Сделка с Дьяволом

***

С детских лет она помнила, как отец подбирал слова, точно ключи к замкам детских капризов. Но тогда, в спешке взросления, она ловила их краем уха — все, кроме одного урока. Порка. То хлёсткое эхо ремня, слипшееся с горьким вкусом непослушания, врезалось в память глубже слов. Став учительницей по зову сердца, она верила, что дети — как мокрый глиняный ком: неподатливые, но способные засиять под чуткими руками. Только теперь, через три года после колледжа, судьба втолкнула её в битву с тяжёлыми дверями провинциальной школы. И с ним. Мейнардом Спенсером — директором, для которого порядок пахнет порохом и засохшей кровью. Первая встреча обманула. Перед ней стоял галантный джентльмен в идеально выглаженном костюме: седина висков мягко контрастировала с молодым блеском карих глаз. Он вёл её по коридорам, щедро сыпал советами, гасил насмешки подопечных бархатным голосом. И она, обманывая саму себя, думала: «Возможно, здесь есть шанс…» Разрушилось всё за три минуты в столовой. Его улыбка застыла, когда трое подростков замешкались у порога. Лицо, секунду назад дышавшее обаянием, исказилось. Лоб прорезала зловещая складка, губы сжались в белую нить. — Ты, ты и ты… — пальцы-шпаги ткнули в ребят. — Нигеры! — слово прозвучало, как удар топором по льдине. Мальчик-недоросток сжался: — Мы не… — Сёгодня, — голос Спенсера заскрипел, словно ржавый гвоздь по стеклу, — вы изучаете этикет королей. В Белом доме. Не слышу, чем короли отличаются от рабов? — Точно… точностью, сэр… — Верно, — он склонился к нему, будто хищник, вдыхающий страх. — Ты — погань. Рождён ею и сгниёшь в ней. В этот миг он заметил её. Мгновенное преображение обескуражило: челюсть расслабилась, глаза потеплели, будто темнота только привиделась. — Вас не шокирует моя прямолинейность, мисс? — голос вновь заструился мёдом. Она чувствовала, как ногти впиваются в ладони. — У вас есть дети, мистер Спенсер? — Дочь. Шестнадцать. Что за вопрос? — Интересно, бьёте ли вы её за опоздания, — она шагнула ближе, ловя дрожь собственного дыхания. Его брови взметнулись. — Шутите? Моя кровь чиста. — Тогда почему они заслуживают кнута? — Потому что выродки! — внезапный рёв заставил её отпрянуть. — Их предки привыкли к хлыстам! Без них они не люди, а стадо, жаждущее хаоса! — Они дети, а не скот! В комнате повис будто ледяной туман. Спенсер, резко развернувшись, прошипел сквозь зубы: — Ваши либеральные идеалы слепы… — А ваша жестокость — трусость, — выдохнула она. Через час она вместо ребят пришла в «Белый дом» — сырой ангар с кольцами для цепей на стенах. Сердце колотилось, но руки сжимались в кулак. «Папа… прости».

