На языке любви

— Подожди-подожди! — Нагито так и замирает между его ног с высунутым языком. — Может снимешь? — Что? — по-собачьи склонив голову, спрашивает Комаэда, и это было бы мило, если бы его лицо не находилось в такой опасной близости к члену. — Ну, пирсинг. — Хината указывает на свой рот, достаточно тонко — по его мнению — намекая. — А, это. — лукавая улыбочка, которая означает только одно: сегодня произойдёт что-то невъебически сексуальное. И это действительно происходит. — Хината-кун, ты боишься? Хочешь, я помогу преодолеть твой страх? — согревшаяся о его бедра рука скользит по стволу, а глазки хлопают слишком невинно для этой ухмылки. — Если не хочешь, скажи, я сниму. Просто, я недавно читал, что минет с пирсингом языка приносит довольно острые ощущения, и я подумал... — Хорошо. Продолжай. — Хаджиме вплетает в пушистые волосы пальцы, поглаживая успокаивающе, и Нагито плавится в этой всеобъемлющей мягкости, чуть ли не мурлыча от нежности. Хината надавливает легко, подталкивая к более смелым действиям. Нагито снова обхватывает рукой член, поднимает глаза на застывшего партнёра и, удерживая контакт, вбирает в рот головку. Прохладный шарик пирсинга едва-едва касается чувствительной уздечки, и контраст температур сводит с ума. Горячий язык обводит головку по кругу, пока кольцо пальцев медленно водит по стволу туда-сюда, и Хаджиме готов поклясться, что поддержит любое решение Комаэды, особенно если закончится оно чем-то подобным. Хината стонет довольно, поглаживая светлые пряди, ощущающиеся до того мягкой ватой, что, кажется, тают в руках от настойчивых касаний. В глазах Комаэды сияет явная улыбка, и Хаджиме улыбается в ответ, не в силах противостоять его очаровательности. Холод металла скользит дальше по стволу, как и рот Нагито, который все глубже насаживается на горячую плоть. Сосредоточенность делает его лицо неотразимым, таким милым и горячим одновременно, что и желания будто бы по разным дорогам разбредаются. Сжать, насадить, натянуть, доминировать. Погладить, похвалить, чмокнуть, подчиниться. Нагито с пошлым хлюпом выпускает из жаркого рта возбужденную плоть, отстраняется слегка, будто бы оценивая результат работы, и, что-то прикинув у себя в голове, наклоняется ещё ниже, языком проводя по нижней части ствола и самым кончиком обводя венки. Хината сглатывает тяжело, ощущая, как железное украшение прямо сейчас украшает узорами слюны его член, и это чувство... Такое яркое. Совсем как сам Нагито. Нагито всегда был неоднозначным и непонятным для Хаджиме. Неизведанным. Невозможно было предугадать, каким он будет сегодня: иногда он ощущался уютным осенним вечером с книгой и горячим шоколадом, иногда — яркими футболками, тусовками с друзьями на рассвете и задорным смехом, бывал — совсем нечасто и далеко не совсеми — и беспорядком в комнате, тремором и тревожными сообщениями ночью. И все эти противоречивые чувства свалились на только-только принявшего свою бисексуальность Хинату потоком, ошеломляя. Но Хаджиме, как любопытного мальчика, невероятно к этому неизведанному тянет. Поэтому сейчас, остро ощущая холодный металл своей возбужденной головкой, Хината стонет, благодаря всю вселенную за то, что ему достался такой парень. Нагито руками поглаживает выпирающие тазовые косточки, так и не касаясь холодными пальцами члена, но зато ртом насаживается почти до середины, носом судорожно вдыхая. Хаджиме не давит, но Комаэда опускается все ниже и ниже, пока не утыкается носом в лобок. Глаза свои поднимает вверх, хлопая ими невинно, и стонет прямо с членом во рту, так, чтобы вибрация горла стимулировала головку; Хаджиме голову запрокидывает и скулит, то ли Богов вспоминая, то ли матерясь, то ли все вместе. Нагито наконец отстраняется, старательно сохраняя ниточку слюны между губами и головкой, с удовольствием отмечая для себя, как жадно на весь этот разврат заглядывается его парень. — Какой горячий. Хината-кун, тебя не охлаждает мой пирсинг? — с воистину дьявольской ухмылкой говорит он, одной