umarmen

осаму еле-еле разлепляет глаза и вздрагивает, когда босые ноги касаются холодного пола. ужасная усталость с самого утра — крайне плачевный знак. окно уже покрыто незамысловатыми ледяными узорами, а за стеклом кружатся первые хлопья снега. неприятный холодок по коже вынуждает надеть свитер вместо привычной хлопковой футболки. свет в ванной кажется ему слишком ярким, а потому он прикрывает глаза и почти засыпает с щёткой в зубах, но вся эта рутина, вроде как, немного помогает взбодриться. тихо прошмыгнув на кухню, осматривается и видит тарелку ещё горячих оладьев. не может сдержать немного сонной улыбки, хоть и даётся она с трудом. когда один оладушек преспокойным образом съеден, дазай приближается к фигуре около плиты и аккуратно сцепляет руки в замок, заключая достоевского в крепкие объятья. — доброе утро, — шепчет куда-то в шею, вполне довольный моментальной реакцией в виде мурашек на достоевской коже. — доброе. иди завтракать, раз встал, — так наивно пытается скрыть своё смущение, что осаму невольно прыскает от смеха. — даже не поцелуешь меня? — дазай — хитрый и проворный лис, и достоевский прекрасно знает это, но всё равно из раза в раз не может устоять перед натиском тёплой карамели в глазах у шатена. губы у него, кстати, почти такой же карамельной сладости, неземной мягкости. тёплые и до невозможного родные. фёдор может запросто поклясться, что видел солнце в янтарных глазах каждый раз, когда глядел в них после таких моментов. моментов, когда осаму ластится, словно кот, подставляя щёки для быстрых поцелуев и смеясь до покалывания в сердце тепло и нежно, так, как никто другой не умеет. они стоят в такой близости уже до странного много, и он хочет сказать что-то, может, напомнить дазаю о завтраке, который ждёт, но невольно совсем забывает об этом своём желании, когда осаму просто обнимает его. кладёт голову ему на плечо и закрывает глаза, будто он делает так каждый день, словно это их обыденная традиция или какой-то утренний ритуал. второй раз с утра — даже немного пугающе. — всё хорошо? только лишь прижимается сильнее, оставляя без ответа, а достоевскому остаётся только лишь сомкнуть руки на чужой спине и слегка беспокойно гладить лопатки под тёплым свитером. это правда странно. совсем не так, как дазай ведёт себя каждый день. — сегодня холодно, — не поднимает глаз даже, только немного сжимает достоевскую футболку под пальцами. фёдор особо даже и не вдумывается, единственная ли это причина и настоящая ли, когда нехотя выходит из объятий и берёт руки осаму в свои. как всегда холодные, но достоевский всегда чувствует разницу. сейчас они холоднее обычного. пальцы чуть дрожат, а сам шатен недовольно хмурится на это, потому что внутри у него явно болит. и обнимается он вот так — долго и тягуче-молча — только в моменты безысходности и крайней степени усталости. это фёдор знает лучше, чем свои пять пальцев. дазай реагирует на всё новое так же, как это делает достоевский — он вздрагивает, прикрывает на секунду глаза, и фёдор видит это всё, когда аккуратно целует бледные руки, и вновь не может насладиться всем спектром эмоций, на которые дазай способен и которые он ему доверяет. осаму чувствует покалывание в ладонях, стоит только достоевскому положить его руки себе на шею. горячий, тёплый, согревающий. ничто не помогает так, как это делают руки, губы, глаза — весь достоевский сам по себе. осаму пытается убрать свои руки с чужой шеи, отойти подальше, спрятаться, а фёдор считывает в янтарных глазах только лишь тяжёлое и изнуряющее «страшно», всегда появляющееся так не вовремя. — пойдём в комнату? немой кивок и расплавившееся «спасибо» в глазах.

***

белое одеяло отдалённо напоминает даже какое-то облако, и дазай без сомнений утопает в нём, закрывая глаза и пытаясь спрятать дрожь в руках. но все попытки скрыться ласково прерываются тёплыми касаниями где-то в районе рёбер. фёдор обжигает, плавит всё изнутри одним присутствием рядом, зарываясь носом в тёплые кудри и притягивая парня ближе. — ты скажешь мне, если что-то случится? — отдаётся звоном в ушах и неприятным свинцом голоса в груди. достоевский ищет ответ в карамельных глазах, сцепляя их пальцы в надёжный замок, и даже слегка вздрагивает, когда вдруг слышит голос осаму. — я не знаю, что со мной. и это больно. это не хочется говорить, от этого хочется где-нибудь спрятаться и переждать, но дазай знает, что фёдор останется, он почти уверен в этом, поэтому просто прикрывает глаза и жмётся ближе. — но я скажу, когда узнаю, — шепчет, — или когда запутаюсь ещё больше. обещаю. он сдержит обещание. а достоевский останется.