Шаг в Морфо
01 мая 2024, 09:12
«На свете есть, в сущности, только одна проблема… Как прорваться? Как выйти на волю? Как разорвать куколку и стать бабочкой?»
Томас Манн
Шаг в морфо
Я сам это начал. Меня никто не принуждал, никто, более того, не возгружал на мои бренные плечи этот непереносимый груз. Я сам. Шагнув через себя в полную ногу, я надеялся разглядеть что-то светлое, хоть что-нибудь неуловимое, многолетнее, а главное – что-то не обреченное. Ведь все, что касалось моих рук, обращалось в пепел, не успевал я и разглядеть что-то важное для этого мира поближе. Это было равносильно тому, чтобы удержать кипяток в собственных ладонях – тут подводила ни то температура адского котла, ни то собственная кожа. За годы наблюдений я понял одно: вода начинает кипеть не сразу. Порой казалось, что в начале эта вода – не вода вовсе. В моих ладонях всегда был снежный ком: хрупкий и доступный, я мог делать с ним все, что захочу. Его форма, агрегатное состояние – пожалуй, теперь все зависит от моих длинных пальцев. Я мог изменять все, что только пожелал бы, на что хватило бы моей нескудной фантазии…Но вот, чего я никогда не мог – оставить хрустальные частицы невредимыми. Я сжимал его в руках, образуя крепкий снежок и стараясь не упустить из прощелин между пальцами ни одной капли. Я мог закрыть собственные глаза, лишь бы не видеть снег, но все равно слышал, как капли, отпадающие от общей рыхлости, бьются о пол. Когда я закрывал уши – я видел; когда не слышал – не мог сомкнуть глаз. Что я делал не так? Я наблюдал за этим из раза в раз, стараясь различить хоть небольшое, незначительное изменение – тщетно. Я тысячи раз сдавался, еще больше раз приходил к выводу, что все это было предначертано для другого – не для меня. И все равно каждый раз возвращался, не изменяя точки отсчета. Клянусь в одном – я никогда не понимал, на чем основана эта точка. Я не видел войн, не видел того, как люди разбегались по континентам, прячась ни то друг от друга, ни то от чужой силы, словно мыши от дворовой голодной кошки…Я не мог повлиять на историю, ведь все было сформировано до меня. Все же, я не Бог, чтобы вмешиваться в естественность. Я был добрейшим проповедником, был злейшим диктатором и ничего из этого в конечном итоге не осчастливило меня, не спасло их… Я помню каждого из детей, играющих роль в истории этой вселенной. Да, именно это поразило меня – судьбу этого места старались вершить далеко не взрослые, осознанные люди! Порой, мне казалось, что эти малыши повзрослели слишком мало. У каждого из них есть свои мечты, планы и желания…И каждый раз я вынужден наблюдать за тем, как детское ребячество сменяется рослой меланхолией… *** «Послушай, а кем ты хотел стать в детстве?» Сколько раз в жизни вы слышали этот вопрос? От близких людей, что считали эту информацию действительно важной, психолога, что умело притворялся вашим лучшим другом, от случайных «временных знакомых», с которыми кончались темы для разговора, но еще не приходила пора с ними попрощаться? Сколько раз вам приходилось возвращаться к детским воспоминаниям, где каждый второй глупо мечтал стать врачом, каждый третий – полицейским, а дети, чьим родителям удавалось ненадолго удержать детскую сказку, гордо объявляли, что мечтают стать супергероем или, на крайний случай, помощником зубной феи. И, пусть не всегда стабильно, любой ребенок знает, чего он хочет. Так во сколько лет пропадает эта определенность? Когда розовые очки сходят на нет, а суровая реальность заставляет задуматься не о собственных желаниях, а о том, где бы подзаработать больше денег, да желательно – побыстрее. Не идет уже речи о врачах, ведь взять на свои хрупкие плечи ответственность за чужую жизнь – слишком смелый шаг, о котором мечтательный ребенок не задумается. Никаких