Венок обрывков

Зигаслав Корнеплод встал с первыми лучами ласкового русского солнца, разбуженный пением соловья. Богатырь вышел из землянки как был, нагишом, и поклонился до земли — русский лес поприветствовал, мышцы размял, да и пошёл к роднику по белоснежному снегу, шугая пугливых белочек на своём пути. Умывшись водой из холодного ключа, Зигаслав надел форменную рубаху-косоворотку с вышитыми рунными узорами-ярилками и начал влезать в трофейные шаровары. Широки и просторны были те шаровары, когда-то Зигаслав лично снял их с жидо-рептильского багатура, сражённого в боях под Ведадеевкой, но всё равно влезать в них было трудно русскому богатырю — столь огромны были уд и муде его, что и в шаровары едва помещались. Прикрывши срам, Зигаслав поприветствовал Ярилу-солнце этрусским салютом. Сверхплотная зига бесконтактно улетела от сердца к солнцу, срезая верхушки сосен на своём пути. Красный с мороза Ярила мигнул в ответ жёлтым, приветствуя богатыря. Запах подпаленных деревьев защекотал ноздри. Раздалась полифоническая мелодия из фильма «Бумер»: то заиграл служебный палантир в землянке. Срочный вызов. Одним движением Зигаслав запрыгнул в землянку, надел форменную фуражку, набросил на плечи китель с погоной обершурмбаннфюрера и бесконтактно ответил на вызов. Волховской шар показал мудрое лицо начальника, группенфюрера Скуфослава Гойдалюба. — Слава Борису! — вскинул руку Зигаслав. — Ледовласому слава, — степенно ответил группенфюрер Гойдалюб. При каждом его слове внушительно тряслись брылья, ниспадающие на форменный китель с коловратами. — Славно ты, сынок, отметелил войско пидарасов, что пытались развратить берёзки наши русские! И молодец, что киберстрапоны нибируанские в целости захватил. Волхвы тебе благодарочку передают, рептильную технологию уже отправили в Пенемюнде. Даст Перун, скоро увидим новые турбопихатели в нашей русской артиллерии! — Я всего лишь исполнял свой долг, — скромно ответил Зигаслав. Хитро прищурившись, Скуфослав могучей рукой достал из-под стола бочонок пивопродукта. Другой рукой он поднёс к палантиру серебряную погону с дубовым листом. — Поздравляю с присвоением очередного звания, штандартенфюрер Корнеплод. Только так и служить, и никак иначе! Зигаслав щёлкнул каблуками. Мощным грохотом сдуло снег с еловых лап, а с потолка землянки посыпались сороконожки. — Служу Славянскому Союзу Северной Рассы! На восходе утренних лучей Зигаслав вышел из леса, и шёл на службу широкими русскими полями. Озимая зелень пробивалась сквозь редкий наст, ветерок вдоль дороги колыхал ковыли-геоглифы и смерчами-водоворотами закручивал позёмкой пудру-ауру сверкающего-сияющего мелкого снежка. Зигаслав ступал по самой обочине просёлка, и сверхтяжёлые бронеберцы производства Китежского обувнолитейного комбината сверкали белыми шнурками посреди ноябрьской распутицы. Штандартенфюрер улыбался и насвистывал «Боже, Вождя храни» в такт шагам, настроение было хорошим. Повышение было кстати, это значит — больше власти, а значит, можно больше сделать хорошего и полезного для всего народа СССР! Но вдруг мерный вой ветра изменился. До чуткого уха Корнеплода донёсся истошный женский визг. Богатырь замолчал и нахмурился. Вопль повторился — длинный, безнадёжный. Ошибки быть не могло, в землях русских творилось злодейство. — Азимут 228, расстояние 88 километров, и с поправкой на ветер убираем 14 градусов… — пробормотал Зигаслав в густую бороду, проводя триангуляцию по голосу. Три мощных прыжка, и богатырь уже на месте преступления. Окраина леса, село Хохлянка, колодец недалеко от капища русских богов. Щетинистый козлоногий чёрт — с чёрными кудрями, в чёрном лапсердаке, с огромным крючковатым носом, — держал левой рукой за грудь крестьянку. В правой руке чертила сжимая огромный кинжал. С конца кинжала падали зелёные дымящиеся капли. «Яд», догадался штандартенфюрер. Крестьянка не могла достойно ответить