wandering planets or a complete mess (but only for him)

кю: спускайся

вы: че

кю: реще, ю тут холодно до пизды и шапку надень!

вы:

твоя рандомность……

кю: 4 минуты и я ухожу

вы:

обуваюсь

кю: шапка!!!!       юджин пробегается быстро по последнему сообщению, пытаясь одновременно втиснуться в оба кроссовка (неудачно). параллельно руки тянутся к висящей куртке, а глаза уже автоматически закатываются. с ним вечно носятся, как с маленьким. не то чтобы это было проблемой (да, иногда, ему нравится внимание), но чрезмерность раздражает.       шапка смотрит на него одиноко и совсем не презентабельно с вешалки, а он показывает ей язык (и открытому диалогу с кюбином тоже).       — ма, я к кюбини-хёну ненадолго.       не дожидаясь ответа, он сильно хлопает входной дверью, устраивая маленькую пробежку с третьего этажа. юджин перепрыгивает через несколько ступенек сразу, шаги эхом разносятся по подъезду, отскакивая от потертых временем стен, но шум совсем его не волнует.       он торопится и, возможно, сам не замечает, как сильно.       до сообщения пятиминутной давности юджин почти полностью закопался в учебниках и исписанных заданиями листиках. идея о перерыве даже не посещала голову, во всяком случае пока где-то под задницей не завибрировал телефон. наверное, юджин сам не осознавал, насколько сильно ему нужно было проветриться. но он точно не признается в этом кюбину (хотя себе сдал уже давно).       подъездная дверь со скрипом открывается, холод бьет по неприкрытому - лицу и рукам, - и юджин инстинктивно хмурится.       пустая лавочка слева - единственное, что встречает его. он выходит на дорожку полностью, прислушиваясь к тишине и успокаивая сбившееся от пробежки дыхание. глаза сразу цепляются за редкие аккуратно кружащиеся хлопья. в свете фонарей мелкий снежок кажется чарующим.       рот широко открывается от вида припорошенной земли; в глазах всё переливается, будто драгоценности выложились у ног. юджин начинает шариться по карманам в поисках телефона, чтоб написать дурацкому кюбину. но чьи-то руки, просовываясь в карманы следом, мешают. холодные как льдинки, но большие и хорошо знакомые.       — кю, — юджин выдыхает целое облако теплого воздуха, моментально расслабляясь.       он облокачивается назад, почти утопая, потому что кюбин - шпала, которая в детстве на эскалаторах висла до победного, и с необъяснимой любовью к огромным вещам. тепло от контакта греет, пробираясь глубоко под одежду. под кожу. прямо к сердцу, а оттуда по сосудам разносясь всюду.       — просил же шапку взять, балда. на улице холод собачий.       юджин сжимает чужие ладони в своих - тихий жест несогласия, - и чувствует, как те, легко выпутываясь, полностью освобождают место в карманах. он разворачивается сразу, встречая знакомый теплый взгляд, прищуренный и как всегда обаятельный.       половина лица кюбина скрыта огромным шарфом, завязанным точно неумело и наспех. но это выглядит очаровательно настолько, что юджин залипает. он даже не замечает сначала копошения.       кюбин, пользуясь замешательством юджина, достает вязанную шапку и натягивает её тому до самого носа. потому что он знает своего парня и специально, выходя с дома, всегда берёт лишнюю шапку. (может, именно из-за исчезновения всех теплых вещей с дома он постоянно получает по своей шапке от тэрэ).       момент точно рушится, юджин хмурится, и очарование кюбином как рукой снимает. поправляя шапку на голове, он видит эту довольную ухмылку даже через чертов шарф и очень хочет стереть её.       — нет, ну ты серьёзно? — возмущается.       — ты выскочил в пижаме. скажи спасибо, что я свой шарф не снимаю.       юджин буквально из последних сил сдерживается, чтобы не вкинуть очень важный комментарий о том, что этот шарф в целом уже не снять (там буквально узлы. как вообще?). он проглатывает. только на этот раз.       — ну и куда мы? чего это тебя вообще потянуло на улицу?       — настроение появилось, да и с домашкой лень возиться.       юджин кивает, будто верит, и разворачивается на выход со двора. они не оговаривают маршрут, но оба знают куда идут.       вверх в горку мимо круглосуточного, через закрытую шиномонтажку и к смотровой площадке, с которой город сужается до линии на ладони. там люди снизу кажутся муравьями, а гул машин и автобусов меркнет пред высотой. они приходят туда, когда кюбин забирает юджина после уроков, а домой не хочется.       там часто ветрено и почти всегда тихо, но у кюбина есть шарф, а у юджина кюбин с нескончаемым запасом вязаных вещей на каждый день недели.       кюбин подхватывает его руку и тянет ту к себе в карман, наверное, слишком буднично. юджин улыбается и прижимается ближе, наверное, слишком влюблённо.       — а это, кстати, первый снег?       — не знаю, не слежу за этим.       и не смотришь на меня прямо сейчас, потому что любуешься мусорным баком слева, а не из-за того, что врать не умеешь, да? думает про себя юджин, слегка бодая кюбина в плечо.       он обещал уступить всего раз. акция кончилась.       — и ты, конечно, совсем не мониторил прогнозы погоды и не высматривал снег весь вечер, чтоб позвать меня гулять.       — …я похож на романтика? — негромко и со смешком.       а тепло пробирается глубже, перебиваясь мурашками. у юджина дежавю. судя по улыбке кюбина, у обоих.       — ни капельки.       кюбин сильнее кутается в шарф, скрывая за этим улыбку абсолютно дурацкую и счастливую, и крепче сжимает в своей руку чужую. он очень любит такие моменты. тепло и уют, от прижимающегося ближе юджина; и легкость, от бестолковых разговоров и глупых подшучиваний.       юджин рад, что у него есть человек, готовый вытащить его в минус пять встретить первый снег, и посмеяться до коликов со слепленного наспех калеки-снеговика. кюбин рад слепить целую армию таких уродцев, не замечая морозной красноты собственных ладоней.       недоделанная математика, брошенная в большой куче с другими учебниками забывается, как и все переживания о контрольной, пока юджин губами пробует слишком сладкий какао с копеечного автомата под пристальным взглядом кюбина.       он ждёт оценку шедевра, в котором самое настоящее это, пожалуй, стаканчик. а юджин думает о том, как причудливо отмороженные пальцы колются о тепло этого самого стаканчика, бодягу в котором совсем никак нельзя назвать какао.       они беснуются на заснеженной улице, спорят добрых часа пол об этих дурацких автоматах с напитками, и громко смеются после, потому что понимают насколько это абсурдно.       они всегда были такими и (кюбин надеется) всегда будут (юджин просто знает). они никогда не спешили, поэтому у них всегда есть время на глупости. и иногда это самое важное.       уже ближе к ночи, сидя на лавочке друг напротив друга под жёлтым противным светом фонаря, покрасневшие пальцы юджина на замёрзших щеках кюбина кажутся первому девятым чудом света и самой красивой частью вечера.       кюбин (согласный негласно всегда) тянется к чужому карману за забытым телефоном и быстро ловит момент фронтальной камерой.       там они замёрзшие и красные не от смущения;       там у юджина в глазах собрание звёзд со всего космоса и их блестящее отражение в прищуренном взгляде кюбина;       там с первым снегом привязанность греет, не подпуская холод к главному: к сердцу.