учителей, ведь из компании детей ты вырос, и беготня по классу со стороны уже не так развлекает, а наоборот – раздражает, вызывая острую неприятную боль где-то за висками, внутри черепа. Никаких полицейских, ведь для тебя взять в руки оружие – уже кошмар, ни то, что пересекаться с преступниками. В свои шестнадцать лет ты точно должен знать, чего хочешь от жизни. Должен знать, к чему стремишься, а чего напротив – больше всего не хотел бы. Так думают взрослые, глупые взрослые, словно ни разу не бывавшие в этом возрасте. Они такими и рождаются – уже взрослыми? Ведь…Что уж там – желания, когда весь мир зависит от финансов. «Туда, где денег побольше, а дальше видно будет». Профессии делят на те, что престижны, и на те, что нет. Ты хочешь стать актрисой? Забудь про этот бред, ты что, хочешь спать с режиссером, оттягивая резинку на его белье за каждую роль, раскрывая свои припухшие губки у его члена все больше ровно столько, сколько экранного времени тебе будет выделено? Это ведь непрестижно, сколько вас таких – «творческих потенциалов»? Будь врачом, как твоя мама… Да только вот сколько вас таких, врачей-недобровольцев? Сколько людей мучаются лишь потому, что вы в свое время прогнулись? Сколько людей было распято на кресте несправедливости лишь потому что вы, предвзятые нелюди, верите лишь в свою мечту? Так почему кто-то – глупец мечтатель, а кто-то – невероятный планировщик? В чем разница между ними на первых этапах? Все просто – в слове «планировщик» нет мягкого знака. Он стойкий, уверенный и «обеспечит тебя в будущем». Работа для большинства людей каторга лишь потому, что они работают, а не отдают всего себя любимому делу. Кто знает, может, пойдя на врача лишь потому, что того хочет твоя родня, ты займешь место того, кто всю жизнь этим горел…Лишь ради того, чтобы прогореть самому? Сколько лишних артерий станут пустыми трубками, если за скальпель возьмется тот, кто не хочет стать спасателем? Профессионал всегда человек души. Человек, своей душе подвластный. В любой сфере, профессионал отдает частичку души на каждый кусочек своей работы. Сначала это – часть души. Когда душа иссякает, люди отдают плоть, кровь – всего себя любимой работе, увидев которую остальные, без сомнения, должны сказать – этот человек на своем месте. Но какое оно – твое место? Как не допустить ошибку, не оторвать кусок от себя, вложив его в никуда? Как не поверить в себя излишний раз, а затем, разочаровавшись, потерять все, к чему так долго шел? Несчастный воспримет это, как опыт. Разочаруется, пару раз пнет землю, а затем пойдет дальше. Потому что в жизни взрослого несчастного человека один провал – лишь капля в море неудач. Он привык разочаровываться, ведь никогда не ждал от себя большего в сфере, которая не позволяет ему гореть, подобно не спичке, а бенгальскому огню – сиять! Ему хватает статуса «средний», лишь потому, что «средних» уважают. Они – обычный класс работников, который может лишь кивать в разговорах о успешной жизни, делая вид, что понимает, а на деле давиться ядовитой завистью, думая - кто же виноват в его несчастье? Счастливый всегда расстроится больше. Он привык выигрывать, привык брать от жизни все, а потому не терпит неудач внезапных, работая только на противоположную им Госпожу Удачу. Они хотят быть лучшими, потому что только это делает их счастливыми. Гусенице недостаточно терпеть темноту кокона, чтобы стать бабочкой. Напротив, бабочка – та гусеница, что из кокона выбралась. Одного желания мало, важно действие. Сегодня день, когда все мечты должны стать целями. День, когда бабочке надоест тьма. *** Местные шумные улицы всегда были пыльными. Вероятно, причиной тому был непрекращающийся поток машин: все они гудели, словно жалуясь на лучи палящего солнца, а люди