неруси, ведь её руки были заняты коромыслом с двумя вёдрами колодезной воды. Вёдра были чистые, новые, с клеймом барина на донышках. — Ты что творишь, бес бессовестный? — прогремел Зигаслав, сшибая голосом снег с деревянных крыш. — Почто девушку терзаешь? Почто в русских землях насильничаешь? Чёрт расплылся в мерзкой улыбочке, обнажая длинные загнутые клыки: — Гой еси, богатырь! Где же ты насильничание видишь, если всё по согласию? А ежели несогласна, так пускай коромысло бросит да отойдёт от меня. Али неправду я сказал? Корнеплод нахмурился. Русской кожей он чувствовал наёбку, но не мог понять, где. — Не верь ему, Зигаславушка! — заплакала крестьянка, и слёзы её покатились с щёк на русую косу. — Не могу я бросить коромысло, ведь вода эта для стола барина! Какой же русский барина подведёт? Не по-нашему такое! — Так что ж тебе дороже, — захохотал чёрт, — честь твоя девичья, или же барин? Для штандартенфюрера всё стало ясно. Склонение к измене! Могучей грудью он заслонил крестьянку, отталкивая чертилу. Глядя прямо в глаза неруси, Зигаслав произнёс: — Для русского человека барин всего дороже. И жизнь, и честь положим, а начальника не посрамим! — А как же честь твоя богатырская? — спросил бес. — Моя честь называется барин! Зигаслав замахнулся титаническим кулаком-наковальней, готовясь размазать нерусь могучим ударом. С громким хлопком кулак пробил звуковой барьер, влетая в отвратную бесовскую рожу. В самый последний миг, словно двойная молния, разум Зигаслава поразила мысль: «Что-то не сходится. Почему же чёрт нерусский к девушке пристаёт, если все неруси — пидарасы?» Это была ловушка! Удар, что должен был размазать обычного беса на кварки — лишь едва сдвинул его с места. Кулак обожгло: злой антирусский яд начал вгрызаться в кости. Злобно усмехнувшись, бес перепрыгнул через себя, и обернулся огромным чёрным богатырём, на две головы выше Корнеплода и втрое шире. Гигант пробасил, ухмыляясь в пейсы: — Не признал меня, Зигаславушка? Забыли, видать, в своём СССР, кто такой Жирослав Русорез! — Предатель… — проскрежетал сквозь сжатые зубы штурмбаннфюрер. Могучий кулак с размаха влетел в челюсть хазарского багатура. Кулак летел с такой скоростью, что воздух вокруг него загорелся, и разряды молний опалили землю. Удар такой силы мог бы снести стомиллионную армию рептилоидов, но Жирослав даже не покачнулся. Огромной рукой он схватил Зигаслава за горло. Спокойно, как будто по-отечески, он заговорил с хрипящим штандартенфюрером: — Всё Яриле поклоняетесь, ведарасы, а про древних-то богов забыли. Не можешь ты меня сбить с ног, Зигаслав, потому что держит меня сама Мать Сыра Земля. Кто ты против неё? Забыл свои корни, Корнеплод… Штандартенфюрер хрипел, пытаясь вырваться из каменного захвата. Крестьянка побелела от ужаса, до хруста вцепившись в коромысло. — Если ты Ярилу-солнце любишь, — ухмыльнулся багатур, — так лети же к нему, ведарас! Не размахиваясь, Жирослав бросил полуживого штандартенфюрера в воздух. Это было его ошибкой. Освободившись, Зигаслав немедленно сориентировался по солнцу, и кинул сверхкритически плотную зигу Яриле. — Удар русских богов! — прогремел его голос. С неба скатился огненный коловрат, бьющий двойными молниями прямо во врага Руси. Перуновы стрелы сожгли пейсы Русореза-багатура, и он провалился под землю: Мать Сыра Земля спрятала своего сына от гнева Ярилы. Раскрыв десантную вышиванку-парашют, штандартенфюрер мягко опустился на русскую землю. Крестьянка бросилась к нему с поцелуями, взмахнув русой косой, но коромысло с баринскими вёдрами не упало, а повисло в воздухе, повинуясь слову Стрибога. — Я ещё вернусь! — раздался из-под земли ужасный голос. Но ни богатырь, ни крестьянка не обратили внимания на это грозное предсказание. Сладкой работы время пришло, и даже сосны тряслись от могучих толчков богатырского уда, заглушая шелестом хвои страшное пророчество Жирослава.