Здесь не бывает случайностей

Дверь медленно открывается. За ней возникает знакомая Лини рыжая макушка, растрепанная больше обычного. Ее обладатель, Тарталья, явно встал совсем недавно, на что, к слову, намекал еще и его внешний вид: помятая рубашка, явно накинутся в спешке и держащаяся только на одной пуговице, носки из разных пар, а также отсутствие половины элементов одежды в принципе.   — Лини? — Удивляется он с порога. — Почему ты здесь, что слу… — Нам нужно поговорить, — спешно перебивает Лини не успевший начаться поток вопросов. Он говорил довольно уверенно, но взгляд выдавал явное волнение, тем самым говоря о том, что предстоящий разговор будет тяжелым. Глаза полны усталости, волосы в страшном беспорядке, крайне несвойственном для человека вроде Лини, а почти мертвая бледность лица хорошо подчеркивает синеву мешков под глазами.  Выдержав небольшую паузу и мельком оценив внешний вид парня, Чайльд коротко кивает, чуть отступая назад: — Проходи.  Лини, обернувшись на долю секунды, в пару шагов оказывается в доме. Он немного нервно осматривает помещение, однако, не найдя того, что искал, останавливает тревожный взгляд на Чайльде. Чайльд же в это время ловким движением руки запирает дверь. Ключ тут же оказывается запрятан где-то в кармане брюк. — Так что случилось? — оборачивается он, складывая руки на груди и сверля Лини требовательным взглядом. Лини медлит. Его одолевают сомнения, пожирающие тело и душу изнутри. Сейчас он еще может отказаться от своей идеи. Может промолчать или списать все на глупую шутку, исполнив очередной трюк. Сейчас он еще может оставить Тарталью в неведении. Но он не станет. Лини пришел сюда не ради шуток, да и Чайльд точно что-то заподозрит, даже если промолчать. Ведь Лини не так часто приходит к нему без повода: у обоих дел по горло. Так что сегодняшний визит не мог не вызвать подозрений. Лини прекрасно понимает, что вопрос об истинной причине этой встречи для Чайльда стал бы временным, даже если попытаться скрыть от него правду. Однако скрывать Лини ничего не будет. Он пришел сюда, потому то точно уверен: здесь его поддержат, здесь ему помогут. Ведь как бы Лини ни был горд, за ту бессонную ночь, что он пережил еще совсем недавно, он осознал, насколько смертен. Осознал, что в одиночку ему будет мягко говоря непросто.  Тот человек, установивший «жучка» прямо под носом Лини, явно не так прост, как может показаться. Он не оставил после себя ни единой улики, ни следа, кроме самой прослушки. Не оставил ни шанса на раскрытие своей личности.  Однако беспокоить с этим сестру, Фремине или «Отца» он точно не собирается, по крайней мере в ближайшее время. Дело не в недоверии, нет. Лини просто не хочет ни во что ввязывать их, не хочет доставлять им проблем и заставлять беспокоиться. С Чайльдом в этом плане будет проще, как бы это ни звучало.  Лини рвано выдыхает и ненадолго прикрывает глаза, собираясь с мыслями.  Но вот очи его уже открыты, а голос тих, но полон решимости: — За мной следят.  Лицо Чайльда постепенно меняется. Если еще секунду назад он был просто смущен и, вероятно, обескуражен, то теперь он был серьезен и немного насторожен.  — Следят? — переспрашивает он, также понижая голос. — Что ты имеешь в виду?  — Вчера ночью я, пришедший домой после выступления с цветами, решил найти для них вазочку, — начинает свой рассказ Лини. — Кое-как нашел что-то подходящее: фарфоровую вазу, пылящуюся всеми забытой где-то на верхней полке. Однако, когда я таки захотел использовать ее по назначению, по своей неосторожности опрокинул бедняжку прямо на пол. Она, разумеется, разбилась. А в ее осколках я обнаружил маленькое прослушивающее устройство.  