Первый в списке «любимых вещей»

      — Не понимаю, — бормочет Шуичи, пробираясь сквозь завалы выброшенной техники, полусгнивших картонных коробок и прочего мусора, — разве мы уже давно не перерабатываем мусор? Он наивно полагал, что их так называемая дружеская прогулка должна проходить в… несколько ином месте, например, в парке или, на крайний случай, в небольшой кофейне неподалеку от музыкального магазина или студии. Но, к своему сожалению, Шуичи уже понял, что с Кокичи не стоит рассчитывать на что-то классическое в привычном понимании. Однако Сайхара до сих пор не понимал, как тому удалось найти функционирующую — или нет, надо уточнить? — свалку в пределах их города.       — Глупый вопрос, Шумай, — назидательным тоном произносит Кокичи, поднимая палец с крайне серьезным видом.       — Почему? — удивляется Шуичи.       Кокичи снисходительно улыбается, останавливаясь около кучи мусора и беря что-то в руку. Сайхара пытается рассмотреть, что же такого взял «великий и могучий Кокичи Ома», но царящая на улице ночь играет против него и его зрения.       — В этом мире нет ничего вечного, мой дорогой друг, — медленно, словно неразумному ребенку, объясняет музыкант. — Это касается и японского мусора, к переработке которого мы шли несколько десятилетий, если не столетий. И даже сейчас существует проблема переработки мусора.       — Ты привел меня сюда ради лекции про мусор? — на всякий случай уточняет Шуичи, потому что он, если говорить честно, рассчитывал на совершенно иной расклад событий.       По крайней мере, парень надеялся на поцелуй, хотя бы в щеку, потому что Кокичи привлекал его по всем фронтам. Появившиеся чувства напоминали избитое клише из какого-то дешевого бульварного романа, где герои влюбляются друг в друга с первого взгляда, а потом живут счастливо все оставшееся время, пока «смерть не разлучит их». Сайхара пытался прочитать несколько подобных книг, но забрасывал на середине, не выдерживая тупости и нереальности происходящего.       А теперь он оказался на месте этих самых клишированных главных героев, сделав для этого ровным счетом ничего — подработка в музыкальном магазине не считается.       — Вовсе нет, — смеется Кокичи, подбрасывая вещь в руках. — Я просто отвечаю на твой вопрос, Шумай.       — Лучше бы ты отошел от этой… горы, Ома-кун, — Шуичи с сомнением смотрит на груду мусора, закономерно боясь момента, когда эта куча поддастся законам физики и накроет незадачливого музыканта с головой.       Кокичи лишь пожимает плечами, но от мусора не отходит, а принимается лезть на нее. Он забирается на вершину так быстро и ловко, что Сайхара невольно сравнивает парня с самой настоящей обезьяной — та тоже может и кривляться, и дразниться, и карабкаться по всяким сомнительным вещам без оглядки на последствия. Хотя, наверное, уподоблять человека животному является ужасным поступком, за который Шуичи придется когда-нибудь ответить.       Но все же Шуичи невольно заглядывается на Кокичи, освещенного лишь тусклыми лучами еле-еле выглядывающей из-за облаков Луны. Растрепанные темные волосы, выкрашенные на концах в фиолетовых; хитрющий апатитовый взор, устремленный прямо на него; сложенные на груди руки и горделиво приподнятый подбородок, словно тот выиграл в глупом японском шоу, где необходимо первым забраться по скользкой лестнице не столько ради приза, сколько ради уважения со стороны других, что они смогли это сделать.       — Залезай, — неожиданно выдает Кокичи, кидая Шуичи ранее найденную вещь, которую он с успехом ловит.       Он невольно оглядывает пойманное: небольшая шестеренка какого-то механизма, уже вся проржавевшая из-за многочисленных дождей и снегопадов, с притупившимися зубцами. Ничего примечательного: обычная деталь, которую не смогли отправить на переработку — все же в Японии оставались вещи, неподвластные вторичному использованию.       — Предпочту остаться здесь, — выдыхает Сайхара, машинально пряча шестеренку в карман штанов и взирая на парня снизу вверх. — А ты слезай, вдруг она рухнет.       — Ты всегда такой нудный, Шумай? Это строительный мусор, для его обрушения понадобится что-то потяжелее моей тощей задницы, — тот закатывает глаза, усаживаясь на мусор.       Чужие слова доверия не вызывают, наоборот, только большее опасение.       — Я думаю, что и твоей задницы достаточно для обрушения, — Шуичи хмурится, все же подходя к мусору и внимательнее разглядывая его.       Правда, он только потом понимает, что произнес, но Ома отчего-то тактично не упоминает об этом, а лишь переводит взгляд на небосвод.       — Знаешь, Шуичи, мы в чем-то похожи с мусором. Ну, не мы с тобой, а все люди в целом, — выдает он с таким глубоким и вымученным вздохом, что Сайхара становится его жаль. — Кто-то отправляется на переработку и приносит пользу другим, а кто-то… гниет здесь, потому что с ним нельзя ничего не сделать.       — Почему?       — Почему? — переспрашивает Кокичи, хмурясь. — Причин много, люди все же разные. То им характер не понравится, то увлечения покажутся детскими, то ты не подходишь под общественные нормы и выбиваешься. Индивидуальность — это, конечно, хорошо, но к ее проявлению никто никогда не будет готов.       Над словами Кокичи Шуичи честно — вот максимально честно, правда! — задумывается. Он и сам сталкивался с подобным: в школе его нередко ругали из-за постоянной кепки на голове, а друзья по этому поводу придумывали сотни самых различных шуток. Особенно Кайто, хотя ему все прощалось на правах «лучшего братана».       «Наверное, — думает Сайхара, вздыхая. — Ома-кун сталкивается с этим куда чаще меня. И тогда, что он говорил про растоптанную личность… наверняка это связано между собой».       В своей жизни он читал много книг, поэтому ожидает очередное клише про «между ними повисла тишина, создавая некомфортную атмосферу», но ничего такого не происходит. Небо неподалеку озаряется разноцветными всполохами вместе с громкими хлопками, за которыми Кокичи наблюдает с отрешенным лицом.       — Репетиция перед праздником, — выдыхает он. — Как я мог забыть.       Шуичи невольно подмечает, что подобное выражение лица делает парня… взрослее и мудренее, даже мертвее, словно постоянное веселье и ложь — всего лишь маска, а настоящий Кокичи знает куда больше, чем хочет показать. Кончики пальцев отчего-то дрожат, желая прикоснуться к фарфоровому лицу и сделать его хоть чуточку живее. Или примкнуть к тонким обветренным губам, оставляя на них горькое послевкусие выпитого перед встречей кофе.       Второго хочется все же больше — признает Шуичи с ошеломительным осознанием своих желаний.       Еще тогда, при первой встрече в музыкальном магазине, он осознал, что парень перед ним перевернет его жизнь с ног на голову и обратно. Возможно, да, это было любовью с первого взгляда, но не поддаться этим чýдным фиолетовым глазам с пляшущими внутри искрами было невозможно. Однако сейчас цветные всполохи даже не отражались в чужом взгляде, проходя мимо.       — В твоих глазах я тоже мусор, да, Шуичи? — тихо спрашивает Ома, но его прекрасно слышно сквозь взрывы фейерверков, которые для Сайхары становятся лишь.       — Нет, — сразу отвечает тот, не отрывая взгляд от силуэта на вершине горы.       Какое-то время Кокичи молчит, словно завороженный разноцветным небосводом, а потом слабо улыбается:       — Спасибо, — от его улыбки чужое сердце метафорически замирает в груди.       Шуичи кажется, что он стал на одну сотую ближе к разгадке чужой личности.

