К свету!

I

Освещая себе путь лампадой, Зольти осторожно, почти на цыпочках, шла по коридорам, словно опасаясь, что ее услышат. Огонек на фитиле слегка рассеивал абсолютную тьму, делая видимым лишь то пространство, что было у ее ног. Иногда она замирала, и поглядывала по сторонам. Ей начинало казалось, что откуда то, из какого-то из кабинетов доносится шорох, но единственным звуком, нарушавшим царившую здесь, тишину, были ее легкие шаги. Все, кто еще не так давно, наполнял кабинеты и коридоры Дворца Вождей своими звуками, были ныне мертвы. Все, кроме Зольти. Она знала это, но, временами, все равно, оборачивалась и прислушивалась. Услышать кого-то в этой немой, мертвой тиши, было ее страхом и, в тоже время, надеждой. Надеждой, что, все же, кто-то, кого она знала, и кто знал ее, выжил. Но надежда эта пропадала каждый раз, когда она выходила, а потом возвращалась в свою спальню рядом с покоями вождя на третьем ярусе. Сейчас же она вновь следовала в дворцовый подвал, за провиантом, что там хранилась. После просыпания всегда возникал сильный голод. Зольти не знала, на сколько времени засыпала, но, судя по тому, как пробудившись, была голодна, надолго. Пища не приносила ей никакого удовольствия, и, если бы можно было обойтись без нее, девушка бы не ела. Но она не могла. Через какое-то время после того, как все случилось, и Зольти, выжив, оказалась совсем одна, голода она и вовсе долго не испытывала. Но потом, девушка ощутила на себе неприятные последствия длительной голодовки, и, чтобы не мучиться, ей таки пришлось поесть. В другой раз она решила отказать себе в еде умышленно. «Ради чего я пытаюсь жить? Зачем поддерживаю себя? Мне не зачем было оставаться живой. Уж лучше я умру от голода!» — сказала она себе, прекратив походы в дворцовый подвал. Но не стерпела, и сорвалась. Голодной смерти, на которую она сама себя обрекала, предшествовало долгое, мучительное увядание, с болями в теле и ломкой в суставах, с зудом и выпадением волос. От этого Зольти еще сильнее возненавидела свое бытие. Как была бы она рада его прекратить! Но это оказалось куда сложнее, чем она полагала. Попросту, это оказалось выше ее сил. Она пыталась себя заколоть, но, упершись лезвием ножа себе в живот, остановилась, упала на колени, и разрыдалась. Больше подобных попыток она не делала. Пройдя коридор, она вышла в холл перед шедшей вниз, лестницей, в стене на против которой было узкое, длинное окно. За ним некогда шумел город, и сиял огненным светом Осветитель, но сейчас там все было черно и очень тихо. Спустившись на один пролет, и повернув, девушка вздрогнула. Тусклый свет лампады осветил бездыханное, тощее тело в белой придворной форме, прислоненное к стене в углу. Бледно рыжие волосы, что все еще оставались на его голове, торчали во все стороны, как и поредевшая, аккуратно стриженная борода. Ладонями мертвец упирался в пол, одна нога его была вытянута, другая согнута в колене и подогнута к туловищу. Подбородок упирался в грудь. Зольти всегда вздрагивала, когда проходила мимо этой мумии придворного. В полумраке чудилось, что он вот-вот оживет, поднимет голову, попытается встать. Но этого не происходило. К счастью или к сожалению. Видела она и других мертвых, лежащих перед кованными стальными дворцовыми дверями, растянувшихся на полу, или полусидевших у стен. Лампада освещала мало, потому они не были так заметны в отдалении, когда Зольти спускалась на нижний этаж, в холл перед входом. Оказавшись там, она, поскорее, сворачивала под лестницу, к откинутому квадратному люку, открывавшему спуск в подвал. Его помещение было полно железных бочонков, часть из которых стояла дном к низу, а другая часть — на подставках, дном вперед. Из них торчали маленькие краники с ручками. То были бочонки с грибным пивом, а первые, стоявшие на полу, наполняло маринованное мясо, или смесь грибов и кореньев, выращенных на городских фермах. Девушка отодвинула крышку одного из бочонков, так, чтобы она прикрывала его содержимое до половины, и опиралась на закрытый бочонок рядом. Затем, поставив лампаду на крышку, поймала плавающий в жидкости, мелкий черпак с зазубренным краем, погрузила его так глубоко, как могла, и приготовила миску с двузубой вилкой в ней, стоявшую на соседнем, закрытом бочке. В черпаке очутилось несколько небольших мясных кусочков. Зольти зачерпнула снова, и выловила еще парочку. Подойдя к другой бочке в которой хранились грибы, она проделала тоже самое. Обед, или, может быть, завтрак, или ужин, был готов. Усевшись на табурет у подпирающей потолок, колонны, девушка взяла вилку, дохнула на нее и обтерла краем блузы, и начала свою угрюмую трапезу. Неторопливо жуя, она размышляла, сколько ей еще так страдать, перед тем, как все закончится. Однажды запасы пищи иссякнут, и настанет долгое, мучительное голодное угасание. Оно неизбежно приведет к смерти, но путь к ней будет похож на пытку. Зольти же желала про столечь, закрыть глаза, заснуть и больше не просыпаться. Но так не выходило. Она просыпалась вновь и вновь, пока все другие здесь давно спали мертвым сном. А может быть, конец ее был уже недалек, ибо, открывая глаза, девушка, с каждым разом, чувствовала все большую слабость в теле. То должен был быть признак отсутствия живительной силы Хаульта, раз в год подпитывавшего тюнних. Бедняжка давно сбилась со счету времени, не зная, сколько уже пролетело с того ужасного события, умертвившего город. Год, два, три, или больше? Сколько раз она засыпала и просыпалась? Этого Зольти тоже не могла сказать. Понимала только, что засыпала надолго. Прекрасно помнила она лишь то, что день, когда все случилось, был днем Хаультцайса. В который ей, ее семье, как и всем горожанам, так и не довелось подняться к Свету. Но, была и другая возможность проститься с жизнью, и девушка знала, какая: подняться в Верхний Мир, и больше не возвращаться. Холод, который там царил, должен был прикончить тебя за мгновения, если верить словам жреца. Зольти давно бы сделала это, ушла туда. Пусть подъемник больше не работал, но его шахту окружала лестница. Но на пути к ней было одно лишь препятствие: улленрамсы. Чудовищ в городе было два. Обилие мертвечины привлекло их, и они, видимо, проникнув через приоткрывшиеся городские ворота, поселились здесь, и уходить, пока, вовсе не собирались. Попасть в их лапы казалось девушке страшнее голода. Полакомиться ее свежей, теплой плотью они бы точно не отказались. Неслышные, быстрые, улленрамсы, как поговаривали, могли следовать прямо за добычей, а та ничего бы не подозревала. А опомнился бы несчастный только тогда, когда уже очутилась в их цепких, мощных, когтистых лапах. Зольти слышала, что существа пожирают добычу, пока та еще жива. И от мысли, что, выйдя в город, она может стать ею, бедняжка содрогалась. Возможно, добраться до лестницы, ведущей наверх, было бы чуть легче, будь в городе зажжен Осветитель. По крайней мере, девушка бы обладала возможностью видеть, где бродят улленрамсы. Осветитель, также, помог бы ей не заблудиться в кварталах из хижин, не оступиться о труп, коими были наполнены переулки. Даже с обычным фонарем, это могло оказаться проще простого. Сами существа же были слепыми, свет не делал им погоды. Волноваться бы стоило только о том, насколько слышны им твои шаги. Решившись на подъем, Зольти бы пошла босиком. Но была и еще загвоздка. Девушке не удавалось зажечь Осветитель, хотя она и успела изучить его не особо сложный механизм. Для зажжения огня требовалось открыть вентиль подачи газа, а затем, быстро зажечь топливо в топке. Сколько она не пыталась повернуть вентиль, у нее ничего не выходило. То ли он застрял, то ли заржавел, то ли Зольти так ослабла, что ее сил для этого не хватало. Вытряхнув из миски остатки, положив в нее вилку, отставив, и взяв с бочонка лампаду, Зольти отправилась обратно, в свою спальню на третьем ярусе Дворца Вождей. Поднимаясь по ступеням, она замерла. До ее ушей донесся негромкий рык, послышавшийся из окна над лестницей. Через мгновение раздался новый рык, большей силы и громче, затем шорох. И тут, девушку насквозь пробрало от раскатистого, громогласного рева, за которым послышался звук прыжка, а за ним — глухого удара. То дрались улленрамсы, вновь не поделив добычу. И теперь они были совсем близко ко Дворцу. Зольти бросилась бежать по лестнице вверх, будто чудовища уже гнались за ней. Пролет, снова пролет, коридор. Оказавшись в нем, бедняжка остановилась и отдышалась. Однажды она уже слышала их свирепую перебранку, но она происходила в отдалении, хотя звучали улленрамсы не менее жутко. А теперь они здесь. Что, если им вздумается вломиться во Дворец? Вряд ли двери выдержат их напор. Неожиданно, Зольти поняла, что ни разу еще не видела существ в живую, только слышала их. Прежде, она воображала их себе только по страшилкам, ходившим в народе, источником коих были путешествующие между городами, перевозчики руды. Впрочем, она не сомневалась, что выглядели существа так же страшно, как звучали их голоса. Снова раздался рев. Девушка задрожала, зажала уши, и ускоренным шагом дошла до своей спальню. Если они ворвутся внутрь, то ей только и останется, что запереться в комнате, забаррикадировать дверь, и ждать, пока они уйдут. Но как она узнает об этом? Они, ведь, передвигаются неслышно. Что же, останется тогда только сидеть в спальне и ждать своего конца, каков бы он ни был, смириться. У Зольти же, и так, не было желания жить. Девушка села на кровать и зажмурила глаза.

II

«Ну что, давай, показывай дорогу!» — произнес Хальтих, глядя исподлобья на Бугая, утирая рот рукавом. «Покажываю, а ты того, шпокойнее давай, ага?» — недовольно ответил тот. Он махнул рукой, и горняк, с девятерыми освободившимися рабами, пошли за бывшим местным воротилой. Бугай вошел шатер, и поманил следовавших за ним, тюнних. Хальтих с подозрением поглядел на ткань, закрывавшую вход. Слегка отодвинув ее пальцем, он угрожающе произнес: «Только без глупостей, понятно?» В ответ он услышал сиплый смешок. «Какие глупошти! Давайте-давайте, не теряйте время. Иль штрусили?» Шахтер нахмурился. «Еще поглядим, кто струсил». И откинув штору, ступил внутрь шатра. Внутри него было душно и пахло подпортившимся мясом. В его середине стоял маленький стол, на нем — миска с недоеденной наваристой похлебкой, напротив горела свеча в резном серебряном подсвечнике. Ее Бугай, должно быть, принес из того города, о котором говорил. С противоположной от нее, стороны, поблескивал начищенный нож, с украшенным фигурным орнаментом, рукояткой. «Тож оттуда…» — подумал Хальтих. За столом стояло ложе на низких деревянных ножках. На нем было толстое, пятнистое, шерстяное покрывало. У изголовья ложа стояли два шахтерских фонаря. «Хорошо ж он устроился» — снова промелькнула у горняка мысль. Бугай, подбоченившись, с уже чем-то наполненным заплечным мешком за спиной, стоял слева узкой, чернеющей арки, по обе стороны которой горели масляные лампы на ножках, справа от нее — его вооруженный приближенный. «Хм…» — удивленно протянул Хальтих. Бугай покосился на него. «А? Теперь-то ты больше не сомневаешься?» Горняк почесал затылок. «Не знаю, посмотрим. Там дальше видно будет». После того предательства Застенника, он больше никому не мог верить на слово. «Слышь, да не убьем ж мы вас там вдвоем, да? И засады можете не ждать, иль ловушек. Еще парней у меня больше нету. Было пятеро, четырех меня лишили, остался только один. Мне теперь, одному выкарабкиваться придется, да и к улленрамсу! Все равно достало у этой лужи киснуть. Знаю я, куда податься. Но к себе просто так, ни с чем, они не пустят. Вот мне и нужны всякие редкие блестящие побрякушки, как плата. А одному — он сощурился — мне их не достать, не-а». Вожак поднял с пола два фонаря, стоящие у ложа, один дал своему подопечному, другой взял сам. Тряхнув его, чтобы жидкость в нем засияла, он приготовился нести фонарь перед собой. И обратился к Хальтиху: «Вот что: скажи им, чтоб взяли лампы, что по лагерю стоят. Штуки три-четыре. Там будет темно». Тоннель, по которому они шли, был узок, и выглядел рукотворным. Сначала он шел прямо, потом немного вниз, затем снова прямо, а после — вверх. Вереница тюнних прошла два поворота, и очутилась на ступенях, выбитых в породе. Ступени вели наверх. Они были разной высоты, надо было в оба глядеть себе под ноги, чтобы не растянуться. Одному, таки, это удалось, и часть вереницы повалилась следом. Лампы, что несли упавшие, погасли. Стало темнее. Тогда порешили, что те, кто шел в конце, дабы им не отстать где-то, не потеряться, должны были держаться за одежду идущего впереди. «А вот теперь осторожнее» — услышали все голос Бугая. — «Тут обрыв по правую сторону». После лестницы путь пролегал по долгому уступу, линией тянувшемуся по стене большущей пещеры. Снизу доносился шум водного потока, виднелось тусклое сияние грибов по его берегам. Двигались медленно, почти вплотную к стене пещеры, поглядывая на край дороги. Уступ был достаточно широк для того, чтобы по нему могли пройти парой двое, но тюнних не часто приходилось оказываться у края высокого обрыва. Ладони Хальтиха покрылись потом, подмышки и спина вспотели, колени подрагивали. Он ничего не мог с собой поделать. Ему было очень неуютно. Когда опасная дорога подошла к концу, и снова начался тоннель, все облегченно выдохнули. Только Бугай и последний из его громил выглядели заметно спокойнее. Снова начались ступени, косые и покатые, разной ширины и высоты. Лестница вела вниз, все время загибаясь налево. Спуск длился куда дольше, чем пройденный до этого, подъем. И чем ниже оказывались тюнних, тем шире становились ступени и сам тоннель. Они вышли в зал, к высокому потолку которого тянулись изогнутые столбы с узкой серединой, но широким основанием. Все в этом месте, даже потолок, усеивали мириады крошечных светящихся белых точек. Столбов тоже казалось бессчётное множество: ровных, немного изогнутых, или извилистых, подобно водному червю. Пространство, доступное глазу, было заставлено ими во все стороны. Одинаково сияя от точек на их поверхности, столбы, удаляясь от смотрящего, перекрещивались, перемежались, или же, скрывали за собой другие. Порой сложно было сказать, что это: очередная колонна, или, просто, часть какой-то из них, ведь имелись и ветвившиеся. Еще, пол зала, то тут, то там, покрывали большие черные лужи. Колонны, стоявшие посреди них, и другие, позади, отражались в воде. Из-за всего этого зал казался, попросту, бесконечным. И выглядел безумно красиво. Хальтих, и все бывшие невольники, завороженно глядели вперед, раскрыв глаза и рты. Полушепотом, они делились охватившим их, восторгом. «Ничего подобного я в жизни ни видал!» — благоговейно пробормотал один из стоящих за Хальтихом, тюнних. «Эй, не разевайте рот, коли живыми оштаться хотите!» — вернул их в сознание резкий голос Бугая. — «Тут могут быть улленрамсы». «Улленрамсы?» — испуганно послышалось из толпы. Бугай со своим подручным прибавили шаг, и пошли вперед, все остальные поспешили за ними. Вереница виляла между столбов. Временами, проводники замедлялись, даже останавливались и прислушивались к идеальной тишине, нарушаемой только дыханием тюнних, или каплей воды, упавшей с потока в лужу. Идя по залу, Хальтих понял, как правильно он поступил, вынудив Бугая сопровождать их. Полностью довериться ему он не мог. Но по тому, как он держался, как двигался, было видно, что здешние места он знает прекрасно. На том, уже пройденном обрыве, было легко, с непривычки, потерять равновесие и улететь вниз, а в этом таинственном зале — заблудиться среди бесконечных столбов. И не только заблудиться. Несколько раз они огибали небольшие дыры в полу, через которые проглядывался такой же колонный зал ярусом ниже. На расстоянии эти дыры напоминали лужи, отражавшие столбы и потолок, и случайно ступив в одну из них означало провалиться, переломать себе кости, и остаться там, внизу, без подмоги. Вдруг Бугай и шедший рядом, громила, резко замедлились и чуть пригнулись. Проводник выставил в сторону правую руку. «Тихо. Шлышно?» — почти шепотом спросил он идущих за ним. Хальтих прислушался. Кроме легкого топтания ног остальных и их и своего дыхания, а еще, биения сердца в груди, ничего больше не было он расслышать не мог. «Нет!» — также шепотом, на всякий случай, ответил он. «А я, кажись, шлышу. Да, точно… Там, где-то, — Бугай пальцем показал на колонны по левую сторону, в отдалении, — там бродит улленрамс. Верьте мне, я-то знаю. О! Теперь, кажись, идет сюда. «И что делать?» — сдерживая испуг, спросил Хальтих. «Пригнитесь к полу, и ползите. И дыхание лучше жадержать. Он вас по нему учуять может. А я — я буду в оба глядеть. Ползя по-пластунски, тюнних, все, кроме их проводника с его приближенным, продвигались за ними. Эти двое, полусогнувшись, озирались по сторонам, прикладывали ладони к ушам, слушая тишину, и уводили пятерку все дальше от предполагаемо кравшейся где-то, позади, твари, виляя между столбов. Так продлилось довольно долго. В конце концов, со лба горняка закапал пот, спина же его вымокла насквозь. Двигаться в таком положении, да еще так долго, ему было так же непривычно, как и … у стены перед обрывом. Как не старался он, и остальные, дышать неслышно, тяжелое дыхание все равно прорывалось у них от напряжения. Вдруг проводники выпрямились и остановились. Бугай повернулся к веренице, криво ухмыляясь. «Вставайте! Улленрамс куда-то ушел. Он поглядел на своего громилу-помощника, и тут оба они прыснули, и залились громким, грубым смехом, держась за животы. «А-ха-ха-ха-ха! Как я вас провел, а? Ну и проштачки…» — утирая выступившие слезы смеха, промолвил он. «Ах ты скотина!» — взревел Хальтих, резко подавшись вперед и уткнув дуло воздухострела в толстое пузо Бугая. Его подопечный тотчас с силой оттолкнул разъярившегося горняка назад, и нацелил свое ружье на него. — Тише, тише. Не злись ты так, а то лопнешь еще сейчас. — с широкой улыбкой на покрасневшем, лоснящемся лице, произнес Бугай, прикрытыми глазами глядя на побагровевшего шахтера. — А ты, я вижу, до шуток не мастак. Все идем, идем, да киснем. Тоска ж! — Еще что-нить подобное выкинешь, и больше никогда не пошутишь, понял? — процедил Хальтих, тяжело дыша. — И, что тогда? Что же ты, и твои новые дружки, будете делать? — покосился на него Бугай. Веселый тон его голоса резко сменился злобным. Уверен, что найдешь обратно дорогу. Хотя бы вот, отсюда, где мы сейчас стоим? Горняк нервно окинул взглядом зал. Каждый из бессчётного множества столбов, подпиравших потолок, имел чуть иную форму, чем любой из соседних, но в то же время, все они выглядели одинаковыми. Теперь понять, пришел отряд, было целой шарадой. — Думаю, что нет. — ответил за Хальтиха Бугай. — А, пока искать будете, кто-то из вас точно в дыру угодит. Может, и ты. — Или ты, пораньше — сквозь зубы произнес горняк. Проводник усмехнулся. — Хе-хе! Как видишь, я-то, до сих пор, крепко ногами на земле стою. — Слушай сюда! — вдруг вступил в перебранку Бугаев прихвостень. — Мы без вас хоть с закрытыми глазами обратно воротимся. А вы без нас — ни хрена. Так что, стоит тебе подумать. Пушки, если не заметил, при нас есть тоже, и стреляем мы получше всех вас вместе взятых. Убери дуло, остынь и замолкни, а то, башка аж заболела. Нам еще топать и топать. «Ладно, будет» — шепнул Хальтиху молодой парнишка, когда сделал шаг назад от проводников. «Вот придурок же хренов! Чтоб его улленрамс порвал!» — тихо ответил ему все еще красный от злости, горняк. «Чую я, что-то он нам готовит, ох чую. Надо быть настороже, самими с усами» — промолвил седеющий, морщинистый тюнних по другую от шахтера, сторону. Хальтих утвердительно закивал. Через какое-то время за столбами стали различимы стены зала. Он сужался, переходя в длинную пещеру. Светящихся точек становилось меньше, столбы оставались позади, и снова делалось черно. Пол пещеры пошел под небольшим наклоном. Скоро, тюнних подошли к кромке воды, заполнявшей все пространство дальше. Над нею, с берега, в темноту уводил неширокий мост, собранный из балок и мелкой сетки из толстых прутьев. Дорогу подпирали длинные железные штыри. Сетка немного поскрипывала под ногами, но чувствовалась надежной. Но Хальтих, на всякий случай, поглядывал под ноги. Проводники же, шли вперед без опаски. Железный путь состоял из отрезков, связывавших крохотные островки суши, и на одном таком решено было сделать небольшой привал. «Сколько еще идти?» — спросил Хальтих Бугая. «Недолго. Тут, над водой, а потом — через пару развилок, и мы там» — ответил он. Когда горняк присел на холодный камень, он почувствовал усталость. Он сомкнул веки, и понял, что был бы не прочь вздремнуть. Но ни время, ни обстановка к этому не располагали. Это место пропитывали сырость и холод, Бугаю нужны были сокровища Дворца, а Хальтиху и всем остальным — чтобы он, взамен, показал безопасный путь в Верхний Мир, и грибной остров, как и обещал. И тюнних не собирались оставить его в покое, пока их проводник поневоле, любой ценой не сдержал бы свое обещание. Горняк встряхнул головой, и поглядел на мосты из железа. Кто-то построил их здесь. Кто иной, как не кто-то из Устроя? Значит, таинственный город действительно мог быть недалеко. Отряд прошел еще один мост, потом еще один, и еще, и ступил на прочный камень. Далее пещера сузилась опять. В свете фонарей проводников, и еще не погасших лучин, что несли тюнних, на стенах по обоим сторонам виднелись лампы в чеканных серебряных держателях с каким-то знаком на них. Тюнних с интересом поглядывали на них. Город точно был близко. Бугай замедлил ход, когда они подошли к месту, где путь расходился на два. Один вел направо, и вверх, другой — налево и вниз. — Так-так, — проговорил он, — нам, должно быть, щюда, ага. Хальтих сощурился. — Это точно? Сюда? Бугай повернулся с видом, сочетающим укор и тихую злость. — Не доштаточно мы уже прошли, чтобы ты ушпокоился, а? Жадумали мы б от вас ижбавиться, мы б сделали это раньше. Вожможность такая у нас была. Хоть бы, там, шреди штолбов. Но вы, как я вижу, еще ходите и дышите. Сейчас, вот, поднимемся, там один коридор, и все! На месте! Хальтих больше не хотел перепалки. Нужно было экономить силы. Он пожал плечами и лишь сказал: «Ну, идем тогда». Бугай досадливо махнул рукой, и пошел вперед, по пути, ведшему вверх. Они прошли еще одну развилку, но там проводник больше не останавливался. Ибо на стене блестела табличка в форме стрелки, с золоченой выпуклой надписью: «Эргенфольт». Потолок тоннеля теперь шел над головами ровным, аккуратным полукругом, а посреди хода высились подпиравшие его, железокаменные подпорки. Пару таких же табличек виднелись в темноте перед следующей развилкой, и далее, после нее. «Здесь мертвецы!» — вдруг донесся до всех дрожащий голос одного из шедших в отряде. «Ага, точно…» — вторил ему другой также испуганно. Тюнних вгляделись в темноту. Лежащие на спине или на боку, ровно, или покосившись в сторону, сидящие у стен и подпорок, тоннель наполняли мёртвые. Рты одних были раскрыты, словно в крике или от нехватки воздуха, губы других — плотно сомкнуты, третьи же сидели, оскалившись. Тела их были настолько отощалые, что через кожу хорошо проглядывались волокна мускулов, щеки и носы впалые, и резко выделялись скулы. Глаза тех, кто встретил смерть, не сомкнув веки, неподвижным взглядом смотрели в темноту. Мутным, ничего не выражающим взглядом. Волос на голове каждого из мертвых тюнних или было очень мало, или они отсутствовали совсем. Одежда, что когда-то была впору, теперь висела на их мертвых хозяевах, как мешок. Бледно-зеленые и голубоватые рубашки, с серыми шерстяными телогрейками поверх, коричневые штаны. Хальтиху цветная одежда была непривычной. Видимо, город был достаточно богат, чтобы простые рабочие носили такую. Простые горожане Фромарбфольта все сплошь были одеты в серое посветлее, и серое потемнее. Лишь форма смотрил была коричневой, а облачение вождя — болотно-зелеными. Было в этом тоннеле что-что еще. Запах, неприятный, сладковато-горький, насыщал воздух. Дышалось здесь тяжело. «Что с ними случилось?» — приглушенным, поникшим голосом вопросили тюнних, что следовал позади Хальтиха. — «Почему они все лысые?» Ни ему, ни никому из недавних невольников, а в прошлом, таких же горожан, никогда еще не доводилось видеть такое количество мертвых за раз, да еще и без волос. «Что такое тут стряслось?» — спросил горняк Бугая. Он, по его словам, происходил отсюда, значит, должен был знать. «Я уже говорил». — со вздохом, произнес вожак. — «Обвал в шахте, потом пожар, потом… если память мне не изменяет, из-за того, что вождуховоды жасорились, все жадохнулись, вот так». «Все…» — подумал шахтер, и вздрогнул. — «Значит, ты правду говорил, что в городе кучи мертвецов, да?» — спросил он проводника снова. «Ну а чего, врать что-ль буду?» — раздраженно отозвался тот. «Те, что ждесь валяются, эт так…» — махнул он рукой. Хальтиху резко перехотелось идти дальше. Он обернулся и поглядел на остальных. Его глаза поймали взгляды тюнних, наполненные страхом. Но отступаться было очень поздно, да и знали ли у они иной путь? Тоннель повернул вправо, сузился, колоннада посреди него исчезла. В свете фонарей Бугая, и его приближенного, впереди, показалась кованная, полукруглая дверь. По ее краям бежал орнамент в виде зубьев двух сочлененных шестеренок. «Пришли. Жа нею — Эргенфольт» — произнес Бугай. Когда вереница приблизилась к двери, проводник толкнул ее плечом, и та тотчас открылась. Затем, он остановился, повернулся к тюнних, и полушепотом промолвил: Вот сейчас я шутить не собираюсь. Там, где-то, может быть улленрамс. Когда я в прошлый раз сюда приходил, тут было аж две твари. Но даже одна нас в легкую укокошит. Так что, надо б нам обувку шнять, и на кортах полжти. Теперь, все по-серьезному». В голосе проводника ощущалось волнение. Куда большее, чем в тот раз. А, даже если он и снова врал? Это незнакомое для них, пугающее место, казалось довольно привычным для Бугая. Отряду ничего не оставалось, как следовать его словам. Ботинки были оставлены у стены перед дверью, и проводник придержал дверь, пока все пятеро вышли из тоннеля.