внутри, кажется, жутко торопились. Словно в незнакомый муравейник закинули несколько мирмиков, каждый из которых пытался прорваться, прорыть новый проход, но лишь больше терялся среди чужаков, теряя своих сородичей. Такое случалось и раньше, но сегодня тому была причина – одна из центральных дорог перекрыта наглухо. Это не новость – подобное происходит каждый год в одну и ту же дату, да разве людей приучишь к годовому режиму? Не поняли с первого раза – не поймут и с десятого. Но оспорить такие действия они не смогут…Тягаться в правах с таким местом? Ах, точно. В конце перекрытой центральной улицы, усыпанное, как чистилище, солнечным светом и отражающее его ввысь, стояло огромное здание, в масштабах не сравнимое ни с одним в округе. Его покрытие – отполированное дочиста железо, в которое, как в зеркало, можно смотреть, красуясь голубым небом за спиной. Размеры здания захватывали дух, дыхание не самопроизвольно обрывалось на полувдохе, стоило подойти ближе. В голову закрадывался вопрос – как люди стоили это здание? Ведь, несмотря на постоянные обновления в интерьере, зданию шло не первое столетие. Да, его реставрировали, перестраивали почти с нуля, на что регионами выделялись огромные средства, но ни разу не начинали строить заново. Это здание – особенное. Такое же особенное, как другие три здания, объединенные таким же названием. Несмотря на гигантские размеры этого мира, который уж точно невозможно обогнуть пешком, Комдаро – единственный регион, что не был лишен возможности воочию лицезреть эти громадные постройки, зовущие себя единой академией. Всего их было четыре, они имели названия, согласно расположению на территории либеральной земли: северная, южная, западная и восточная. Ежегодно, тысячи людей приезжали сюда: если не попытать небывалую удачу, то увидеть здание с открытыми воротами один раз - и так, чтобы навсегда. Для Комдаро, открытие этих железных ставень у входа – настоящий национальный праздник, а поступление вашего знакомого или ребенка туда – повод для бесконечной гордости на несколько поколений вперед. Если вы поступили, если смогли увидеть свет сквозь плотные стенки кокона – значит, вы вправду особенный. Почему? Простая математика. Если учесть, что на поступление являются около, по статистике, ста тысяч человек на четыре академии, а поступают всего четыреста, то… Подумать лишь: девяносто девять тысяч шестьсот молодых юношей и девушек с треском проваливаются, вынужденные навсегда забыть о своих мечтах. Ведь в это место не попадают слабохарактерные нытики, прогнувшиеся под чье-то мнение. Когда ты не проходишь в колледж за недостатком способностей, необходимых профессии, ты всегда можешь поступить еще раз через год. Со всех сторон пойдет похвала, что ты, хотя бы, попробовал, теперь знаешь, к чему стремиться в течении года, а в следующий раз – ну точно поступишь! Здесь такими надеждами можно себя не тешить. За всю твою жизнь, сколько бы она не длилась, побывать на вступлении, что проходит один раз в два года, ты можешь лишь единожды. Если ты не подходишь по результатам рейтинга, не показываешь себя на вступительных лучшим из лучших – ты не справишься. Не факт еще, что на вступительные ты вообще попадешь – твои документы долгое время будут лежать на обработке, учитывая каждое достижение и только тогда, может быть, ты на пару часов сможешь оказаться внутри самого кричащего о себе учебного заведения в мире. Это правило всегда было единым, исключений не было. АОСА – академия, что никогда не была благосклонна к тем, кто жалеет себя. Она требует много, а отдает еще больше, но оценить это смогут лишь единицы, те, кто действительно готов видеть, как меняется, а не те, кому нужна лишь похвала. Наверное, именно потому вокруг громадного здания сейчас стояло столько