***

      — Откуда ты вообще узнал про эту свалку? — интересуется Сайхара, грея руки о тарелку горячей лапши. Они наткнулись на Lawson в пару кварталах от свалки, пока направлялись к метро, но решили переждать вечерний пик и поехать по родным станциям уже в полупустых вагонах.       — Несколько раз зависал там, — бормочет Ома с набитым ртом, параллельно наматывая новую лапшу на палочки. — До развода родителей жил неподалеку и частенько сбегал туда, когда они начинали ругаться, а потом мы с матерью переехали и тусоваться там стало сложно.       Шуичи чуть хмурится, обдумывая чужие слова. Его родители постоянно были в разъездах, поэтому сам Сайхара был избавлен от ругательств или, наоборот, чрезмерной опеки.       — Я думал, что ты сирота, — выдает он, тут же ловя приподнятую бровь. — Прости, я… это было слишком…       — Все нормально, не забивай свою головешку такой ерундой, — вздыхает Кокичи.       «В каком-то смысле ты все же прав», — думает он, но вслух не озвучивает. Своего отца Кокичи не видел вот уже несколько лет, а мать слишком занята работой и налаживанием личной жизни, чтобы считаться полноценным родителем. Все же Ома был ребенком, рожденным ради сохранения брака и увеличения японской демографии. О светлых чувствах, что-то вроде любви, речи никогда и не шло.       — И все же…       — Твоя проблема, Шумай, что ты иногда слишком много думаешь, — резко перебивает Кокичи, хмурясь и полноценно отрываясь от еды. — Расслабься. Ничего не случится, если ты позволишь себе сказать чуточку лишнего. Я не стану обвинять тебя в неуважении ко мне, как остальные.       — Но…       — Мы цепляемся за пережитки прошлого, например, за наш менталитет, — продолжает перебивать Кокичи, из-за Шуичи хмурится: ну кто так делает?! — Работа на первом месте, уважительно относись к каждому, не привлекай внимания и будь как все, цени и храни традиции… а жить-то когда? Мы все время думаем об удобстве других, но когда мы начнем думать о собственном комфорте? Когда на первом месте будет стоять собственное «я», а не чужое «мы»? Людям стоит задуматься об этом, Шумай.       — Звучишь как подросток, который переживает период бунтарства, — замечает Сайхара, тяжело вздыхая и отставляя лапшу в сторону: из-за всех этих разговоров аппетит безоговорочно пропал и возвращаться в ближайшее время явно не планирует.       — У меня было много времени подумать о подобном.       — И кто из нас слишком много думает?       — О, да вы меня подловили, мистер «я великий и крутой детектив», — неожиданно смеется Кокичи, чуть щуря апатитовые глаза.       Не выдержав, Шуичи позволяет себе тихо рассмеяться: только что они ушли в сторону философии и достаточно серьезных разговоров, а вот уже шутят и перебрасывают колкостями, словно маленькие дети. С Кокичи всегда было легко и плавно, хотя тот частенько переходил черту и нес полную околесицу, пытаясь скрыть правду или… настоящего себя. Сайхара читал, что такие реакции и поступки идут прямиком из детства, поэтому он только и может, что восхищаться, потому что многие, не выдержав такого отношения, встают на кривую дорожку. И Япония в этом случае не исключение, а скорее закономерность.       — А, — резко вспоминает Ома, улыбаясь воспоминаниям и возвращаясь к оставленным палочкам и лапше. — Я там нашел свою первую гитару! Представь себе: она лежала в груде мусора абсолютно целая, поэтому я решил забрать ее домой! И мне так понравилось бренчать на ней, что я решил научиться играть, а потом, если получится, выступать на стадионах!       — Это твоя очередная ложь, Ома-кун? — Шуичи складывает руки перед собой в замок, склоняясь и устраивая голову на ладонях.       — Кто знает, — смеется тот, отправляя в рот лапшу. — Попробуешь разгадать?       — А давай, — соглашается Сайхара, слабо улыбаясь.