Теперь лицо Чайльда принимает не ясное выражение. Он будто задумался, но к конкретному выводу так и не пришел. А Лини, тем временем, продолжает: — Разумеется, я был потрясен. Настолько, что всю ночь провел без сна в попытках найти хоть какое-то объяснение своей находке, — он тяжело вздыхает. — Однако нашел я лишь еще два таких же «жучка» в разных частях дома и камеру.  — Камеру? — Вдруг резко переспрашивает Чайльд, широко открывая глаза. — Камеру, — вновь вздыхая, кивает Лини. — Это была самая странная из находок: в момент обнаружения она еще работала, в отличии от прослушки.  Чайльд шумно втягивает носом воздух, а затем так же шумно вздыхает. Он нервно постукивает пальцем левой руки по правому предплечью. Взгляд его бегает по помещению, не задерживаясь надолго ни на одной вещи.  Лини же лишь непонимающе глядит на Тарталью, в ожидании каких-либо слов из его уст, которые, вероятно, должны помочь в разрешении ситуации.  Молчание немного затягивается. Лини и сам уходит в свои мысли, взглядом теперь упираясь в пол.  «Что будет дальше? — размышляет он. — Вернее, что делать дальше?» К Тарталье он пришел, по сути, именно за ответом на этот вопрос. Возможно, это решение было несколько глупо и инфантильно, ведь у Лини не было никаких гарантий, что Тарталья действительно сможет помочь, но уже ничего не изменить. А Тарталья, как самый лучший друг и товарищ, даже если и не сделает ничего существенно, точно сможет либо подбодрить, либо просто вложит в дело все свои силы, чтобы поддержать Лини. — Знаешь, мне кажется, тебе лучше пока сменить место жительства, — внезапно говорит Чайльд, переводя взгляд на Лини вновь. — Что ты имеешь ввиду? — переспрашивает Лини, резко поднимая глаза на собеседника.  — Даже если ты проверил весь дом, мы не можем быть уверены, что больше там ничего нет, — поясняет Тарталья. — Два этажа, на каждом из которых минимум по три комнаты, не включая кухню и ванную — это слишком много, чтобы проверить каждый возможный тайник, каждый угол и каждую щель, в которой может быть спрятана слежка. Раз уж прослушку отключили, преступник, вероятно, уже был в курсе твоих действий.  Лини в замешательстве хмурит брови.  — Это все звучит вполне логично, но почему тогда камера оставалась включенной? — недоуменно спрашивает он. Чайльд немного оседает. Это действительно странно. Он делает небольшую паузу, еще раз обмозговывая странные обстоятельства дела. — А где ты ее нашел? — вместо ответа интересуется он. — В коридоре. Она была направлена прямо на входную дверь, — неуверенно говорит Лини. — Выходит, он хотел знать, покину ли я дом? — Догадывается он. — Возможно, — медленно протягивает Чайльд. — А что ты с ней сделал? Сломал? Выбросил? — Всего лишь отключил, — поправляет Лини. — Это слишком ценная улика, чтобы просто так от нее избавиться, — хмыкает он. — Правда, я так и не смог разобраться в том, как она работает. В Доме очага мы, конечно, использовали похожие технологии, но устройство этой конкретной камеры, как и тех «жучков», сильно разнится с технологиями Фатуи. Чайльд вновь уходит в себя, но Лини не дает ему окончательно забыться: — Так ты предлагаешь мне переехать к тебе? — усмехнувшись, спрашивает он. Впервые за эту встречу в его глазах помимо усталости можно было почувствовать толику радости.  — Я этого не говорил, — улыбнувшись, парирует Тарталья. — Но был бы совершенно не против принять у себя такого дорого гостя на некоторое время.  — А спать я буду на одной кровати с тобой? — продолжает Лини свой допрос. Он никогда не перестанет подкалывать Тарталью на эту тему. На тему его давних чувств к Лини, которые, хотя и угасли еще очень давно, но все еще были крепко связаны с личностью Чайльда. Ну, или Лини просто никак не мог выбросить их из головы. — Боюсь тебя разочаровать, — с наигранным сочувствием качает головой Тарталья, — но я скорее выделю для тебя другую комнату, чем позволю спать в своей.  