contradicting.

      хенджину нравятся все, кому нравится он. чанбин — прекрасный тому пример. ему нравилось проводить время с чанбином, тот делал всё, чтобы завоевать сердце хвана — и это приводило в восторг. чаще всего их времяпрепровождение заканчивалось занятием тем, что хёнджин упомянул вскользь или ляпнул не придал значения — зато это запомнил чанбин, запомнил, подсуетился и моментально воплотил. зачастую они ходили в места, куда хотел хёнджин, ели еду, о которой он заикался, ведь чанбин в ту же секунду вспоминал местечко, где подают «лучшую пасту в этом районе», о которой хёнджин сболтнул без задней мысли. было приятно видеть то, насколько человек парится и выкладывается ради него. всё строилось вокруг его персоны и это не могло не льстить, если мягко сказать. это заставляло хвана ощущать себя значимо, важно и за этим чувством он всегда гонялся до посинения, а здесь его личный воспеватель находился буквально под боком. было приятно знать, что от него не ждут взамен той же отдачи, и хван был благодарен — ему нужен был такой человек. чанбин всегда был хорошей компанией и интересным собеседником для него, поддерживал его хаотичные идеи. и — живут-то они в одной общаге — легко доводил их до реализации. они брейнштормили песенки и репер смешно душнил насчет строения треков и того, как это должно работать. они, обмениваясь холстом, рисовали через раз, и хёнджин в истерике скакал по комнате, непременно обнаруживая на своих попытках в эстетику и сюжет какие-то закорючки и смайлики. и им было… прикольно? всё, что ему нужно было давать чанбину взамен — себя. и он давал, вкладывался, как мог, естественно. как позволял ресурс, настроение, погода за окном и гороскоп на этот день.        хёнджин был готов закрывать глаза на то, что намерения репера были немного серьёзнее, чем хотел бы признавать хван. усиленно прикидывался дурачком, когда этого требует ситуация, умело свинчивал с разговоров, которые могли сводиться к обсуждению их отношений и, господи прости, чувств. либо же наоборот — флиртовал и провоцировал, когда это казалось безопасным, прикольной идеей, которая хаотично селится в голове. не то чтобы он планировал каждый шаг и то, как он поступит в той или иной ситуации, но само собой получалось выстраивать идеальный, по его мнению, баланс. сейчас, валяясь на кровати у чанбина в комнате и листая ленту, хван чувствовал чужую руку на своей ляжке. чанбин лежал рядом и точно так же втыкал в собственный телефон, как бы невзначай водил рукой по хёнджиновской ноге, иногда сжимая её слишком сильно, чтобы напомнить, что хочет он куда больше, чем обычного тактильного контакта. чанбину было позволено больше, чем остальным мемберам только потому, что внимание, получаемое взамен, точно того стоило. хвану нравилось чувствовать сильную руку на себе и факт того, что его хотят трогать таким образом, настроение и вайб в комнате складывались наилучшим образом. — хён-а, — протянул хёнджин, лениво поднимаясь на кровати и потягиваясь. — я сегодня на тренировке, кажется, спину немного потянул, не разомнешь?       не сильно это осознавая, хёнджин постоянно подтверждал и напоминал себе и окружающим о том, насколько он в приоритете для этого человека. рэпер тут же отложил телефон и поднялся тоже, соглашаясь с просьбой, проворчав что-то о том, что нужно быть внимательнее к своему телу. хёнджин подполз к нему ближе и, развернувшись спиной, сел между ног чанбина. облегчил доступ. они оба знали, что дело совершенно не в спине, но эта бюрократичная (?) условность в формулировках почему-то оставалась с ними. чанбин всегда честно начинал, как-то даже слишком вдумчиво для ситуации, массировать его спину, что-то комментировал в процессе — хёнджин в этом ничего не понимал, зато мог слишком громко вдохнуть или простонать от неприятных ощущений разминания забитых мышц. а потом его руки начинали спускаться ниже, уже очень условно делая вид, что это все часть массажа, а хёнджин очень условно делал вид, что испытывал боль или простое облегчение от этих прикосновений. руки гладили тело хвана, сжимая бока, цепляя футболку и проскальзывая под неё, чтобы провести пальцами по прессу, чтобы хёнджин шумно выдохнул, невольно выгибаясь вперед. он слишком быстро заводился и в такие моменты это было плюсом. они никогда сильно не обжимались и никогда не целовались, но периодами чанбин очень хотел доставить хоть какое-то удовольствие хёнджину. хёнджин не был против этого ощущения — столько желания и воспевания своего тела другим человеком. их положение не позволяло хёнджину сделать что-то слишком активное в ответ, поэтому он наклонил голову вбок, оголяя шею перед лицом чанбина, позволяя прикоснуться губами. рэпер на секунду замялся: — ты… — голос тихий, будто не верящий в то, что хёнджин не просто позволяет, а предлагает сам. — не медли, — просит. — а то передумаю, — не передумает.       дважды повторять не надо — едва заметное соприкосновение губ и шеи, неуверенное и почти невесомое, на пробу. хван довольно мычит, закусывая губу, рукой цепляется за чужую, гладящую его по внутренней части бедра и чанбин целует снова, увереннее, начинает покрывать поцелуями шею, оставляя следы слюны, остывающие от жужжащей работы кондиционера. хёнджину начинает казаться, что сегодня его кокетство заходит слишком далеко, но он не может сказать, что его не устраивает. он продолжает поглаживать руки чанбина, насколько ему позволяет положение, пока те блуждают по телу хвана, и все чаще задевают пах. намекая, что очень даже не против зайти еще дальше. что того положения, которое они сейчас занимают — мало. — может, повернешься уже ко мне лицом? — угадывая мысли хвана, шепчет чанбин. — а стоит? — парирует, уходя от ответа, дразнит. — у меня все затекло так сидеть уже, — сдаётся. ‐ так что давай.       хёнджин слушается — большего хочется, все тело уже ноет от желания, а член неприятно пульсирует. он разворачивается, смотрит чанбину в лицо и едва сдерживается, чтобы не прыснуть — глаза блестят, волосы на голове взъерошены, передние пряди прилипли к мокрому лбу, а на губах глупейшая, предвкушающая улыбка. хёнджин одной рукой потирает влажную от слюны шею, другой тянется к волосам, чтобы их поправить. — ты сейчас жутко забавно выглядишь, — хихикает, пальцами зачесывая волосы чанбина назад. — это всё ты! ты точно колдун!       хёнджин двигается ближе, заглядывает чанбину в глаза, но отвлекается на непрекращающиеся звуки уведомлений сбоку. поворачивает голову на источник звука — на экране высвечивается несколько последних сообщений:

«надеюсь ты»

«не обижаешься»

«на меня: <»

«но я скоро буду!»

      вариантов, кто мог сыпать миллион сообщений в такой манере — ровно один. хенджина будто пробивает током. — а ты куда-то сегодня собираешься? — спрашивает он, не отводя взгляда от мобильного чанбина.       чанбин бубнит что-то невероятное, но явно окрашенное непониманием, и тянется к телефону. в хване растёт тревога и надежда на то, что в окружении чанбина есть еще один человек, который пишет так, словно у него стоит ограничение не более пятидесяти символов в одном сообщении. спустя несколько минут, которые чанбин обрабатывает полученную информацию, он звонко хлопает себя по лбу. — с ёнбоком в сауну договаривались пойти, — немного обреченно выдает чанбин, — а я забыл, что сегодня… голова другими мыслями забита. я отменю, хочешь?       в сауну с ли ёнбоком. вот это они вообще здорово придумали, вот это они молодцы. хёнджин резко выпрямляется. внутри растёт ком различных эмоций, в основном — обида и… очевидно, зависть. и как-то уже не до приставаний и перспективы взаимной дрочки. сам факт запланированного досуга его убивал — этим двоим нельзя, совершенно запрещено и противозаконно проводить время тет-а-тет. — да слушай, не отменяй, ‐ хёнджин отползает к краю кровати, свешивая с нее ноги. — повеселишься сегодня по полной, так сказать.       чанбин вздыхает, и конкретную эмоцию, которая это вызвала, назвать никак не получается. — у нас есть минут десять… — потратишь их на то, чтобы не заставлять ёнбока ждать тебя, — хёнджин поднимается с кровати и выходит из комнаты, прикладывая моральные усилия к тому, чтобы не хлопнуть за собой дверью.       топчется в коридоре, взбаламученный, потный и взъерошенный, полный непонимания, что ему делать. гложет обида на чанбина за то, что вот сегодня, когда хёнджин был готов дать, позволить ему чуть больше, чем даже чанбину обычно дозволено — и все обламывается внезапным мероприятием с феликсом. мысль о том, что если бы хван не обратил внимание на приходящие сообщения, то ёнбок, — невинная душа, — мог вломиться к ним в комнату, заставляет передернуться от ужаса. очень хочется забиться в угол комнаты и нервно хныкать от жалости к себе, но потребность посмотреть на феликса лишний раз, — как обычно, — победила. плетется сначала в ванную, где умывается и приводит себя в какой-никакой визуальный порядок. падает на диван в общей комнате, поджимает под себя ноги и подтягивает к себе подушку. кладёт на нее голову, тяжело вздыхая. как вообще можно было забыть о том, что идёшь с феликсом в сауну? чанбин типа… согласился на это времяпрепровождение и не думал об этом больше? не представлял, как всё это может пройти и не ждал этого дня, проверяя календарь на всякий случай несколько раз в день? непозволительная безответственность по отношению к его спутнику на этот вечер. вот хёнджин бы повел себя иначе. мысли, идеи о том, как бы он провел этот вечер, оказавшись в ситуации чанбина, лезли в голову самостоятельно и хван это совершенно не контролировал, так что залип в одну точку, зажевав губу, и замер. он бы думал об этом постоянно, а к встрече бы начал готовиться часов за шесть: два из них провёл в душе, бритва в одной руке, в другой все его тюбики с уходом; как будто ёнбок не видел его во всех состояниях — и спустя неделю тренировок почти без отдыха, где не то, что помыться, они и поспать не успевали, и на утро после сумасшедшей пьянки, — будто перед ним есть смысл выпендриваться. составлял бы личное расписание специально под этот день, тусуясь в их общаге уже минут за двадцать до предполагаемого времени встречи… потом бы они пошли в их когда-то любимое заведение и вкусно поужинали, вспоминая, как им было здорово проводить время тут раньше. и до общаги бы обратно он его тоже проводил. и вел бы себя как неловкий школьник, каким становился каждый раз, когда перед ним появлялся феликс.       