Пулевое по гордости

Что ж, я поспешил, когда говорил, что с легкостью выдержу все, что будут мне готовить мои милые одноклассники. Мне дали день передышки, после чего подставы посыпались одна за другой, словно из ведра. Я прекрасно учился, но этого было слишком мало. Нервы сдавали, хоть я и пытался терпеть, не обращая внимания. Лиам же стал моим личным адом. Случайно пролитое на тетрадки кофе; случайно занятая моя парта или лавочка на улице, которую я всегда выбираю; так же случайно открывшийся в рюкзаке ланч, который испачкал все учебники и тетради; аккуратная подножка; подкрученные на моем стуле винтики, из-за которых стул сломался, когда я сел. И все это было сделано совершенно незаметно. Прошла первая неделя, а я так ни разу и не смог понять, кто же является исполнителем всех этих подстав. Стоило подозрениям упасть на того или другого, на следующую же подставу у них появлялось железное алиби. У меня уже дергался глаз от всей этой «охоты». Я так и не смог толком подружиться с большей частью класса. Стас, хоть и общался со мной, имел в классе друзей, которые меня не принимали. Я это прекрасно понимал, а потому самолично стал строить между нами стену. В ином случае рано или поздно Стасу пришлось бы выбирать между мной и старыми друзьями. А учитывая то, что он почти со стопроцентной вероятностью выбрал бы второй вариант, стоило уже сейчас переставать тешить себя пустыми надеждами на долгую дружбу. Сегодняшний день закончился смятыми тетрадками и очередным оригами птички с посланием, состоящем всего из одного единственного «уходи». Хоть я и не понимал, кто все это делает, послания были всегда написаны почерком Лиама. Каждая новая птичка была как две капли воды похожа на предыдущую, несмотря на то, что я систематично выкидывал их всех, лишь из принципа перед этим разворачивая и читая то, что и так видел в прошлом оригами. Я шел после школы к бабушке и сестре, предвкушая встречу и любимый яблочный пирог. Когда на стук в дверь никто не открыл, сердце екнуло, чувствуя что-то неладное. Понедельник — день тяжелый, бабушка могла и отойти в магазин, но тут было что-то другое. На мой повторный стук в квартире раздалась какая-то возня, но дверь так и не открыли. От паники я начал со всей силы долбить в нее и кулаками, и ногами. Когда уже достал телефон, чтобы вызвать полицию, раздался щелчок замка, дверь чуть скрипнула, приоткрываясь и показывая узкую полоску темного коридора. В проеме, наконец, показалось морщинистое лицо бабушки. Я с облегчением выдохнул, успокаивая себя и мысленно уверяя, что все мои опасения были напрасными. — Сашенька, это ты? Уж извини, так получилось, что у меня гости. Может ты немножко еще погуляешь, а потом, как они уйдут, придешь? — Произнесла чуть хрипловато бабушка, не раскрывая полностью дверь. Тон ее голоса, бегающий взгляд, хрипотца, как после испуга, нервное переступание с ноги на ногу, не раскрытая настежь дверь — мои опасения снова начали набатом стучать в голове, но уже с удвоенной силой. Появилось ужасное, но единственное возможное в такой ситуации подозрение. Срываясь с места, я влетел в квартиру, чуть не сшибая бабушку и сразу же огляделся. Погрома не было, но о том, что сейчас тут находятся «гости», которых бабушка меньше всего хотела бы видеть, говорило абсолютно все, даже запах. Я сглотнул ком в горле и развернулся, встречаясь взглядом со старушкой. Та выглядела виновато. Видимо на моем лице отразился весь ход мыслей, потому что она опустила глаза в пол и сцепила в замок руки, будто признавая вину. Мне почему-то захотелось то ли истерично рассмеяться, то ли расплакаться. Я прошел в гостиную. Они могли быть только там. В слегка потрепанном коричневом кресле восседал с чашечкой чая статный мужчина лет сорока. Одет он был, как и положено всем мудакам, занимающимся в его сфере, во все черное. Черные брюки со стрелками, черная водолазка с низким горлом, черные туфли, черный пиджак, аккуратно повешенный на спинку кресла. — Александр? — поинтересовался мужчина. Когда же я кивнул, смотря на него со всей злостью, которую только мог в себе уместить, он продолжил. — Прекрасно. Я знал, что ты все поймёшь не уйдёшь даже после предложения