Лини забавно хмурит брови. Его как будто только что отшили. Даже при том, что это была лишь шутка, Лини чувствует себя немного оскорбленным. — Хорошо, все это довольно неплохо, — чуть погодя отвечает Лини, — но разве это не покажется им подозрительным? — Линетт и Фремине? — уточняет Тарталья. — И Отцу, — кивая, чуть тише добавляет Лини. — Я имею в виду… Они ведь ничего не знают. Так с чего бы мне вдруг вообще должно понадобиться жить у тебя? Они вряд ли поверят в истории о каких-нибудь вредителях или проблемах с арендатором, — справедливо замечает он. — Тоже верно, — соглашается Тарталья, — мы этим займемся, но позже. Ты, конечно, можешь уехать к сестре, Фремине или обратно в Дом очага просто «погостить», но тогда мы подвергнем их всех неоправданному риску. Мы ведь не можем быть уверены в намерениях преступника. И не можем быть уверены в том, что не следят и за ними тоже.  — Но ведь с твоим домом ситуация аналогична, — подмечает Лини. — Тот человек мог бы установить слежку за всеми, с кем общаюсь я. Если я, конечно, являюсь приоритетной целью. Не будем отрицать, что слежка может вестись за всеми воспитанниками Дома очага или Фатуи в целом.  — Это было бы не очень умно с его стороны, — усмехается Тарталья. — Если следить за всеми сразу, риск обнаружения увеличивается в геометрической прогрессии. Я, все же, всего лишь твой друг, а никак не сестра, Отец или названный брат. К тому же, попросту не выгодно было бы тратить столько средств на прослушки и камеры, а потом вовсе рисковать жизнью, чтобы расставить их в нужных местах и не попасться той же Слуге. Раз уж ты нашел столько улик, она вовсе обнаружила бы зачинщика еще до того, как тот бы вообще успел бы что либо сделать.  Лини пожимает плечами. Он прекрасно знает, как люди бывают безумны, поэтому такие доводы не то чтобы сильно его убедили. Однако пока он решил не спорить: посчитал, что лучше проверить сначала наиболее вероятные варианты, а уже потом возвращаться к частным случаям. — Тогда решено, — уверенно говорит Чайльд, вновь впиваясь в Лини тем требовательным взглядом. — Мы придумаем тебе уважительную причину для переезда, а пока нужно идти собирать вещи. Ты ведь не просил никого следить за домом в твое отсутствие?  — Нет, конечно, — мотает головой Лини, — нам нужно максимально ограничить круг знающих лиц. Так преступник может проколоться в деталях при личном разговоре.  — Ты прав, но в таком случае выходит, что дом абсолютно беззащитен. Раз преступник уже в курсе твоих действий и отключил «жучков», вполне возможно, что он уже идет к тебе домой устанавливать новых. Или следить лично, — немного мрачнеет Чайльд. Ему не очень приятно осознавать, что кто-то позволил себе такую наглость и подлость в отношении такого хорошего человека, как Лини.  Теперь задумывается уже Лини. Тарталья говорит верные вещи. Нужно срочно что-то решать.  — Тогда идем обратно сейчас же! — командует Лини. — Может, нам даже удастся поймать негодяя с поличным! Лини быстро оборачивается в сторону двери и успевает сделать в ее сторону несколько уверенных шагов, как Чайльд хватает его за капюшон, останавливая: — Я дико извиняюсь, но мне еще нужно одеться. Не могу же я идти на улицу в домашних штанах и тапочках. Лини через плечо оглядывает Тарталью и, придя к выводу, что тому действительно следует привести себя в порядок, говорит: — Тогда жду тебя здесь через минуту, — все тем же приказным тоном вещает он, грозно упирая руки в бока, — не больше!  — А больше мне и не нужно, — подмигивает Чайльд и мчит наверх одеваться.  *** Стоило Тарталье попасть в комнату, как он сразу кинулся осматривать помещение. Он заглянул во все шкафы, не обращая внимания на громкое возражение Лини, осмотрел все полки, передвинул все стулья, заглянул под кровать и под стол, об который больно ударился, вылезая наружу. — Все чисто, — заключает он, отряхивая одежду. — Как минимум в этой комнате мы можем разговорить беспрепятственно. Но все равно лучше тише, — он многозначительно понижает голос. — Ой! — Чайльд вдруг замечает осколки на столе. — Это то, что осталось от той вазы?  — Угу, — кивает Лини, обреченно опускаясь на кровать и вздыхая. — А рядом прослушка. И камера. Тарталья подходит вплотную к столу и аккуратно перебирает осколки руками, рассматривая их и вслух делясь впечатлениями.  — Красивая была, — бормочет он, — только, боюсь, это вовсе не ваза.  — Не ваза? — Удивленно переспрашивает Лини, поднимаясь с кровати и направляясь к Тарталье. — Ну, вернее, не совсем ваза. Это ваза-ароматница, — поясняет Чайльд. — Смотри, здесь дырочки.  Он подает Лини крупный осколок, на верхушке которого имеется небольшая ручка-бусинка. Лини принимает осколок из чужих рук и подносит его ближе к своему лицу, внимательно изучая глазами. Осколок похож на кусок швейцарского сыра: каждый его сантиметр усыпан отверстиями, вероятно, служивших когда-то для лучшего распространения запаха от различных цветов и трав, которые необходимо было погрузить в емкость.  Лини слегка нахмуривается. Ночью он не обратил на это никакого внимания, из-за чего теперь немного злился. Ему следует быть более тщательным в таких вещах.  К слову о тщании. Как оказалось, крышка — это именно та часть, в которой и была установлена камера. От усталости Лини не разглядел поначалу никаких дырочек, а если и разглядел, то списал все на причудливую задумку мастера. Но теперь все постепенно встает на свои места.  Раз камера находилась в крышке, а не в теле вазы, значит, даже если бы Лини решил налить туда воду, камера бы не пострадала.  Получается, если бы не простая случайность, Лини бы никогда не узнал, что за ним следят.  — А где ты ее нашел? — прерывает поток сознания Лини Тарталья, продолжающий перебирать осколки в руках. — Я что-то не помню у тебя такой вазы. — Она стояла там, наверху, — Лини вяло взмахивает рукой в сторону полки, висящей возле двери. — Вся в пыли, оставленная всеми, даже мной. Я уже сам и не помню, как она у меня дома оказалась… Или помню, — Лини резко поднимает взгляд на Тарталью. — Кажется, мне ее кто-то подарил… Кто-то из фанатов!  Чайльд тоже отрывается от своего занятия и увлеченно-удивленными глазами смотрит на Лини.  — Как подарил? — Быстро спрашивает Тарталья. — Лично? Через третье лицо?  — Кажется, нет, — качает головой Лини, — прислали посылкой. Помню, там еще записка забавная была, но сейчас я точно не скажу, что именно там было написано… — Как давно это было?  — Около полугода назад. Может больше. Лини постепенно погружается в состояние паники. Если прослушка была встроена в вазу, значит, уже минимум полгода за ним велась непрерывная слежка. Это если не учитывать то, что Лини не может быть точно уверен, когда были установлены остальные устройства. По крайней мере, радует, что записывался только звук. Но ведь кто знает, сколько важной информации мог выдать Лини, находящийся наедине с собой. Думающий, что находящийся наедине с собой.  Лини чувствует, как быстро сердце бьется в его груди. Так громко, что кажется, будто Чайльд должен услышать.  — Почему ты вообще взял ее к себе? — вопрошает Тарталья.  — А почему нет? — резко и немного нервно спрашивает Лини. — Тогда я еще не думал, что какая-то глупая ваза может за мной следить… Лини почувствовал себя таким дураком. Сколько лет он Фатуи, сколько лет он на сцене, но так и не догадался проверять всякие «подарки» от фанатов на наличие подозрительных предметов. Да, подаренную неизвестными людьми еду он не ест, но на этом его осторожность и заканчивается.  Чайльд молчит. Он встревоженными глазами смотрит на Лини, а затем кладет руку на его плечо, успокаивающе поглаживая.  Почему-то этот маленький утешающий жест странным образом действует на Лини. Работает на нем.  Лини вспоминает наставление «Отца»: нельзя давать волю эмоциям. Сейчас, когда от хладнокровности и сдержанности Лини зависит количество информации, которые они могут получить по делу, это наставление кажется очень уместным.  Он делает вдох, затем выдох. Успокаивается. Тарталья, замечая, что Лини уже не так встревожен, опускает руку обратно на стол.  — Нам нужен план, — изрекает он очевидное. — И план этот нужно куда-то записать. Лини немного оживляется. На его лице постепенно вырисовывается улыбка, а сам он торжественно направляется к кровати, на которой оставил свою шляпу. — Гляди, — объявляет он театрально, — в моих руках обыкновенная шляпа, не так ли? — Лини виртуозно крутит шляпу в руках, как бы доказывая свое утверждение. Чайльд, усмехнувшись, кивает. — Но дело в том, — загадочно продолжает Лини, — что она не такая уже и обыкновенная, какой может показаться. Проверь, в ней, кажется, есть кое-что волшебное… Лини хитро улыбается и вытягивает руку с шляпой вперед. Тарталья, вздохнув и улыбнувшись в ответ, подходит ближе и опускает в шляпу руку. Он недолго шевелит кистью внутри, пытаясь нащупать «волшебство», а затем таки достает из нее маленький темный блокнот, на обложке которого изображен кот. Не просто кот. Кажется, это Росселанд. Любимый кот Лини и Линетт, который участвует в большинстве их представлений, благодаря чему успел стать своеобразным маскотом их шоу.  В комплекте с блокнотом идет ручка в соответствующих тонах и узорах. — Вот это да, — наигранно восхищается Тарталья.  Лини же, вдоволь насладившись реакцией друга, ловким движением руки вновь опускает шляпу на кровать. — А теперь отдай, — Лини забирает из чужих рук и блокнот, и ручку, принимаясь что-то усердно записывать прямо на ходу. — Здесь и будет наш план. К тому же, нам не помешало бы вести общий учет улик, домыслов, догадок и прочей информации, которую мы соберем в ходе расследования.  — Очень эффектно, — хмыкает Чайльд. — Тогда давай подытожим… Лини пулей летит к столу и усаживается за него. Недалеко от осколков стояла на своем бессменном посту чернильница с пером, за которое Лини смело ухватился своими изящными тонкими пальцами. В ящиках стола была обнаружена бумага. Все готово. — У нас есть ваза-ароматница, в которой находилась камера, — Чайльд загибает палец, — сама камера и два «жучка», — под звук пера, быстро скользящего по листу бумаги, загибает еще три пальца, — и… А что еще у нас есть? — Немного сбитый с толку спрашивает Тарталья, переводя взгляд на Лини. — Что насчет тех, кто мог это сделать? У тебя есть подозрения? — У меня есть догадки, много догадок, — вздыхая, отвечает Лини. — Самая правдоподобная из которых — мой фанат. Раньше я уже сталкивался с преследованием, но дела не заходили далеко: мне стоило только заговорить с человеком, как он тут же убегал и более никогда не появлялся в моем поле зрения. — Лини печально вздыхает. — А сейчас… — Видимо, именно поэтому и не появлялся, — пессимистично отмечает Тарталья. — Но почему я узнаю об этом только сейчас? — возмущается он. — Все закончилось, даже не начавшись, — поясняет Лини. — Не думаю, что стоило бы ради этого тебя беспокоить. И не нужно забывать, что ты не один здесь умеешь хорошо драться, — хмыкает он. Чайльд смеряет Лини подозрительным взглядом, а затем пожимает плечами: Лини действительно может сам за себя постоять, он далеко не хрупкий мальчик. И тем не менее, Тарталья немного переживает. — Фанатская любовь — страшное дело, — себе под нос говорит он. — Любовь? — усмехнувшись, переспрашивает Лини. — Скажешь тоже! Это уже не любовь. Далеко не любовь.  