народу. Как мотыльки на свет, туда слетелось, казалось, полгорода, если не больше. Многие просто были зеваками, жаждущими увидеть шоу хоть одним глазком. Другие – журналисты, каждые два года снимающие мероприятия в сеть с вертолета, ведь академия не просто закрывает ворота: она оснащена системой защиты в виде огромного купола, уровень подъема которого регулирует должностное лицо охраны. Говорят, лишь единицы видели, как выглядит полный купол защиты. Он состоит из железа, оснащен системой вентиляции – в прочем, если бы не еда и вода, академия была бы прекрасным местом укрытия от человеческого общества в целом, либо же прекрасной точкой для взятия заложников…Да, многие помнят, как истеричные родители раз за разом просили убрать этот купол, намекая или же прямо говоря, что эта техника – обязательно подведет! В такие моменты казалось, что взрослые – не такие уж и «взрослые». На время вступительных, самая верхушка купола остается приоткрытой. Это подачка для папарацци и их вертолетов, ведь в рекламной кампании АОСА…вовсе не нуждается. Нет в мире человека, живущего в цивилизованном обществе и не знающего об АОСА абсолютно ничего. Столько желающих поступить, столько родителей, уговаривающих свое чадо не разочаровываться, не пытаться…Ведь со стороны, порой, виднее. Так думают очень многие. Каждые два года проходит лотерея. Лотерея, выигрышные числа которой даже рабочий персонал АОСА знает лишь на пятьдесят процентов. Каждые два года, практическое задание на вступительных усложняется, изменяется и редактируется: к нему нельзя быть стопроцентно готовым или не готовым. Пригодятся ли твои силы и навыки в этом году, или упор будет, скорее, на интеллект? Придется ли работать в команде – этого никто не знает. И именно это чувство неизвестности заставляло кровь в жилах юных абитуриентов стынуть, а конечности – неметь от стресса, страха. Что скрывается за этой голубой бабочкой на воротах, что еще не открылись, дабы впустить в свои, возможно, совсем недолгие объятия крыльями, осыпая узнаваемой пыльцой лишь некоторых... К этому ли ты стремился всю жизнь, Оскар? В чужой стране, вдали от родителей и старых друзей… Может, и слава Богу. Вынес бы ты еще даже немного? А в этом месте, шанс начать новую жизнь более, чем реален. Не как Оскар Шинохара, а как Мэйсон Вестерн. Ты можешь стать тем, кем захочешь теперь, все, что от тебя требуется – лишь остаться внутри этого здания. Ты из тех, кто далеко не всю жизнь полагал, что окажется здесь. И речь не о воротах АОСА, не о их расположении... Этот регион, это строение…Разве не ты, будучи маленьким, стоял на парте и тыкал в книгу с фотографией этого самого заведения? Не ты ли, показывая не самые пристойные жесты одноклассникам кадетского корпуса, кричал, что первым встанешь на этот порог? Что провозгласишь свое имя на все регионы, что каждый будет равняться на тебя, что это здание никогда не забудет твое имя! Только вот Мейсон Вестерн – не твое имя. Он выгнул пальцы одной руки ладонью второй, от чего раздался негромкий хруст. Оскар не слышал его за гулом толпы, но точно знал – он был. Зато слышны были разговоры толп друзей, что так воодушевленно обсуждали, как на них будут сидеть костюмы академии, и как они увидят свое имя в списках зачисленных. «Вот же идиоты, с чего вы взяли, что пройдете всей своей шайкой?!» - Лишь в мыслях возразил он… Но разве ты сам не пришел с ней? Несильный толчок локтем со стороны заставил повернуть голову. На него, улыбаясь, смотрела…Конечно же, Асмодей Хок. Человек, что знает его куда лучше, чем сам Оскар знает себя. Сколько они знакомы? Кажется, всю жизнь? - О чем задумался? – Спросила она, заглядывая в глаза Оскара так, словно в них можно было разглядеть что-то, кроме скучного монохрома. Второй лишь опустил