Страшные истории

Сатору поднес включенный фонарик к подбородку. Свет преобразил его: острые тени пролегли ото рта к щекам, стекла очков тускло сияли. Сатору улыбнулся, и тьма очертила контуры каждого его зуба, превратив улыбку в оскал крупного, недоброго веселья. — А сейчас, — сказал Сатору, — будем рассказывать страшные истории! И зачем-то добавил: — Я в аниме видел. Секо длинно вздохнула. Утомленное выражение ее лица не изменилось, но, если бы вздохом можно было создавать проклятия, очередное родилось бы с уже закатившимися глазами. Сатору смущенно прокашлялся. Сугуру такие вещи… удивляли. С одной стороны, Сатору был совершенно адекватным — как попривыкнешь к его личному градусу адекватности — но иногда выдавал нечто этакое. Обычное, но для него словно бы и нет. Как вот эта его идея чего-то вроде летнего лагеря, который он видел в аниме. «Сатору, все видели это в аниме, да что там, все ходили в такие скучные, одинаковые…», — подумал Сугуру, когда Сатору поделился идеей с ним и Секо, и едва не сказал этого вслух. А потом посмотрел на него и понял, что, наверное, не все. Сатору смотрел ожидающе. Все его лицо словно бы умоляло с нетерпеливой надеждой: «давайте-давайте-давайте». Секо затушила бычок, прикурила две сигареты — для себя и Сугуру — и сказала: — Да. Сатору... засиял. Сугуру замер, глядя на то, как проблеск мимолетной, но жаркой мечты озаряет его черты. Из-за цвета его белоснежное лицо с глазами, спрятанными за стеклами очков, должно было казаться холодным, словно просторы Антарктиды. На деле оно было как белый экран перед проектором: грусть, ярость, радость всплывали на нем ярко выраженные, артикулированные. Причем Сугуру не мог понять, как это получается — вот это счастье, где оно прячется? В изгибе губ? Очертаниях скул? Завороженный, он позабыл о сигарете, и та едва не погасла. Он быстро вложил ее в рот. Тем временем Секо — чары Сатору оставляли ее равнодушной — затянулась, выдохнула длинную струю дыма и закончила: — Да, но нет. Только ей удавалось привести Сатору парой слов в такой ступор и такое разочарование. Лицо его вытянулось, очки, казалось, посерели. Секо оставалась невозмутима. — Позволь пояснить. Никаких вылазок на природу, кемпингов, костров, чем там еще промышляют эти… — Секо задумалась и закончила, — люди. Что-то одно и на территории колледжа. Она в пару затяжек докурила и ушла. Сатору не стал ее останавливать, не смог. Дернул Сугуру за гакуран, обвел руками панораму колледжа, раскинувшегося перед ними: комплекс зданий окружал густой парк, компактный, но очень по-японски, — дорожки вились, уложенные плавными изгибами, вели от панорамы к панораме, и, казалось, что парк минимум втрое больше, чем был на самом деле. Среди кедров, гинкго, кленов и сосен скрывались аккуратные полянки и даже небольшой водопадик. Смысл был в том, что встать маленьким уютным лагерем и жарить зефир на палочках над грилем можно было и на территории колледжа. Сатору возвел руки к небесам и потряс ладонями. Сугуру рассмеялся, едва не подавившись дымом, и похлопал его по плечу. Они выбрали компромисс: еда для пикника и страшные истории. Вечером, крадясь с пледом в руках по коридорам учебного комплекса следом за Сатору с фонариком и Секо с корзинкой, Сугуру думал: «В обычном лагере именно про это рассказывают страшилки: трое учеников ночью бредут по коридору таинственной школы, в которой наряду с биологией и алгеброй учат убивать проклятия, в переходах можно сгинуть, и даже якобы хобби одного из преподавателей — создание кукол, оказывается боевым и смертельным. Они открывают дверь, а там...». В учебном корпусе стояла прозрачная тишина, темный воздух колыхался в коридорах, как густая вода тихих заводей, слишком плотная для того, чтобы лунный свет проник в нее и достал до самого дна. За дверями аудиторий, запертая, но не усмиренная, чутко дремала одомашненная тьма. Их шаги порождали не стук, а шуршание. Сатору шел впереди, и всю его фигуру окружал расплывчатый световой контур. Их целью была последняя аудитория. Секо отодвинула дверь, и та глухо, раскатисто стукнула. Сугуру не удержался и вздрогнул. Парты сгрудились в углу, рогатые от составленных на них стульев. Казалось, они скучковались, чтобы отбить