III

Мгла вокруг скрывала облик мертвого города. Однако, в ней, тут и там, вдалеке, горели зеленые огоньки. «Что там такое светит?» — вопрошали тюнних. На вопрос об этом Хальтиха Бугай отмахнулся, сказав, что не знает, видит в первый раз, что раньше такого не было. «Грибы какие, должно быть». — неуверенно ответил он. Воздух здесь был так же душен, как и в тоннеле, а непривычный, тошнотворный миазм усилился. По левую сторону от Хальтиха высились крупные тесанные плиты какого-то здания. Свет фонарей проводников немного осветил его фасад. По середине его были двери, высокие, широкие и золотые. Их обрамлял широкий наличник с нанесенными на него, пересечениями прямых двойных линий, направленных под углом. Они испускали загадочный, зачаровывающий, зеленый свет. Орнамент из таких же светящихся линий тянулся в обе от наличника, стороны, до углов фасада. В верхней его части виднелось четыре больших, выдающихся из стены, силуэта, изображавших огонь, обращенные друг ко другу головками, молот с киркой, мотыгу и котел. Символа четырех Благодетелей: Байля, Цорна, Хаухельта и Науса. Без сомнения, здание было храмом. «Надо б, свежего воздуха глотнуть, а то, задохнёмся, пока до дворца доползем» — услышали все полушепот Бугая, что повернулся к ним. — «Там, в храме, из воздуховода тянет». «Зайти в храм?» – удивился про себя Хальтих. В родном Фромарбфольте, он никогда в нем не бывал, как и любой другой рядовой горожанин. То была святая святых, где старший жрец молился за благополучие сообщества Благодетелям, а два его служки выносили по утрам оттуда, то самое бодрящее питье, что давали работягам перед сменой. Простым тюнних находиться там было запрещено. То, что им, и ему самому, там делать нечего, думал и Хальтих. Но сейчас… сейчас все было по-другому. Шахтер было, замялся, а потом, молча, кивнул. Переступая через наваленные у дверей, трупы, они подошли ко входу. Бугай открыл одну из них, и отряд вошел внутрь. В храме и вправду оказалось куда свежее, и дышалось легче. Поток чистого воздуха поступал сверху. И, как будто, не было ни одного мертвеца. «В прошлый раз мы тут чутка поработали. Повыносили дохляков наружу, чтоб проветрилось» — неожиданно услышали все голос молчаливого спутника вожака. Бугай поддакнул. В свечении фонарей, в отдалении, виднелись четыре позолоченных каменных статуи на квадратных пьедесталах. Четыре мужественных, сильных, бородатых тюнних в похожих на жреческие, свободных длинных робах. Борода первого с лева расходилась зигзагообразными лучами, у второго она была собрана в тугую косу, у третьего — укорочена, а у четвертого — доходила до пола. Байль, Цорн, Хаухельт и Наус взирали на незваных гостей неподвижными взглядами своих алмазных зрачков. Перед каждым из них стояла каменная чаша. Дно этих чаш наполнял пепел от чего-то, что в них когда-то сожгли. Сверху, на длинных цепях, свисали фонари в изысканных кованных подсвечниках. Неожиданно, Бугай произнес: «Давайте-ка помолимся. Святое место, как-никак». Затем он, и последний оставшийся из его громил, опустились на колени, и склонили головы. Увидев это, тюнних переглянулись, и решили последовать их примеру. Раз уж такие негодяи проникнулись святостью места, то почему воздержаться им? Помещение наполнило бормотание молитвы, кою знали все шахтеры: «Благие Вышние, дайте верным вашим силу рукам и ногам их, а бодрость и крепость духу их! Уберегите верных ваших от всякого зла, что может быть во тьме!» Они стояли на коленях в ряд, произнося ее снова и снова. Это успокаивало, заставляло сердце биться не так часто. Прежде Хальтих не испытывал подобного чувства. В нижних шахтах он слышал, как тихо молятся другие, прося Благодетелей о прощении. Иногда молился и он сам, прося Вышних о том, чтобы в один прекрасный день его, и его товарища, как и других несправедливо осужденных, простых честных трудяг, оправдали и отпустили. Но этого так и не случилось. Отчего-то Благодетели не слышали его. Но одно было бесспорно: с молитвой на душе становилось легче. Особенно, если, произнося ее, закрыть глаза. Раз за разом тюнних проговаривали ее слова, избавляясь от напряжения и волнения. «Надо бы, дальше идти…» – подумалось Хальтиху. Он поднял веки, огляделся. Только ушедшее напряжение вновь вернулось к нему. «Бугай? Ты где?» — в голос позвал он. Горняк облизнул губы. «Бугай!» — снова позвал он уже громче. Никто не ответил. Теперь вокруг было темнее, ибо фонари, что несли проводники, пропали вместе с ними. «Бугай… Ах ты скотская порода…» — пробормотал горняк, досадливо хлопнув себя по бедру. Он стоял, разведя руки в стороны. «Что? Они бросили нас, да?» — спросил Хальтиха один из тюнних. «Да». — мрачно ответил бывший шахтер. Вот и случилось то, чего он, и некоторые другие, опасались. Они попали в западню, но не ту, которую сами себе представляли. Негодяям известна была здесь каждая кочка, каждая развилка. Они лишь подгадали момент, чтобы завести их и бросить там, откуда Хальтих и восставшие невольники не выберутся. Прав был ранее тот тюнних, что почувствовал в словах Бугая ложь. Не нужны ему были никакие сокровища здешнего Дворца Вождей. Все, что он хотел, он, наверняка, давно оттуда унес. Вести сюда освободившихся из-под его гнета, тюнних, во главе с горняком, он согласился только под дулами ружей, но, быстро придумал другой способ от них избавиться. Бросить отряд в неизвестном им месте, и дождаться их смерти было просто и действенно. Хальтих чувствовал себя круглым идиотом. И вот он стоял, растерянный, тупо глядя на едва различимый в темноте, храмовую дверь, пытаясь придумать, что же им делать дальше. По крайней мере, тоннель, через который они пришли сюда, был совсем близко, за храмом. Но что делать потом? Хальтих сомневался, что сможет найти путь обратно, до озерного лагеря. А если и найдет? Что ждет его там? Бугай, если задумал туда вернуться, не будет ждать его с распростертыми объятиями. Его попытки собраться с мыслями прервал ели слышный скрип двери и осветивший пространство, голубоватый свет. Бугай? «Мы сходили на разведку» — шепеляво произнес уже знакомый Хальтиху, низкий сиповатый голос. Поблескивающие, прищуренные глаза вожака встретились с глазами шахтера. Физиономи проводника, как и его доверенного, как и шея, и руки, были вымазаны пеплом. «Хе-хе-хе, а ты, должно быть, уж решил, что мы вас кинули, да?» — негромко усмехнулся он, показав все оставшиеся во рту, зубы. «Не в этот раз, вы мне все еще нужны». — резко сменив тон на серьезный, закончил он, продолжая глядеть на онемевшего от неожиданности, Хальтиха. Кашлянув в кулак, он заговорил опять. «У меня две новости, обе хороши: улленрамсы нас пока что не потревожат. Один из них дрыхнет, другого мы провели. Он покамест, в другой части города окопался. А еще, мы в одном из дворцовых окошек свет приметили. До этого, ни разу мне его видеть не доводилось. Выходит, там кто-то есть, кто-то живой. Это даже позанимательней всяческих побрякушек будет. Или, даже, пополезнее». — Бугай намотал на палец одну из косичек на своей бороде. — «И нам выдалась хорошая вожможность его навештить, не привлекая внимания тварей! Потому, довольно молиться. Как видите, Вышние нас уже ушлышали. Лучше б нам время даром не терять!» Следуя примеру проводников, Хальтих и остальные обмазались пеплом из храмовых чаш. Как сказал Бугай, пепел скроет их запах от чудовищ. Что же, в этот раз недоверие горняка не сработало. Для себя он открывал все новые черты поведения, коими может обладать тюнних, и одной из таких была непредсказуемость. Еще, он был заинтригован новостью, что в здешнем Дворце Вождей есть кто-то живой. «Во-он там, видно?» — спросил Бугая горняка, склонившись к нему и указав пальцем в темноту. Хальтих прищурился. Вдалеке, куда он показывал, светилась тусклая желтоватая точка. Кроме нее, во мгле больше ничего не было видно. Шахтер кивнул. «Там дворец. А в нем… Выяшним, кто, когда дойдем». — сказал проводник. От храма спускалась широкая лестница, ибо само сооружение возвышалось над городом на широком основании. Тюнних оставляли его за спиной, идя вперед, на далекий свет во тьме. Ступали осторожно, не торопясь, переставляя босые ноги, глядя то вперед, то в пол, временами переступая или обходя очередной труп. Мертвецы были точно такими же, как те, в тоннеле, тощими и безволосыми, и точно так же одеты. Разве что, выражения их лиц были еще более обреченными и потерянными. Иногда на трупах была броня, такая же, как на громилах Бугая, и на нем самом: темно синяя, ладно отлитая, с изображенным на груди, серебристым ромбом с белыми краями. Глядя на них, Хальтих подумывал про себя о том, что ни землетрясение, ни пожар, или задымление, не делает тюнних лысым. Может быть, их доконала какая-то болезнь? Но что за болезнь лишает тебя твоих патл? Такая бывшему шахтеру была неизвестна. Вереница шагала по широкой дороге, вымощенной квадратными плитами зеленого мрамора с белыми и черными прожилками. Вдоль дороги, с обеих ее сторон, стояли граненые, излучающий матовый зеленый свет, столбы, сужающиеся к верху, увенчанные коронообразными держателями с многоугольными прозрачными сферами в них. Хальтих и остальные завороженно взирали на столбы, пытаясь понять, чем же они светят. Поверхность их была совершенно гладкая, лишь пыльная. Это ничем не походило на то, если бы ее покрывала светящаяся плесень или крохотные грибы. С левого края путь обрамляла невысокая, покосившаяся каменная изгородь, за которой виднелась почва. Похоже, то были местные фермы, намного большие, чем те, что имелись во Фромарбфольте. В отдалении, над землей, виднелись длинные, тонкие металлические мосты на длинных опорах. Кое-где, под ними, можно было разглядеть лежавшие на боку, пушистые, жирные туши хуф-хаухов, с вывалившимися из раскрытых ртов, толстыми языками. Выращивавшиеся по соседству, грибы, давно усохли и скукожились. Глядя в правую, от дороги, сторону, горняк видел ряды плотно стоящих друг к другу, строений с тремя маленькими оконцами снизу-вверх. Вдоль их стен поднимались узкие лестницы, ведя с земли до маленьких площадок с дверями на этаж, и далее, до плоских крыш. Наверное, то были обиталища местных, мало походившие на привычные ему, одноэтажные хижинки, липнувшие одна к другой, образуя ряды, что ступенями поднимались к стенам пещеры. С крыш, от дома к дому, вели мостики из железа, похожие на те, по которым тюнних шли над водой в пещере. А между домов все полнилось трупами, разбросанными по одному, или друг на друге, небольшими кучами. Видевших это, тюнних, пробирал мороз. Что же такое жуткое произошло в Эргенфольте, что унесло жизни его горожан, не тронув все, что было ими построено? На землетрясение, или обвал, это совсем не походило, да и воздуха тут, хотя он и отравлялся кисло-сладким зловонием, было достаточно. Отряд прошел перекресток, от которого влево вела такая же широкая зеленая дорога. В конце нее поблескивало что-то, явно из железа, но разглядеть это не удавалось. По противоположную сторону от дороги, по которой шли Бугай, Хальтих, и остальные, между теснившимися жилищами был прогал, где, по земле, так же вдаль, в темноту, тянулись рельсы, на которых стоял шахтерский поезд. А светящаяся точка, меж тем, приближалась, становясь крупнее и ярче. Но, в тот момент, когда тюнних оказались у широкой лестницы, такой же, что спускалась от храма в город, свет исчез. «Смотри-ка» — прошептал Бугай, почесав подбородок, — «неспроста он погас. Нас, походу, заприметили». «И, что ж делать?» — спросил Хальтих. «На пролом идти не будем. Затаимся со стороны, подождем» — ответил проводник. «Мы не знаем, сколько их там. Может, тож, отряд целый. Может, наподобие нас. Посмотрим, выйдет ли кто, вооружен он, или нет». Пригнувшись, по краю лестницы, тюнних поднялись к громаде Дворца Вождей, прокрались вдоль стены фасада, украшенной полосками светящегося орнамента, свернули за угол и затаились. Все было очень тихо. Кто бы ни был внутри, наружу он выходить не спешил. Хальтих оглядел стену снизу-вверх. Ее верх скрывала темнота, оттого она казалось бесконечной. Поверхность ее гранитных блоков была гладкой, полированной. Она не давала возможность вскарабкаться, в случае чего. При неожиданной атаке спереди, у отряда была возможность только пятиться вдоль стены до ее конца, или прыгнуть вниз, с края высокой террасы в нескольких шагах от них, справа. Не то, ни другое, горняку не нравилось. — Что-то, они не торопятся…» — шепнул Хальтих. Сам вижу, что не торопятся. — ответил Бугай. — Но лучше поторопиться нам. — Что делаем? — спросил шахтер снова. — Ешть у меня мысля. — промолвил вожак полусомкнутыми губами, не отрывая взгляда от парадного входа. Упоминал я, вроде, что дверной жамок уже отперт? Я не соврал. В прошлый раз, когда я с парнями внутрь попасть пытался, нас мохнатые твари шпугнули. Сейчас им пока не до нас. Двери тяжеловаты, но вдвоем мы справимся. А всем оштальным надобно оштаться караулить шнаружи. Пущай с каждого угла дворца по одному вштанет, и еще двое — у дверей. Ты — он повернулся к своему приближенному — оштанешься с кем-то у дверей. Кто-то еще пусть шпуштится по лестнице, швернет за угол, с любой от нее штороны, и сидит там в засаде. — Но… отчего б и остальным-то не пойти?» — насторожился Хальтих. Эх… — махнул рукой вожак. — Не шмышлишь ты в военном деле. Тот, кто внутри сидит, уверен я, того и дожидается, что мы шкопом жаявимся. Чтоб всех разом и прихлопнуть. Ну уж нет. У меня на такое нюх. На фокусы эти, на ловушки, на приготовленные западни. Я это быстро почую, дай только приглядеться, принюхаться. Короче: ты, горняк, меня прикроешь, а я нас вешти буду, и в каждую щель жаглядывать. Ну и ты, тож, не спи. Как бы ни убедительно это не звучало, план Бугая Хальтиха беспокоил. Неприятные мысли наполнили его голову. Что, если во дворце скрываются не враги, а соратники вожака? С другой стороны, как бы тот их оповестил о всем том, что случилось в его лагере, и что он, по неволе, направляется в город? Впрочем, это не отменяло возможности присутствия там его дружков. Только вот, от чего бы им здесь все время находиться? Без еды, и питья, с рыщущими во тьме, улленрамсами, с этим мерзким сладковатым запахом, пропитавшим воздух? Бугай сам говорил, что ему, и его людям тут долго пребывать не хотелось, и в это-то бывший шахтер вполне верил. Разбираться, что правда, а что нет, затевать очередной спор и дрязг о том, оставаться ли остальным возле дворца, или нет, теперь возможности не было. Тюнних согласились сделать так, как продумал вожак, и отправились на боевые позиции. Кому спрятаться за лестницей, было решено с помощью камня-кирки: очень простой и хорошо известной всем тюнних, игры на двоих. Бугай, его доверенный, один из бывших рабов и Хальтих, проползли вдоль фасада к большущим прямоугольным дверям высотой в не менее чем пять средних ростов тюнних. Проем дверей был достаточно широк, чтобы через него, не толкаясь, могли пройти трое в ряд. Покрытую красным золотом, поверхность каждой двери, пересекали широкие перекрестные линии, светившиеся, как и те фонарные столбы. На их фоне шел орнамент в виде цепи чередующихся серебряных и золотых колец. Внутри некоторых серебряных, сверкали бриллианты, из других же, их бесцеремонно выковыряли ножом. Такие же сияющие линия с орнаментом из колец параллельно тянулись по стене, от верхних и нижних краев дверей, доходя до углов фасада. Двое встали по сторонам от дверей, с ружьями наготове, а горняк с проводником медленно, открыли одну из дверей: один, всем телом, налегал на ее, другой тянул на себя, буквально, повиснув на ручке. Была она невозможно туга, даже самому сильному тюнних пришлось бы немало попотеть. По-видимому, потому ее и защищал лишь замок, несложный для взлома. При открытии, дверь полязгивала, и приходилось останавливаться, только заслышав гул металла, или легкий скрип. До конца тяжеленую дверь раскрывать не пришлось — хватило большой щели, чтобы оба проникли во дворец. Следовавший за Бугаем, Хальтих, постарался ее придержать, чтобы она не громыхнула, но, когда оставалась уже узкая щелка, горняк дернулся от боли в плече, и отпустил дверь. Раздалось мерное, металлическое «бом».