руки, перестав сжимать одну в другой и царапать костяшки, лишь выдержав паузу поддерживая диалог: - Словно не о чем переживать. – Почти сквозь зубы произнес он, повернув голову на Хок, - Будто ты не волнуешься. - Я никогда не волнуюсь. – Тут же ответив, она пожала плечами. Оскар никогда не понимал эту ее «простоту». Казалось, что она поставит жизнь на кон, а если проиграет – даже не расстроится. – Знаешь…Жизнь – слишком долгая штука, чтобы переживать из-за таких моментов. Слишком много всего было сделано, нельзя сдать назад сейчас, Мэйсон Вестерн. Асмодей подмигнула, а осознание, что она права, пришло сразу следом. Взять новое имя, оставить все позади – если это недостаточная цена для жизни с чистого листа - то что тогда? Ее слова всегда снимали тяжесть в груди, эта простушка – настоящая находка для тревожного Оскара, его мыслей и, порой, пугающих его самого чувств. То, что было позади…Сейчас было уже не так важно. Шинохара лишь надеялся, что все позабудется, когда он войдет внутрь. Он станет новым человеком, не погрязшим в чувстве вины. Важно ли его желание? Нет. Сейчас его единственным желанием, единственной целью станет получить заветный пропуск. Показать всем этим простофилям у входа, что просто желать -недостаточно. Что бесконечное количество сил, убитое на тренировки – вот способ достигать. Асмодей, в отличие от Оскара, держала голову холодной не только на вид. Это далеко не значило, что ей все равно, однако она не видела смысла в том, чтобы волноваться сейчас; ее жизненный принцип: «перед смертью не надышаться», а раз уж сейчас изменить ничего нельзя – стоило смириться. Она видела, как некоторые из подростков в толпе листали в руках книги: учебники физики, математики, обществознания – всего того, что, судя по словам прошлых поступающих, присутствовало в экзамене. Это, по мировозрению Асмодей те, кто пытался сбежать с тонущего корабля, делая вид, что зубрежка перед самым экзаменом их спасет…Наивные дураки. Интересно, если бы в первый день вступительных проводили практическое, а не теоретическое задание, сколькие в толпе приседали бы, а сколькие бы – держали в руках книгу, ведь сегодня – последний день для подготовки, как иначе? Может, были бы и те, кто плача от отчаяния, бегал бы с книгой в руках, стараясь пристрелить двух зайцев одним выстрелом – вот это был бы смех! Асмодей обещала себе – она никогда не будет вести себя так!... Ну, до первой сессии. Для себя она уже решила, что поступила. В ее голове она уже была студенткой в форме, смотря на которую оборачиваются все девушки, а после думают: «Как же она хороша!». Асмодей бы лишь отправляла им воздушные поцелуи, сводя с ума каждую, да, абсолютно каждую! - Асмодей…Эй, дура, ты уснула? – Оскар, кажется, щелкал перед ее лицом пальцами уже около минуты. Мечтательная Хок быстро поморгала, смотря на Оскара, будто сказанное им прозвучало на языке, неизвестном ей, а затем произнесла неуверенное: - А?.. - Документы. Все достают документы, ворота скоро будут открывать. – И правда, в руках Оскара уже были два паспорта: ясухонский и комдарский, медицинские показания по здоровью и заполненное заявление на поступление. Асмодей оглянулась, скинув рюкзак с одного плеча, а во время этого, с усмешкой, выдала: - Я думала, ты сам догадался, а ты как овечка в стаде. - Я хотя бы не глухая овечка, Хок, - Тут же парировал он, оскалив зубы, - Если бы не я, ты бы рисковала оказаться в конце очереди. И никакой тебе «хочу в одну аудиторию, Ме-ейс». – Намеренно делая голос на несколько тонов выше, словно изображая маленькую девочку, Оскар, очевидно, дразнил Асмодей, что в это время как раз выпрямилась, потрепав его по голове: - Ну все-е, все-е, не плачь, - Не дав ему вставить и слова, она продолжила, - Ты без меня в аудитории провалишь