бабки прогуляться часок, другой. Ты ведь знаешь, зачем я всегда прихожу? Это вопрос. — Да, — прохрипел я. Ком злости в горле мешал нормально говорить. — С матерью давно последний раз связывался? — Неделю назад. — Оно и видно. Иначе ни тебя, ни сестры бы тут уже не было, — усмехнулся мужчина, закидывая ногу на ногу. — Хотя, будь я родителем, предупредил бы и тебя, и девчонку заранее. Ну чисто чтобы успели морально подготовиться и не закатить мне тут истерику. — Мать не смогла выплатить часть долга за прошлый месяц? Я найду деньги, дайте мне несколько дней, — выдохнул я, прекрасно понимая, что раз этот мудак пришел сюда, значит с деньгами у матери туго. — Я созвонюсь с ней по этому поводу сегодня же. Мужчина, имя которого я за год так и не потрудился узнать, тихо хмыкнул и шумно отпил чай из маленькой чашечки любимого бабушкиного сервиза. Как только чашка соприкоснулась с блюдцем, отозвавшись мелодичным звоном, он посмотрел мне в глаза. Холодный взгляд мутно-зеленых глаз пробирал до дрожи. — Никакие деньги уже не нужны. Долг выплачен. Твоя драгоценная мама посчитала свою шкуру дороже детской. Продала твою сестру мне, точнее — сдала в аренду на полгода. Я пришел, чтобы ее забрать. Девчонка уже собирает вещи. — Что значит «сдала в аренду»? — опешил я. — То и значит. Полгода Василиса будет работать на «Лотос». А если быть точнее, то в Ти-Хаус. Я обмер и так и сел прямо на пол, уставившись пустым взглядом в светло-коричневый ковер. Лотос — сеть ночных клубов по всей России. Одна большая олигополия похоти и разврата. А «T-house» — дочерние клубы этой ночной вакханалии. Элитные заведения, практикующие в своих стенах БДСМ. Ад в реальном мире, где люди превращаются в кровожадных хищников. Место, которое во всей красе показывает насколько совращает власть, особенно власть над себе подобными. Мой язык отказывался произносить вслух то, что набатом стучало в голове. Я открыл рот и сам не узнал свой голос, настолько ошарашено и хрипло он звучал: — Но… Ей же всего-навсего тринадцать… — И что? Думаешь надавить на мою совесть? У меня ее нет. Девчушка смышленая она у тебя, покорная. Такую легко будет воспитать. — Вы хоть слышите, о чем говорите?! — закричал я. Кажется, на меня уже накатывала истерика. — Прекрасно слышу, — вновь отхлебнул чая мужчина. — И да, малец, даже не пытайся. Я ее все равно заберу. Добровольно или силой. Деньги переведены авансом, долг закрыт, мать твоя уже как два дня заграницей. Все решено и изменениям не подлежит. Разве что… Я просто отупевшим взглядом смотрел на то, как этот мудак вновь отхлебывает из чашки, так и не договорив предложение до конца. Чертов интригант и манипулятор! Принципиально ждет моей реакции, моей просьбы продолжить это свое «разве что». В итоге мои нервы не выдержали. Я был готов пустить пулю в лоб этому нахалу, лишь бы Василиса осталась дома под защитой, а не в каком-то клубе вокруг толпы похотливых толстосумов. Всю свою жизнь я защищал сестру. И для чего? Чтобы в один момент меня поставили перед фактом, что ее заберут, чтобы, словно животное, бить, насиловать и отдавать приказы? С таким мириться я был не готов. — Разве что? — повторил я его слова, сделав акцент на последнем слове. — Понимаешь, — растянул он губы в улыбке, от которой у меня побежали по спине мурашки. — Все что мне нужно, чтобы кто-то, имеющий с вашим отцом прямое родство полгода отработал у меня. Вне зависимости от пола. Шестеренки в мозге медленно начали крутиться, выстраиваясь в правильную картинку. До меня начало доходить, что он имел ввиду. И от этого стало еще хуже. — То есть, теоретически, я могу отработать долг вместо Василисы? — сорвалась с губ та первая, такая безумная мысль. — Не только теоретически, но и практически, — кивнул головой мужчина. В животе все перевернулось, казалось, что меня вот-вот стошнит. Это было так противно, так омерзительно слышать. И в первую очередь было противно от самого себя, что на долю секунды я усомнился в своем решении. Липкий страх охватывал щупальцами поперек ребер. Однако я уже принял для себя решение. Оно всю жизнь маячило перед глазами, вбиваясь фундаментом на подкорки сознания: — Я сделаю все, чтобы защитить