Безнадёжный

      Кэйл привык к тому, что жизнь выдёргивала у него почву из-под ног, ещё будучи Ким Рок Су, но на этот раз его оставили вообще без какой-либо опоры.       Кэйла сделали богом. Он этого не хотел. Он никогда этого не выбирал, не желал и всеми силами избегал. Всю жизнь он грезил о безделье, добивался покоя, отдавал частицы души и тела за спокойствие и безмятежность, а теперь получил это. Кэйл едва приоткрылся, чуть обнажил оголённое, бьющееся сердце, рассчитывая на любовь со стороны своей новой семьи, позволил себе быть уязвимым и вновь ощутил заботу, даже посмел войти во вкус.       Жизнь, как это часто бывает, на поворотность момента плевала.       Оголённое сердце закололи ножом и разворотили в бесформенную кашицу кровавых мышц. Уязвимость закончилась предательством, желание быть со своей семьёй – оторванностью от неё в мгновение ока, и всё, на алтарь чего Кэйл положил жизнь и всё гораздо более ценное, теперь кануло в лету и стало навсегда недостижимым.       Стоило примириться и осчастливиться очередной близостью и родством, как всё это жестоко отобрали, будто ждали подходящего момента.       Кэйла вознесли против воли, когда всё, чего он хотел – быть среди своих. Вместо этого ему достался лишь пустой домен и пустой мир.       Нет возможности противостоять. Нет возможности защитить себя от уже произошедшего.       Нет смысла.       А Кэйл?       Он ломается.       Ломается со вкусом, тактом, расстановкой, наученный опытом, определивший предпочтения, радостный отдать всё оставшееся у него ничто за миг безумия, и в его душу проскальзывает мрак. Кэйлу нет смысла ни на что: ни на самоконтроль, ни на мыслительный процесс, ни на желание. Сознание ускользает, остаются лишь горе, ярость, бренное тело и праведный гнев древних сил.       Кэйл перешагнул через грань апатии, он мёртв для мира, находится на стыке рыдания и мёртвого взгляда.       Его тело в то же время беснуется.       Молнии палят по божественным доменам, толщи воды распирают тела богов изнутри, древесина прорывается сквозь телесные оболочки, будто сквозь шелуху семян, камень сковывает сердца в тиски, ветер покрывает тела мельчайшими порезами – природа в хаосе в божественном пантеоне и тем же откликается на Земле.       Миры погружаются во мрак. Древние силы извергают вулканы, выводят океаны из берегов, леса разрастаются смертельно ядовитыми растениями, остроконечные пики, громыхая, растут из-под земли, стремясь проткнуть, смерчи сносят целые города, существа задыхаются от невероятного давления, куда худшего, чем драконье – спасения нет.       Угрызений совести со стороны Кэйла – тоже. В какой-то момент апатия развивается в нечто совершенно новое, в новую ступень принятия, секрет пандоры, благодетель и стадию гнева одновременно.       Кэйл не просил многого. Он вообще перестал просить годы назад, а лишь работал, работал, работал и соглашался со всем, мирился с трудностями, стискивал зубы и шёл вперёд, не ропща. Он был непротив плясать под дудку, напротив отдать всего себя, сделать что угодно, лишь бы получить свой покой и насладиться обществом близких, наконец немного отдохнуть.       Ему не плюнули в душу, но выжгли её адским пламенем, не оставив даже пепелища для рассеивания праха.       Лишь апатия и бескрайняя пустошь.       Кэйл не чувствовал вины, совсем нет: зачем жалеть кого-то, если всего лишь один раз не смогли пожалеть его? Зачем быть благосклонным к богам, которые не уважали единственное его желание?       Мир пошёл крахом руками разгулявшегося бога, и в этом не было ничьей вины, кроме каждого из присутствовавших.       В конце концов, не может быть богом надежды безнадёжный.