Про нежность

Общение не продолжается в течение всего дня. Они взрослые люди и прекрасно понимают, что двадцать четыре на семь не получится следить за чатом. Поэтому Авантюрин в перерыве спрашивает, как у Рацио дела на работе, и в ответ получает лишь жёлтый большой палец. Его это не сильно ранит, мог бы обидеться, как девчонка, плюнуть на это общение, что постоянно заходит в тупик, но Веритас на перемене успеет написать ему, что у него всё в норме, и в ответ спросит то же самое. Авантюрин облокачивается на стул, что призывно скрипит под его весом, и совсем немного не хватает до того, чтобы деревянные ножки надломились. Но ему слишком плевать на состояние мебели, он смотрит в панорамное окно куда-то сквозь само стекло, и расфокусированный взгляд неподвижно следит за мыслями в своей голове. Они пролетают между полушариями, теснят нервы, и Авантюрина передергивает. Вдохновение не хочет приходить к нему в своём истинном лице, ему всегда не удавалось поймать за хвост все идеи в голове, поэтому рядом на столе лежит несколько мелких статуэток из скульптурного пластилина. Здесь и свинка Топаз, которая была в восторге, но Авантюрин так и не отдал ей готовый подарок, потому что не смог закончить. Поодаль стоят несколько женских фигур разных форм. У кого-то пышные широкие бёдра и узкие плечи, кто-то с круглым личиком держится за оголённый бюст, а несколько статуй мужчин тянутся к ней, словно к богине. Авантюрин трёт глаза и мучительно выдыхает, вспоминая про глину на собственных ладонях. К нему через несколько минут должен приехать Рацио, а в голове совершенная пустота. Он будет просить его раздеваться? Наверное, это слишком, они знакомы месяц, а виделись всего три раза. Но Авантюрин так не любит работать с одеждой на скульптурах, поэтому старается всегда ограничиваться нижним бельём или оставлять свои произведения без него. Звонок в дверь, словно схватив за горло, вырывает из запутанных мыслей. Сердце бешено колотится, пальцы тут же начинают подрагивать, и он спешит ко входу в квартиру. Взгляд устремляется на гостя, внутри всё сводит истомой возбуждения, потому что Веритас выглядит слишком шикарно. Мужское боди с открытыми овальными боками подчёркивает каждый кубик пресса, очерчивает грудные мышцы и исчезает в фиолетовых свободных штанах с каким-то интересным орнаментом на бёдрах. Рацио снимает с себя короткую белоснежную кофту и непонимающе вертит головой, потому что вешалок рядом с дверью или зеркалом во всю стену нет. — Прикройте рот, муха залетит. Куда могу повесить? — Рацио пренебрежительно тыкает указательным пальцем в опущенный подбородок, и Авантюрин отмирает, заставляя себя вновь начать функционировать. Не стоит Веритасу знать, что прямо возле этого зеркала он уже грубо брал сзади Авантюрина, но это только в мечтах. — Давай мне. Он дрожащими руками забирает кофту и вешает в гардеробную, что спряталась за раздвижными зеркалами. Для Рацио было неожиданным узнать о том, что Авантюрин занимается скульптингом почти с самого детства. То есть вот эти тонкие длинные пальцы, что будто бы созданы для фортепиано, мнут твёрдую глину, создают под подушечками острые человеческие черты лица, вырезают одежду и могут сделать целый шедевр. Веритас бы никогда не поверил в это, но вот он стоит после занятий на чужой студии, специально оделся так, чтобы посмотреть на реакцию, и внутри доволен, словно вновь получил третье образование с красным дипломом. Его провожают в сторону единственной большой комнаты в этом помещении. Одно панорамное окно освещает небольшой повёрнутый углом диван. На нём накидано несколько бумаг, чья-то женская одежда, и Рацио вопросительно смотрит на Авантюрина. — Это от Топаз. Она была для меня моделью с самого начала, поэтому её формы я знаю, как свои пять пальцев, — горделиво произносит Авантюрин и ёжится под чужим изучающим взглядом. Веритас улыбается одним уголком губ и присаживается. — Мое тело тоже будете знать, как свои пять пальцев? Авантюрин старается игнорировать фразу Рацио и двигает стул ближе к дивану, отталкивая в сторону толстый мешок с фасованной глиной, и с присвистом выдыхает. Он не уверен, что выдержит несколько часов сидеть напротив голого Веритаса, а тот словно не против. Стоит, сложив руки крест-накрест, осматривает комнату и ожидает дальнейшего ответа. У Авантюрина нет сил отвечать, ему хочется прямо здесь и сейчас убиться об эту глину, сдвинутую в угол, сломать себе кости или отрезать конечность, потому что нельзя так эмоционально реагировать на человека, который буквально незнакомец для тебя. — Я не выдержу этого, — на грани шёпота произносит Авантюрин и жмурится. — Что, простите? — Рацио более громко задает свой вопрос, тянется руками вверх, и мышцы