Happiness

      — Может хватит? — тихо поинтересовался Хосок, провожая взглядом очередную бутылку вина, которые Чонгук, допивая, выкидывал.       Он поморщился, когда она разбилась об асфальт, оставив после себя мелкую острую крошку стекла и красные брызги, и перевёл печальный взгляд на Чона.       — Я всё равно не пьянею, — пожал тот плечами, протягивая руку к новой бутылке. — Я даже вкуса не чувствую, — горько усмехнулся он откинул крышку в сторону, сразу припадая к горлышку. — Такова участь призрака.       — Ты… — хотел было возразитьХосок, сказать что-то против, переубедить, но слов не находил.       В голове пусто, а на языке вертелось едкое согласие, которому ангел ни в коем случае не мог позволить сорваться с губ.       — Ты не… — собираясь с силами, вновь начал Хосок, своей медлительностью и осторожностью лишь веселя Чонгука.       — Я сам виноват, я знаю, — перебил тот ангела, вытирая губы рукавом рубашки. — Можешь не утруждаться, я скажу это за тебя.       — Но… — Хосок прикусил кончик языка. Аргументов он не находил, а потому обессилено замолчал, признавая чужую правоту. — Мне жаль, — всё же едва слышно добавил он.       Чонгук молча пожал плечами. Он знал, что ангелу и правда жаль, только вот ему н-и-к-а-к.       Тишина неприятным напряжением повисла между ними и давила на острые плечи ангела огромной виной. И никак не отзывалась Чонгуку — тот лишь спокойно-бессмысленно продолжал вливать в себя дешевое вино, цыкая на то, что его даже не стошнит от паршивого вкуса. Более того, паршивого вкуса, который так хотелось ощутить во рту, он совсем не ощущал.       Им не о чем разговаривать. Совсем не о чем. Они застряли здесь вдвоём, невидимые для всего мира, одинокие и потерянные среди миров. Изгои, не относящиеся ни к кому, не имеющие ни поддержки, ни опоры.       У одного из них только разрывающая боль внутри и крылья, некогда белые и мягкие, красивые, а сейчас уродливые чёрные, сломано опущенные, у другого — пустота внутри, которую ничем не заполнить, и тотальная бесчувственность.       Но Хосок, помимо боли, всё ещё ощущал вину. И ответственность ощущал за своего подопечного. Это он не сберёг, он не смог остановить, не смог спасти. И сейчас он снова чувствовал силы бороться. И Хосок пытался, усердно пытается выстроить мосты, пытался помочь, найти выход. Он старался не терять надежду, цеплялся за нее пальцами, расцарапывая их до крови.       А Чонгук безразлично смотрел на его попытки, всё так же изредка прыгал со знакомой крыши в объятия бездны или лежал на асфальте, бесцветными радужками смотря в пустоту — и ведь даже не щурится, солнечный свет давно ему не мешал, лишь сильнее вытравлял остатки цвета в некогда живых глазах.       — Мы обязательно найдем выход… — тихо сказал Хосок, прерывая молчание.       Он осторожно коснулся чужого плеча, желая привлечь внимание, желая убедиться, что его хотя бы услышали, не то что послушали и поняли. Просто услышали, не проигнорировали.       — Чонгук… Гуки… — ангел нетерпеливо дёрнул за плечо уже настойчивей.       — Сам-то в это веришь? — Чонгук посмотрел на него насмешливо, кивнул сам себе, когда ангел неловко отвёл взгляд. — Вот и я не верю.       — Ты ведь уже ничего не потеряешь, мы можем…       — Не можем, — оборвал его призрак. — Мы не можем. Задолбался я пытаться, всё равно ничего не выйдет. — Мне больно за тебя Чонгук, правда больно, — прошептал Хосок, сочувствующе смотря на подопечного. — Я знаю, что ты пытался, что прыгал множество раз с крыши, желая доделать дело до конца. Не получалось, знаю. Но вдруг дело не в этом? Вдруг… — Хосок обхватил ладонями чужое лицо и посмотрел в обесцвеченные глаза, лелея в себе надежду разглядеть там хоть что-то. — Если есть шанс, мы должны хотя бы…       — Ты чувствуешь боль… — ледяным тоном, от которого мурашки по коже шли, перебил его Чонгук. — Если бы я мог чувствовать, я завидовал бы тебе, потому что ты хотя бы можешь ощущать, а у меня внутри пустота. Нет ничего.       Хосок прикрыл глаза не в силах смотреть на сломанного подопечного. — Я могу прикасаться к предметам, могу есть и пить, даже могу трогать людей. Но я для них невидим, неслышим. И я пуст. Внутри, снаружи. Я абсолютно ничего не чувствую. Даже сейчас я хочу иметь возможность злиться на тебя, кричать, хочу, чтобы мне хотелось ударить… Но не могу.       — Чонгук… — тихо произнёс Хосок.       — Катись к чёрту, — прошипел Чонгук, отрывая от себя чужие руки и отталкивая их.       Хосок потянулся вновь, но на этот раз толчок оказался сильнее. Ангел отошёл на несколько шагов, прижав руки к груди.       Чонгук встал со своего места и направился к выходу из сквера. Хосок подорвался за ним. — Не смей, — грубо бросил через плечо Чонгук. — Даже не думай идти за мной.       Ангел сдался. Опустился обессилено на скамейку и тихо всхлипнул. Невыносимая боль снова разрывала грудную клетку. Хосок кусал губы, обнимал сам себя, словно в попытках согреться, и укрылся чёрными крыльями, чтобы защититься от ветра.       Крылья не спасали, потому что колючий ветер дул вовсе не снаружи. Он дул изнутри.