из транса хёнджина вывел хлопок двери. в коридоре стоял тяжело дышащий ёнбок собственной персоной и выглядел, зараза, отлично. в спортивном костюме и с растрепанной гулькой на голове, точно после тренировки, а до общежития он, судя по отдышке, добирался бегом. потрепанный, уставший, но всё равно как будто изнутри светящийся. выглядящий идеально для того, чтобы завалиться на диван, на колени к хвану, и лениться весь вечер. хёнджин бы гладил его волосы и… он утыкается носом в подушку, чтобы не завыть на всю комнату от собственных мыслей. — хенджин-а, привет, — подает голос ёнбок, растягивая гласные. он уже успел снять кроссовки и пройтись по комнате, и даже, взаправду, плюхнуться на диван рядом с хваном, — а ты чанбина не видел? — я, — ни как дела, блять, ни как день. хёнджин в очередной раз вздыхает. — не знаю, в комнате копается. а у вас планы? — о, ну он как всегда, — смеется феликс. — а то я опаздывал, мы в сауну собирались, а я сначала на съемке, там форс-мажор, пизда, всё сдвинулось, — он подгибает под себя ноги и тянет к себе вторую подушку, повторяя позу хёнджина. — а потом сразу на тренировку, у меня даже предупредить возможности не было, ну ты представляешь, как это, а потом как выскочил и сразу к общаге погнал, чтобы совсем времени не терять. я думал, если честно, он ждет уже сидит и бубнит, торопился, а тут вот как. — да уж, не похоже на него. не понимаю, что нашло на него сегодня. занят тоже. наверное, — хёнджин честно старается говорить ровным тоном.       на этом разговор затухает, и некоторое время они сидят молча. феликс уткнулся в телефон, а хёнджин решил больше не открывать рот, потому что это может плохо кончиться. эмоции переполняют, ну какой, какой в жопу чанбин. торопился он, святая душа, упаханный к нему, пока этот самый чанбин вылизывал хвановкую шею. это всё кажется жутко грязным и неправильным. вообще, наблюдать, как феликс смотрит на чанбина… сердце болело. про его неразделенные чувства к рэперу знали абсолютно, ну вот прям совсем все. включая широкую аудиторию, которая удивительно спокойно воспринимала открытые признания в любви и телесные выражения симпатии; подтверждает мысль о том, что если хочешь спрятать — положи на самое видное место. и чанбин тоже любил его, проявлял знаки внимания, но воспринимал его больше как мелкого брата. и это выглядело больно. для феликса, который всё понимал и скорее всего смирился со своей судьбой и просто брал от жизни и своего положения всё, что может. его чувства никак не изменили свою форму сквозь года — они все еще кажутся невинными, и он полон восторга от каждого слова и действия, воспроизводимое чанбином. было и завидно, и больно, и грустно наблюдать то, как такое большое и полное любви сердце разбивается об то, что чанбину от этого ни горячо, ни холодно, а только иногда неловко от излишне чувственных вещей со стороны енбока. хёнджин снова и снова ставил себя на место чанбина и продолжал мечтать о том, как сложилось бы, сомкнись этот круговорот чувств иначе.       не прошло и года, как со чанбин соизволил выплыть из своей комнаты. из изменений — надел носки, рюкзак на плечо накинул. чем он занимался всё это время — одному богу известно. загруженный слегка, хёнджин невольно ухмыльнулся, полагая причину подобного настроения. феликс при виде чанбина мгновенно заблокировал телефон и подорвался с дивана, так сказать, ко всему готовый. хёнджин не шевельнулся, но начал ощущать свои затекшие, от того, что всё это время сидел в одном положении, ноги. комментировать что-то для хёнджина рэпер отказался — стыдно, видимо. поделом. он поднял взгляд на ребят, ушедших в коридор. феликс сходу начал пересказывать ход своего дня, более подробно и эмоционально разбирая то, что выдал хвану, когда только пришел. енбок крикнул ему что-то на прощание и парочка удалилась из дома. услышав, что дверь закрылась, хёнджин выразил максимум агрессии, который мог себе позволить в этот момент — стукнул кулаком по ручке дивана и выдал протяжное «бля-ять». очень хотелось исчезнуть и не чувствовать всю хуйню, что сейчас в нём есть, очень хотелось закатить кому-нибудь жуткую истерику, где он покричит, поплачет, разнесет к хуям что-нибудь, типа разбить посуду, или на порыве эмоций пойти и разъебать какие-нибудь не так стоящие в его комнате картины, поваляться по полу сверху, а потом проглотить это всё и жить дальше. потому что кишка у него тонка что-то сделать, а всё что ему остается — плыть по этому течению, которое приведет его только к обрыву.