like chase's song

«Какая я песня?» Вопрос не из тех, что Чанбин мог бы не ожидать от Бан Чана. Наоборот, это довольно в его стиле, ворваться, вкинуть какую-то дичь и стремительно исчезнуть. Чанбин щурится, лениво копошится в мыслях, но его музыкальный обширный опыт отпихивает абсолютно все ассоциации как неподходящие. Чан снова появляется в комнате, плюхается на кресло напротив и замирает в ожидании. Мимолётный взгляд цепляет широкие зрачки в блестящих глазах, и пульс автоматом прыгает куда-то в горло. «А сам как думаешь?» Говорит лишь за тем, чтобы разрезать пелену неловкого молчания, получая в ответ смущённый смех. «Не знаю. Может, что-то из наших?..» Чанбин обещает подумать. Ответное выражение лица не интерпретируется правильно; кажется, будто Бан Чан флиртует, но довольно быстро стирает улыбку и бесшумно выходит за дверь. «Нет, ты не наша песня» Чанбин вдруг осознаёт это, наткнувшись случайно на нарезку лайва. Он залипает на картинку, вслушивается в ноты и в голове чётко рисует чужой образ, запечатывает ассоциацию. Определённо, Бан Чан прочно закрепляется в сознании именно этой группой, даже не одной конкретной песней. Чанбин ощущает себя одержимым маньяком, слушая дни напролёт всю дискографию и сравнивая песни со своими наблюдениями. И чем дальше, тем отчётливее внутри растёт уверенность в своих убеждениях. И ещё какое-то странное, густое, обволакивающее чувство, забирающее дыхание на полпути и пускающее сердце в галоп вслед за мелодией. Названия кажутся типичными, но каноничными и тематическими. Вроде ничего сверхвыдающегося, кое-где с уклоном в романтику и слегка в запрещёнку. Раскачка с интро идёт медленно, почти всегда начинаясь размеренной музыкой и двумя-тремя аккордами на репите. Мгновенно на ум приходит сонный, невыспавшийся Бан Чан, кряхтящий где-то на кухне над чашкой утреннего кофе. Мимолётное воспоминание тотчас же стирается, почти что болезненно заменяясь на новое. Чанбин может буквально ощущать мурашечные покалывания в затылке, пока его прижимают к стене разгорячённым телом. Начало куплетов слегка депрессивное, плавное; качает на волнах битов, впитывает в себя, дразнит, раздраконивает ощущения где-то внутри. Первые строки бегут по коже, вторят такту подрагивающих пальцев на груди, мелодия вплетается мягко, будто нерешительно, заглушая прикосновения влажных губ к шее. Закинутые наверх ладони затекают быстро, Чанбин без спроса опускает их на плечи Чана, неосознанно приникая ближе и вызывая у того недовольный выдох себе в рот. Между телами с каждым вздохом становится всё жарче. По мере разгорания мелодии, разгорается и сам Бан Чан. Он неспеша, неторопливо вышагивает по студии, готовясь к записи, прочищает горло, не утруждая его распевками. За дверью комнаты звукозаписи его дремлющая энергия высвобождается почти без остатка, он отдаёт себя всего их новому треку. Чёрная толстовка так плотно облегает тело Чана, что смотрится это по-особенному завораживающе, элегантно, а вздувшиеся на руках венки, кажется, умоляют о прикосновении. Контролирующий запись Чанбин на долю секунды тормозит, забывая кто он и где, даже не слышит беспокойный голос в динамик. От вороха воспоминаний его щёки настолько красные, что обжигают ладони. Куплет-припев, куплет-припев. Стандартная составляющая любой песни, но этот стандарт выходит за рамки, если речь идёт о Чане. Текст до ужаса прост, как его привычки и поведение, что всегда лежат на поверхности. Но между строками сквозит сексуальное напряжение, запрятанное в метафорах, периодически выскальзывающее наружу откровенным слогом о сексе и криках в подушку от экстаза, как только стемнеет. С наступлением вечера студия пустеет. Вместе со стаффом исчезает и добродушная маска дружелюбия; Бан Чан в ту же секунду, как по сценарию, оказывается рядом и бесцеремонно врывается в чужое личное пространство натиском на обкусанные от волнения губы Чанбина. Грубая хватка в волосах, мокрые поцелуи, несдержанность напополам с едва различимой нежностью — всё мешается в невыносимый комок жара, плещущий лавой внутри живота. В темноте каждое касание чувствуется острее. Всё тело напрягается, распахивает объятия для прехоруса, и он резким толчком падает в оглушённую голову скакнувшим вверх битом. Но первый припев даёт время на привыкание; так же обволакивает пространство вокруг мягкой дымкой растущего возбуждения, проникает внутрь постепенно, и в то же время с громкой яростью музыки. Впрочем, в комнате и без того достаточно различных звуков, поэтому сдерживать собственные оглушающие стоны Чанбин не видит смысла. Единичные нецензурные словечки совсем не режут слух, органично вплетаются между строк, и это так, чёрт возьми, в духе Бан Чана. Он безбожно врёт, будто бы совсем не матерится, но нет. В среднем, на одну партию приходится одно-два таких слова, но они так к месту и так вписываются в общую канву, что Чанбина охватывает восторг. Бан Чан может выдохнуть сквозь зубы парочку, пока они целуются и ласкают друг друга; от переизбытка эмоций либо же от нечаянно сильных укусов, это не столь важно. Второй куплет подбирается стремительно, внезапно, окончательно пленяя и утягивая внутрь себя, влюбляя во все свои оттенки всё больше и сильнее. Только так Чанбин может понять, что песня зацепила всё его естество и крепко, прочно засела в голове на долгие и долгие часы, недели, месяцы. Совсем как свежие засосы застревают в его коже багровыми зудящими синяками. На бридже нагоняет запоздалая кульминация: основа мелодии приглушается, остаётся лишь пульсовой, еле слышный фоновый перелив нот, призванный довести сладкую истому до нужной кондиции, взрастить её до максимально возможного уровня, чтобы затем резко стрельнуть в виски горячим финальным припевом. От жаркого поцелуя у Чанбина вспышки перед глазами, сознание окутывает плотной пеленой музыки вперемешку с писком собственного пульса; Бан Чан так искусно подстраивает свои движения под бит в его голове, что хочется кричать от захватившего всё тело удовольствия. Искры разгораются до мощного фейерверка, необузданным пожаром ползут вверх по венам, забирают на время возможность дышать, думать, существовать. Мелодия плавно затухает, напоминая звук капель по стеклу; в опустевшем мозгу понемногу зарождаются новые мысли. Так, наверное, ощущают себя восставшие из пепла фениксы. Все изученные структуры каждой песни, припевы, куплеты, прехорусы и прочее мешаются в голове во что-то странное, тянуще-сладкое и почти что приторное. Бан Чан хрипло выдыхает ему в ухо, напоследок промахиваясь поцелуем мимо щеки. Собственная спина горит от укусов, а места, где секунду назад его сжимали горячие пальцы, пульсируют от напряжения. Дразнящая на грани постельного r'n'b альтернатива — вот, что ты такое, Бан Чан. Весь полностью, от пронзительного взгляда и мягкого голоса и до шикарного тела и умения владеть им. Чанбин устало поворачивается и приклеивается взглядом к обнажённой груди Чана. «Ты чёртова песня чейзов» «Какая из?» «Любая»