экзамен. Я твой…тотем, талисман! - Скорее ходячее проклятие… - Потерев переносицу, нервному Оскару оставалось лишь смириться с безмятежностью подруги. Сколько бы он не пытался исправить ее, сколько бы не пытался вбить в ее голову то, что в жизни существуют действительно серьезные вещи – все это было тщетно. Порой, глядя на этих двух, тогда еще, кадетов интерната в Берлине, окружающие думали: как, ну как эти двое смогли подружиться?! Оскар, для тех, кто был наслышан о его личности, был сравним с бензином: ядовитый, воспламеняющийся от любой искры около себя, Шинохара – активный борец за общественную справедливость, его методы жестоки, порой – непонятны человеку со стороны…Но, от чего-то, Оскар к себе людей притягивал. Едва ли не самое узнаваемое лицо в округе, имя его крутилось на устах у каждого зашедшего однажды на порог интерната. Для кого-то он – умный парень с дерзким характером, для кого-то – подонок без чувства самоконтроля. Оскару нравилось это двухстороннее внимание. Нравилось, что о нем никогда не было единого мнения. Между черным злом и белым добром, он – серая сингулярность, которую не тормозит ни слово «плохо», ни слово «хорошо». Он был готов ударить ребенка, если тот плохо обошелся с пожилым человеком, запросто мог заткнуть рот любого, кто был неправ, даже если тем человеком был его, некогда, друг. Наверное, именно поэтому людей, достаточно близких с Оскаром, было не так много. Понять его, осознать мир также, как воспринимает его он – сложно, порой - невозможно. Да и стоят ли отношения с ним таких стараний? Не пошел ли он к черту, если не может быть проще?! Асмодей Хок – совсем другая история. Уверенно могу сказать, что вам будет сложно представить человека, более легкого на подъем, чем она. Количество друзей Асмодей не пересчитать на пальцах рук и ног, но предана она всегда была лишь ему – Оскару. Любого другого человека она была готова оставить лишь потому, что уйдет Шинохара. Она была готова отменить любые планы ради него, но ни для кого другого даже пальцем пальцем не повела бы в такой ситуации. Многие из тех, кто ненавидел Скара, ненавидели и Асмодей. Самое безобидное, что можно было услышать в ее сторону: собачка и подстилка Шинохара. Не поверите, но она всегда пропускала оскорбления мимо ушей. Ей завидовали, а она знала это. Зависть вызывало то, что такой человек, как Оскар, ради нее пойдет на все. Она была единственной, кто остался с ним, а значит, за все года лишь она была его настоящим другом. Вот Оскар и держался за нее, как за последнее, что нужно в жизни. Будто для него вовсе не было неожиданностью, что всех остальных, некогда, друзей придется не просто оставить позади, а максимально избегать. Для них Оскар Шинохара бесследно пропал с границ Ясухоно, а о Мейсоне Вестерне они не слышали ни слова. И, по плану Оскара, никогда не услышат. Он сжал между пальцами ясухонский документ, так сильно, словно кто-то действительно мог заглянуть меж страниц. Словно любой проходимец мог позвать его по имени, заставить оглянуться, а из-за толпы перекрыть все шансы к отступлению: его в любую секунду могли поймать в ловушку, состоящую из людей вокруг! Ах, точно, люди…Иногда, удаляясь в собственные мысли, Оскар забывал, что все, что происходит вокруг – не сон. Казалось, будто все, что происходит за пределами Ясухоно – проделки мозга самого Шинохара. Быть может, самолет разбился, а он – единственный выживший, тело которого лежит под трубками реанимации в каком-то незнакомом городе, а все, что происходит вокруг – попытка сознания избавить себя от осознания своего положения. В таком случае было вовсе неудивительно, что подкорка мозга воссоздала эту картину. С самых малых лет грезить мечтами о АОСА заслуживает того, чтобы видеть это величие хотя бы в