перекатываются под кожей от напряжения, заставляя Авантюрина думать, что Рацио услышал все его мысли и не воплощённые фантазии. — Говорю, что раздеваться не нужно. Я давно брался за полноценные большие работы, точнее, мужские тела давно не лепил, — что именно пытается произнести его рот, Авантюрин не знает. Мысли путаются, сердце бешено колотится будто бы в горле, отчего приходится бороться с тошнотой и головокружением. Кажется, у него поднимается давление. — В общем, просто размещайся на диване, как тебе удобно, сегодня я сделаю лишь наброски в разных позах. Рацио ухмыляется, смотрит выжидающе на Авантюрина и занимает первую позу. Садится на диван, скрещивает ноги и одну руку кладёт на колено, пока вторую отводит за спинку. Простая поза, но Авантюрину кажется, хватает. Он погружается и отключается от мира, как только карандаш касается бумаги. Грифель шумно скользит, как коньки по льду, вызывает несколько волн мурашек, и Рацио ловит себя на мысли, что не может перестать наблюдать за погружённым в действие человеком. Нет, раньше с ним такое случалось, и не раз, но это больше не вызывает таких эмоций. Сейчас у него сердце замедляет свой ритм. Пульс словно исчезает, кровь перестаёт циркулировать и превращается в застоявшуюся кашу. Авантюрин постоянно смотрит на него, то наклоняется пониже и меняет угол обзора, что-то примеряя карандашом, то осторожно стирает лишние линии, внимательно изучая лицо напротив. — Почему именно скульптуры? — Веритас почему-то говорит шёпотом, видимо, не хочет спугнуть нахлынувшее вдохновение на Авантюрина. Тот передёргивает плечом и, наконец-то, заставляет себя посмотреть в глаза напротив. Рацио выглядит так, словно уже сделан для музея. Запечатлеть в такой позе и увезти в отдельную комнату, где будет стоять только он, показывая подобное достояние искусства на весь мир. Солнце огибает спину и волосы бледно-золотым контуром, пробивается сквозь несколько волнистых прядей, что спадают на лицо и беззастенчиво закрывают собой весь обзор. Ему бы ещё золотой лавровый венок, и точно бы приняли за греческого бога. — Это заставляет меня перестать думать о плохом. Тут меня никто не найдёт и не тронет, поэтому считаю всё это своей отдушиной и плотом, что не даёт утонуть в эмоциональный шторм. Рацио кивает и мысленно восторгается. Этот человек может быть серьёзным, сосредоточенным, и от этого ещё более сексуальным. Авантюрин просит его сменить позу, но взгляд не поднимает, продолжает что-то подчёркивать с бóльшим нажимом на карандаш. Кончик языка блестит между сжатых припухших от укусов губ, и Рацио давит в себе стон, что хочет вырваться на выдохе. Веритас порывается снять данные ему тапочки и забраться на диван, но Авантюрин прерывает его и заставляет замереть на месте с поднятой ногой. Голубой взгляд внимательно изучает, из-за солнечных лучей кажется, что там пляшут несколько розовых бесов, собирающихся сделать что-то такое, что мало кому понравится. Рацио поправляет чёлку, зачесывая её назад пятерней, и размеренно дышит. — Встань и напряги как-нибудь руки, всё равно ноги я не вижу, — строго произносит Авантюрин и отвлекается на телефонный звонок. Он быстро извиняется перед Веритасом и выходит в коридор. Судя по возгласу на той стороне трубки, что даже Рацио успел услышать, Топаз совершила что-то грандиозное. Он остаётся стоять на месте, осматривает себя в небольшое зеркало на стене и хмурится. Ему не составит труда снять штаны, это ведь не член показать, поэтому одним лёгким движением снимает лишнюю, по мнению Авантюрина, одежду, складывая на краешек дивана. Авантюрин заходит с охладительным напитком в кружке, делая попутно глоток, но тут же давится и выплёвывает всё на пол. Рацио стоит напротив зеркала и рассматривает свои оголённые мышцы рук, поднимает широкую ногу и недовольно хмурится, замечая несколько пятен от фломастеров. Веритас оборачивается на почти захлебнувшегося Авантюрина и улыбается. — Я не кусаюсь, можете подойти поближе. Мягкая улыбка растекается на лице подобно меду, что так сладко тянется с веретена. Янтарная жидкость капает на пальцы, собирается в уголках губ и попадает на грудь, обжигая. Авантюрин шумно выдыхает и жмурится, считая про себя до десяти, представляет себя маленьким школяром, что побежал курить со взрослыми старшеклассниками за теплицу. Рацио балдеет от реакции напротив, внимательно её изучает и поглощает в себя, сравнивая с химическими реакциями. Его мозгу помогает это оставаться в ясности и не наделать глупостей. Он берёт деревянную швабру, что одиноко всё то время стояла в углу и, кажется, точно так же сгорала со стыда, как сейчас вот-вот сгорит Авантюрин. Все его щеки и уши налились почти красным оттенком, будто он минуту назад вышел из