Лини тяжело вздыхает. Ему никогда не было приятно подобное внимание, и он ни в коем случае не хотел называть подобную нездоровую одержимость любовью.  Он молчит, вновь отворачиваясь к столу. — Нужно завести список подозреваемых, — бормочет Лини себе под нос, вновь принимаясь что-то чиркать в блокноте, но уже с новой силой. — И первым номером в этом списке, сразу после неизвестного фанатеющего лица, пойдет Шарлотта. — Шарлотта? — переспрашивает Чайльд, еще больше недоумевая. — Та девочка-репортер с розовыми волосами?  — Именно она, — твердо говорит Лини, аккуратно выписывая ее имя на новой странице. — Она пыталась взять у меня интервью еще до всей той заварушки с пророчеством, и вот идет уже третий год, а она все никак не отстанет, как бы четко я не давал милой леди понять, что я не намерен распространяться о своей личной, сценической или хоть какой-то жизни в «Паровой птице». Чайльд складывает руки на груди, задумчиво вглядываясь в пол.  — Ты думаешь, она способна на что-то подобное? — скептично спрашивает он. — Не уверен, но не исключаю такую вероятность, — пожимает плечами Лини. Рядом с именем Шарлотты с каждым словом, произнесенным Лини, появляется все больше и больше каких-то небольших заметок, порой состоящих вовсе из одного лишь слова. Кажется, Лини полностью погружен в процесс.  — В качестве другой кандидатуры могу предложить Фурину, — снисходительно говорит он. — Фурину? — Еще более удивленный переспрашивает Чайльд. — Ты поаккуратнее с выражениями. А то найдут ведь еще закон какой-нибудь, по которому за такие слова и до крепости недалеко.  Лини переводит недовольный взгляд на Тарталью: — Кем бы она ни была раньше, сейчас это не имеет особого значения, — прохладно говорит он. — У Фурины имеется вполне неплохой мотив, именуемый простой человеческой завистью. — Тарталья уже открывает рот, чтобы возразить, но Лини не дает ему вставить и слова. — Сам подумай: с момента, как она покинула пост Архонта, ее популярность сильно упала, а наша возросла. Да, она по-прежнему прекрасно разбирается в актерском мастерстве, раздает желающим хорошие советы по этой сфере, но так как больше она на сцене не играет, люди реже видят ее, забывают о ее гение. Даже многие из ее фанатиков, коих мне удавалось знать лично, уже через год переставали ей интересоваться, — он разводит руками. — Разумеется, сама она говорит, что люди до сих пор боготворят ее, и что даже если она утратила малую, по ее мнению, часть своей популярности, это вовсе ее не тяготит.  Тарталья хмыкает. Из Лини вышел бы неплохой оратор. Или пропагандист. Так умело расставить все по полочкам, чтобы склонить Предвестника к выводу о виновности бывшего Архонта в серьезном преступлении нужно уметь.  — Звучит убедительно, — говорит Чайльд, пожимая плечами. — У тебя, случаем, больше нет никого на примете, с кем бы все сходилось так же идеально? Лини ненадолго прекращает писать. — Ты как будто на кого-то намекаешь, — подозрительно протягивает он, оборачиваясь на Тарталью. — Просто направляю тебя на верный путь, — уклончиво отвечает Чайльд. — Слушая твои речи сам невольно начинаю выискивать подозрительных личностей.  Лини не спускает с Тартальи глаз, все еще ожидая услышать конкретное имя. — Хорошо-хорошо, — сдается Чайльд, вскидывая руки в верх в жесте побежденного. — Дам тебе еще одну подсказку. Возможно, эти люди ближе, чем ты думаешь.  — Ты ведь не хочешь сейчас сказать, что за преследование ответственны Линетт, Фремине или Отец? — серьезно, мрачно и  холодно уточняет Лини.  — Конечно нет! — категорично восклицает Чайльд. — Мы ведь не можем пока делать никаких громких заявлений, не так ли? Лини мертвым взглядом прожигает душу Чайльда насквозь. — Не смотри на меня так, я все объясню, — он немного стушевался, но старался не подать виду. — Я не хочу сказать, что они, если бы сделали такое, сделали бы это из злого умысла или желания тебе навредить. Возможно, просто переживали. Когда ты уехал от них, они перестали видеться с тобой так часто, как раньше. Да и у них самих появились свои дела помимо выступлений. А вот у Слуги могут быть свои мотивы. Может, она просто хочет быть уверенной в своем приемнике.  Взгляд Лини перестает иметь такой жестокий характер. Он всерьез задумывается над словами Тартальи, опуская глаза в пол.  Повисает гнетущее молчание. Лини не верит, что сестра, Фремине или «Отец» могут так с ним поступить. И ладно ведь еще «Отец», это, хотя и не очень на нее похоже, но не может быть исключено. Но вот остальные двое…  И Линетт, и Фремине прекрасно понимают, что если у Лини возникнут какие-либо проблемы, он никогда не расскажет о них. Фремине уже однажды пытался добыть у Лини хоть что-нибудь о его истинных чувствах, но ничем хорошим это не закончилось.  Линетт раньше было достаточно простого взгляда на брата, чтобы понять, что он испытывает на самом деле. Но чувства — это все, что она могла узнать. К тому же, теперь у нее отняли даже эту возможность — возможность взглянуть на Лини вне сцены. А потому она оказалась совсем отрезана от брата и его переживаний. — Я поговорю с ними, — коротко и тихо говорит Лини, открывая новую страницу в блокноте и делая еще несколько заметок для себя. Но вдруг его внимание привлекает кое-что, чего раньше он явно не замечал. Крохотная деталь, которую легко можно было пропустить в общей суматохе. Однако теперь, когда все немного улеглось, деталь эта стала сильно выделятся на общем фоне всех артефактов, найденных на месте преступления. — Тарталья, — тихо подзывает он друга. — Что это? Чайльд в пару шагов оказывается рядом и устремляет взгляд в предмет, найденный Лини.  Предметом, тем самым, что привел Лини в такой ужас, оказалась записка. Маленькая записка, на которой ровными печатными буквами было выведено: «Не говори больше, чем следует». Лини медленно поворачивает голову в сторону Тартальи. Глаза, которыми он смотрит, похожи сейчас на два фиолетовых блюдца, заполненных вместо пищи страхом. — И что это значит? — тихо спрашивает Чайльд. Записка явно пошатнула и его уверенность. — Это небольшое напоминание для меня, — замогильным шопотом отвечает Лини. — Он знает, Тарталья. Он все знает… Дыхание Лини учащается, как и его пульс. Он нервно сглатывает, вертя головой то в направлении Чайльда, то в направлении записки.  — Он не мог не узнать, — Тарталья вновь кладет руку на чужое плечо. — Но не мог и подкинуть сюда эту записку.  — Мог! — Отрицает Лини, энергично мотая головой. — Пока меня не было, ты сам тогда сказал, ты был прав… Он был здесь снова! Еще немного, и легкая паника Лини превратится в настоящую истерику. Он, как может, старается держать себя в руках, использует различные дыхательные техники, призванные помочь в успокоении, считает про себя, но ничего не помогает.  А потом Тарталья обнимает его. Просто так. Просто подходит и заключает в крепкие объятия, слегка гладя по спине. — Даже если так, — четко говорит Тарталья, своим голосом в миг прогоняя все сомнения Лини прочь, — это был последний раз, когда он появлялся здесь. Я обещаю тебе, Лини. Я найду его и лично с этим покончу.