IV

Зольти дернулась, сидя на постели, в темноте. Что это? Она опасливо поглядела туда, где должна была дверь спальни. Гул долетел оттуда, из коридора. Будто кто-то ударил по железу, где-то внизу. Во дворце. «Они здесь… Благодетели, они вошли сюда!» — зажмурившись, подумала она. Совсем недавно она пробудилась от дремы и тотчас ее уши уловили еле слышный звук, донесшийся из окошка спальни. Ей почудился шорох шагов вдалеке, как если кто-то крался во мгле. Девушка приподнялась на локте, прислушалась. Вот снова: чуть слышный шорох. За время, проведенное в тишине и одиночестве, чувства Зольти обострились многократно. Она потрясла головой. А теперь, вроде, опять тишина. Что это могло быть? Улленрамсы? Девушка зажгла лампаду, и села на кровати. Вот опять, что-то зашуршало, а потом, опять. Это ей показалось, или она только что слышала чье-то приглушенное покашливание? Зольти резко поднялась, ее спина вытянулась, как струна. Ну точно, шаги… Кто-то близился ко Дворцу Вождей! Машинально пригнувшись, чтобы не быть замеченной, девушка подошла к окну. Взгляд ее тотчас привлекла бледно-голубая точка вдали. Точка приближалась. Вот их стало уже две. «Шахтерские фонари!» — пронеслось у нее в голове. Зольти поднесла ладонь к раскрытому от волнения, рту. В висках у нее застучало. Она так давно не видела кого-то живого, и ей казалось, что, если бы такой вдруг появился рядом с ней, то ее бы охватила безудержная радость. Но радости не было. Кожу девушки покрыли мурашки, руки похолодели. Она отпрянула от окна, бросилась к столику, и загасила лампаду. Затем, снова взглянула туда, где мерцало голубоватое свечение. Кто бы там ни шел, он был ни один. За ним, Зольти разглядела шесть черных силуэтов. Из-за темноты, внезапных гостей было не рассмотреть, к тому же, девушка опасалась приближаться к окну вплотную. Вот они поднялись по ступеням, прошли к стене фасада. Затем, шаги пропали. Через некоторое время снова, кто-то один, еле слышно, пробежал через террасу перед лестницей, и начал спускаться по ступеням. А теперь, остальные, как будто, крадутся вдоль стены. А сейчас… легкий лязг металла, и… чуть слышное кряхтение. Словно кто-то двигает тяжесть. Что они делают? Не ужели… Зольти метнулась от окна к кровати, села, попыталась собраться с мыслями, сжала ладонями плечи, перекрестив руки. «Они пробираются во дворец! Они… они видели свет лампады, как и я видела свет фонаря! А как они отперли двери? Девушка проверила ладонью ключ на шее. Ключ от дворца. Его она, забрав из покоев вождя, все время носила собой, на всякий случай. Как-то они вскрыли их… Когда? Когда я спала? Значит, они уже могли ходить здесь… Но не нашли меня. А сейчас? Сейчас они знают, что тут кто-то есть, и будут искать… Но кто они? Кто-нибудь из выживших, или, дикари из Неустроя?» Первая мысль давала ей слабую надежду, вторая же заставляла все внутри нее сжаться. Немногие тюнних обитали за пределами городов, немногим удавалось там выжить и обжиться. Но те, кто сумели, делались свирепыми, жестокими и черствыми, заботившимися только о своей шкуре. Те, кто столкнулся с ними, рассказывали об этих дикарях, что они ни чураются есть плоть себе подобных! А еще… В их лагерях преобладают мужчины, а женщин или нет, или очень мало: три, две, или всего одна. Нетрудно было вообразить, как им там живется, что эти двуногие звери с ними делают. Если это дикари, и если они найдут меня, то могут порубить на мясо, или, еще хуже: забрать жить в лагерь, под их гнетом! Дожидаться прихода … в своей спальне Зольти не хотелось, ведь там негде было спрятаться. На цыпочках, девушка вышла в коридор, забрав со столика лампаду. Там она зажгла ее, осветив соседнюю дверь, за которой была жилая зала, принадлежавшую ее родителям, отворила ее. Пыль слоем покрывала черные плиты пола, и, при каждом шаге, ее частицы взмывали в воздух и зависали в нем. Таким же пыльным был большой овальный стол из зеленого мрамора и пару посеребренных железных кресел с шерстяными сиденьями, как и массивный золоченый сундук у соседней стены, и высокий комод, покрытый красным золотом. Зольти открыла его. Два парадных костюма, мужских и женских, висели внутри, под ними стояли сапоги, а за ними — продолговатый серебряный ящик. Без всего этого внутри оказывалось достаточно места, чтобы девушка затаилась там. Однако… Уже начав перекладывать одежду на двуспальное ложе родителей за складной ширмой, девушка задумалась на минуту. А стоит ли ей оставаться на третьем ярусе? Пришельцы не могли ни увидеть свет лампады, и теперь точно направятся сюда, будут обшаривать все углы, и неминуемо обнаружат ее. Конечно, она могла попасться им где угодно, но, на другом ярусе, было больше возможности с ними разминуться. «Канцелярия!» — мелькнуло в ее голове. Она занимала большой зал на втором ярусе, и была плотно заставлена стеллажами, комодами и сундуками. Там-то они могли ее и не заметить. Но девушка понятия не имела, где находились «гости». Выглянув в коридор и навострив уши, Зольти услышала что-то похожее на шарканье шагов где-то внизу. Определить, на каком они ярусе, девушка не могла. Так или иначе, мешкать больше было нельзя. Как и светить лампадой. Ей, как-то, предстояло найти путь в канцелярию на ощупь, ничего себе не сломав. Но прежде, девушке захотелось вооружиться. В ящичке прикроватной тумбы нашелся нож с узорчатой резьбой. Зольти взяла его, тихо вышла в коридор, загасила лампаду и оставила ее на полу у двери. Затем, опустилась на колени и поползла вдоль стены к лестнице. «Горняк!» — Бугай с недовольным лицом повернулся к Хальтиху, услышав гул двери. — «Тише, тише, кирку тебе в бок!» «Я нарочно, что-ль?» — огрызнулся тот. Тут они оба замерли, а потом вытаращились на дверь. Обернуться их заставил характерный щелчок, как когда поворачивают ключ в замке. Но никто снаружи бы не мог этого сделать, хотя бы оттого, что у них не было ключа от дворцовых дверей. «Ешли мне не покажалось, то это шработал жамок!» — озадаченно прошептал Бугай. Хальтих, с недоумением, почесал висок. «И что ж делать-то теперь? Те, кто там остались, нас, ведь, не вызволят!» «Ешли только кто-то из них вжламывать жамки не может…» — проговорил вожак. — «Но я в этом сомневаюсь. Ладно… Ждесь, по-любому, где-то может храниться ключ». «Тебе ни кажется, что это западня?» — насторожившись, спросил горняк. «Нет, не думаю». — замотал головой Бугай. — «Как бы нас так нежаметно жаперли, прошкочив мимо штрёма?» Шаг за шагом продвигаясь во тьме, двое исследовали первый ярус. Друг за другом они входили и выходили из небольших комнат со всякой всячиной. Столы с лежащими на них, стопками книг и тетрадей, со стоящими рядом, чернильницами и чернильными ручками в них. Все это добро покрывал пушистый слой пыли, похожий на тонкую шерстяную накидку. Ничего из этого Бугая не интересовало. Чего-то подозрительного замечено обоими тоже не было. Затем, тюнних спустились в открытый подвал, и обнаружили там бочки с маринованными мясом и грибами, а еще пивом. Хотя у обоих желудок пустовал и ныл, приниматься за еду было не время. Хальтих, лишь, подметил, что тому, кто мог жить во в дворце, явно не грозит голодная смерть. Останавливаясь и слушая тишину при каждом непонятном шорохе, они поднялись на следующий ярус, который был меньше нижнего. Длинный коридор уходил вперед. По одной его стороне располагалось три двери, по другой — всего одна. В каждой из трех комнат они снова нашли ворохи бумаг с писаниной и стопки книг. В одной, только, за столом сидел мертвец, откинувшись на стуле. Бугая ничего из этого ни интересовало, заветного ключа, чтобы покинуть это хранилище пыли, тоже пока не попадалось. Как и кого-то живого. Того, кто зажигал свет в окне. Как двое ни прислушивались, ничьих шагов не было слышно. Они открыли единственную дверь на противоположной стороне коридора, вожак посветил фонарем. Все пространство, доступное глазу, занимали железные стеллажи с глубокими, пронумерованными выдвижными ящиками. Еще, тут были сейфы, надежно запертые, с циферблатом на дверце. Хальтих таких никогда не видел. По соседству с ними стояли железные столы, с раскиданными у их ножек, тонкими и толстыми тетрадями. На одном из таких лежал раскрытый на середине, том. Проходя рядом, шахтер пригляделся к его страницам. На страницах фолианта содержались короткие записи, шедшие одна под другой. Каждая начиналась с подчеркнутой красной линией, припиской, должно быть, указывающей месяц, день и час, нечто вроде того. Но, однозначно, при этом, использовался какой-то иной календарь, совсем не тот, по которому жили тюнних. Язык, на котором были написаны названия месяцев и дней, совсем не походил на наречия жителей Нижнего Мира. Знавший буквы, горняк, но читавший по слогам, все же, сделал попытку разобрать загадочные записи. Хальтиху удалось понять, что каждая из них являлась кратким отчетом за один день, спокойно ли все в городе, или есть какие-то происшествия. Пару раз ему попалось непонятное слово «Колония». «Куда ты там пялишь? По сторонам лучше, следи!» — Сердито шепнул Бугай. Изучать все это, впрочем, горняк и сам бы не стал. К чтению настолько мелких буков его глаза не были привычны, и он постоянно терялся, пропуская строку. Он взялся за край плотной обложки, и закрыл книгу. На ней, в самом центре, красовалась эмблема в виде белой восьмиконечной звезды на фоне прямоугольника, верхняя часть которого была зеленой, а нижняя — голубой. В центре звезды блестела золотая зубчатая диадема. Под гербом шла какая-то надпись, возможно, слоган, сделанная загадочным письмом в виде связок их тоненьких закорючек, на столь же загадочном языке. Герб и девиз? Но чьи? «Ты заметил?» — снова прошептал Бугай. Хальтих резко оторвал глаза от обложки, и направил взгляд в проем между стеллажей. Горняку померещилась тень во тьме, движущаяся тень. Силуэт, похожий на чью-то фигуру. Вожак закрутился на месте, освещая фонарем округу. Как будто, ничего. А затем, последовал странный звук. «Слыхал? Будто, промычал кто-то». — сказал Бугай ели слышно. Подавив крик, Зольти, морщась от пронзившей ее руку, боли, потирала ушибленный локоть, и на сколько могла незаметно, пятилась в другой угол зала. Сердце ее готово было выпрыгнуть. Ладонью, девушка зажала себе рот, чтобы частое дыхание не выдало ее. Пока что, два незваных гостя ее не увидели. Зато она видела их, и вид их ее смутил. Оба были облачены в доспехи городских патрульных, но на них пришельцы мало смахивали. Один был белобрысым, пузатым и крупным, со шрамом и бородой с косичками, другой — рыжий, патлатый, чья борода топорщилась в стороны. Лица обоих были вымазаны чем-то черным. Как выглядят дикие тюнних Неустроя, она не знала, но, должно быть, именно так. Патлатые, грязные, сгорбленные и сопящие. Нет, эргенфольцами быть они не могли. А все же? Вдруг это выжившие? Зольти понимала, что времени прошло уже много, и в Неустрое люди меняются. Но что она знала точно, так это то, что ни один эргенфолец бы не залез так бесцеремонно во Дворец Вождей, не стал бы в нем шарить. Да даже складские запасы бы вряд ли тронул. Эргенфольт теперь был огромной могилой, а покой мертвых горожане уважали. Те немногие оставшиеся в живых не стали бы их тревожить. Или же, они ищут именно ее, чтобы спасти? Но на спасителей они не походили. А как бы выглядели спасители? По крайне мере, они, наверняка бы, поднялись сразу на третий ярус, где горел свет. Эти же, зачем-то, заявились сюда, где притаилась она. Как они могли знать, что она тут? Испуганная бедняжка чувствовала исходящую от чужаков, опасность, и старалась им не попасться. Под ногу ей подвернулся толстый том, и девушка оступилась. — «Шлыхал? Шуршит что-то. — Где? — Да там!» — услышала она короткий разговор. Крупный с фонарем быстро повернулся, и посветил туда, где только что чуть не упала она. Зольти успела зайти за стеллаж, но услышала шаги. Они шли по пятам. Двигаться с места было поздно, и девушка присела у стены зала, закрывшись руками. Оба дошли до стеллажа, за которым она пряталась, и несший фонарь направил его на стену. Бедняжка вся дрожала, почти не дыша, и не поднимала глаз на чужаков. Один из них медленно подкрался к ней, а потом раздалось удивленное «Ба…» — Ха, — раздалось снова — Тут дефка! Живая! — И правда, девка. — вторил голос второго. — Эй, эй, да не боись ты так, не укушу — обратился к похолодевшей Зольти первый. И спросил: — Ты кто? Как жвать тебя? Девушка не отвечала. Тогда тот, стоявший над ней, взял ее за локоть. «Эй! Ты меня шлышишь?» Зольти не реагировала. «Глухая, кажись» — досадно произнес он. — Боится она. Дай-ка, я попробую. — заговорил второй. Первый уступил ему место, и он опустился рядом с ней на корточки. «Ты, того, нас не бойся, мы тебе зла не сделаем. Мы можем вытащить тебя отсюда. Только, нам ключ нужен, а то ни выйти. Замок сам сработал, и вот мы здесь заперты. Знаешь, где он может быть?» Нет, это точно были не эргенфольцы. Акцент речи бородача, был ей не знаком. По крайней мере, этот говорил попонятнее, чем крупный с фонарем. «Спасти? Он предлагает меня спасти!» — подумала Зольти. — «Но как ему верить?» Она медленно подняла глаза на незнакомца. Рыжая топорщащаяся борода, чумазое лицо, покрытое морщинами и мелкими бородавками, синяки под глазами. «Успокойся, не дрожи ты так. Это ты зажигала свет в окошке?». — снова заговорил он хрипловатым баритоном, и потянулся к ее плечу. Зольти одернулась от его широкой ладони, отвернулась от вонючего дыхания. «Эх, горняк, не хотят ш тобой дефки болтать» — усмехнулся толстобрюхий. — Понапориштей надо быть. Дай, покажу!» Поставив фонарь на пол, он подошел к девушке и крепко взял ее за плечо. Она попыталась освободиться, но хватка была крепка. Затем, он больно, с силой, потянул вверх, и у Зольти не было выбора, кроме как встать. «Подъем, красавица! Приди в себя!» — прошамкал он, выплевывая слова. Потом он отпустил ее плечо и сделал шаг назад. «Хм, а ты ничего так…» — с оценочным взглядом, произнес он. «Ты что ж тут, живешь? Одна? Ш нами пойти не хочешь? Девушка легонько помотала головой. Уж с ним то она уходить точно не собиралась. — Ладно, Бугай. Не видишь? Боится нас она, да и не мудрено. Сколько она тут одна торчала? — обратился к первому тот, кто подсел рядом с ней. Я Хальтих — представился тут он. Несмотря на морщины и бородавки, на желтые неровные зубы, он показался ей поприятнее. — А твое имя как? —З-зо-зольти — заикаясь, ответила девушка. — О, ну вот, жаговорила! Умница! — развеселился толстобрюхий. —Зольти, так? — переспросил чумазый бородач. Она снова кивнула. «Слушай, Зольти, помоги нам найти ключ. А то ж нам отсюда не выбраться. Ежели не хочешь уходить с нами, так не уходи. Мы силком не потащим, не-а». Украдкой, девушка взглянула на него. «Ключ?» — вопросительно посмотрела она, будто не поняв просьбу. Ключ от парадных дверей висел у нее на шее, но она не была уверена, что ей стоит его отдавать. Эти по-дикарски выглядящие незнакомцы, могут врать, и заставят ее пойти с ними. С другой стороны, если не отдать ключ, то они тут надолго застрянут, и, в итоге, все равно как-нибудь выберутся, даже без ее помощи. Что помешает им и в таком случае ее забрать? Зольти мялась на месте, не зная, на что решиться. — Я не знаю. Не знаю. Мне его никогда не показывали. — собравшись, наконец, дала она ответ. Она заметила, что толстобрюхий, прищурившись, с подозрением на нее косится. — А это-то что у тебя такое блештит? На груди? Девушка испуганно пощупала воротник. «Ах Благодетели! Ключ!» Он висел у нее во всеувидение. Как глупо! — О, какой-то ключик! — воскликнул он. — Не тот ли? — Он от моей комнаты. — ответила девушка настолько убедительно, насколько получалось. Толстобрюх снова сощурился. — Точно? Может нам лучше проверить? А, горняк? — Не, погоди. Откуда тебе знать, что она врет? — ответил ему второй. И обратился к ней снова: — Послушай, Зольти. Может быть, есть тут отсюда другой выход? Ну, по-любому ж быть должен? Ход какой-то? Ты, я так понимаю, тут обитала и раньше, да? Больно опрятна одежонка твоя. Кто ты? — Я… я придворная — слукавила девушка. — Придворная, говоришь? — снова послышался голос пузатого. — Ну, тем более, должна ж ты тут все знать. — Ты же хочешь, чтобы мы ушли, оставили тебя в покое?» — вопросил рыжебород. — Помоги нам! Бедняжка покрылась холодным потом. Идти с ними? А что потом? Отпустят ли они ее? Есть ли во дворце такой ход, или нет, девушка понятия не имела, но надо было что-то отвечать. — Я… я знаю только одно место, откуда еще можно выйти» — начала она. Если я скажу, вы оставите меня?» — Хм… ну, говори. — произнес рыжебород. — Пусть лучше с нами идет — тихо сказал ему другой. — Вам надо попасть на крышу, а оттуда будет спуск прямо до земли. Его вы стразу увидите. На крышу ведет лестница. Как пройдете коридор, поверните налево. Зольти, почти наверняка, знала, что на крыше нет никакого спуска. Могла ошибаться, могла и нет. Она, попросту, не помнила. На тот момент ей хотелось лишь спровадить куда-то «гостей», избавиться от них. Что будет с ними дальше, спустятся они, или так и будут там сидеть, ее уже не так волновало. — Знаешь, а все ж, иди-ка ты с нами. Мы заблудиться не хотим. Слово мы тебе дали, что не тронем, и с собой не утащим, коль с дохляками тебе приятнее». — сказал тот, покачивая угасающим фонарем, чтобы он не потух. — Да ладно, Бугай, пусть. — сказал рыжебород. — Что мы, карапузы? Не потеряемся, ничего. — А я говорю, пусть пойдет! — гаркнул толстый. — Откуда мне знать, что тут больше никого живого, кроме нее? И что нас, где-то в темноте, не пришьют вдруг ее дружки, а? Не-не. Пусть как жаложница будет. И не пререкайся, горняк. Еще благодарить меня будешь. Бегло оглянувшись по сторонам, он приказал Зольти: «Давай-ка, штановись фперед нас, и покажывай, где ж тут выход. В тощую спину девушки смотрело дуло воздухострела Бугая, Хальтих плелся позади, с неприязнью глядя на его бритый затылок. В чем-то он мог быть и прав, однако, шахтер, отчего-то, не верил, что она нарочно направила бы их в западню. И уж тем более, вряд ли она специально дожидалась их в этом, заставленном барахлом, зале, чтобы сбить с толку. Наверное, просто пыталась там спрятаться. Вслед за девушкой они поднялись на третий ярус, еще меньше, чем два предыдущих, с таким же, удаляющимся в темноту, коридором, и свернули от лестницы в сторону, в узкий проход на одного, где вверх вела короткая винтовая лестница. Зольти, как представилась незнакомка, выдвинула щеколду люка и подняла его. Все трое вышли на большую каменную плоскость. Девушку трясло изнутри, однако, она держалась изо всех сил, не выказывая волнения. «Что дальше? Тут ведь, нет никакого спуска! Я помню, что нет! Они убьют меня здесь. Сначала – надругаются, потом – застрелят. Вот и все…» Сжав кулаки, чтобы не всхлипнуть, бедняжка, мысленно, попрощалась со своей жизнью и честью. Дрожа, она обернулась. «Ну что, красавица, куда теперь?» — Весело оскалился толстобрюх. Оттягивая неизбежное, девушка повела их по краю крыши. «Спрыгнуть? Да, спрыгнуть! Тогда убиться не получилось. А сейчас самое время. Чтобы не дать себя на растерзание!» – закрутилось у Зольти в голове. Тем не менее, она продолжала идти вперед, доведя дикарей до угла, и завернув. «Или не спрыгнуть? Или… дождаться момента, кинуться в раскрытый люк и захлопнуть его! Успею ли?» — мучалась с выбором Зольти, бегая глазами по сторонам. Тут она встала, как вкопанная. Ее ноги стояли у края квадратного выреза в крыше, с другой стороны которого были ступеньки! Они скрывались за нижним краем выреза, ведя на крышу второго яруса. «О! Ну вот, другое дело!» — негромко, довольным тоном произнес толстый с фонарем». Спустившись, они очутились на террасе. Пройдя немного вперед, увидели такую же лестницу вниз, на пол пещеры! Зольти могла бы поклясться, что не знала о существовании этих ступень. Не так часто ей доводилось выбираться на крышу, ведь в том, попросту, не было ни надобности, ни интереса. «Смотри, умница какая!» — усмехнулся толстобрюх. Девушка, нервно, улыбнулась. «Ну, вот мы и спасены». — снова, довольно, сказал он. И продолжил, прищурив один глаз: — Согласись-ка Хальтих: ну грех же такую тут бросать, а? Ну, нельжя! Рыжебород покачал головой. –Коль она не хочет, значит, остается здесь. Я дал слово, что мы ее не тронем. — напряженно ответил он. — Ты дал — а я не дал! — развеселился пузатый. — А жнаешь, что? Мне, пожалуй, и все эти побрякушки не нужны, ежели я такую красоту собой приведу. Можешь их, горняк, выбросить, иль себе вожьми. Вот он, мой ценный товар! — он взялся за шею Зольти со спины. Прежде, одолевавший девушку, страх, сменился гневом. Товар? Ну уж такое она стерпеть не могла. Зольти выхватила припрятанный нож, и направила на живот пузатого. «Только попробуй!» — прикрикнула она, но тот лишь сипло хохотнул. Он взялся за руку, державшую нож, заломил ее, силой заставил пальцы девушки разжаться, и забрал ее оружие, после чего выкинул его во тьму. — Бугай! — зашипел рыжий, посмотрев на толстого исподлобья, наставив на него дуло своего воздухострела. — Отвали от нее! — Ха! — вскинул бровь первый. — Иж ты! Чёй-то мне отвалить? Тебе-то что, а? Сам, что-ль, хе-хе, глаз положил? У нас, если не забыл, уговор: ты мне — я тебе. Что мне надо, я получил. Эту фигню можешь себе штавить. А то ты что же, не хочешь узнать, как вам наверх попасть? Больше не надо? Короче: дефка идет со мной! — Мы договаривались на это! — прорычал рыжебород, потрясывая брякающий мешок. — Не на очередного раба! « — Ох, вот же умора, ха-ха! — сипло засмеялся толстобрюх. — Ты, походу, не усвоял пока, кто в Неустрое выживает. Вот же, освободитель какой! Пока ты за кого-то вштупишься, тебя прихлопнут те, кто посильнее. Тут — или ты, или тебя, понятно? А нашел что-то поценнее, быштро хватаешь! В общем, хорош дурака штроить, опушти штреляло. Нам еще отсюда выбираться. Тут улленрамсы. Ты, часом, не забыл? — Пока не оставишь девку в покое, я с места не сдвинусь. А коль не оставишь, так и ты никуда не уйдешь. — тихо процедил рыжебородый. Толстопузый многозначительно поднял брови и наклонил голову. Затем поставил фонарь перед собой и вскинул воздухострел. — Такой теперь разговор, значит, да? — отчеканил он вопрос, и Зольти впервые поняла каждое произнесенное им слово. — Я думал, ты по умнее будешь. Ошибался. Ну, не хочешь, не иди. А вот я пойду. После этих слов он нажал на курок. Толщиною с указательный палец, остроконечный болт, вытолкнутый струей сжатого воздуха, просвистел, и на всей скорости вошел в плечо рыжеборода. В плечо руки, которой он держал оружие. Бородач издал вопль боли, его ружье звонко и гулко ударилось о каменную поверхность. В то же время, девушка резко вывернулась из ослабшей хватки пузатого, бросилась к упавшему воздухострелу, схватила его и выстрелила, как могла. Толстый не успел ее догнать. Болт вошел ему в шею, в район кадыка. На пол струей полилась кровь. Теперь он стоял, качаясь, выкатив глаза и беззвучно открывая и закрывая рот, еле слышно хрипя. Потом он сделал три шага назад, к самому краю террасы, выпустил оружие из рук, закатил глаза и завалился навзничь. Его крупный силуэт скрылся за краем террасы, а через мгновение послышался глухой, но громкий стук об пол пещеры. Будто упал тяжелый мешок.