коме. Неужели у него получилось? Еще нет. Не говори “гоп”, пока не перепрыгнешь, осталось пару шагов. Решающих шагов, мысли о которых не позволяли страху внизу живота уняться. Было ощущение, словно кишечник сворачивается в морской узел, хотя на лице Оскара читалось непоколебимое спокойствие. Удивительный человек. Один снаружи и абсолютно другой внутри. Гул толпы вдруг заглушил новый, непривычный звук, от чего даже люди, ранее увлеченные бессмысленным диалогом, замолкли и обернулись. Наверное, редкий случай: находиться среди стольких людей, но почти не слышать их речи, хотя еще секунду назад слух резало децибелами. Даже жутко получается… Звук был сравним с ударом по поверхности инструмента, название которого Оскар то и дело забывал – глюкофон. Если бы этот инструмент был в десять раз больше, а палочки для игры были бы сравнимы с полноценной колонной, Оскар уверен – его ноты звучали бы именно так. Ненавязчиво, приятно, но чертовски громко. Толпа двинулась еще ближе к воротам, полностью уничтожая остатки кислорода между людьми. Голова кружилась от духоты, Шинохара был уверен – если даже он ощутил тяжесть в воздухе, есть люди, находящиеся на грани предобморочного состояния. Только он успел озвучить эту мысль про себя, как откуда-то сбоку раздался неясный шум: ядовитый смех, смешанный с неприятными, язвительными высказываниями. Какими конкретно – расслышать было нельзя, однако как же сильно подобный тон был знаком Оскару. Это место было последним, где он ожидал услышать подобное. Он обернулся, замечая, как почти синхронно с ним, в сторону юношей обернулся и объект насмешек: невысокая девушка с чудесными белоснежными локонами. Оскару казалось, что такой цвет мог запачкаться от лишнего дуновения уличной пыли, хотелось укрыть их платком, закутать… Второе, на что он обратил внимание: лицо. Округлое, почти белоснежное, с ярко-ярко выраженными щеками, и, несмотря на общую кукольность образа, необыкновенно узкие для этого места глаза. Иностранка, не обладающая никакими отличительными признаками, кроме узкого разреза глаз – ну конечно, что же еще могло стать причиной насмешек к такой хрупкой девчонке? Оскар нахмурился, его густые темные брови скосились к переносице, а клык и нижний ряд зубов невольно закусили губу, стараясь вытянуть из общего шума «ноты» конфликта. Собирался ли он решать его? Не то, чтобы.. - Эй, милочка с узенькими глазками? – Исказив акцент, один из неприятных юношей позади положил руку на плечо иностранке. Было сложно не заметить, как сильно ее передернуло, так сильно, что даже прямоугольные очки на ее переносице соскочили чуть ниже. Всем известен факт – собака, привыкшая к насилию, шугнется даже от поднятой руки. С невероятным страхом, ощутимым в глазах ее даже на расстоянии, беловласка, не оборачиваясь, выдала: - Перестаньте, пожалуйста…Здесь и без того очень душно… Оскара это даже улыбнуло: девчушка пыталась отстоять собственные интересы, прекрасно осознавая собственные абсолютно ничтожные силы! Они, разумеется, понимал ее: девушка, на вид, хрупкая, низкая и почти совсем не сложенная физически – кто угодно мог обидеть ее. Оскар уверен – физически она не сильнее муравья. Осознавали это не только Шинохара и неизвестная ему узкоглазка. Псины, которые стояли прямо за ее хрупкой спиной, были готовы прокусить ей шею, сдавить ключицы, ведь прекрасно знали – им ничего за это не будет. Она слаба, напугана, а страх питает души гнилых людей. Когда-то и Оскар питался страхом меньшинств. Понадобилось не так уж много времени, чтобы заметить – Асмодей смотрела в ту же самую сторону. И если Оскар смотрел на это с ухмылкой, то Смоди, пыхтя, почти дымилась от недовольства: - Ты посмотри, они же это намеренно с ней!.. – Она тыкала длинным указательным пальцем сквозь