***

      Чонгук сложил ноги по-турецки, упёрся локтём в бедро и подпёр ладонью подбородок, сгибаясь в три погибели. Он задумчиво смотрел на крыльцо детского дома, того самого, из которого сам когда-то выпустился.       Он не знал, почему пришёл сюда, ведь это место приносило ему множество страданий и боли. А сейчас он не чувствовал ничего, только сухие воспоминания, не вызывающие внутри ни капли эмоций.       «Он так изменился с того времени, — думал Чон. — Теперь не такой мрачный».       Чонгук наклонил голову набок и лениво оглянулся. Его взгляд зацепился за маленького мальчика в светлых джинсах и пёстрой футболке.       — Он выглядит… счастливым? — хмыкнул он себе под нос и тут же про себя добавил: — идиот.       Мальчуган тем временем сосредоточенно бегал по небольшой площадке, отстукивая мячом по земле. Он настолько забылся в попытках отточить свои движения до идеала, что запнулся и упал, содрав нежную кожу ладоней о шершавый асфальт.       Пухлые губы мальчика скривились, а изо рта вырвалось хныканье. Мальчишка осторожно перевернулся и попытался сесть. Чонгук покачал головой.       — Это же надо быть таким неаккуратным, дурашка, — рассмеялся он, потягиваясь.       Призрак встал со своего места и, подойдя к пареньку, потрепал его по волосам и чуть поддержал, помогая встать. Тот пыхтением и небольшой, незаметной человеку, помощью поднялся.       — Чимин-а, — молодая девушка, явно одна из воспитательниц, появилась на крыльце и обеспокоено заозиралась. Видимо, увидела в окне, как мальчик упал. — Ты как? Сильно ушибся? О боже, мальчик!       Она тут же кинулась к ребёнку, и, оказавшись рядом, принялась осматривать его раны.       — Прилично, няня, — ответил тот с улыбкой и тут же хихикнул. — Я ободрал ладони и, наверное, колени тоже. Но я встал, со мной всё в порядке.       — Ну и напугал ты меня, негодяй, — девушка шуточно наругала мальчишку, щёлкнув его по кончику носа. — Я с тобой поседею.       — Не поседеете, — паренек мотнул головой и поморщился, а после расхохотался. — А даже если и поседеете, мы вас всё равно будем любить.       — Ну и чего ты смеешься? — спросил Чонгук, прекрасно зная, что ответа не услышит.       А мальчик продолжал смеяться, совершенно забыв про саднящие колени и ладони. Воспитательница, словно соглашаясь с Чонгуом, покачала головой, после чего вернулась в здание детского дома.       — Он и правда изменился. В лучшую сторону. Если бы я мог, я бы очень порадовался за тебя. Надеюсь, ты не слишком сильно тоскуешь по родителям и, надеюсь, она всегда так хорошо заботится о тебе, — шептал вслед обоим Чонгук. — Будь счастлив, Чимин.

***

      Когда Чонгук был жив, он любил бездумно гулять по городу. Любил смотреть на людей, наблюдать за ними. Любил порой задерживаться до ночи в парке, потому что возвращаться в холодную, пустую квартиру желания совсем не было.       Сейчас привязанности к таким прогулками уже не осталось. Осталась привычка бродить по улицам и заглядываться на прохожих.       Чонгук дошёл до конца улицы, остановился на мгновение и свернул направо, тут же наткнувшись на маленькую девочку, стоявшую у края большой лужи.       «Везёт мне сегодня на детей». — подумал призрак.       Он тяжело вздохнул и обошёл ребёнка, продолжив свою дорогу.       — Ангел вчера так долго и много плакал, — задумчиво протянула девочка, смотря на своё отражение в грязной воде. Она прикусила губу и нахмурилась бровки, думала над чем-то усердно, а после выпалила: — Мама, что такое счастье?       Чонгук замер на месте. Детский вопрос неожиданно ввёл его в ступор.       — Какая ты любопытная у меня, — рассмеялась женщина, подходя к дочке. — Счастье — это прекрасное чувство. Оно бывает разным. Бывает ярким и громким, а бывает уютным и тихим. Но есть кое-что общее… счастье обязательно наступает тогда, когда ангел касается своими руками сердца своего человека. Когда люди не закрываются от своих ангелов. Когда их души открыты, они счастливы. Я ответила на твой вопрос, милая?       Девочка кивнула и, вложив в мамину ладонь свою, послушно последовала за ней. Правда что-то всё ещё терзало её сознание, не давая покоя. Она замерла и обернулась. И было что-то в её взгляде осознанное, непонятное Чонгуку. Она смотрела так, словно видела его, словно заглядывала в его бесцветные глаза. Словно чувствовала его. Будто что-то знала.       — Ты чего встала, Юн-и? — спросила женщина, обернувшись, чтобы пытаясь понять, что именно привлекло внимание её чада.       — Я просто думаю, что счастье должен почувствовать каждый, хотя бы раз в жизни, — ответила та тихонько, понурив голову.       — Полностью согласна с тобой, хотя бы раз в жизни, — женщина кивнула и погладила девочку по макушке, отвлекая от запутанных мыслей.       Юна позволила матери выдернуть себя из муторных дум и уже сама тянула её за собой, поторапливая.       Так они и ушли, а Чонгук остался стоять посреди безлюдной улицы совершенно один.       — А я ведь никогда… — прошептал он. Осознание накрыло с головой, вставая комом поперёк горла. — Я никогда не чувствовал себя счастливым…