V

Хальтих стоял на полусогнутый ногах, прислонившись к стене и прижав ладонью рану. Кровь сочилась из-под пальцев, бежала струйкой по руке, капала на пол. Режущая боль заставила горняка закусить губу и прикрыть один глаз. Когда сила в ногах кончилась, он опустился на пол. Как раз в этот момент к нему подбежала та странная девушка. Он поглядел на нее. Подумать только: она застрелила Бугая! «Ты… Ты живой?» — произнесла она тонким подрагивающим голоском. Большие блестящие глаза то ловили его взляд, то поглядывали на подбитое предплечье, аккуратный ротик с чуть пухловатыми губами был приоткрыт, будто девушка что-то собиралась сказать, густые рыжие волосы падали копной на лоб. «Пока да…» — протянул Хальтих. Тут оба вздрогнули от рыка из темноты, донесшегося со стороны города. Их уши уловили широкие, быстрые шаги, как если какое-то существо бежало на всех четырех. За этим раздались выстрелы, крики ужаса, ругань, воззвания к Вышним, шаги бегущих, снова выстрелы. Потом все стихло. «Пойдем, пойдем быстрее!» — шепнула девушка горняку, легонько взявшись за его руку. «Наверх, на крышу!». Она забрала фонарь Бугая, и повела тяжело дышащего, сгорбленного горняка, за собой. Пока они поднимались, им было слышно чавканье челюстей и хруст костей внизу, где-то у самого дворцового фасада. Они добежали до открытого люка, шмыгнули в него, и Зольти поспешно захлопнула его крышку, щелкнув щеколдой. Следуя за ней по коридору, Хальтих оказался у полуоткрытой двери. За ней была просторная комната с квадратным окном с железными раздвижными ставнями. Он обвел ее беглым взглядом. Рядом с окном стояло черное кресло, сделанное из изогнутых металлических стержней, с сиденьем и спинкой, покрытой белым мехом. Напротив него находилась расстеленная кровать с расшитым узорами, меховым одеялом и толстой белой подушкой у кованного решетчатого серебряного изголовья, сбоку от нее — золоченная тумбочка с двумя ящиками, на стене над которой висело длинное прямоугольное зеркало со скошенными краями, обрамленное перламутровой рамой. У противоположной стены возвышался длинный и узкий комод, золоченый, как и тумбочка, но отливающий красным, а у глухой стены за кроватью виднелся небольшой серебристый сундук. Стены же комнаты были из зеленого мрамора, такого же, как пыльные плиты дороги, ведшей от храма ко Дворцу Вождей. Пол тоже был мраморным, но белым. Столь богатое убранство чьего бы то ни было жилища Хальтиху видеть никогда не доводилось, но излишне удивляться и рассматривать все это не давала ему острая боль. «Ты тут живешь?» — все же, спросил он Зольти, приподняв одну бровь. Та застенчиво кивнула. Хозяйка усадила его в кресло, и, под светом лампады, принялась осматривать рану незнакомца. Ее познания в медицине не были велики, а от вида разорванной, окровавленной плоти, слегка подташнивало. Но даже невооруженным глазом было видно, что эта рана — совсем не царапина, и требует скорейшего ухода. У Зольти тряслись руки, она старалась представить, что ей надо предпринять первым делом. «По-посиди тут, пока. Я что-нибудь попытаюсь найти, сейчас!» — сказала она изнывающему от резей и жжения в плече, Хальтиху, и выбежала из спальни. Во дворце имелся уголок лекаря, где всегда должны были найтись чистые повязки, парочку мазей, и, быть может, необходимые инструменты. Девушка прекрасно понимала, что главное в таких случаях, соблюдение чистоты. Нашла она его на первом ярусе, в самом конце коридора. Увы, в нем обнаружились в нем лишь немного повязок, и какую-то полувысохшую мазь. Все, что имелось, видимо, закончилось до новой поставки, которой уже было не судьба случиться. Девушка порылась еще немного, и ей попалась длинная игла и клубок ниток, а еще — тонкий изящный нож. Насчет применения последнего Зольти уверена не была, а вот нитки и игла бы точно сгодились для того, чтобы заштопать плечо пришельца. Когда-то она даже вообразить себе не могла, что будет заниматься чем-то подобным. Насколько Зольти знала, лекари, перед подобными процедурами, мыли руки и кипятили свои инструменты. Сделать это она могла бы на дворцовой кухне, если там была вода, и то, чем растапливали печь. Где располагалась кухня, девушка знала: на том же ярусе, рядом с лестницей что вела в подвал. В ней она обнаружила помпу с плотным рычагом, и, навалившись на него всем весом, заставила политься из краника струю воды. Затем, найдя запыленный тазик, и приготовив его, навалилась снова. Посудина заполнилась наполовину, и струя прекратилась. Больше сил на выдавливание из помпы воды у девушки не было, а ведь еще надо было затопить печь. Рядом с ней лежало пять кирпичики из спрессованной деревянной стружки и сушеных грибов. Некогда, их намного большее количество было сложено в куб, от которого теперь оставалось только основание. Зольти снова повезло. Оставалось лишь забросить парочку в топку и поджечь. С пятой попытки ей, таки, это удалось, и кирпичики принялись лизать языки пламени. «Слава Благодетелям!» — вслух произнесла девушка, захлопнув решетку печи и зачерпнув из тазика воду ковшом, который и поставила греться. Зольти ходила у печи взад и вперед, не находя себе места. Казалось, что вода не закипит никогда, но вот на ее поверхности появились мелкие пузырьки. Когда их стало больше, а потом они увеличились, хозяйка бросила в ковш моток повязки, потом, кое-как, протянула через душку иглы нить, и, не отпуская ее, погрузила иглу в воду. Сколько времени надо кипятить, девушка не знала, но, когда кипяток начал выплескиваться из ковша, решила, что, пожалуй, довольно. Надев на руку толстую мягкую перчатку, чтобы не обжечь ладонь, она осторожно налила немного горячей воды в холодную, что оставалась в тазу, и сполоснула руки. Потом, найдя какой-то противень, слегка обмыла его там же, вытащила на него из еще горячего ковша повязки и иглу с нитью, и, залив водой пламя печи, отправилась с противнем наверх. Хальтих, к моменту ее возвращения, дремал в кресле, повесив голову. Ладонь левой руки, что прикрывала рваную рану, сползла с плеча. «Эй!» — полушепотом позвала его Зольти, но он не услышал. «Эй!» — снова произнесла она, уже ему на ухо. Тогда тюнних приоткрыл глаза. «Я нашла тут кое-что… — неуверенно заговорила девушка, показав горняку противень с тем, что на нем лежало. — Это что?» — непонимающе посмотрел он на Зольти. — Твою рану надо обработать. Это все, что мне удалось отыскать. Надеюсь, поможет». — ответила она ему, и взялась за моток ткани. Отмотав немного, девушка отрезала кусок, сжала его, и поднесла к ранению Хальтиха, из которого все еще сочилась кровь, начавшая, понемногу, запекаться. Горняк внимательно следил за ее рукой. Хозяйка осторожно дотронулась до края раны, легонько повела ткань вниз. Хальтих дернулся, сморщился и втянул воздух. — Что, больно, да? — обеспокоенно посмотрела ему в лицо Зольти. «Ага». — кивнул тот. — «Не елозь по коже. Промокай» — дал он ей совет. Зольти снова дотронулась куском ткани до края раны, секунду подержала, и отвела руку. «Так лучше?» — вопросила она. Горняк дважды кивнул. Девушка продолжила обрабатывать так, пока не обвела рану по кругу, и не подобрала медленно сочившуюся из нее, кровь. Затем, она бросила побагровевшую тряпицу на противень, отрезала от мотка новый кусок, и заново промокнула рану. После этого, хозяйка, было потянулась за новой тряпицей, но Хальтих ее остановил. «Все-все, хорош» — замотал он головой. — «Зашей ее, побыстрее. Сумеешь ли?». Девушка пожала плечами. Последний раз она бралась за иглу пару лет назад, чтобы попробовать себя в вышивании. Ничего особо толкового у нее из этой затеи не вышло. Но одно дело тряпки, а иное — живая кожа. И не своя, а другого тюнних. Руки Зольти снова задрожали, дыхание участилось. «Благодетели, дайте сил!» — тихо помолилась она, подняла с противня иголку с ниткой двумя пальцами, поднесла к ране и медленно прикоснулась ее концом к верхнему краю раны. Потом, начала аккуратно протыкать ей кожу. Хальтих негромко простонал. «Не медли лучше. Втыкай быстро, только молю, не бери глубоко!» — произнес он, широко раскрыв глаза. Хозяйка старалась делать так, как говорил ей пришелец, морщась, сдерживая дыхание от волнения, то и дело причитая: «О Благодетели!» Пот капал с ее лба, волосы челки приклеились к нему, и лезли в глаза. Девушка сдувала их, старалась стряхнуть, закидывая голову назад, и, пыхтя, продолжала протягивать нитку через кожу, придерживая подергивающееся плечо Хальтиха левой рукой. Тот, в свою очередь, неровно дышал, постанывал, стиснув зубы и зажмурив один глаз. «Резче!» — процедил он, — «Затягивай сильнее!». Дело двигалось медленно. Зольти орудовала иголкой неумело и боязливо. Когда дело дошло до самой широкой части раны, Хальтих остановил ее, приказал отдать ему иглу, и начал сам зашивать рану, закусив губу. Девушка пугливо наблюдала за его потугами, предлагая свою помощь, но горняк отвечал на это мотанием головы. Так он и зашил оставшуюся часть раны сам, и, глянув на Зольти исподлобья, произнес: «Все. Завязывай». Хозяйка, настолько туго, насколько могла, затянула концы нитки, сделав три узла. Стяжки на ране шли вкривь и вкось, но, кое-как, стягивали ее края друг с другом. Теперь оставалось хорошенько обмотать плечо повязкой. Девушка истратила на это всю ткань, что у нее оставалась, и обмотка вышла довольно плотной. Только, как завязать ее после этого, ей было невдомек. Тогда Зольти отмотала немного ткани обратно, отрезала кусок, согнула его пополам, отложила. Затем, как могла, заправила конец повязки под ткань, чтобы он как-то держался, снова взяла отрезанный кусок, повязала его вокруг плеча, и сделала двойной узел. Выдохнув, она посмотрела украдкой на пришельца. Хальтих, замученно, с кислым лицом поглядывал на ее действия. «Знаю, выглядит не очень» — произнесла она устало, уставившись на неказисто смотревшуюся повязку с торчащим поверх нее, толстым узлом. Девушка подумала, что больному теперь, надо бы где-то лечь. Но где? Во дворце была комната отдыха прислуги, с несколькими кроватями. Наверняка она находилась на первом ярусе. Зольти снова попросила Хальтиха чуток подождать, и сбегала вниз. Чутье не подвело ее, и комнату прислуги она обнаружила по соседству с кухней. Еще не открыв ее дверь, она ощутила тот вездесущий, горько-сладкий миазм, бывший в этом месте сильнее. Вид комнаты обескуражил Зольти. На четырех из пяти кроватей лежало по мертвому работнику, и дышать тут было почти невозможно. Что же, оставалось только одно: уложить гостя на свою постель. Больше было не куда. Про то, чтобы отдать ему ложе родителей, речи даже не шло, но вот пожертвовать свою кровать девушка еще могла. — Тебе, теперь, хорошо бы поспать, да и мне тоже» — сказала она Хальтиху, вернувшись. — Ложись сюда — она показала на свою кровать. Горняк удивленно посмотрел на мягкое ложе, и на молодую хозяйку. — Сюда?» — не поверил он. Девушка легонько кивнула. «Не беспокойся. Мне есть, где отдохнуть» — ответила она.

