Ты вышел на мою частоту.

Вова влетел в подвал уже совершенно не чувствуя страха. Ему так хотелось снова увидеть призрака. Хотелось столько всего спросить, разузнать. Нетерпение жгло кожу. Усевшись в свой угол, Вова принялся ждать. И когда маленький голубой, искрящийся тусклым светом, шарик начал разрастаться напротив, испытал восторг и радость. Видно, настолько сильные, что Кощей довольно быстро принял человеческие очертания. — Вернулся? — Привет! Я же обещал! Кощей осмотрел свои руки, повертел ими перед лицом. — Судя по всему, ты правда рад меня видеть! , — фантом улыбнулся. Вова понял, что его собственная улыбка так и просится к губам. — Ещё бы! Я тут, понимаешь ли, стал свидетелем того, что мир устроен совершенно иначе, заглянул в тако-о-о-е! Ещё и подружился с привидением! Ой, извини, если я был груб… Никита улыбнулся скорее снисходительно. — Я теперь твой собственный Каспер? — Только подумал об этом! , — Вова расхохотался от глупого сравнения. — Я не обижаюсь, правда. — Расскажешь, что случилось с твоим другом? Никиту коротнуло, аура его свечения будто выключилась на долю секунды. — Его застрелили. Милиционер. Во время погони. Вова замер. Пожалел, что спросил. Он каким-то образом чувствовал, что Кощею это приносит боль. Ещё он почувствовал, как начало жечь родимое пятно на спине, будто оно превратилось в свежий ожог. Маленькое круглое пятнышко, неестественно ровное и аккуратное. Вова не особо им интересовался, но отчётливо понял сейчас, что неприятно стало именно в том самом месте. — А ты знал, что милиция теперь полиция? , — перевёл тему Вова, стараясь выглядеть очень позитивным. Не нравилось ему то, что чувствует призрак. Общая энергия была тому виной. — Серьёзно? Во дела! А ещё что сейчас происходит? И Вова ударился в длинные рассказы о смартфонах, интернете, роботах, кофе в стаканчиках, доставке чего угодно прямо под дверь квартиры, компьютерных играх на приставках, которые поражали своей реалистичностью. Показывал фрагменты игр, включал музыку, клипы, смешные видео. Так незаметно наступила глубокая ночь. Они много смеялись, обсудили кучу всего, Никита рассказал про своё время, развлечения, группировку «Универсам», где был старшим, про отсидку, про самые вкусные конфеты на свете и свою любимую машину. Расстроился, что сейчас «Пирожок» встретить можно крайне редко и в очень удроченном состоянии. А ещё рассказал чуть больше про Адидаса, с которым делил самые страшные события и самые радостные моменты. Вот только природу их взаимоотношений предпочитал называть дружбой, чтобы не шокировать Вову из 2024го. О том, КАК они делили радость, он помнил в деталях до сих пор. Запах, вкус, ощущения. Если бы не та глупая ссора с переделом влияния, не упрямство одного усатого болвана, ничего бы этого не случилось. Но в мире, оказывается, возможно всё, кроме одного: изменить прошлое. Работать с настоящим и будущим можно, а прошлое остаётся вечным напоминанием об ошибках, поступках, неверных решениях и тащит за собой груз потери даже через века. — Значит ты был членом группировки? И твой друг тоже? — Всё так, Вовка, всё так. — Охренеть! Хочу ещё больше знать про твою жизнь! Это же круче любого учебника истории! Живой свидетель! , — Вова вдруг осёкся, поняв, что сморозил очередную тупость. — Да нормально всё, говорю же! — А откуда ты знаешь, что я… — Твоя энергия во мне, не забыл? Я могу тебя читать по ней! Суворов немного смутился. Знать, что кто-то знает, что ты чувствуешь — странно и трепетно. Никита не мог перестать смотреть на Вову, такого своего и такого чужого. Сейчас он выглядел совсем не таким, каким он его помнил. Длинная чёлка, игривые разбросанные по всей голове светлые пряди, необычная одежда, которая так ему шла, подчёркивала сильное красивое тело. А вот глаза всё такие же: тягучие янтарные омуты, которые он узнал бы из сотен тысяч таких же. Как же жаль, что нельзя рассказать всё, объяснить, признаться. Оставалось радоваться тому, что Вова просто сидит рядом, бесконечно болтая и улыбаясь. От его улыбки хотелось сгореть на месте. Как же сильно он скучал. В этот раз выпроводить Суворова было сложнее. Но он справился, хоть и больше всего на свете боялся, что он может больше не прийти.