сестру, — решительно заявил я, вставая с пола и сжимая руки в кулаки, хотя внутри весь трясся от страха перед недалеким будущим и тем, что со мной могут сделать. — Значит ли это, что данный ответ можно интерпретировать, как решение поменяться местами с сестрой? — Мужчина тоже встал. — Да, — выдохнул я, прикрыв глаза. — Отлично, — кивнул он. — Тогда расклад такой. Слушай и запоминай. Четыре раза в неделю с четверга по воскресенье ты приходишь вот по этому адресу, — в его пальцах оказалась небольшая черно-бордовая визитка. — в шесть вечера. Работаешь в смену по двенадцать часов, то есть до шести утра. Первая неделя будет пробной. Посмотрим, как ты реагируешь на иглы, ремни, подчинение, обездвиживание, разные виды боли, на унижение физическое и моральное. Если в ходе первой недели в тебе откроются доминантные или садистские наклонности, то будет еще лучше. Мне в команду нужен хороший свитч. У меня голова пошла кругом от всего, что он говорил. Тошнота все больше подкатывала к горлу, а пальцы начали мелко дрожать. Все, что я смог произнести — это хриплое: «Ненавижу вас». — Это хорошо. Не забывай об этом чувстве, — мужчина вновь посмотрел мне в глаза своим леденящим душу взглядом. — Оно поможет тебе выжить. Встретимся в этот четверг. С этими словами мужчина покинул Бабушкину квартиру, а я только сейчас понял, что скорее всего и она, и Василиса все слышали. Стало еще хуже. Так, будто меня сейчас вывернет наизнанку. Хотелось просто зажмурить глаза, прикусить до крови губу, заткнуть уши, сесть в какой-нибудь темный угол и расплакаться. Я даже не знал, что буду делать с одиннадцатым классом и дальнейшим поступлением, если больше половины недели будет уходить у меня на удовлетворение похотлывых баб и мужиков. Даже если тело можно подлатать, морально восстанавливаться я успевать не буду. Значит, уже сейчас надо думать о переводе в другую школу, где не будут так следить за посещением и успеваемостью. А жаль. Мне стоило больших усилий поступить в лучшую школу Питера. И уже через неделю я на полном серьезе думаю о том, чтобы переводиться в другую. С губ непроизвольно вырвался истеричный смешок. Потом еще один. И еще. Потом сознание стало от меня ускользать. Вновь пришел в себя я уже истерично, будто наркоман, хохочущий на полу, а рядом со мной сидела на корточках Василиса и дергала за руку. Как только ее образ четко встал перед глазами, я резко перестал смеяться. Настолько резко, что даже закашлялся. — Саш, что случилось? — ее тонкий голосок дрожал от беспокойства. — Ты слышала, о чем мы говорили с тем мужчиной? — сразу спросил я самое важное. — Нет, — замотала она головой, отчего несколько прядок таких же золотистых волос выбились из небрежно завязанного пучка. — Он пришел и сказал мне, что благодаря моим хорошим оценкам меня взяли в новую платную школу на бюджет. Я сразу побежала собирать вещи. Я честно вас не подслушивала. — Понятно, — кивнул я. Меня накрыла апатия и полная опустошенность. Не было сил даже злиться на мужчину за то, что он так нагло соврал сестре. А что он, собственно, мог еще ей сказать? Привет малышка, ты уезжаешь со мной в бордель? Явно нет. Хотя мне примерно так он это и сказал. Ну я — это другое дело. Мою психику можно и не щадить. Я медленно поднялся с пола и потрепал сестренку по голове. — Извини, малышка, пока что ты никуда не едешь. Там возникли некоторые проблемы с документами, но совсем скоро все наладится, обещаю, — растянул я губы в приторной фальшивой улыбке. — Ну ладно, — протянула она и погрустнела. — Тогда я пойду разберу то, что уже успела собрать. Она убежала, а я остался. «Все наладится». Ага, как же. Все обрушится на этой же неделе. В этот же четверг. Обрушится без возможности восстановления. Встав с пола, я поплелся в ванную. От зеркала непроизвольно захотелось отшатнуться. Я выглядел как зомби. Хотя совсем скоро это будет мой повседневный вид и повседневное состояние. Когда еще в нашей квартире был мужчина из «Лотоса», я старался быть сильным, храбрым, смелым. Сейчас же внутри все дрожало от осознания того, что на полгода мне придется стать игрушкой в чужих руках. Склонившись над раковиной так, чтобы не видеть себя в зеркало, я тихо заплакал.