VI

Пробудившись на ложе в покоях вождя, и почувствовав себя все еще сонной, Зольти, тем не менее, отправилась проведать гостя, уложенного в ее спальне. Тот спал, лежа на спине, мерно дыша. На повязке на пробитом плече виднелось крупное красное пятно. Девушка вспомнила, что лекари, время от времени, меняют повязки больным. Вот только, еще одного мотка ткани у нее не было. Хозяйка тихо ушла из спальни, решив не тревожить сон горняка, и вернулась в вождеские покои, дабы еще сколько-то поспать. Но скоро она навестила его снова, держа в руке листок бумаги, и положила его под руку Хальтиху. На листке было написано: «Если ты проснулся, разбуди меня. Я в комнате через коридор». Зольти понадеялась, что гость умеет читать, но уверенности в этом у нее не было. Однако ей повезло. Сон девушки был прерван грубоватым тормошением ее плеча, и низкого голоса, произносящего: «Проснись, эй, проснись!» Приподняв веки, она увидела неясную крупную фигуру, освещаемую голубоватым светом шахтёрского фонаря. Зольти оперлась руками о постель, поднялась и села. — А, ты пришел… — промолвила она, зевая. — Как твое плечо? Горняк потрогал повязку пальцем, посмотрел на хозяйку и ответил: — Ничего, заживет. И продолжил, немного потупившись: — Слушай, спасибо тебе большущее, что обо мне позаботилась. И что на кровать свою меня уложила. А то бы мне не жить». Тут он отвел глаза и почесал затылок. — Ну… как же я могла просто бросить тебя и уйти? — сказала на это Зольти. — Это было бы неправильно, не по учению Благодетелей. Тем более, ты за меня заступался. Даже если ты дикарь, ты явно получше своих сородичей. Хальтих вновь взглянул на девушку. — Дикарь? — не понял он. — А… — улыбнулась хозяйка, — это мы так называем тюнних, которые живут в Неустрое — ответила она. — И что это значит? — снова спросил горняк недоуменно. — То, что такие тюнних не живут по законам Устроя. — услышал он ответ. — Ну там, воруют друг у друга, убивают друг друга за еду, бросают друг друга в беде. Я, вот, тебе рану перевязала, и к себе забрала, а дикарь бы просто тебя бросил. Еще и добил, быть может. Просто от того, что теперь ты слаб. А слабые дикарям без надобности. Ведь в Неустрое выживают только сильные. — объяснила девушка, добавив: «Это я в книге одной прочла». Хальтих кашлянул, потом усмехнулся. — В книге говоришь? Книги — это те толстые связки бумаги под плотной коркой, которых здесь навалом? Девушка закивала. — А что там еще написано было? — поинтересовался он. — Про дикарей? — подняла брови Зольти. И, неожиданно, перешла на полушепот: Что они лакомятся мясом тюнних! Хальтих вытаращился на нее, затем уголки его губ приподнялись. — Может быть, я уже и стал этим самым «дикарем». Только вот, отведать мясца такого же, как я, желания, что-то, не появлялось. А вот, от сочного куска хуф-хаухятины бы, не отказался. Зольти склонила голову. «Ты точно никогда не пробовал плоть себе подобного? Хальтих снова сделал большие глаза. — Да что ты, девочка, такое несешь? Да не жрал я тюнних! Я что, похож на улленрамса? Это твои книжки тебе всякую чушь нарасказывали? А, между тем, он подумал, что совсем не знает, чего еще можно ожидать от кого-то из Неустроя. Теперь усмехнулась Зольти. — Нет, не похож ты на улленрамса. Если, разве что, чуть-чуть волосат. Ты, это, не обижайся, ладно? Горняк насупился. — Волосат? — недовольно произнес он. — Ты, девочка, должно быть, давно не видела живого мужика. Он увидел, как улыбка сошла с лица молодой хозяйки, и она посмотрела на пол. — Эх, да… не видела. — промолвила девушка печально. Похоже, Хальтих, нехотя, задел ее за живое. Незнакомка неизвестно сколько времени провела среди мертвецов. Среди тысяч мертвецов. — Ты первый живой тюнних, которого я вижу за… Даже не могу сказать, сколько. — посмотрела Зольти на шахтера. Хальтих потупился. — Ну уж, прости, тоже не думал тебя обидеть. — Ничего, ничего. Будет. — закивала Зольти, и легонько улыбнулась. Горняк обвел взглядом покои, с их еще более богатым убранством, нежели в спальне хозяйки. — Непохоже, как-то, на жилье прислуги — многозначительным тоном, сказал он. — В этом городе, везде так? Такое добро я, честное слово, вижу впервые. — Мм… я и не прислуга. — бросила та. — Я дочь вождя. Хальтих, при этих словах, закашлялся, прикрыл кулаком рот, и удивленно и недоверчиво покосился на Зольти. — Дочь вождя? Ты это, серьезно? Девушка трижды кивнула. — Вождем была моя мать — тихо сказала она. Мать? Это удивило Хальтиха еще больше. Ему даже и не представлялось, что вождем вдруг может быть женщина. Просто потому, что во Фромарбфольте все вожди, что сменились за его жизнь, были мужского пола. Что-то, а управление городом считалось там делом совсем не женским, но исключительно мужским. «У вас здесь что, управители выбирались из женщин, что ли?» — непонимающе, вопросил шахтер. Зольти, в ответ, поглядела на него так же удивленно. «Выбирались? Что значит, выбирались? Моя мать унаследовала титул вождя от ее отца, когда тот ушел к Благодетелям, потому что, из наследников у него была только дочь. А после нее, правление бы перешло мне, так как, она родила две дочери, меня и мою младшую сестру. Она умерла, когда мне было пять. Снова горняк открывал для себя что-то новое, доселе, неизвестное. — То бишь — начал он, — ты хочешь сказать, у вас не было выборов лучшего надзиралы шахт? И вождю, за то время, пока он руководит, можно было знаться с женщинами? Ну-ну… — покачал он головой, в которой все это не слишком укладывалось. — Что значит, знаться с женщинами? — с едва сдерживаемым негодованием в голосе, спросила Зольти. — Мой отец жил только с одной женщиной — ее супругой, моей матерью. — Супругой? А это что за слово? — не переставал открывать для себя новое Хальтих. Зольти закатила глаза. Этот пришелец просто не мог не быть дикарем, родившимся и прожившим всю жизнь в Неустрое. Поразительно, что он, при этом, умел читать. — Супруга, эта та, кто дала мужчине обязательство в верности, и стала вести с ним совместную жизнь — объяснила она, уже не надеясь, что собеседник поймет. — Мой отец был из Ойрнфольта, сын тамошнего вождя. А мать — отсюда, из Эргенфольта, тоже наследница правителя. — дополнила Зольти. — Ойрнфольт? — встрепенулся Хальтих. — Я слышал немного про него. «Да неужели» – подумала Зольти. — Это ж, тот город, в котором все-все из золота? И дома, и земля, и одежда жителей? И правда, что они там не работают совсем? Что за них все делают машины и рабы? Эти вопросы заставили девушку негромко рассмеяться. До чего же был наивен этот пришелец. — Ойрнфольтцы не были бы собой, если бы тратили золото направо и налево. — сквозь смех, сказала она. — Они его больше копить любят, добывая или выменивая. Как и другие драгоценные металлы и камни. А еще, одалживая. Добывают там это все простые шахтеры, как было и у нас, а есть ли там какие-то особенные машины в шахтах — не знаю, не спускалась туда. Только сам город посещала, и было это давно. Есть там особые тюнних, которые только и занимаются сбором и подсчетом накопленных богатств. Они так и именуются: счетчики. Причем, одни подсчитывают золото, другие — серебро, третьи — рубины, четвертые — алмазы и так далее. И каждый из них живет в своем собственном доме, с супругой и детьми. У нас в Эргенфольте тоже было пару таких счетчиков. Зольти едва сдерживала смех, наблюдая за вытянутым от растерянности, лицом Хальтиха, который, с полуоткрытым ртом, слушал ее. Это был ее первый смех за все прошедшее время, и девушка была, по-своему, благодарна пришельцу, что он смог его вызвать. — Погоди, ты говоришь, ты бывала в Ойрнфольте? — вытаращился горняк на хозяйку. Зольти склонила голову на бок. — Ну да. Ведь мой отец происходил оттуда. Он сын тамошнего вождя, и, как-то, решил познакомить меня и мою мать со своими родителями. Маленькой я тогда еще была, и не слишком много запомнила, а сейчас это еще больше забылось. — Ого! — промолвил Хальтих. — И… так там земля и дома не того… не покрыты золотом? Девушка прыснула. — Ох, что же ты заладил, нет, не покрыты! — ответила Зольти с налетом несерьезного раздражения. — Там почти-что как здесь. Только дороги красным мрамором вымощены, и их больше. Дома все побелены, а золотом покрыты только крыша дворца и храма, вот. Ну, еще у счетчиков спины прикрывают синие мантии в блестках. И все. Но, я же говорю, я не так уж много и помню. — Эх… а я-то нигде не бывал. — растерянно и грустно произнес Хальтих. — Никто из нас, шахтеров, не бывал. Тут настала очередь удивиться Зольти. — Так ты шахтер из другого города? А я-то тебя неустройцем посчитала. Как же ты тут оказался? А этот толстопузый, который меня кому-то, куда-то, продать хотел, тогда, кто? Хальтих, устав стоять, присел в кресло у стола, и начал рассказывать Зольти все, что с ним произошло. Как он оказался в нижних шахтах Фромарбфольта, как сбежал оттуда к Застеннику, пообещавшему указать путь в Верхний Мир, к Хаульту, и как тот обманул его, и горняк попал в рабство в лагерь Бугая. Потом поведал, как, даже не помышляя о том, возглавил рабов в восстании, как они перебили громил вожака, а его самого взяли в заложники. И как вожак заключил с ними сделку, договорившись, что те помогут ему пробраться во Дворец Вождей Эргенфольта, дабы забрать какие-то ценности, а он, взамен, не только пообещал отдать им лагерь, но еще и, подобно Застеннику показать дорогу в Верхний Мир. Хозяйка слушала его сбивчивое повествование, затаив дыхание, почти не перебивая и не переспрашивая. Рассказал горняк, как они шли через пещеры, как достигли тоннеля, полного лысых трупов, проникли в город, и добрались до дворца. И, как он и Бугай пробрались в него, а потом наткнулись на Зольти. В конце он, понизив голос, добавил: «Теперь вот, ты и я сидим здесь вдвоем, пока живые, а те тюнних с которыми я шел, неплохие ребята, к мертвецам присоединились. Их же, улленрамсы пожрали». Девушка снова помрачнела. Она слишком хорошо знала это чувство, когда ты остаешься в живых, но тебя это вовсе не радует. Однако, с появлением Хальтиха, что-то в ее настрое изменилось. Да, теперь их было двое. Двое живых, двое, беседующих друг с другом, рассказывающих о своей жизни. За много времени во дворце снова звучали голоса, голоса Зольти и пришельца издалека. Раньше она никогда не задумывалась о ценности простого общения, но поняла ее, неизвестно сколько говоря лишь с самой собой. Еще меньше она могла вообразить, что когда-либо будет вот так сидеть и болтать с шахтером, в покоях ее отца и матери. С простым, неотесанным, немытым и заросшим работягой, иногда с усилием, подбирающим нужное слово, и которого она, из-за его нездешнего акцента, не все время понимала, додумывая им сказанное. И уж тем более сложно было Зольти представить, что беседа с ним будет ей так приятна. Настолько, что ей, вдруг, снова захочется жить. Но беседа всегда идет лучше на сытый желудок, а у обоих он давно пустовал. Не успела девушка подумать, что хорошо бы подкрепиться, чтобы думать, что же делать дальше, как горняк произнес: — Что ж, им уж, ничем не помочь, а и тебе, и мне, жить дальше, как-то, надо. Выкарабкиваться отсюда, что ли. Токмо вот, не знаю, как ты, а у меня в нутре уже давненько ничего не было. Помню, видел я тут, во дворце, в подвале кажись, бочки с мясом. Оно еще не стухло, не знаешь? — О, ты голоден? Я, признаться, тоже — сказала хозяйка. — Когда я ела в последний раз, пища еще была ничего на вкус. Надеюсь, она все еще съедобна. Не тяжело тебе будет спускаться? — Да пойдет, не развалюсь — махнул рукой шахтер. — Плечо же у меня пробито, а не колено. Вытащив черпаком из бочки небольшой мясной кусок, девушка пригляделась к нему, поднесла к носу. Пах он насквозь пропитавшими его, маринадом и специями, более ничего подозрительного учуять ей не удалось. — Вот это кусищи! — зачарованно промолвил Хальтих, глядя в бочку. — Никогда такие не видел? — подняла брови Зольти. Тот помотал головой. — Не-а. Что б вот такие, крупные, сочные — не, никогда. — Что, серьезно? — вопросила хозяйка с некоторой жалостью. — Чесслово — развел руками горняк. — У нас тоже хуф-хаухов выращивали, но все мясо, что я ел, мы, шахтеры, ели — это крохотные кусочки в каше. Даже по Веселым Дням. Говорил я уже, что при том вожде, которого мы любили, и который самозванцем был пришит, эти несчастные кусочки стали покрупнее. Но они, все еще, были б просто крохотны, не в какое сравнение с этими! А потом, с любопытством, спросил: — А у вас, тут, всех так потчевали, или только, хе-хе, вождей? Зольти пожала плечами. — Ну, один такой кусок, может быть, даже два, точно каждому полагался, если не ошибаюсь. Один раз, хорошо помню, матери пришлось урезать рацион, когда несколько хуф-хаухов на ферме заболело, но то было лишь раз. Бывший шахтер покачал головой. Подобные порции казались ему просто сказочным пиром. В то же время, дочь вождя подумала, как же мало, оказывается, может понадобиться простому тюнних для счастья. Мясо, для надежности, она предложила пожарить, чего ранее, сама, не делала. Съедобно оно было уже и маринованным, а жарка лишь размягчала его и добавляла пикантности, чем, обычно, вожди, нередко, баловали себя, а простолюдинов — по праздникам. Сейчас же Зольти волновалась, что оно, за давностью срока, могло подпортиться, пусть это и не удавалось учуять. Отравиться самой, и отравить раненного, выхаживаемого ею, пришельца, ей не хотелось. И вот, в круглой железной печи на дворцовой кухне снова затанцевало пламя, и скоро помещение наполнил давно забытый запах жаренного мяса, нанизанного на вертел. Зольти знала, что его следует, время от времени, крутить, дабы оно не сгорело. А Хальтих, тем временем, разглядывал кухню и ее убранство. В эту обитель кашеваров, царство тарелок и кастрюль, плошек, тазов и противней, как и во многие места прежде, еще у себя на родине, ему попадать не доводилось. Между делом, он задавал девушке разные вопросы о некогда бурлящей жизни Эргенфольта, узнавая для себя, все новые поразительные подробности. Такие, к примеру, как-то, что простые мужчины и женщины тут не жили в отдельных городских районах, как во Фромарбфольте, но парами, в одной комнате, деля ее железной ширмой на половины, и спя на отдельных кроватях. Дочка вождя, точно также, удивлялась странным, «диким» порядкам родины горняка. Воображение Хальтиха же, будоражило еще и то, что у каждого жителя было по три пары брюк, сапогов и рубах, и один такой костюм предназначался для праздничных дней. Женщины же, также по праздникам, особенно в Хаультцайс, не только расчесывали вымытые, наконец, волосы, гребнями, но еще и подводили брови красной или черной краской, а губы красили зеленой или синей. Потешающемуся над этим, горняку, Зольти попыталась объяснить, что делали они это, чтобы выглядеть для своих мужчин привлекательней и желанней. В свою очередь, дочку вождя забавляли названия, используемые фромарбфольтцами для разных профессий. «Значит, кухарь у вас — кашевар, а механик — чинила? Вот же прозвища, хи-хи!» Но наиболее непонятной для пришельца оказалась такая вещь, как монеты. Зачем, недоумевал он, для того, чтобы обменять что-то на что-то другое, нужны какие-то плоские, круглые пластинки? Несмотря на все свое недопонимание местного уклада жизни, Зольти видела, что оный, скорее, восхищает его, чем отторгает. «Такой город был, такая красота, такая мощь, эх!» — с досадой вздохнул Хальтих, качая головой, беря с тарелки жирный жаренный кусок хуф-хаухятины. И уже жуя и чавкая, продолжил: — Мне Бугай этот, рассказал, что, дескать, землетрясение тут было, потом пожар в шахтах, и задымилось все. Воздуховоды не справились, и вот все и задохнулись оттого. Да только, что-то не похоже на то. Когда мы от храма сюда шли, заметили, что ничего, особо-то, и не порушено. Все цело стоит! Но мертвые просто на каждом шагу. Последний раз я мертвеца в нижних шахтах видал, а до того, даже и не припомню, когда. У, жуть! Вроде б, и не двигаются, не дергаются, ничего такого. Но глядишь на них, и холодеет все внутри… И, отчего они все без волос? А, вот еще что: что это такое по всему городу светится? Такое, зеленое? Столбы фонарей, украшения на стенах? Бугай-то сказал, это какая-то плесень, иль грибы. Только, не похоже оно на то совсем. Он еще сказал, что сам отсюда, из Эргенфольта, и смотрилой работал. Да только не верю я его словам. — Правильно. Врал он тебе все — отозвалась Зольти, прожевав свой кусок. Был бы он дозорным — знал бы, что никакого землетрясения и пожара тут в помине не было. А что тогда? — вопросил Хальтих. — Я расскажу. Слушай. — ответила она. «Все началось одним днем, когда из городских шахт пришла новость: шахтеры наткнулись на какую-то удивительные руду. Доселе им такая не встречалась. Она светилась зеленым в темноте, но на свету выглядела не особо примечательным, коричнево-серо-желтым камнем. Потом выяснили, что это не каменная руда, но железная; она плавилась при слегка большем жаре, чем бронза. Из-за завораживающего зеленого свечения, ее окрестили «кольтайзерн». Она обладал ковкостью и гибкостью, и при том была твердой, словно сталь. Уже на следующий день моя мать постановила основать новую шахту, где добывалась бы именно этот кольтайзерн, ведь обнаружилось его немало. Она, и все остальные, не сомневались, что нашли нечто необычайно редкое, а потому — ценное. Соседей такая находка точно должна была заинтересовать, и они были бы совсем не прочь поторговаться, чтобы ее заиметь. А значит, город бы еще больше обогатился. Это железо, как думали мы, можно было применить не только в изготовлении каких-то нужных инструментов, но и для украшения. Мы представляли, каким умопомрачительным станет Эргенфольт, когда каждый орнамент, каждая надпись засияет зеленым. Излучаемый кольтайзерном, свет, был бы полезен и в изготовлении рукояток ножей, молотков, кирок. И скоро, все это начало притворяться в жизнь. С тем, что соседей руда заинтересует, мы не прогадали. Они охотно стали обменивать ее на большее количество золота, и другого ценного добра. Да что там соседи! Сами Верхнемиряне не отказались от чудо-металла, прислав матери письмо с готовностью его постоянно получать. Город не переставал богатеть, и делался все красивее. Из порошка кольтайзерна изготовили краску, которой покрыли, сначала, украшения на передних стенах храма и дворца. Внутри, и в храме, и во дворце, тоже ее применяли, но потом, как можно быстрее, все соскоблили. Но до этого я еще не дошла. Затем, кольтайзерновой краской были окрашены и столбы фонарей: сначала тех, что стоят вдоль дорог, там, где ты, Хальтих, шел, а потом, и по всему городу. Смотрелось это действительно чудесно, особенно, с террас дворца. Свечение от этой краски, поначалу, было таким ярким, что по Дням Безделья, когда все отдыхали, наш Осветитель, аж, перестали зажигать! Мы были счастливы, и благодарили Благодетелей за их щедрый подарок. Ах, если бы мы знали! Ведь уже в то время что-то было не так. Все чаще и чаще шахтеры жаловались на постоянную слабость, которую не снимало Благое Питье, на металлический привкус во рту, на жжение на коже и глазах. То же чувствовали и тамошние смотрители. Стало ясно, что дело в недавно открытом, новом металле. Моя мать распорядилась, чтобы для горняков, трудившихся на том руднике, изготовили толстые перчатки, и по две маски: одна, чтобы защищать рот и нос, другая — глаза, наподобие той, что мы надевали, когда поднимались наверх, на Хаультцайс. Все это, однако, почти не помогало. Видно, горняки, работавшие сначала, без всей этой защиты, уже успели надышаться какими-то вредными испарениями, что исходили от кольтайзерна. Тому было подтверждение: другие горняки, которые добывали серебро, сталь и медь, чувствовали себя, не в пример, лучше. Правда, тоже, не прекрасно. Думается мне, оттого, что они общались с добытчиками светящейся руды, а кроме, использовали инструменты с рукоятками, покрытыми кольтайзерном, благодаря чему, их сложнее было обронить в полутьме. Немного погодя, горняков, добывавших кольтайзерн, стал, раз в неделю, осматривать лекарь. То, что их здоровье заметно пошатнулось, было кристально ясно. Но вот, отчего, этого-то лекарь не понимал. Из-за их загадочного недомогания, работа в этой шахте шла много медленнее, чем в других. А заменить-то их было некем. Другие шахтеры все были при деле. И, в конце концов, шахтеры в кольтайзерновой шахте, один за одним, слегли. Работать больше они не могли, и заставлять их было бы бесполезно, и, попросту, слишком жестоко. Их мучали жар и жажда, постоянно мутило. Вся городская лекарня заполнилась ими. А потом… потом у них стали выпадать волосы. Они лысели на глазах, а лекари с их помощниками только и могли, что наблюдать за этим. Новость об этом поразила нас. О подобном никто никогда и слышать не слышал. Добыча «чудесной» руды, само собой, застопорилась. Это означало, что торговля ею подходила к концу, а когда возобновится — не ясно. Но затем, вождь Ойрнфольта прислал письмо, чтобы мы более не смели им предлагать кольтайзерн, вызывающий у горожан неизвестный недуг. Он, еще, добавил, что в дальнейшем, с опаской будет приобретать у нас что-либо, ибо не знает, преднамеренно ли мы торговали «отравленным металлом», или нет. Верхнемиряне, напротив, на то время, были, все еще, заинтересованы в покупке редкой руды, только вот, продать ее мы им смогли всего лишь раз. Все остальное оставалось еще не добытым. Вот так. То, что принесло нам, в начале, счастье, в одночасье, обернулось нашей бедой. Что делать с этим, мы не знали. Добычу, однако, моя мать прекращать сразу не решилась. Хотя бы, верхнемирянам, кольтайзерн можно было поставлять. Добывать его теперь стало наказанием для каторжников, которых в Эргенфольте было не так-то и много. Потому мать решила прикупить еще нескольких у Фрессморцельфольта, с которым не один уважающий себя город, вести дела не желал, ввиду их основных ремесел: набегов и рабовладения. Сделка эта прошла в тайне, чтобы ни у кого, в частности, у жрецов, не вызвать неприязнь. Добыча возобновилась, но теперь все добытое копилось на месте, в шахте. Я, кажется, не сказала, что ранее, по незнанию, мы хранили кольтайзерн на городском складе, рядом с другими рудами? От этого все они пропитались той дрянью, что выделял металл, и далее, она начала распространяться на все, в чем этот камень или железо, использовались, продолжая заражать горожан. Ох, а еще же я не упомянула про посуду, что была у нас тут, во дворце! И про женские украшения, что носили горожанки, и моя мать! Само собой, потом все это было выброшено и уничтожено, после того, как те шахтеры серьезно заболели, облысели, а потом, друг за другом, умерли. Но сначала, краской из светящегося порошка покрывались стеклянные тарелки, блюда и кубки. Мы ели из них, пили, и любовались на их сияние в темноте, не догадываясь о содержавшейся в них, скверне. Мать моя носила бусы и серьги, тоже из этого стекла. Такие были и у меня. Позже, в лекарню слегли и те горняки, что просто общались с добытчиками кольтайзерна. Сам понимаешь, от этого замедлилась и добыча всего остального. Уж этого-то допустить было никак нельзя, и мать приказала во что бы то ни стало, поставить их на ноги, как угодно. На удивление, довольно скоро лекарям это удалось. Как? Они перепробовали смешивать всякую всячину, что только можно было добыть за пределами города, с Благим Питьем, что жрецы давали горожанам по утрам, для пробуждения и заряда бодрости. Подробности мне, само собой, не известны. Но, что-то у них в итоге получилось, и шахтеры вновь вернулись к работе. Лысеть, правда, они всё продолжали. А еще, совсем испортились характером. Ходили смурными и сварливыми, рычали на каждую мелочь, и чуть что, готовы были поколотить кого-то, или разнести что-нибудь. Вот это-то, Хальтих, и привело нас к гибели. Сначала, их жены все чаще стали жаловаться городским дозорным, что мужья поднимают на них руку. Те попытались с ними поговорить, но сами едва не отхватили. Матушка, когда об этом узнала, ох рассердилась! Кого винить в том, что работники шахт рассвирепели, она знала: лекарей. Она вызвала их на ковер, дабы те объяснились. Заикаясь, они, наперебой, твердили, что перепробовали все, как вождь им и велела, пока не создали действенную смесь. Ее побочное действие они изучить не успели, ведь время поджимало. Мать вздохнула и приказала им бежать и искать противоядие. Они повиновались, но, скажу сразу, ничего толком сделать не успели. Пока они возились, наступил Хаультцайс. Да, это произошло в священный день, который стал для города последним. Начался он, как положено, с речью глашатая, молитвой главного жреца. Я, все еще, хорошо помню эту толпу перед дворцом. Осунувшиеся лица, болезненные взгляды, громкие кашли, недовольное бормотание и толкание локтями. Кто-то из горожан, даже, не переоделся в праздничные одежды. Еще, среди толпы можно было заметить женщин, лежащих на носилках, что несли их мужья и соседи. Кто-то нес на руках нездоровых детей. Смотрелось все это совсем безрадостно, не так, как в Хаультцайсы до этого. Потом, была объявлена раздача глазных масок. Придворные разносили их в корзинах, ходя среди горожан. Тогда началось первое столпотворение. Отчего-то, многие не хотели дожидаться, когда им выдадут маски в руки, но бросались к корзинам, и, старались выхватить их, кто быстрее, ругаясь, толкаясь, плюясь. Подобного раньше никогда не случалось. Мы понимали, что лекари не справились с избавлением горожан от скверного нрава, но предпринимать что-то уже было поздно. Потом, жрецы прошествовали к подъемнику, трижды обошли его с воззваниями к Благодетелям. После этого, наставала очередь идти к подъемнику моей матери, со свитой, и со мной рядом. Так было заведено каждый год, но в этот раз, я осталась во дворце. Не по своему желанию, но по желанию матушки. Она что-то предчувствовала, и желала меня уберечь. Клеть подъемника с ней, и со жрецами, ушла вверх, потом вернулась, и глашатай объявил посадку для всех остальных. Поначалу, горожане держались очереди, но терпение их очень быстро закончилось. Отталкивая соседа, не слушаясь дозорных, горняки бросились в клеть, сразу по нескольку. Дозорные, конечно, пытались их отрезвить, рычали, что некуда они не поедут, но это не действовало. Кто-то из них сшиб на землю младшего жреца, чьей обязанностью было звонить в колокольчик, оповещавший того, кто запускал подъемник, что клеть заполнена, и сам начал трезвонить. Кто-то другой, в то же время, захлопнул двери клети, и подъёмник заработал. В него набилось куда больше, чем позволялось, но никого это не волновало. В первый раз тросы справились, как и во второй. А на третий… На третий раз случилось ужасное. На полпути наверх, один из тросов лопнул, и клеть накренилась, все еще, продолжая подниматься. Вызволить горожан изнутри можно было, только доведя клеть до самого верха. Но когда та почти добралась туда, лопнул второй трос, и она зависла в шахте почти что боком. Теперь весь вес клети и набившихся в нее, шахтеров, держался только лишь на одном тросе. Горожане внизу кричали, с ужасом, глядя на бедняг в подъемнике, а наверху, мастера пытались что-то предпринять, чтобы их вызволить. Кто-то из застрявших, вроде как, смог открыть люк в крыше клети, и начал выбираться наружу, а мастера открыли дверь в шахту, и сбросили туда веревочную лестницу, по которой застрявшие могли бы подняться один за другим. Почти никто из них не успел этого сделать. Последний трос не выдержал такой нагрузки, порвался, и клеть, со страшным скрежетом и грохотом, рухнула вниз. Весь город огласился рыданием и стенанием жен горняков, что погибли при падении, криками и отборной руганью других мужчин, вступавших в перепалку с ревевшими дозорными, не без основания обвинявших их в случившемся. Тут и там вспыхнули драки, потом, раздались выстрелы. Наблюдатели стреляли в воздух, надеясь припугнуть озверевших простолюдинов. Попытки эти были тщетны. Потом, я помню, были крики: «убили, убили!» Это кто-то из шахтеров отобрал у какого-то из дозорных воздухострел, и застрелил его. Его примеру последовали и другие. О том, что священный Хаультцайс был в самом разгаре, все, как будто, забыли. Примерные горожане, в одночасье, обратились в зверей! Это было так жутко! Я сидела взаперти в своей спальне, вздрагивая от каждого звука, закрыв лицо руками. А потом я вдруг услышала голос матери. Властный, громкий. Она обращалась к эргенфольтцам через рупор, призывая немедля остановить безумие, которому не место в славном городе, особенно, в такой день. Я выглянула в окно и увидела ее на площадке лестницы, огибающей шахту подъемника. Рядом с ней стоял главный жрец, который, затем, тоже обратился к горожанам с нравоучительными речами, что необходимо уняться и вести себя скромно, тем более, в Хаультцайс, дабы не навлечь на себя гнев Вышних. Его перебил кто-то, заявив, что, кажется, их гнев уже настиг горожан в виде наказания неизлечимым недугом, коим они все теперь поражены. Ему вторили многие, а потом, кто-то еще, обвинил вождя и главного жреца, в их страданиях, ибо они, несмотря на то, что кольтайзерн нес в себе скверну, не собирались прекращать его добычу. С ним, галдя на перебой, толпа тоже согласилась, а за этим последовали крики «долой!» и «убирайтесь!» Мать взяла рупор, и приказала дозорным угомонить бунтующую толпу, но те лишь, с испугом, поглядывали на разозленных горожан. А когда пара наблюдателей, все же, попыталась призвать простолюдинов к повиновению, те, разом, набросились на них и забили, задавив числом. Затем, опять началась пальба, давка и драка, над которыми моя мать и главный жрец были не властны. Мне было очень страшно, но отвести глаз от окна я не могла. И вдруг увидела, как матушка вскрикнула, схватилась за грудь и упала навзничь на лестницу. Над ней склонился жрец, но, неожиданно, и он ахнул и повалился на бок. Закричала и я. Ноги мои подкосились, и я села на пол. В ушах моих звенело, гвалт внизу вдруг стих. Перед глазами все плыло. Я прислонилась спиной к стене, сомкнула веки, и… дальше не помню, что было. Не знаю, сколько я была без сознания, но, когда очнулась, вокруг стояла тишина. Я поглядела в окно. Осветитель все еще горел, но тускло. Скоро в его топке должно было закончиться топливо. Света пламени, все же, хватало, чтобы увидеть щемящую сердце, картину внизу. Тысячи лежали на земле, между домов, на дорогах, перед дворцом и храмом, перед подъемником. Некоторые горожане были на ногах, бесцельно бродя, спотыкаясь о лежащих, уже мертвых и все еще живых, падая, поднимаясь, и идя снова. Иногда слышались чьи-то слабые стоны. У городских ворот лежала целая гора тел. Похоже, что много кто надеялся убежать в Неустрой, только бы покинуть проклятый город, но ворота у них открыть так и не получилось. Пока я была без сознания, в городе, должно быть, творилось что-то невообразимое, пока его обезумевших жителей не оставили силы. Что там было снаружи моей спальни, я, даже, и представить боялась. Страх заставлял меня оставаться на месте, не выходить в коридор. Я думала, что там могло случиться целое побоище. А потом, меня охватила скорбь, от осознания того, что матушка моя мертва. Что ее застрелил кто-то из горожан! Я была потеряна, разбита. Самой мне жить тоже уже не хотелось». Зольти прервала рассказ. Слезы катились по ее покрасневшим щекам. Она отвернулась, закрыла лицо руками, и затряслась в беззвучном плаче. Хальтих, смутившись, глядел на нее, а потом легонько положил руку на ее плечо. Он ожидал, что девушка одернется, но этого не случилось. Странное чувство вдруг одолело горняка, необъяснимая пустота внутри. Родственные чувства были ему непривычны. Подобных он сам никогда не испытывал. Ни к той женщине, что приходилась ему матерью, с которой он провел первых шесть лет жизни, холодной и жесткой, не проявлявшей к нему ни грамма нежности, ни, тем более, к какому-то горняку, приходившимся ему папашей. Куда более понятным было ему чувство общины, этакого, шахтерского братства. Но даже и тогда, когда кого-то из рабочих вдруг настигала гибель, что случалось не так уж часто, то и тогда Хальтиха не терзала столь сильная душевная боль. «Да… ну и натерпелась же ты, девочка…» — промолвил он с жалостью. — «А я-то думал, мне тяжело». «Потом,» — снова приглушенно заговорила дочь вождя, — «Осветитель погас, и наступила тьма. Свет в ней давало только то, что было покрыто краской из кольтайзернового порошка. То, что не успели от нее очистить. Немногие, еще остававшиеся в живых, вскоре умерли, и никого больше не было слышно. Пока не пришли улленрамсы. Видимо, им, как-то, удалось приоткрыть ворота, потому что, иного пути для них в город, быть не могло. О, как же это было страшно, когда я впервые услышала их шаги, дыхание, рычание. Прежде я полагала, что это все сказки, что улленрамсов никаких, нет. Но кто еще мог издавать звуки, совсем не присущие тюнних? Особенно, ужасное чавкание и хлюпание, при поедании мертвой плоти. Сначала, я просто не могла это выносить, спускалась в подвал, и сидела там. Потому, что там все это слышно не было. Но долго сырость и кислый запах маринада и пива, я выносить тоже не могла, и приходилось выбираться. Постепенно, я свыклась и со звуками чудовищ, и с постоянной тьмой, и с одиночеством. Как только я до сих пор не потеряла рассудок? Наверное, оттого, что, раньше или позже, меня одолевал сон, и я засыпала. На сколько — неизвестно. Часы в покоях моей матери давно встали, а заново их никто не заводил. Сначала у меня была какая-то странная надежда на то, что кто-нибудь из выживших вернется, чтобы забрать меня. Но никто так и не возвращался. — Как же ты до сих пор жива? — почесал висок Хальтих. — Сама не знаю… — протянула Зольти. — Но, какая радость мне с того, что я все еще жива? — развела она руками. — Проснувшись, я шла в подвал — за пищей, потом — в канцелярию. Я читала все подряд: энциклопедии, старые домовые книги, отчеты о добыче. Это, как-то, отвлекало меня от жуткого бытия, и не давало скатиться в безумие. Но, рано или поздно, ты поймешь, что все худшее, что могло только случиться — случилось, а к лучшему ничего не поменяется. И появится мысль: зачем существовать, когда, все, кого ты знала, мертвы? Когда нет никого живого рядом, кроме кровожадных улленрамсов? Так сколько еще ждать неизбежного? Если можно уйти из жизни намного быстрее, просто, отняв ее у самой себя? — Отняв жизнь… у себя? — не поняв, вопросил горняк. — То бишь… убив себя?» Выражение его лица давало понять, что о подобном Хальтих слышал впервые. — Да… а отчего ты так удивлен? — подняла брови Зольти. — Что бы ты делал на моем месте, если бы у тебя иссякла вся надежда? Шахтер никогда не представлял себя на чьем-то месте. Он почесал затылок. –Ну… подобное мне б в голову точно не пришло. — промолвил Хальтих. — Но ты, Зольти, вот, сидишь же тут, со мной, разговариваешь? — сощурившись, покосился он. Та вздохнула и кивнула. — Я не смогла. Духу у меня не хватило. Я и с крыши пригнуть пыталась, и не есть ничего, и ножом себя заколоть. Ничего не вышло. Хальтих, в недоумении, теребил бороду. Потом покачал головой. — Лучше б, как-то, ноги отсюда как-нибудь сделать попробовала. — проговорил он. — Куда, Хальтих? — вытаращилась на него девушка. — К этим чудовищам снаружи? О нет. Так я умереть тоже не хочу. Я слышала, они свою добычу едят живьем. Зольти передернулась. А горняк махнул рукой. — Не, не хочешь ты умирать, не хочешь. — сказал он. — Откуда тебе знать, что я хочу, а чего не хочу? — возмутилась тут Зольти. Хальтих развел руками. — Да потому что, ни один, кто еще свой рассудок не растерял, сам смерти искать не будет! А что будет — так избежать ее стараться. Это ж, любому ясно. Да и что за дурацкое желание: взять да помереть? Еще и, от своей руки? Благодетелям, такое бы, понравиться не могло. Ох, не могло. Как же ты, тогда, в Лихфольт попадешь? Нас ведь, как учили: ежели тюнних какой, вдруг умер где-то, в шахте, например, при завале, или пусть даже, вне города, и некому было его схоронить, то дух его, оттуда, где его тело осталось, по светящейся дороге через любую преграду к Вышним подняться сможет. Но только, если он был добрым горожанином и работником. А иначе, духу этому, лишь в Неустрой дорога. Там он будет блуждать, блуждать, пока в улленрамса не обратится. Так вот нам говорили. Может быть, Благодетели смилуются над несчастными соплеменниками твоими. А может… У, не жрец я, что б о таком рассуждать. Говорили нам, что Вышние милостивы, а мы для них, что дети малые. Но детей, пока они малы да глупы, прощают, но и, наказывают тож. Ладно… Но они все, хотя бы, жить-то, хотели. А ты? Вот, убей ты себя, и что дальше? Я о таком и не помыслил бы. Что, если такое не прощается? Зольти всхлипнула. — И, что же мне делать? Дождаться, пока вся провизия кончится, или протухнет, и от голода помереть? Голодать я уже пыталась. Скажу тебе, это еще хуже. Хотела бы я наверх подняться, то-есть, в Верхний Мир, чтобы там замерзнуть. Или, чтобы меня посланники Вышних забрали. Если бы не улленрамсы, ты бы меня здесь и не нашел. Я уже упоминала, что вокруг шахты подъемника, снизу, и до самого верха, идет лестница. Но, как пройти мимо чудишь, когда, в такой мгле, ты их ни за что не увидишь, а они тебя, откуда угодно, учуют и услышат? Хальтих почесал бороду, насупил брови. «Значит, в Верхний Мир отсюда попасть не так уж и сложно? « — Да, но… — начала девушка, но шахтер ее перебил. — Ты, еще, говорила, все это случилось на Хаультцайс. Не знаю, сколько ты уже тут одна, но помню точно, что, когда я из Фромарбфольта сбегал, до праздника оставалась неделя. Кто-то из надзирал о том упоминал. Как долго я в Неустрое пробыл, сказать не могу, но вряд ли больше пары дней. Прежде, чем сюда попал. «Хаультцайс. Как же давно это было» — подумала девушка. Несмотря на то, что тот, роковой день, пришелся как раз на священный праздник, с ним она гибель Эргенфольта связать не могла. Не тот Хаультцайс это был, неправильный. Она вдруг поняла, что пуще своей скорейшей кончины, жаждет тепло и свет Хаульта, чудесного светила. Но его энергия несла жизнь, и само желание жить. Желание, что было ей утеряно. Но, как жить после всего? Где, а главное, с кем? — Хаультцайс… — тихонько произнесла она. — Ты хочешь отметить его? — А ты нет? — удивился горняк. — Мы ж, тюнних, потому, только, и живем, что каждый год его отмечаем? И не надо говорить, что не жить хочешь. Что за вздор? Ты, просто, тут жить не хочешь. Вот это я, еще, понять могу. Послушай, знаю я место, где, кое-как, протянуть можно. Озеро большое там, шатры из кожи, на берегу. Прежде, Бугай там, всем заправлял, но теперь-то его нет. Кто-то из бывших невольников там оставался, когда мы ушли, вот с ними-то и будем выживать. Водных червей ловить, похлебку из их мяса делать. Этих гадов там навалом, а еще, грибов куча растет. Там, конечно, не как тут. Не такие роскошь и удобство, но с голоду, хотя б, точно не помрем. Глаза девушки блеснули. — Ты предлагаешь, чтобы я пошла с тобой? В ее голосе была нотка настороженности и опаски. Несмотря на продолжительное, близкое общение с пришельцем, в душе дочери вождя все еще оставалась толика недоверия. «Не сидеть же тебе с мертвецами и чудовищами и дальше? Послушай, сам я тут оставаться не собираюсь, но и, просто бросить тебя тут я не могу. Тем более, ты мне помогла. Сделали тебе добро, так и ты добро сделай, верно ведь? Так же, угодно Благодетелям?» Зольти потупила глаза. — Я… не знаю. — Да что тут не знать-то? — пожал плечами Хальтих. — Бугай мне обещал кой-какое местечко получше показать, как и безопасный путь наверх. Но теперь из него больше, ничего, хе-хе, не вытянешь. А может, и врал он, и никакого безопасного пути и нет. Или это и есть та лестница, о которой ты сказала. Девушка подняла взгляд на горняка. — Но, как же тьма? И, тут же, поднесла палец к подбородку. — Я ведь, как-то, пыталась зажечь Осветитель, но у меня ничего не вышло. Хальтих поднял брови. — Ого, ты пыталась зажечь Осветитель? Зольти закивала. — Но, там вентиль, что подает газ, от которого вспыхивает пламя, заел. Раскрутить мне его сил не хватило. — Надо будет, мне попробовать. — сказал Хальтих, поднявшись со скамьи. — Получится, думаешь? А, как же твое плечо? Хальтих бросил беглый взгляд на повязку, на которой застыло крупное, коричнево-багровое пятно. — Так я, левой, как-нибудь. — ответил он. — Больно мне, или нет, делать нечего. Времени до Хаультцайса мало, и лучше бы поспешить. Зольти посмотрела ему в глаза. Взгляд ее был тверд. «Мы сделаем это вместе. Вместе нам может удаться.