Удар локтем в живот оказался слабее, чем она рассчитывала. Он лишь крякнул, не отступив. Шесть футов мышц и ярости. Но кнут уже летел в её ладонь. Она вырвала его у истязателя. — На колени, — голос дрогнул, выдавая страх, но она подняла подбородок. Мейнард засмеялся. — Или что? Запоёте, как они? Плеть взвизгнула, рассекая щёку. Кровь выступила рубиновой нитью. — Твоя спина или лицо. Выбирай, — она встряхнула кнут, и он, скрипя зубами, развернулся. Удар по ногам сбил его на колени. Первый щелчок оставил багровую полосу. Он выругался, но не застонал. Второй удар — звонкий, с отзвуком, словно выстрел, — вырвал из горла хрип. Третий… На этот раз спина выгнулась, а вскрик сорвался с губ стоном. И тогда она увидела: его пальцы впились в бёдра не от боли, а от… удовольствия. Лицо, искажённое гримасой, дышало страстью. — Ты… разочарована? — прошипел он, поднимая глаза. — Ждешь покаяния? Она присела перед ним, подняв подбородок кнутом. — Нет. Жду прозрения. — Тогда позволь показать, каков я без твоих игр… — рывком он поймал её запястье. Плеть упала, а её пригвоздило к стене тяжестью тела. Но в её глазах не было страха — только вызов. Поединок только начинался. Его пальцы впились в её запястья, как стальные капканы, но она не опустила взгляд. Горячее дыхание Спенсера, смешанное с запахом железа и пота, обожгло щёку. — Ты думала, несколько царапин меня сломят? — прошипел он, прижимая её к полу. — Я живьём выгрызал путь из грязи, пока твои «невинные детки» учились воровать кошельки! Она вывернулась, ударив коленом в бок, и рванулась к плети. Кнут свистнул в воздухе, но он поймал его на лету, дёрнув к себе. Рукоять выскользнула из её пальцев, оставив ладонь обожжённой. — Нравится играть в справедливость? — Спенсер встал во весь рост, тень от него поглотила её. — Давай напомню, кто здесь король. Треск ремня, сорванного с его пояса, заставил её сердце упасть. Отец. Тот самый звук. Вспышка детского ужаса парализовала на миг, но крик мальчишек из ангара пронзил её воспоминания: «Сэр, простите, мы больше не будем!» — Не смей! — вырвалось у неё. Она метнулась к стене, хватая ржавые цепи, и с размаху ударила его по плечу. Он зарычал, теряя равновесие, и она воспользовалась моментом — вскочила, хватая со стола масляный фонарь. Стекло разбилось о пол, и пламя лизануло промасленные доски. — Сумасшедшая! — Спенсер отпрянул от заполыхавшего круга огня. — Теперь ты в моём Белом доме, — голос её звенел холодной яростью. — Начнёшь тушить — сгоришь. Уйдёшь — я расскажу всем, как «король» бежал от учительницы. Он застыл, лицо искажено бешенством, но в глазах мелькнул страх — страх потерять власть, маску, всё. — Такова твоя правда? — она выставила ему ему ведро с водой. — Или предпочтёшь гореть? Он схватил вёдро, и в тот миг она ударила его книгой по виску — старым томом Франклина, валявшимся в углу. Мейнард рухнул на колени, вода зашипела на огне. — Видишь? — она задыхалась, прижимая книгу к груди. — Даже рабы бунтовали. Даже они ломали хозяев. Он поднял на неё взгляд, и вдруг засмеялся. Грубо, хрипло, словно впервые за десятки лет. — Ты… хуже них, — прохрипел он, вытирая кровь. — Ублюдки хоть честны в своей гнили. А ты… прячешься за добродетель, но бьёшь больнее меня. Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стояли те самые мальчишки, с фонарями и лопатами. В их глазах горел не страх — ярость. — Мы… мы пришли помочь, мисс, — сказал самый младший, сжимая кулаки. Спенсер побледнел. Впервые за всё время он съёжился, словно ребёнок, пойманный на краже. Швабры и лопаты в руках подростков замерли в воздухе, будто сама ненависть застыла в поисках формы. Мейнард съёжился на полу, прикрывая голову руками — мольба тирана, вдруг осознавшего, что вселенная не вращается вокруг него. Она встала между ними. — Довольно. — Но, мисс, он…! — мальчик с иссечённой кнутом спиной бросился вперёд. — Довольно, — повторила она, перекрывая крик. В её голосе звякнуло что-то знакомое — сталь отцовского ремня, жесткость, от которой скулы сами собой сжались. О Боже. Это я. Его копия. Спенсер, подняв голову, ухмыльнулся кровавыми зубами: — Видишь? Они животные. Как и ты. Цепь в её руке задрожала. Картинка вспыхнула: отец в дверном проёме, пояс, свернутый вдвое. "Это ради твоего же блага". И она, семилетняя, уже знавшая, что боль — единственный язык, который он считает искренним. — У меня был выбор, — голос её разлетелся о стены, как осколки. — Ненавидеть его… или стать им. — Она швырнула цепь в огонь. — Вы тоже выбираете сейчас. Тишина. Пламя потрескивало, пожирая верёвки на стене. Первым рухнул на колени старший из мальчишек: — У него… у него фото моей сестры в кабинете. Угрожал, если я… Один за другим, словно костяшки домино, падали признания. Грабежи, избиения, шантаж — Спенсер использовал "Белый дом" как личную камеру пыток. Она слушала, обжигаясь каждой историей, пока воспоминания отца не пронзили мозг иглой: "Цена дисциплины — кровь, дочка. Иначе они сожрут тебя". — Вам не придётся больше бояться, — выдохнула она, поднимая диктофон. Красная кнопка "запись" мерцала, как сигнал SOS. Спенсер зарычал, рванувшись к ней, но ученики сгрудились стеной. Не подростки — воины с лопатами-мечами. — Полиция уже в пути, — солгала она, глядя ему в глаза. — Выбор за вами: бежать, как крыса… или попытаться сохранить лицо перед судом. Он выбрал бегство. Но на выходе его встретили сирены.

***

В ту ночь, глядя на звёзды из окна пустого класса, она вынула из сумки потёртый ремень отца. Край, истончённый годами "воспитания", напоминал о том, как близко дьявол жил в её доме. "Что сделало тебя монстром?" — думала она о Спенсере. И дрожала, осознавая, что ответ, возможно, знала всегда.