нападение. Доска пусто пялилась на них со стены, тая невысказанную угрозу в своей затертой, поцарапанной поверхности. Пол ждал, подставив доски под дымный свет луны. — Ух, — сказал Сатору. Лицо его сияло — в прямом и переносном смысле и, казалось, освещало аудиторию призрачным накопленным светом вернее луны и фонарика. Сугуру вытер с шеи мурашки и разложил на полу плед. Секо открыла корзинку и достала из нее несколько помятые сэндвичи, крокеты и с хрустом открыла пакетик чипсов. Сатору рядом вывалил из карманов запасы сладостей. — Страшные истории! — объявил он и поднес фонарик ко рту так, словно собирался откусить от него половину. Они с Секо почему-то оба с ожиданием посмотрели на Сугуру, и ему пришлось отложить крокет. С одной стороны, он не ожидал такого внимания, с другой — не был против. Посиделки их класса из троих учеников скорее напоминали дружеский ужин, до странности уютный. Время выключилось, дневные тревоги легли спать и даже луна, казалось, мигала за окном, будто бы задремывая. Вот интересно, подумал Сугуру, что для них — для Сатору — страшное? Тот продолжал подсвечивать улыбку фонариком, в лимонном свете его крепкие, белоснежные зубы сахарно блестели. — Постой-ка. Сугуру подполз к нему и заглянул ему в рот. Сатору от неожиданности шарахнулся, и Сугуру придержал его за подбородок, отобрал фонарик и посветил прямо внутрь. Сугуру знал, как устроен рот, но при таком приближении и живом, подрагивающем свете, он выглядел неожиданно и почти сюрреалистично, как фигурная шкатулка, выложенная скользким красноватым шелком и украшенная двумя рядами продолговатых жемчужин, или как сокровенный подводный грот в соленых водах, розовых из-за галофилов. Этот рот и эти зубы были безупречны. Сатору, придя в себя, начал сопротивляться, и Сугуру пришлось вложить ему большой палец между зубов. Сатору тряс головой, возмущаясь, и что-то пытался сказать, но только жевал слова — и палец Сугуру. Секо откашлялась, и оба они застыли. — Сим разрешаю себе курить! — торжественно сказала Секо и добавила уже нормальным голосом: — Окно откройте, иначе мы завтра не жильцы. Сатору выплюнул палец Сугуру и пошел открывать окно. Секо курила с видом будды или врача после сдвоенной смены, глядя на Сугуру так, словно его голова — прозрачный аквариум, и ей просто нравится следить за тем, как в нем плавают вспугнутые рыбки мыслей. Сугуру украдкой вытер палец. — Это было невкусно! — провозгласил Сатору, усаживаясь в позу лотоса. — Где пломбы? — спросил Сугуру. — Пломбы? — Зачем, если существует обратная техника, — Секо улыбнулась. Сатору открыл было рот, начал что-то говорить. — Нет уж, я начинаю, — перебил его Сугуру. Он все придумал. Сатору предвкушающе зашуршал оберткой от шоколадки. — Жила-была девочка, которая очень любила сладости, в зубах у нее появился кариес, и тогда родители отвели ее к стоматологу. Ты же знаешь стоматологов? — спросил он у Сатору словно бы между прочим. — Знаю, конечно, — ответил Сатору с полным ртом шоколада. «Нет, — подумал Сугуру с предвкушением, — ничего-то ты не знаешь». И он принялся рассказывать про стоматологов — к ним приводят детей и взрослых, и они, закрыв лица масками, привязывают тех к белоснежным огромным креслам, и, уставив в лица многоглазые ослепительные лампы, лезут в рты зеркалами, ковыряют зубы, сверлят, углубляя бурами дыры в костяной плоти, убивают их нервы, фиксируют рты открытыми, погружают инструменты в созданные отверстия и водят ими туда и обратно, подготавливая полости для заполнения. — Да нет, — слабо сказал Сатору, матовый от волнения, — я же видел… — Сам видел? — спросил Сугуру с удовольствием. В очках Сатору, тоже словно бы побледневших, отражался его кошачий прищур. — Нну… — сказал Сатору. Сугуру продолжил, сожалея, что не посмотрел старый ужастик с говорящим названием «Дантист». — Эх, — в какой-то момент сказала Секо, — жаль, я уже решила, какое направление выбрать. В голосе ее звучало столько искреннего сожаления, что у Сугуру по спине побежали мурашки. — Что-то я не голоден, — Сатору отложил шоколадку. — Обратная техника — вещь, — Секо у него на глазах откусила от нее кусочек. — Мхм. Сугуру сидел с чувством выполненного долга. Ни одной истории не удалось его переплюнуть.