VII

Но прежде, горняку потребовалось немного вздремнуть. Дочь вождя тоже чувствовала сонливость, но позволить себе заснуть не могла, и, периодически, щипала себя за руку. Откуда она знала, сколько проспит, и когда разбудит ее пришелец? А что, если Хаульт уже сиял там, наверху? Или, день его появления уже давно позади? Ведь горняк вполне мог ошибаться. Тогда их усилия, чтобы выбраться к нему, окажутся напрасны. Без городского Осветителя, определять время было почти невозможно. Кроме, как чтением, занять себя пока больше было нечем. Девушка удалилась в архив, туда, где была обнаружена пришельцами, и, где, еще до того, нашла какой-то старинный том, страницы которого едва ли не сыпались, и который начала читать, но забросила. Она аккуратно взяла фолиант, и понесла в свою спальню, где снова спал гость. Откинувшись на кресле подле окна, Зольти, под храп Хальтиха, продолжила изучать его, осторожно переворачивая древние страницы. Строка за строкой, в ней шли записи, разделявшиеся широкими промежутками. И таких книга содержала, по меньшей мере, тысячу. Время от времени дочери вождя попадалось слово «колония», и, как она поняла, так здесь именовался Эргенфольт. «Что же такое колония?» — задавалась она вопросом. Прямого ответа на сей вопрос в книге она не нашла, но поняла из записей, что город, в прошлом, был во владении кого-то более могущественного. Какого-то, другого города? За чтением она просидела два, или, больше часов, и закрыла фолиант одновременно с зевком проснувшегося Хальтиха. Он поднялся на локте, потряс головой, заметил черную книгу в руках Зольти. «Я уже видел такую, когда мы в то хранилище зашли». — сказал он девушке. «Не знаешь, что это за книга, и знак такой на ней?» — поинтересовался горняк, указав пальцем на звезду на обложке. Девушка улыбнулась краешком рта. «Это отчетная книга. И очень-очень старая. Каждую неделю такие предоставляли вождям, для учета всего, что случилось в городе за это время». «Угу». — многозначительно произнес Хальтих. Тут девушка резко сменила тему. «Я тут, подумала, что мне надо повязать тебе новую повязку». — сказала она ему. — «Лекари всегда меняют их через какое-то время». Чтобы изготовить повязку, ей пришлось пожертвовать одну из своих блуз. Иного варианта не нашлось, ибо все кончились в тот раз. Рана горняка больше не кровоточила, и, уже начала зарастать с краев. «Чистота, главное, чистота» — твердила себе Зольти. — «Это то, что я знаю наверняка». И вот, они снова стояли на крыше. «Идем» — сказала Зольти, и повела Хальтиха за собой. Они направились в сторону, с которой виднелись тусклые зеленые огни вдалеке. Дойдя до угла крыши, остановились, на мгновение, перед сетчатым полотном моста с высокими перилами. «Нам сюда» — вновь произнесла девушка. Пройдя мост, они оказались на железной площадке у самой пещерной стены. Дальше от нее поднималась узкая лестница. Ступеней было много, и оба немного запыхались, прежде чем достигли следующей площадки. От нее снова вела лестница, по которой они поднялись в железную клеть, державшуюся над землей на четырех длинных штырях, что тянулись сверху. Оттуда вперед вел такой же мост, какой они прошли внизу. Минув его, двое ступили на широкую шестигранную платформу. С шести ее углов, к полотку пещеры тянулись толстые цепи, постепенно сходясь кверху. В ее центре не было пола, но широкое отверстие с лестницей вниз на еще один уровень: круглый мостик, огибающий размерами в шахтерскую хижину, шар, одна часть которого была вогнутым зеркалом, и смотрела в сторону дворца, а другая – выпуклой линзой. К одной из сторон постамента шара, примыкал куб с длинным цилиндром, выходящим из его верха. «Вот он, Осветитель!» — сказала Зольти, указав рукой на конструкцию. Позади нее, в большущем ящике, хранились бруски прессованного дерева и сухих грибов, такие же, какими дочь вождя растапливала печь на кухне. И было еще достаточно. Они подобрались к кубу с цилиндром. Сбоку цилиндра выходил короткий толстый стержень, на которую крепился вентиль. «Его, его надо повернуть. Я смогла лишь на немного. Дальше он не пошел». — сказала девушка. Левой рукой, плечо которой не было повреждено, горняк взялся за вентиль. Собрав все силы, которые у него были, он потянул вниз. Раздался скрип, и вентиль поддался, но затем, поворачиваться перестал. Тряхнув рукой, Хальтих снова взялся за него, и, что есть мочи, потянул. Только вентиль снова пошел, как сразу застрял вновь. Хальтих сел на пол, уперся ногой о столбик перила, дернул вентиль раз, другой, третий. «Не идет?» — обеспокоено спросила Зольти. Шахтер помотал головой: «Не-а». Тогда девушка подобралась к вентилю с другой стороны, и, взявшись за него, навалилась и из-за всех сил начала толкать. Снова раздался скрип, вентиль повернулся на дюйм. Но более, как бы оба не старались, заставить его крутиться не получалось. «Знаешь, что нам нужно, Зольти?» — посмотрел вспотевший горняк на девушку. — «Что-нить, длинное и прочное, что-то, чтоб просунуть через этот вентиль, и взяться за это. Тогда б выйти у нас могло». Дочь вождя отпустила вентиль, поднесла палец к подбородку, задумалась. «Я, кажется, знаю, где мне такое найти». — произнесла она. — «Жди здесь, я скоро». И, минуя площадки, лестницы и мосты, она поспешила обратно ко дворцу. Вбежав в покои родителей, она остановилась, подошла к комоду, распахнула дверцы. Она знала, что ей искать. За одеждой, в углу, стоял серебряный посох с изумрудной рукояткой, в которой блестели несколько некрупных рубинов. Пару мгновений девушка неуверенно глядела на него, а потом потянулась и взяла. «Отец бы, не очень рассердился, правда, ведь?» — прошептала она, и вышла из покоев. «Ого!» — произнес Хальтих, увидев посох, что принесла ему Зольти. «Это принадлежало отцу» — сказала она грустно. «Отец хромал, и опирался о него. После того, как он ушел к Благодетелям, мать хранила посох, как память. Но теперь, оно не нужно ни ему, ни ей. Пусть же он послужит, как-то, в последний раз. Поможет нам». Хальтих протянул посох через широкие отверстия вентиля, потом взялся за верхний рукоять, что оказалась наверху, а Зольти — за нижний его конец. Что есть мочи, каждый потянул на себя. Вентиль громко скрипнул. «Пошло, по-шло!» — процедил тюнних. Туго, с рывками, но он, таки, стал поворачиваться. «Еще, еще!» — подбадривал Хальтих себя и Зольти. До их ушей донеслось шипение. Зольти поднялась на ноги, быстрым взглядом обвела цилиндр, поглядела на шар. «Газ! Мы выпустили его!» — радостно проговорила она. Девушка бросилась к другой стороне основания Осветителя, несколько раз щелкнула специальным рычажком, высекающим изнутри искры. Раздался резкий, громкий хлопок, и из низа шара вырвался столп пламени. От внезапного обилия света резало глаза. Осветитель сиял, издавая негромкое, низкое гудение. Впервые, за долгий срок, он осветил все под ним. Хальтих и Зольти лицезрели картину, одновременно, отталкивающую, и захватывающую дух. Внизу земля полнилась тысячами тел тюнних, разбросанными между прямоугольников белых домов с мостиками между плоских крыш, рядами идущих до противоположного конца громадной пещеры. Тоненькую колею рельс шахтерского поезда, что делили город на две равные части. Где-то вдалеке они разветвлялись, и одна ветка уводила в чернеющий рот тоннеля, а другая подходила к городским воротам: двум высоченным кованным зеленым створкам, в середине между которых, красовался большущий серебряный ромб с белой каймой, обрамленный орнаментом в виде зубчиков шестерней, что встречался тут повсюду. В противоположной от города, стороне, от одной стены пещеры до другой, шли фермы, мимо которых проходил Хальтих: огороженные каменными оградами, квадратные участки сырой почвы, с железными амбарами по углам. На одних некогда выращивали теперь усохшие, грибы и какие-то корешки, на других — толстых слепых хуф-хаухов, валявшихся дохлыми и вспученными. Эти фермы чередовались, их делили узкие белые дорожки, а над ними проходили тонкие металлические мосты. С обеих сторон от ферм высились, повернутые друг к другу фасадами, две громады из красного мрамора: Дворец Вождей и Храм Благодетелей. Обе были воплощением былого величия и богатства Эргенфольта, и заставили Хальтиха раскрыть рот. Он, хотя, уже и побывал и рядом с ними, и внутри, со стороны, при свете Осветителя, открывались все их детали. И дворец, и храм, возвышались над городом на высоких постаментах, а от их дверей спускались широкие ступени. Храм был одноярусным зданием с высокой трапециевидной крышей, к плоской верхушке коей подводила труба, выходившая из стены. Фасад украшали четыре, стилизованных в резких формах, выпуклых символа: огонь, молот с киркой, мотыга и котел. Хоть и будучи одноярусным, храм почти не уступал по высоте Дворцу Вождей, каждый из трех ярусов коего был меньше предыдущего. Три большущих головы из белого мрамора выдавались из передней стены второго яруса, взирая на зеленое полотно дороги от храма, своими неподвижными очами с тяжелыми веками. Нижнюю часть лиц скрывали полукруглые, густые, красно-мраморные бороды, также густы были и их брови. — Кто это? — спросил Хальтих Зольти, указывая на головы. — Основатели. — пролепетала та. — Три первых вождя Эргенфольта, что, некогда, привели город к процветанию. И печально вздохнула: Знали бы они, что ждет нас в будущем… — Зольти, смотри! — шепнул девушке горняк, показав пальцем на одну из ферм. У туш мертвых скотин сидели два маленьких мохнатых существа. На фоне их рыже-бурого меха, выделялись розовые грушевидные морды с крошечными черными глазами, широкими круглыми ноздрями плоского носа, почти сливавшегося с верхней губой большого рта. По сторонам от их морд торчали внушительных размеров, белые и ребристые, ушные раковины. Короткими когтистыми лапами существа трогали хуф-хаухов, обнюхивали их. В сравнении с их тушами, они должны были быть не больше среднего тюнних. — Это что, и есть улленрамсы? — оторопело, вопросила девушка. На жутких, огромных созданий из глубин Неустроя, они, что-то не слишком походили. По крайней мере, не на то, что рисовало воображение Зольти при слове «улленрамс». Разве что, были мохнаты, как и описывали их страшилки. — Должно быть. — произнес горняк. — Думал, они, как-то, покрупнее, что ль. Но, если это они убили тех, с кем я сюда пришел — а мы оба слышали их крики — то что с того, что они не больше нас с тобой?