рукой медленно, размеренно надрачивая партнёру. — Как мне ещё тебе помочь освежиться? — Старайся лучше. — подтолкнув губы Нагито ближе к члену, приказывает властным тоном Хаджиме, и то, каким возбужденым становится взгляд сероватых глаз, как громко он сглатывает, как лихорадочно вздыхает, выдаёт его грязную натуру. Нагито любит жёстко. Нагито любит подчиняться. Первые их разы всегда были полны нежности, иногда даже чересчур, и это нравилось им обоим; но однажды, когда перевозбужденный Хаджиме властно бросил «не двигайся, блять», Нагито замер, сжался на члене, и хрипло простонал, позже в полусне признавшись, что ничего сексуальнее не слышал и не ощущал никогда в жизни. С тех пор каждый их секс всегда приходил к грубым толчкам, грязным разговорам и размашистым шлепкам. — Да... Да, Хината-кун. — слюна смешанная со смазкой течёт по подбородку, чуть ли не капая на скрытую тканью футболки грудь и пол, кожа коленок уже болит от твердого пола — предательские домашние шорты, — челюсть уже затекает, намекая заканчивать, но Нагито будто бы в трансе сосёт вдвое усерднее, точно действительно подчиняется приказам. — Быстрее. — пальцы сжимаются в волосах, натягивая кожу головы, и Комаэда снизу мычит довольно, старательно посасывая головку. — Молодец. Давай, покажи, что ты умеешь. Нагито решительно сдвигает брови, не выпуская член изо рта, и без подготовки насаживается до конца, резво двигаясь туда-сюда. Как может водит языком по горячей плоти, изо всех сил стараясь не причинить дискомфорта пирсингом, плотно смыкает губы и сосредотачивает все свое внимание на партнёре. Хаджиме стонет неприлично громко, подаётся бёдрами навстречу и бесконечно восхищается его умением контролировать рвотный рефлекс. — Да, Боже, быстрее, я хочу кончить, вот так, да. — одобрительные возгласы льются сами собой, Хината краем сознания понимает, что коленки его парня уже скорее всего неимоверно болят, поэтому старается поскорее финишировать. Нагито снизу развратно хлюпает, чвокает и мычит, сводя с ума этими звуками, и подключает руки, все быстрее и быстрее двигаясь по стволу. Языком же сосредотачивается на головке, то посасывая, полностью вбирая в рот, то вылизывая влажным кончиком уздечку, то нежно обводя пирсингом вокруг. Комаэда, внимательно прислушивающийся к партнёру во время всего процесса, чутко ловит знакомую пульсацию, и отодвигается на небольшое расстояние, высовывая язык и ускоряя движения рукой. Хаджиме кончает, попадая случайно даже на светлые волосы. Нагито облизывается довольно, такой дьявольски сексуальный, и дерзко смотрит на выпавшего из мира сего Хинату; хихикнув, заправляет чужой член обратно в штаны, даже не потянувшись стереть начавшую засыхать сперму. Хаджиме очухивается, помогая ему подняться с пола, — все-таки в следующий раз подобное надо делать хотя бы на ковре — и вместе они ковыляют в ванную, цепляясь друг за друга похуже репейников. Нагито перед зеркалом первым делом язык высовывает и пирсинг достаёт, со всех сторон обрабатывая металл антисептиком. Хината, до этого вопросительно наблюдавший за этим, только молча тянется к рулону бумажных полотенец, отрывает, смачивает водой и нежно вытирает полупрозрачную жидкость на чужом лице. — А зачем?... — интересуется Хаджиме, подтверждая свой титул любопытного человека. — Я читал, что после минета надо обязательно промыть антисептиком пирсинг и прополоскать рот. — Мм, ты внимательно изучил вопрос. — понятливо мычит Хаджиме, со спины обнимая худощавую талию. — Волосы надо будет потом помыть тебе, я, конечно, протёр салфеткой, но до конца вряд ли убрать получилось. — Почему потом? — Хината голову на его плечо кладёт, обмениваясь взглядами через зеркало, и медленно оглаживает тёплыми ладонями грудь под футболкой, спускается на плоский живот, слегка совсем поддевая пальцами шорты. — Хината-кун... Хаджиме к раковине прижимает тяжело дышавшего Нагито, кусает скрытое тканью костлявое плечо, и, не разрывая зрительного контакта, хрипло говорит: — Теперь моя очередь.