул и посмотрел на неё одним глазом. — Как дети малые… Эх, девочки-девочки, что ж вам дома не сиделось? Чтоб мы без вас делали? Катя переступила с ноги на ногу. Поправив пилотку, она негромко обратилась к ушедшему в свои мысли Борису Денисовичу: — Вы только нас не разлучайте? Мы больше не будем. — Чтоб никто больше этого не видел. А теперь вернитесь к своим обязанностям, рядовая Шпагина. — Так точно, товарищ старшина! Он ушёл, а Катя осталась ждать своего сменщика. На губах её, несмотря ни на что, играла счастливая улыбка. Пусть вокруг война, кровь, смерть и грязь. Когда же еще любить, как не сейчас?! У них нет будущего, даже завтра у них нет. Им незачем строить планы на годы вперед, ведь они могут и не сбыться. У них есть только здесь и сейчас, только молодость, вера в победу и неуемное желание жить.