VIII

Дело было сделано. Теперь Хальтих и Зольти могли видеть, где находятся создания. Если они действительно были слепы, как говорил Бугай, то двое имели перед ними важное преимущество. Осталось, лишь, сделать так, чтобы чудовищам было сложнее их учуять. Шахтер научил дочку вождя, что в этом помогает пепел, которым необходимо натереть лицо, волосы и руки. Пепла, на их удачу, было достаточно в печи, в которой они запекали мясо. Чтобы обманка подействовала наверняка, они разделись, и натерлись им с ног до головы, и снова надели ту одежду, в которой были. Поверх, они напялили меховые телогрейки, обе из которых принадлежала Зольти, и одна из них теперь была на Хальтихе. Из двух простыней, одну из которых изваляли в пепле, они сделали толстый узелок, и сложили в него немного мяса и грибов. Найденную на кухне, флягу, наполнили водой из помпы. Затем, Хальтих забрал из спальни Зольти свой воздухострел, и повесил на здоровое плечо. Наставало время выдвигаться. Безопаснее было идти не через главный вход, а через крышу и далее, по лестнице с боковой стороны дворца, напротив пещерной стены. По научению Хальтиха, оба шли босиком, чтобы шаги их были как можно менее слышны. Сапоги, а еще, две пары варежек, что также нашлись у девушки, они сложили в отдельный узелок, который тащил горняк, у Зольти же, несла пищу. Дойдя до угла стены, они осмотрелись. Все было тихо. Они приблизились к невысокой ограде фермы, достававшей шахтеру до груди. Хальтих подсадил девушку, и перелез следом. На дорогу из зелёных плит, ведшую прямо к подъёмнику, выходить могло быть опасно, и делать этого они не стали, продолжая тихо продвигаться вдоль холодного пещерного камня. Фермы тянулись почти до самого подъемника, шахта которого вырисовывалась все отчетливее по мере приближения. Узкая, длиннющая конструкция из железных перекладин, тянулась к самому потолку пещеры, упираясь в него. С обеих сторон от нее стояли два внушительных габаритов, каменных куба, у которых фермы заканчивались. Хальтих и Зольти направлялись к тому, что был справа. «Это склады». — пояснила девушка, когда они приблизились к нему. Пройти мимо него, продолжая двигаться вдоль стены пещеры, не выходило. Куб упирался в нее вплотную. Подойдя к его центру, они оказались у больших ворот. Одна из их дверей была распахнутой, и, что-то подсказало обоим, что это не к добру. Отдалившись немного, двое медленно прокрались мимо ворот, поняли, что насторожились не зря. Их уши уловили звук, шедший из глубины склада. Он напоминал чье-то громкое сопение. Горняк и дочь вождя испуганно переглянулись. До подъемника, тем временем, оставалось совсем ничего. Завернув за угол, они, таки, вышли на дорогу, и дошли по ней до решетчатых створок шахты. За решеткой виднелось то, что должно было быть искореженной упавшей клетью, со всеми, кому не повезло там оказаться. Погнутое железо и канаты, гниющая плоть под ней и торчащие кости, слиплись воедино. Зольти прикрыла ладонью лицо, и отвернулась. Девушке было тяжело на это смотреть. «Ааа!» — вдруг прокричала она и ринулась в сторону. Тень промелькнула мимо Хальтиха, а следом, он услышал вопль ужаса девушки, и уставился в ту сторону, куда пролетел неясный силуэт. Силуэтом было мохнатое нечто, точно, как те два существа, что видели тюнних с платформы Осветителя. То, что, как и предположили они, и являлось улленрамсом. Молниеносно вскинув дуло воздухострела, и, настолько быстро, насколько можно, подкачав ручкой воздух в его бак, горняк спустил курок и выпустил болт в спину создания, мертвой хваткой уцепившегося лапой за ногу дергавшейся на полу, Зольти. Не помедлив, он выстрелил снова, последним, оставшимся в кобуре, болтом. Улленрамс ослабил хватку, издал заложивший уши, рев, похожий на крик младенца, но на несколько октав ниже, и повалился на дочку вождя, не живую, не мертвую от страха. Хальтих подскочил к нему, и упершись в поверженное чудище, ногой, с силой оттолкнул его. Тело существа оказалось на удивление, легким, да и по высоте он, пожалуй, слегка уступал горняку. «Ты как?» — спросил он, нагнувшись к еще не отошедшей от шока, девушке, сидевшей на земле, вытянув ноги, и прерывисто дышащей. Она ничего не ответила, лишь перевела вытаращенные глаза на правую ступню. На лодыжке виднелись четыре крупные кровавые точки. Оторвав от рукава рубахи кусок, Хальтих склонился к над поврежденной лодыжкой Зольти, готовый начать ее перевязывать. «Во-вода! Полей, полей на рану водой!» — произнесла девушка. Горняк достал флягу, откупорил, и постарался сделать так, как она говорила ему. Пролив на каждую точку несколько капель — много воды тратить было нельзя, он туго повязал рану куском ткани. Затем, дал Зольти глотнуть из фляги, и сам сделал глоток. «Ай-ай!» — поморщилась девушка, когда Хальтих помог ей подняться. — Болит, да? Идти-то сможешь? — побеспокоился он. — Да. Куда же деться? — ответила она, держа горняка под руку, подгибая поврежденную ногу. Они стояли, и смотрели на поверженного улленрамса, раскинувшего руки на полу. Бледно-розовая, измазанная кровью, безволосая плоская морда, резко выделялась на фоне остального, мохнатого, рыже-бурого, туловища. Глаза существа были крохотными черными точками, даже, чуть уступавшими по размерам ноздрям широкого носа, переходившего в тонкую верхнюю губу растянутого во всю ширину морды, зубастого рта, раскрытого, будто в крике. Желтые резцы чудовища превосходили все остальные зубы. Голова, увенчанная с двух сторон, оттопыренными, огромными и ребристыми, ушными раковинами, покоилась на короткой шее, переходящей в грудь, коя, как и плечи улленрамса уступала в ширине тазу. На передних и задних конечностях чудища было по пять пальцев, и они странно напоминали пальцы тюнних. Лишь были длиннее, и вооружены прочными заостренными ногтями. «Вот ты какой, улленрамс, значит…» — промолвил Хальтих. Бездыханно лежащее на камне, создание вовсе не вселяло страх, даже, немного забавило своими нелепыми чертами. Однако, тюнних убедились, что внешность бывает обманчивой. Двоих ожидал долгий подъем наверх. И он обещал быть еще дольше из-за раненной ноги Зольти. Они вновь надели сапоги, до этого, сложенные в узелок, но девушка, чтобы не напрягать лишне, окровавленную ступню, обула лишь одну ногу. Идти по узеньким металлическим ступенькам, огибавшим шахту, можно было только друг за другом, и Хальтих ступил на них первым. Он подал руку девушке, и та, захромав, сделала шаг вперед, с упором на здоровую ногу. Горняк поднимался в пол-оборота, поглядывая и под ноги, и назад, на дочку вождя, не разжимая ее руку. Делая новый шаг, он дожидался, пока и девушка сделает его. На каждой площадке между пролетами, ей требовался небольшой перерыв. Так прошел час, другой, а двое достигли только середины шахты. Там они пробыли дольше всего. Сидя на ступеньках, Зольти вытянула ногу, и откинулась на спину. Ступня под повязкой немного кровоточила, и чуть набухла. «Ты… сможешь идти дальше?» — вопросил ее Хальтих. «Смогу, смогу» — обнадежила его та. Горняк насупился. До верха еще оставалось столько же, сколько они прошли, а оттуда, по словам девушки, предстояло еще идти по тоннелю. А ведь их, после всего, ожидал еще и обратный спуск. О такой же нелегкой дороге до озера с лагерем, пока, можно было забыть. Зольти надо было излечить ногу, и, на какое-то время, им предстояло вернуться во дворец. «Может, понести тебя, а? –предложил Хальтих Зольти, но та отказалась, резко помотав головой. Так они и шли дальше, медленно, но верно приближаясь к концу лестницы. Пролет, еще пролет, и еще. Город остался далеко внизу, а шахта подъемника уходила в отверстие в пещерном потолке. Стало темно, и горняк снял со спины привешенный к узелку за крюк, шахтерский фонарь, и потряс его. Некоторое время они еще поднимались вдоль стен каменного колодца, в котором теперь находилась шахта, пока лестница не привела их не достигли полукруглого пещерного зала, и вновь не ступили на твердый камень. Хальтих издал победоносный возглас, и блестящими глазами посмотрел на Зольти. Та была никакая. Едва оказавшись в пещере, она тут же присела на землю. Девушка слабо улыбнулась горняку. «Мы это сделали, Хальтих». — негромко произнесла она. «Еще не совсем!» — ответил тот. — «Но, вижу я, тебе отдохнуть надо. Да и мне не помешало б». Зольти закивала. Хальтих окинул взглядом место, в которое они пришли. Большой круглый гранитный зал обладал волнообразным потолком, подпираемым несколькими толстыми, грубо выточенными колоннами. Судя по всему, зал был, некогда, искусственно расширен. Шахта подъемника, с лестницей вокруг, поднималась из пола поблизости к стене. Верх ее не доходил до потолка и был открыт. Над ним нависал массивный черный ящик, из которого вниз тянулись три толстых, прочных на вид, каната. Сбоку к ящику был привинчен прямоугольник, соединявшийся с неким большим, таким же черным, агрегатом, состоявшим из вертикально поставленного бака, оканчивавшейся квадратной топкой, и двумя циферблатами на штырях, по обе от нее, стороны, и, также, тремя рычагами: два по бокам, один по середине. Из верха бака, к потолку, тянулась толстая труба, изгибалась, и пересекая потолок, исчезала в стене над широким квадратным проходом с массивными раздвижными дверями, стоявшими открытыми наполовину. За ними была мгла. Находясь здесь, тюнних чувствовали, что воздух стал значительно холоднее, нежели в Эргенфольте. При дыхании, изо рта выходило тонкое облачко пара. Для Зольти это место было знакомо. С раннего детства, во все Хаультцайсы, до того, последнего, окончившегося трагедией, она поднималась сюда с матерью и старшим жрецом. У последнего был ключ от тех раздвижных дверей, теперь открытых, и они, вслед за ним, проходили тоннель, приводивший в гладкое, куполообразное сооружение, с такими же дверями. За ними лежали ледяные пустоши Верхнего Мира. Как давно это было! И, в тоже время, недавно… Напротив агрегата стояла маленькая железная будка с дверцей. Горняк приоткрыл ее, и увидел труп в рабочей одежде, лежащий на полу лицом вниз, рядом с узкой койкой. Из будки потянуло уже знакомым, резким запахом мертвечины, и Хальтих быстро захлопнул дверцу, чтобы не выпустить его в пещеру. Тюнних расположились у стены. Дочь вождя склонилась над своей ступней. Выглядела она неважно. Повязка вся пропиталась кровью, что не переставала сочиться из четырех меток от пробивших кожу, ногтей улленрамса. Кроме того, она набухла сильнее. С кислым видом, она поглядела на сдвинувшего брови, горняка. Ранение могло быть серьезнее, чем казалось поначалу. Она медленно развязала ткань, и стянула прилипшую к ране, повязку с лодыжки. Хальтих покачал головой. — Плохо дело, кажись. — сказал он негромко. — Вижу сама. — отозвалась Зольти. — Это надо поскорее промыть. Дай-ка мне воду. Взяв флягу, она, стараясь не тратить много воды, капнула по нескольку капель на каждую кровавую точку, а затем, отставила ее, и что есть сил, дернула часть подола платья. Хальтих, даже, ухнул от неожиданности, завидев белую кожу ляжки. — Могла б меня попросить, я б тебе, второй свой рукав оторвал — промолвил он, стараясь не пялиться на нижнюю часть ноги девушки. — Оставь себе — улыбнулась та. — Он тебе нужнее. Хальтих усмехнулся, пожав плечами. Подложив под головы бывшие на них, телогрейки, тюнних прислонились затылками к стене, и оба сомкнули веки. — Нас оба ранило в бою» — произнес шахтер. — Мы теперь, хе-хе, прям, боевые товарищи с тобой. Девушка тихо засмеялась, и смех ее был, как никогда, приятен горняку на слух. Скоро, он услышал ее тихое, мерное сопение. Сам он тоже был совсем не прочь вздремнуть, но надолго здесь задерживаться они не собирались. Что, если до Хаультцайса оставался какой-то час? А что, если он уже был в разгаре? Думать о том, что великий для каждого тюнних, день, мог быть уже позади, Хальтиху даже не хотелось. Дрема, в конечном итоге, взяла над ним верх. Он, даже, не заметил этого. Очнувшись, и поняв, что заснул, он ругнулся, ведь позволять себе спать сейчас было непростительно. Иначе, все, приложенные ими силы, были потрачены впустую. И пришлось бы, дожидаться следующего Хаультцайса. Еще четыреста семьдесят шесть дней. Хальтих сомневался, что они бы до него протянули, опоздай они на нынешний. Пробудившись, он понял также, что чувствует себя дурно. Куда хуже, чем до того, как они достигли этой пещеры. Движения своих рук казались ему замедленными, сами же руки ощущались, будто чужие. Горняк поднялся на ноги, и, как можно, быстрее, оперся о стену, ибо голова кружилась. Его мутило. Он сплюнул, потом, положил ладонь себе на лоб. Он был горячим. «Вот же дерьмо…» — прошептал Хальтих. Угораздило же его заболеть именно сейчас! Шахтер снова плюхнулся на землю, достал флягу, приложил горлышко к губам, и жадно принялся цедить воду. В горле было сухо, словно на каменном полу у горящей топки, и он с трудом остановил себя, дабы не вылакать все до дна. Затем, он глянул на свое перевязанное плечо. Оно выглядело набухшим, подобно лодыжке Зольти. Давно застывшая кровь под тканью почти почернела. Хальтих снова выругался. Только казалось, что рана скоро заживет, но нет. Она стала только хуже. Горняк потеребил еще дремлющую Зольти, и та резко открыла глаза. «Я, кажись, не очень, что-то…» — болезненно промолвил он. Зольти протерла глаза, увидела покрасневшие лицо и шею Хальтиха, приложила свою ладонь к его лбу. Озадаченно, перевела взгляд на замотанное плечо, из ее уст вырвалось испуганное «Ах!» Встав, она ощутила внезапное головокружение, а случайно опершись на раненную ногу — тянущую боль. Посмотрев не нее, Зольти увидела, что та смотрится едва ли лучше Хальтихова плеча. Что могли они теперь предпринять? Находились бы они, все еще, во дворце, можно было бы предпринять вылазку в городскую лекарню, где должны были оставаться какие-то снадобья. Но теперь, думать о том было слишком поздно. — Давай, возьми меня под руку! — сказала девушка шатающемуся горняку. –Ну, что не берешь? Нам надо спешить! — произнесла она, увидев смутившийся взгляд шахтера. Себя она чувствовала точно получше, чем он. По крайней мере, пока что. — Ты… а как же, нога твоя? — вопросил он, подняв одну бровь. — Ничего, — отмахнулась Зольти, — Как-нибудь. — Выдержишь ли? Не упадешь? Дочь вождя помотала головой. Я сказала, как-нибудь, справлюсь. Ты, пока, ведь, тоже на ногах держишься? Будем идти медленно. Главное — идти! Горняк ничего не сказал, но про себя, оценил волевой настрой девушки. Это, немного, вновь подняло его падающий дух. Сплюнув, он, как того хотела Зольти, взял ее под руку, стараясь сильно на нее не давить. Чтобы лишне не нагружаться, они оставили узелки в пещере, взяв собой только оставшуюся воду и защитные маски для глаз. Их Зольти положила себе за пазуху. Ковыляя, пара оставляла гранитный зал позади, уходя в полную темноту, слегка рассеиваемую светом Хальтихова фонаря. Стены тоннеля то слегка сужались, то расширялись снова. Пол был ровным, однако, все время шел немного вверх. Это усложняло ход дурно чувствовавшим себя, Хальтиху и Зольти, но тем не менее, они старались не сбавлять ход. Подвернутая лодыжка Зольти и кружащаяся от жара, голова Хальтиха, правда, не давали идти все время в одном темпе, пусть и не быстро. Пара, периодически, сильно замедлялась, или останавливалась, опираясь то на правую стену, то на левую. В тоннеле было еще холоднее, чем в пещере, и, очень свежо. Настолько свежего воздуха тюнних не вдыхали слишком давно, и он, постепенно, стал действовать на них, как дурман. Вкупе с травмами и плохим самочувствием, путники едва не валились с ног. Оба постанывали и вздыхали. Дважды они чуть не повалились на пол, оттого, что Зольти случайно перекладывала вес на раненную ногу. От напряжения, девушка с закусывала нижнюю губу, так, что в конце концов, почувствовала привкус крови во рту. Как она не просила Хальтиха не отпускать ее руку, он, все же, вырвался, и настоял на том, что дальше пойдет сам, опираясь о стену. Неожиданно, стены пропали. Дочь вождя не успела его о том предупредить, и он, услышав ее крик, плюхнулся на землю, едва не ударившись больным плечом. Зольти подбежала к нему, и подала руку, но он отмахнулся. Кое-как, Хальтих поднялся, зашатался, и, поскорее, поспешил опереться о каменную поверхность. На сей раз она была гладкой. — Это не тоннель. — произнес он сипло. — Да, вижу. — отозвалась девушка. И, подняв фонарь повыше, обвела взглядом место. — Мы пришли, Хальтих. Мы на месте! — произнесла она воодушевленно. Над их головами был купол, плавно переходящий в круглую стену помещения, в которое двое пришли на сей раз. Оно вдвое уступало по размерам той пещере, откуда вниз спускалась шахта подъемника, и было совершенно пустое, если не считать странного черного и блестящего круга с бортиком. В воздухе, очень холодном, непривычно сухом и жестком, кружились пылинки. Свет фонаря в руке Зольти осветил большие квадратные двери впереди. На них, двое увидели символ, уже знакомый им по обложке книги, что читала девушка во дворце, и которая попалась на глаза бывшему шахтеру, когда тот, впервые, попал вовнутрь: восьмиконечная звезда, с зубчатой диадемой в центре, на фоне прямоугольника, разделенного вдоль линией на две равные половины. Нижняя была черной, все же остальное на эмблеме — бесцветным. «Тот же знак, что на отчетной книге…» — озадачилась девушка. По правую сторону от ворот, из стены, выходил рычаг с расширяющейся к концу, рукояткой. Дочь вождя, уже, была готова опустить его, но, в последний момент, вспомнила кое о чем. — Маски! Время одеть их, Хальтих! — обратилась к шахтеру девушка. — Угу, точно. Молодец, напомнила. — ответил он. Зольти протянула одну Хальтиху, другую нацепила сам. Теперь, их глаза смотрели через узкие щели. Пара была готова сделать шаг за пределы царства пещер и тьмы, в Верхний Мир, навстречу сияющему Хаульту. Если он, уже, сиял снаружи. Пусть лучше бы они пришли на день раньше, чем на день позже. В обоих случаях, там, наверное, была бы такая же тьма, как и в пещерных тоннелях. Знать, что ждет их, они не могли, и потому, шли в неизвестность.