душной бани. Рацио встаёт боком, швабру закидывает назад и обхватывает её руками, сводя лопатки вместе. — Давайте же, у меня сидячая работа и больная спина, поэтому долго так стоять будет проблематично, — Рацио кивает на брошенные листы бумаги, что Авантюрин вырывал и кидал на пол, осматривая каждый эскиз с дотошной скрупулезностью. Авантюрин ставит бокал рядом со стулом, подхватывает небольшую тонкую дощечку и берёт несколько листов, подходя ближе. Веритас специально встает возле зеркала, чтобы ещё более внимательно изучать чужой голодный взгляд. Авантюрин рассматривает мышцы, что напряглись под тонкой чёрной тканью, очерчивает глазами подтянутый зад, задерживаясь на нём слишком сильно, и наконец делает несколько эскизов ног, прося Рацио менять их положение. Он выходит вперёд, осматривает грудь, берёт новые листы и забирает у Веритаса швабру. Ему удаётся взять всё в свои руки, Авантюрин вертит чужими ладонями как вздумается, то вытягивает руки вверх и просит напрячь бицепс, то тянет их вниз, просто заставляя расслабиться. Рацио смотрит на него так, словно вот-вот накинется и сожрёт в этой студии, оставив после себя несколько костей, а на губах ощутит странный привкус кислятины, что так любит Авантюрин. Но тот слишком погружён в процесс изучения, дорвавшись до лакомого кусочка, пытается насытиться на несколько лет вперёд, чтобы ничего не упустить, чтобы всё было идеально и до точности в несколько микрон совпадало. — Я думаю, что на этом мы можем закончить, — задумчиво произносит Авантюрин и отходит в сторону, собирая в единую кучу эскизы. Рацио недовольно выдыхает. Ему бы хотелось какого-то интересного продолжения, что-то более пикантное и то, что заставит его мышцы поднапрячься. Но Авантюрин бегло собирает инструменты из каждого угла, убирает скульптуры на другой стол и выдвигает тот, что побольше, подальше от стены. — Мне нужно ещё приходить к вам? — Рацио подходит ближе, буквально напирает на Авантюрина, и тот от неожиданности врезается в его грудь, теряясь в пространстве. Вот и наступила его смерть. Он так долго и принудительно старался отгонять мысли о том, как же сексуально и развратно смотрится в этом боди Веритас, что член готов был лопнуть. Но у него хорошая выдержка, а ещё есть принципы, которые хочется выебать так же, как бы его отодрали прямо на этом диване. — Я был бы не против пару часов в день выделять для того, чтобы работать с твоим телом. Если ты не против, я бы изучил его пальцами. — Слова застревают в горле от смущения, это совершенно не считается тупым подкатом, потому что Авантюрину нужно изучить чужое тело. Вырезать под пальцами каждую неровность, каждый шрам, если такой имеется, и заставить себя запомнить любую форму, чтобы в точности повторить её. Топаз тоже прошла через это. Вот только после такого раза они случайно переспали, и, если Авантюрину просто понравилось, то она осталась в таком восторге, что в течение всего месяца чуть ли не пыталась изнасиловать Авантюрина. Хотелось большими буквами написать на паховой области, что вход для женщин воспрещён, а особенно для Топаз, но они быстро пришли к тому, что из этого ничего не выйдет, а хороший секс можно найти ещё с кем-то. Рацио ухмыляется, наблюдает за чужими эмоциями и внимает каждой вздрогнувшей мышце. — Я постараюсь найти время, чтобы приходить сюда. Вы здесь обычно со скольки до скольки? — Я живу в квартире этажом выше, поэтому после семи можешь заходить в четыреста пятую, если я здесь не открываю. Но лучше всё же предупреди, я часто с музыкой работаю и могу не услышать. — Я вас понял. Авантюрин кивает и вздрагивает от уважительного обращения к себе. Они, как ему помнится, обсудили уже это. У него просто не получается обращаться к человеку на «вы», которого он уже достаточно знает, поэтому ему дали разрешение обращаться к себе неформально. А вот Веритас не перестаёт уважительно общаться с ним, вгоняя в краску, потому что с какой-то стороны это звучит по-стариковски, а с другой — достаточно возбуждающе. Он провожает Рацио к двери, отдаёт кофту и мнётся неподалёку. Переминается с ноги на ногу, трёт уставшие глаза и даже успевает зевнуть, забыв о нормах приличия и не закрыв рукой рот. Рацио на это не заостряет внимание и прощается с Авантюрином обычным рукопожатием. Не объятиями, не горячим поцелуем, лишь мягкое касание руки к его ладони и прощальный кивок. Дверь хлопает, замок несколько раз щёлкает, и Авантюрин скатывается по стенке вниз. Возбуждение накатывает моментально, он даже не старается этому противиться и рисует под закрытыми веками Веритаса во всевозможных позах с ним, представляет эти руки на своей шее и сжимает вставший под тканью шорт член. Ему явно нужна помощь, и он знает, где её можно найти.