***

Естественно, они легли спать поздно, и Сугуру провалился в сон, стоило его голове коснуться подушки. Просыпался он с трудом: было жарко, на него что-то тяжело давило. Он узнал вес Сатору даже сквозь сон. — М-м-м? Что такое? Слова слипались во рту. Сугуру пришлось приложить усилие, чтобы открыть глаза. Волосы Сатору щекотали ему ключицы. Тот лежал весь напряженный и словно бы подобравшийся. — Что? Кровать, достаточно широкая, все-таки была мала для них двоих. Наверняка Сатору ногами упирается в стену, подумал Сугуру, принявшись машинально перебирать его по-ночному спутавшиеся волосы. Они были совсем не такие, как у него, — тоже густые, но вместе с тем пушистые и рассыпчатые. Пряди щекотали ему ладони. — Кошмар приснился, — трезвым, совершенно не сонным голосом ответил Сатору. Сугуру хихикнул: — Признайся, полез гуглить? Сатору, помедлив, кивнул, мазнув щекой по груди Сугуру. Тот почувствовал движение ресниц: Сатору закрыл глаза. — Да все не так страшно. Вообще не страшно. Наоборот. Раз — и боль прошла. А еще они десны мажут обезболивающей пастой. Сладкой. — Да я понимаю. Судя по голосу, Сатору было очень неловко. Сугуру вслепую провел по его лицу — на ощупь, без очков, оно казалось Сугуру сокровенным секретом, который можно потрогать. Пальцы ожидали преграду, но не ощутили ее — Сугуру осторожно погладил Сатору по векам, настолько нежным, что прикосновение не способно было распознать ее степень. — Хочешь проверить? Сатору поднял голову. В темноте Сугуру видел его взгляд — небо этой радужки пробивало любую тьму. Он открыл рот. Помедлив, Сатору вложил пальцы между его губ. Погладил кромку зубов, изнанку щеки, дотронулся до неба. У Сугуру вспотели виски: кожа Сатору показалась ему сладкой. Прикосновение было слишком сухим, но Сатору был предельно осторожен. — Я ничего не чувствую, — шепнул он. В самом деле… Сугуру понял, что сглупил — как можно пощупать пломбы? Он задумчиво лизнул пальцы Сатору. Тот жарко хмыкнул, выдох погладил кожу на груди Сугуру, и его соски затвердели. Сатору продолжал медленно гладить его рот изнутри. Сложенные пальцы неторопливо скользили по языку Сугуру — вглубь и наружу. «Давай спать», — попробовал сказать Сугуру и не смог. Он чувствовал, что еще чуть-чуть — и настолько проснется, что не сможет уснуть обратно. В ушах у него слегка шумело, и он не сразу понял, что не слышит дыхания Сатору. Он его почувствовал: размеренное, сонное… Сатору спал, лежа щекой на его груди. Сугуру медленно откинул голову, и пальцы выскользнули у него изо рта. Он полежал, глядя в потолок и считая выдохи. Осторожно вывернулся из-под Сатору — тот не проснулся, растекся по кровати. Сугуру накрыл его одеялом, подложил подушку под голову. Стараясь ступать бесшумно, достал из шкафа футон, расстелил на полу, лег. Он засыпал, глядя на совершенно белый, из-за этого обманчиво беззащитный изгиб в том месте, где шея переходит в плечо. Он проснулся снова от тяжести: Сатору лежал на полу вместе с ним, наполовину стащив одеяло с кровати и раскинувшись поверх Сугуру в позе морской звезды. — Сатору, мне тяжело. — Сугуру пошевелил пальцами и понял, что они вплетены в волосы Сатору, словно и во сне он продолжал их перебирать. — А мне было страшно, — сонно, но вполне бодро отозвался Сатору и перелег поудобнее. Сугуру открыл глаза — над ним висел потолок, белый и равнодушный, у него не было ни снисхождения, ни ответов для всяких там юных магов с эротическими и не очень кошмарами. Сугуру было очень жарко: солнце добралось до него и впилось лучами в волосы. Его рука лежала на спине Сатору, забравшись под футболку. — Я знаю, как прогонять кошмары, — сказал он, точно он, но ему казалось, что его голосом завладел кто-то другой (пальцы Сатору на его языке, ночной пронзительный взгляд в лицо). — Хм? — Сатору положил на его грудь кулак и оперся на него подбородком, сонно моргая. Лицо его без очков казалось беззащитным — и обнаженным. Сугуру погладил его по голове — вот где живут настоящие кошмары. — Если будет страшно — просто приходи ко мне, — сказал он. Сатору торжествующе улыбнулся: — Ты предложил сам, — и обнял Сугуру так крепко, что у того сперло дыхание. — Спасибо, — слово было как поцелуй. Сатору потерся щекой о его грудь и, кажется, снова задремал. «Я предложил сам», — Сугуру закрыл глаза, под веками бродили огненные круги. Сам — вот что было по-настоящему страшно.