IX

Зольти потянула рычаг вниз. Послышался щелчок, за ним — дребезжание шестеренок внутри стены. Дери начали медленно разъезжаться в стороны, и в лицо девушке ударил яркий свет. Она отпрянула, прикрыла лицо рукой. Хальтих, сидевший у стены у самого выхода, не вставая, выглянул наружу. И сразу же отвернулся. Свет был настолько ярок, что маска на глазах не особо спасала. Ослепительный блеск окружения снаружи купола, ударил в них, и горняк плотно зажмурился. Глаза, от трехлетнего пребывания в полутьме, не могли этого выносить, даже, будучи защищенными. Значит, они успели? Снаружи свет, значит — успели! Шахтеру, как будто, немного полегчало. Он поднялся, отошел от выхода, и, держа ладонь у лба на манер козырька, поглядел в сияющий белизной, квадрат дверного проема. Надо было дать глазам привыкнуть к свету Хаульта, прежде чем, сделать шаг за пределы купола. Дочь вождя встала с горняком. Постепенно, из совершенно белого, свет сделался золотистым, в котором, еще чуть погодя, стал заметен легкий оранжеватый оттенок. Смотреть наружу было уже не так больно. Двое сделали несколько неловких шагов вперед. Затем, еще пару. Они встали у самого выхода, где ровный пол переходил в бугристую поверхность изо льда, подтаявшего тут и там, с лунками, наполненными прозрачной водой. «Байль! Цорн! Хаухельт! Наус! Мы идем, идем встречать Хаульт!» — благоговейно проговорил Хальтих, и просиял. Недуг, как будто, разом сняло рукой. Горняк сделал уверенный шаг вперед, но, то ли поскользнулся, то ли его просто повело в сторону, и он едва не потерял равновесие. От очередного падения спасла его Зольти, схватила под руку, и потянув на себя со всех сил. Но тут же ее лицо перекосила гримаса боли, ибо она оперлась на раненную ногу. Теперь уже, Хальтих перехватил эстафету помощи. Немного расставив ноги ради пущей устойчивости, он охватил талию девушки, а, стоя на здоровой ноге и подогнув поврежденную, ухватилась за его здоровое плечо. Хаульт сиял по правую сторону от них, и они осторожно, щурясь, поглядели туда. И тут же отвели взгляды. Что-то с великим светилом было не так. Отчего оно так низко к земле, а не прямо над головами? Отчего не белое, как, обычно, а ярко оранжевое? «Хальтих, гляди!» — вдруг воскликнула девушка, с раскрытым ртом, указав пальцем в противоположную от светила, сторону. Там, также невысоко от залитой его светом, холмистой земли, находилось нечто, что оба видели впервые. Ярко белый, точно лед, покрывавший почти все вокруг, над пустошами висел небольшой полукруг. Зольти он напомнил серебряную монету. «О Благодетели, что же это?» — прошептал пораженный горняк, широко раскрыв глаза под маской. В отличие от Хаульта, это, загадочное, половинчатое светило, не слепило их. Кроме него, вверху было что-то еще. Что-то, столь же непонятное. Тонкая белая полоса, справа налево, проходила через весь громадный синий купол, накрывавший ледяные пустоши Верхнего Мира. Белый полукруг почти касался ее, находясь справа. О Вышние! Сколько всего непонятного представилось лицезреть тюнних, что за долгое время, наконец, выбрались наверх! Все это сбивало их с толку, пробуждало необъяснимый страх. Да, они сумели выйти в Верхний Мир. Но в верный ли час? Хаульт сиял под куполом, но был каким-то не таким, каким они его не помнили. И что это за странное, второе светило, и полоса? Позволено ли им вообще это видеть? Страх одолевал их и потому, что были они здесь лишь вдвоем. Среди этих невысоких, идущих волнами друг за другом, белых холмов, на которых, кое-где, через оттаявший, истончившийся лед, проглядывал серый и черный камень, а, где-то, очень далеко, впереди, вставала темно-синяя стена с неровной, местами, зубчатой, белой вершиной. Тюнних, как нигде больше, чувствовали себя здесь крохотными, ничтожными. Все тут было иначе. И окружение, и сам воздух. Холодный, сухой. Они не могли им надышаться, ибо его, попросту, не хватало. От каждого вдоха внутри появлялось неприятное жжение, а еще, дурманило. Вокруг было очень тихо, лишь легкий ветер шуршал по земле, перекатывая ледяные песчинки. На глазах Зольти навернулись слезы, то ли от отблесков света, отражавшихся ото льда, и попавших в глаза, то ли от пугающего чувства потерянности. «Давай, вернемся, наверное». — полушепотом, сказала она горняку. Они повернулись к куполу с чернеющим квадратным входом, медленно направились к нему, стараясь не упасть. Обоих мутило. Ног и рук своих они почти не чувствовали. Но что за звук? Как если, где-то вверху треснул камень. Двое подняли взгляды. Ранее, они не обратили внимание, но купол, на половину, был погружен в поднимающуюся над ним, массу голубого льда, вызвавших у тюнних очередное удивление, заставивших их остановиться. Непонятный треск, по всей видимости, исходил от него. Посмотрев направо и налево, пара увидела, что лед продолжается в обе стороны высокой стеной. А над куполом, он нависал массивной глыбой с острым носом. Вновь раздался треск, громче чем до этого. А затем, еще, и еще. Стена, вдруг, загудела и задрожала. Хальтих и Зольти, настолько быстро, насколько могли, отбежали прочь. Окружающую тишину огласил оглушительный грохот обрушившейся вниз, ледяной глыбы. Земля под ногами задрожала, и оба упали на колени. Затем, осторожно повернулись. Вход в купол был завален, похожими на отколотые от скалы, камни, огромными кусками льда. «Благодетели, нет!» — воскликнули оба. — «Вышние! Почему?». С непередаваемым ужасом они поглядели друг другу в глаза. Теперь, для них не было дороги назад. Попытки сдвинуть ледяные куски с места ни к чему не привели. Они были слишком тяжелы, а тюнних — больны и уставши. Зольти, в конце концов, зарыдала, Хальтих тоже был недалек от этого. Видят Благодетели, пришли они в Верхний Мир тогда, когда не положено. И что же дальше? Смерть? Это им в наказание? Неужели вина их была столь велика? Оба взывали к Вышним, прося простить за самовольный приход, и дать вернуться в Нижний Мир. Они понимали, что как только Хаульт исчезнет, их настигнет смерть. Меж тем, воздух холодел, а светило опускался все ниже и ниже к краю пустошей, делаясь из оранжевого — красным, точно раскаленный уголек. Краснела и озаренная им, земля. Второе светило, половинка белого круга, наоборот, поднималась все выше. На куполе, в разных местах, высыпали яркие точки, которые, с течением времени, ярчали. Это им мерещилось, или было по-настоящему? Перед глазами Хальтиха и Зольти, обмякших на холодной земле, опершихся спинами о заваливший вход, лед, все плыло, шло рябью. В ушах усиливался звон. Веки обоих смыкались, сознание покидало их.

X

Хальтих приоткрыл глаза, дернулся. Кто-то, во тьме, склонился над ним. Кажется, не один. Он дернулся, но более шевелиться сил у горняка не доставало. Несколько рук потянулись к нему, охватили его тело, приподняли. Кто это? Посланники Благодетелей? Они говорили что-то, но их голос звучал глухим, далеким гулом. Тяжелые веки сомкнулись опять. И снова небытие. Оно длилось мгновения, и бывший шахтер очнулся снова. Он лежал на спине, глядел в полукруглый потолок, освещаемый пламенем. Было тепло. Хальтих шумно задышал, кашлянул, задышал снова. На том, силы кончились, и сон без сновидений, в который раз, окутал его. Когда он прошел, Хальтих обнаружил себя лежащим под тем же потолком. Не поднимая головы, он повернул голову направо. Прислоненные изголовьями к круглой стене непонятного помещения, стояли койки. Над каждой из них, в настенном креплении, горела масляная лампа. На одной из коек кто-то лежал. Где это он? Помещение напоминало тот купол, из которого они вышли в Верхний Мир. Горняк ощутил, что раздет, а ноги и нижнюю часть торса покрывает одеяло. Посмотрев налево, горняк увидел свое плечо. Оно было плотно перевязано белыми, чистыми повязками. Он попытался пошевелить левой рукой, но не почувствовал ее. Тогда, он пошевелил, сначала, правой, затем, попытался сделать тоже самое, другой. Не получалось. Горняк оперся на локоть, с трудом, приподнялся, поглядел на руку. Ее не было. «Что за…» — мелькнуло у него в голове. Ему это казалось, или рука действительно пропала? Не веря, он потянулся к месту, где должна была быть она, правой, и потрогал лишь пустое место. Хальтиха охватила дрожь. Он медленно дотронулся до обмотанного плеча. Его часть будто срезали. Рот шахтера раскрылся и из него вырвался отчаянный вопль. Где-то позади послышались шаги. Трое в плотных голубых одеждах и странных колпаках обступили его. «Тише-тише. Тебе, сейчас, лучше не волноваться» — мягким голосом произнесла молодая женщина. Акцент ее речи был очень странен. — В-Вы кто? Г-где я? Где м-моя рука? — запинаясь, забормотал Хальтих. — Ты в безопасности. Это все, что надо знать. — спокойно сказала она. Затем, она взяла его правое запястье, достала с пояса странный предмет в виде круглого цилиндра с торчащим из него, стержнем, с одной стороны, и Т-образной рукояткой, с другой, и произнесла: — Расслабься, не напрягай руку. Это для твоего же блага. Хальтих вытаращил глаза на предмет, что держала она. Из его стержня торчала игла. В страхе, он вырвал запястье из ее руки, попытался встать. «Держите, держите его!» — приказала женщина своим двум помощникам. Они оказались довольно сильны, и Хальтиху, как он не брыкался, не удалось вырваться из их хваток. Дождавшись удачного момента, она опять поднесла инструмент к его предплечью. В мгновение ока, она воткнула иглу в кожу, и надавила на рукоятку. Горняк застонал от резкой, колющей боли, и вдруг, ощутил прилив слабости, что быстро разлилась по его телу. Он обмяк в руках, державших его, незнакомцев, опять закрыл глаза, и заснул. Пробудившись, горняк увидел, что находится в сидячем положении. Под ним было кресло, сделанное из изогнутых тонких металлических трубок, и протянутой между ними, красной ткани. По правде сказать, он не совсем сидел, скорее, полулежал, опираясь спиной на откинутую спинку. Ноги его стояли на подставке, что была частью кресла, правая рука лежала на широком, плоском подлокотнике, а левая… Она вернулась, но изменилась. Что же с ней сделали? Обомлев, Хальтих таращился на блестящий черный метал, которым она была покрыта. Своими глазами он видел, что рука на месте, но, совсем не чувствовал ее. Как и в тот раз, он попытался ей пошевелить. И ему снова это не удалось. Тюнних потрогал ее правой рукой. От плеча, до кончиков пальцев, левая была холодна, как лед. Еще, на тыльной части ее предплечья, виднелись какие-то рычажки. Хальтих задел один из них, и, со щелчком, вперед вытянулся указательный палец. «Хальтих…» — услышал он знакомый голос Зольти, слабый и тихий. Он доносился справа от него. «Что они с нами сделали?» — страдальчески вопросила девушка. Горняк покосился на нее, сидевшую в таком же кресле. «Погляди!» — простонала та, указывая пальцем на правую ступню. От ступни до, почти что, колена, нога была так же черна, и отливала металлическим блеском. «Эй!» — громко позвал горняк, оглядев взглядом помещение, очень похожее на то, в котором лежал на койке. Тоже купол, только значительно меньше, с такими же лампами на белой стене, в этот раз, украшенной широким орнаментом в виде сетки из зеленых и красных звезд. Украшен был и пол, но всего одной, огромной синей звездой, с центром в середине комнаты, из которого к ее краям расходилось множество лучей. «Слышит меня кто?» — крикнул Хальтих. Округлая дверь, с маленьким стеклянным оконцем в ней, отворилась. В помещение вошел подтянутый седовласый тюнних в заправленных в зеленые сапоги, бардовых штанах с белым ремнем, такой же бардовой блузе с высоким горлом и длинным рукавом. Волосы его были собраны в тугую косу на затылке, как и борода. Он мягко опустился на пустое кресло с противоположной, от Хальтиха и Зольти, стороны комнаты. Откинувшись, он произнес мягким баритоном: «Не задавайте мне вопросов. Я здесь для того, чтобы сам вам все рассказать». Подавшись корпусом вперед, и положив руки на колени, он продолжил: «Сейчас вы, все еще, в, как это принято у вас говорить, «Верхнем Мире». Но мы — я, и те, кто подобрали вас почти замерзших насмерть, и доставили сюда — такие же тюнних, как и вы сами. С той лишь разницей, что живем мы не в пещерах, а под светом Хаульта. Уже шесть поколений подряд. Вам, конечно, интересно, как вас нашли. Произошло это случайно. Несколько раннее, самим нашим ребятам, тоже понадобилась подмога. Их ледоход, одна из машин, на которых мы передвигаемся по пустошам, сломался, и за ними был выслан другой. Эти застрявшие — исследователи, на которых была возложена задача тщательно изучить мертвый глубинный город. В итоге, обе группы обнаружили вас, у заваленного входа, начавших окоченевать. Всю дорогу и после, уже у нас в городе, вы были без сознания. Наши лекари обследовали вас, ваши ранения, и выявили заражение крови. Вы бы не выжили, не приняв они решения отнять у вас поврежденные конечности. Возместить живые руки или ноги, в полной мере, невозможно. Однако, наши инженеры много лет трудились над созданием их замен, кои были бы, насколько это возможно, близкими к потерянным частям тела. И, кое-что, я считаю, им удалось. То, чем вас снабдили — это одна их вершин нашего инженерного мастерства». После произнесенной им, речи, седовласый тюнних, с легкой улыбкой, поглядел на Зольти, и промолвил: Попробуйте встать, и сделать пару шагов. Попробуйте, не бойтесь!» Девушка оперлась о подлокотники, напрягла ноги. Боли не было, лишь едва ощутимое покалывание. Подавшись вперед, Зольти встала. Ноги держали ее не крепко, и она не решалась сдвинуться с места. Видя ее нерешимость, загадочный незнакомец оживленно приблизился к ней, и подал ей руку. Та, застенчиво, протянула свою. «Ну, а теперь, сделайте шаг вперед! И, пожалуйста, правой ногой». — подбодрил тюнних ее. Девушка вытянула черные голень и стопу, поставила ногу подальше, оперлась. Затем, переступила. Обновленная нога была крепка и отлично пружинила. Она завороженно посмотрела на незнакомца. «Вот и славно!» — радостно воскликнул он. «Немного тренировки — и будете ходить, как ни в чем не бывало. Да что там ходить, танцевать! А пока, можете снова сесть». Затем, перевел взгляд на растерянного Хальтиха. «А у Вас… У Вас случай потяжелее, да» — свел брови седовласый. «Не беспокойтесь, все сейчас объясню. Посмотрите-ка на те рычажки, что, думаю, уже видели». Горняк повернул железную руку тыльной стороной запястья кверху. Указательный палец все еще торчал вперед. «Как видите, их два ряда. Пока сосредоточьтесь на верхнем, где рычажков ровно пять, столько же, сколько должно быть пальцев. Теперь, неспешно, подвигайте каждый из них». Голос незнакомца странно успокаивал. Хальтих сделал так, как он сказал. Пальцы, один за другим, начали загибаться и разгибаться. При этом, он, совсем не чувствовал их. «Отлично!» — всплеснул руками тюнних. — «Как видите, пока вы сами не тронете рычажок, не один палец не разогнется, или не согнется. Да, это не мгновенное управление живой ладонью усилием мысли, но что-то, близкое, и доступное нам, при наших познаниях в механике. А сейчас, переведите внимание на рычаги ниже. Они помогают задержать руку в определенном положении, какое Вам понадобится, после того, как вы повернете ее другой рукой. Пожалуй, Вам стоит попробовать, для начала, вытянуть ее вперед, сделать так, чтобы она не упала, а потом, повернуть. Потом убрать обратно. Для этого, понадобится сначала левый рычаг, потом — правый. Ну-ка!» Хальтих постарался сделать, как ему сказали. Взявшись за левую руку правой, он потянул за нее. «Так, теперь — нажмите левый рычаг» — обратился седовласый снова. Хальтих нажал. Рука застыла в полуподнятом положении. «Возьмитесь за предплечье, поверните, и задействуйте правый рычаг» — попросил незнакомец. Горняк сделал сказанное, и увидел, что рука теперь висела не только поднятой наполовину, но и с повернутым в бок, предплечьем и ладонью. «Восхитительно!» — обрадовался тюнних. — «Что же, у Вас, и вашей подруги, будет время наловчиться. Даю слово: вы, со временем, настолько привыкните, что перестанете обращать внимание на замененные конечности! А теперь, мне хотелось бы задать вам один вопрос». Хальтих и Зольти, непонимающе, посмотрели на незнакомца в бардовом. — Скажите мне: Вы оба — выжившие из того подземного города, что мы хотели изучить? Дочь вождя и горняк взглянули друг на друга в пол-оборота, а затем, в унисон, ответили: — Да. Загадочный тюнних сложил руки на груди. — Хорошо… — протянул он. — Тогда, вот, еще один вопросец: Вы — муж и жена? — Нет, пока нет… — помотала головой Зольти. — Мы… не успели пожениться. — Угу — поддакнул Хальтих. — Не успели. Тюнних закивал. — Понимаю… Тяжело же вам пришлось, должно быть. Я, наверное, уже вам поднадоел, и, не сочтите за невежество. Но, все же, что там, у вас, произошло такого, что погубило город? — вновь вопросил он. Зольти вздохнула, и, настолько коротко, насколько могла, рассказала седовласому все, что рассказала Хальтиху. Она видела, как ширятся его глаза, как он морщится, пораженно, качает головой, чешет подбородок. — До чего же ужасная судьба! — воскликнул он, дослушав. — Как все это печально. Вам не то, что пришлось несладко, вы пережили сущий кошмар наяву! Такое вряд ли забудешь, понимаю. Но, так или иначе, вы живы и спасены. Вас ждет новая жизнь у нас! Тут он отошел к двери с оконцем, и обратился к паре вновь: — Вот что: Я хотел бы, чтобы вы увидели, куда попали. Желаю показать вам, где будет проходить ваша жизнь. С этими словами, он надавил на ручку двери, та вошла в углубление, и дверь отворилась в коридор. По обе стороны от входа стояли двое, одетых в зеленые робу и штаны, крупных тюнних. «Ребята, сопроводите-ка наших новых горожан. Я должен показать им наш город» — отдал им приказ седовласый. После, он приблизился к Хальтиху и Зольти, и протянул им их наглазные маски. Оба не могли поверить в то, что город, которым седовласый, должно быть, управляет, находится в Верхнем Мире! Но как? Как могут тюнних жить в Верхнем Мире? «Ох, а мы, ведь, так и не представились друг другу!» — хлопнул себя по лбу незнакомец. — «Я Фаархор». Спасенные, в ответ, назвали свои имена. Вслед за ним, они шли по округлому прямому коридору, освещенному яркими фонарями в шестигранных плафонах, укрепленных на стержнях по стенам. Пройдя развилку, где от коридора отходили два других, в обе стороны, они приблизились к другой, такой же полукруглой двери со стеклянным оконцем. За ним было светло, а на стекле виднелся иней. Фархор надавил на ручку, послышался щелчок, и дверь открылась наружу. Поток свежего, холодного и сухого воздуха, ударил в лицо. Бегло оглядевшись, седовласый сделал шаг вперед. Спасенная пара, в сопровождении двоих в зеленом, проследовала за ним. Они снова были под светом Хаульта. И были поражены этим обстоятельством. Как же это так? Этого они, пока, не понимали. Они шли по площадке, огороженной, со всех сторон, оледенелыми поручнями. За ними, в воздух поднимались белого клубы пара. Фаархор встал у них, а рядом — его гости. Сквозь пар, шедший от самой земли, виднелось множество желтоватых куполовидных домов, окружающих одно большое и колоколообразное сооружение. Повсюду, по воздуху, на опорах, тянулись трубы. Под ними, и в промежутках между домов, ходили местные обитатели. Их руки были оголены, а торсы скрывали плотные безрукавные куртки. «Добро пожаловать в Фастюрцаах!» — торжественно обратился седовласый к Зольти и Хальтиху. — «Город, где нет холодов! И я удостоен чести быть его вождем». В момент, когда он закончил фразу, площадку накрыло огромным облаком пара. Ненадолго стало влажно и тепло. Пар продолжил подниматься. Он делался тоньше, и золотисто светился в сиянии Хаульта. Тут Фаархор пояснил: «Город стоит на горячих ключах, бьющих из-под земли. Горячи они настолько, что не замерзают круглый год. Как видите, они дают обилие пара, который не только можно использовать для согрева, но и, чтобы приводить машины в движение. Для наших предков, что отважились выйти из тьмы подземелий, это место стало прекрасным форпостом для будущего развития». Зольти вопросительно поглядела на вождя. Вид поселения тюнних, представшего ее глазам, и глазам Хальтиха, освещенного светом Хаульта, поражал ее воображение. Сама возможность существования такого, попросту, не укладывалась в ее голове. — Разрешите узнать, — обратилась она к вождю, утвердительно закивавшему, приготовившись услышать вопрос, — как так возможно, что Хаульт до сих пор светит? Нам всегда говорили, что Благодетели посылают его озарить пустоши лишь раз в году. Фаархор не сдержал смех. Затем, задал свой вопрос: «Прошу прощения, но … кто такие Благодетели? Зольти смутилась. — Как, Вы не знаете… Но… Вопрос вождя окончательно сбил девушку с толку. Все же, она ответила ему, объяснив, кем являются Вышние, кому, в чем она была уверена, поклонялись все тюнних. По крайней мере, все, кто населял Устрой. — О, быть может, я огорчу вас, но мы не взываем к высшим силам. — произнес спокойно Фаархор. — Но… почему? — вопросила совершенно потерянная, дочь вождя. Хальтих выглядел так же озадаченно. — Наши прапрапрадеды, стремившиеся выжить на пустошах, добивались всего своим трудом. Они не уповали на кого бы то ни было похожего на тех, кого Вы мне описали. Никакие бестелесные благие духи им не помогали, но лишь они сами себе, и друг другу. И вот — результат их стараний. Он обвел рукой город внизу. Виденье мира, которого придерживалась Зольти, давало трещину, и бедняжка ничего не могла с этом сделать. Хаульт сиял высоко над головой, город, в его лучах, раскинулся у подножья обрыва. Все было перед ее глазами. Горняк переживал тоже самое. Они переглянулись, шепнули друг другу несколько слов. — А что же верхнемиряне? Неужели вы и их никогда не встречали? — задала Зольти новый вопрос. Вождь свел брови. — Верхнемиряне? Кто они? Зольти объяснила, и тот усмехнулся. «Ах, вот Вы о ком!» — просиял он. Затем, вдруг сделался серьёзным. «Мы их не любим, да и они нас, не очень. Спросите, почему? Они, если бы захотели, могли бы рассказать вашим людям правду о мире, в котором те живут. Показать, что Хаульт, которому жители пещер считают однодневным подарком свыше, за которым еще, надо подняться, никуда не исчезает, а светит круглый год. Да-да. Жрецы ваши, увы, в чем, думаю, вы и сами убедились, учили вас неправде. А правда в том, что Хаульт встает над пустошами каждый день, опускается за их край, и встает заново. Вот я и ответил, кстати, на самый первый ваш вопрос. Еще, те, кто известен вам, как «верхнемиряне», могли бы поделиться какими-то своими изысканиями. Как я понял, знания им доступны поистине удивительные. Я слышал, они могут перемещаться в пространстве в мгновение ока, и, таким образом, и добираются до ваших городов. Но нет. Им выгодно, чтобы подземные жители свято верили в то, что из века в век твердят им жрецы, ибо, благодаря этому, им не приходится самим добывать ценную породу из глубин». Фаархор увидел, как по щекам Зольти потекли потоки слез. Лицо девушки задрожало, и она закрыла его ладонями. Плечи ее содрогались. Стоявший позади нее, покрасневший Хальтих, уставился в пол. Правитель произнес: «Понимаю. Вам трудно принять то, что вся ваша жизнь была выстроена на неправде. Причем, скорее всего, по незнанию самих ваших управителей. Но главное, что теперь вы знаете истину. Пережив кошмар, и проделав тяжелый путь, вы заслужили достойное бытие. И такое даст вам Фастюрцаах — ваш новый дом. Вождь окинул взглядом город внизу, наполовину скрываемый столбами пара, видневшуюся в отдалении, скалистую стену обрыва, и бесконечное белое полотно за ним. И заговорил ровным тоном: «Жизнь на пустошах непроста. Пожалуй, не проще, чем под землей. Здесь нас, хотя бы, согревают горячие ключи, а другим, кто обитает под светом Хаульта, приходится тратить кучу сил только для того, чтобы не замерзнуть. Но, несмотря на свою суровость, пустоши дают нам новые возможности. Возможности развиваться дальше, возможности расширяться. Верю, что со временем, больше тюнних потянутся из своих пещер наверх. Число их будет расти, возникнут новые города, между ними наладится торговля и обмен знаниями. И то будет наш расцвет. Но для этого нужно, чтобы как можно больше узнало, что Хаульт не появляется над пустошами лишь раз в год, но освещает их все время. И тогда, уверен, многие потянутся сюда, к свету!»