толпу, словно ей было доступно видеть то, что не видно Оскару. Ведь, если он и видел, то почему был так спокоен?! - Не думаю, что эти пять и три фута паники не завизжат на всю улицу в случае чего, нет нужды переживать за несчастных туристов… - Не прекращая улыбаться произнес он, так и прыская ядом в сторону комичной для него ситуации, однако тут же поймав на себе взгляд Хок. Теперь она пыталась пропилить дыру в его черепе – ровную и без единой зазубринки, чтобы вытащить оттуда извилины мозга с помощью китайских палочек. Распознав агрессию в свою сторону, Оскар, делая вид, что обдумывал вышесказанное, выдает. - Что? Думаешь, она выше? - Мейс! – Топая ногами, будто маленький ребенок, Хок выдала «последнее предупреждение». Обычно это значило что-то вроде: «Сделай что-то, сейчас же, или я обижусь!». И Оскару всегда приходилось соглашаться, пусть все обиды Асмодей и не длились дольше получаса. Почему же? Потому что ее слова были ценнее золота, а молчание – темнее самой холодной ночи в году. Она была единственной, кого слушать было приятно. Потому, засунув свою гордость куда подальше, он всегда умывал руки, поддаваясь ей. Вот и сейчас, протяжно выдохнув, он, сдаваясь перед ее взглядом, поднял открытые ладони к верху, заставляя ее улыбаться. Это было еще одно ключевое отличие Асмодей от Оскара: она стремилась помочь всем вокруг, пока он был уверен, что его помощи заслужил далеко не каждый человек. Хочет ли эта приезжая помощи настолько, насколько ее заслуживает? Хочет ли сам Оскар помочь ей? Шинохара, возмущенно оглянувшись на толпу, сунул большие пальцы рук в карманы брюк, выдавая крайне уверенную позу и фразу «жди здесь, не лезь» в сторону Асмодей, что даже не пыталась прекословить. По этой позе, кстати, его можно было узнать из толпы. В кадетском корпусе ему постоянно зашивали карманы, а он по ночам распарывал их зубами, чем очень раздражал проверяющих. Один из лучших учеников по табелям, но одна из самых ненавистных учителям персон. Он протискивался через людей, что отделяли его от незнакомки, изредка сквозь зубы роняя холодное «извиняй» перед тем, как толкнуть абсолютно незнакомого человека в сторону. Ему было плевать, кто был перед ним, плевать, станет ли кто-то из его будущих однокурсников заведомого его врагом: он, как послушный пёс, выполнял то, на что намекала Асмодей. Видели бы это «ясухонские дружки», смогли бы вновь промямлить, что собачка тут – Асмодей? Или на привязи чаще бывал, все-таки, он? Так или иначе, Оскару все равно на их мнение, было и будет. Почти каждый, кто старался задеть их словами, сам не стоил ни гроша. Шестерка с прорезавшимися зубами или униженный с длинным языком: все эти персоны казались мелкой пылью. А вот Асмодей. Одно лишь ее слово для него, порой, почти закон. Стоит ей только захотеть, только попросить – все окажутся у ее ног, даже сквозь собственное нежелание – со сломанными ногами. Сумев подобраться ближе, он разглядел вот что; ее белоснежные пальцы касались локтя второй руки, изредка сжимая единственный участок грубоватой кожи на руках – кожу локтей, а иногда и вовсе царапая собственное предплечье. Кажется, девчушка была готова на все, лишь бы забыть про существование людей сзади, лишь бы не слышать их двусмысленных фраз, только бы ее оставили в покое! Она не хотела конфликта, очевидно, испугавшись последствий. «Дура, вот же дура! Неужели будешь терпеть их до последнего?!» - Про себя возмутился брюнет, совсем непривыкший к такой модели поведения. Выросши в среде, где «стреляют – стреляй, бегут – догони», он осуждал подобное избегающее поведение девушки, словно считал, что она могла дать отпор, прикрикнуть – да что-нибудь, лишь бы не стоять, как вкопанная. Беловласая только и успела почувствовать касание своего запястья. Ее не схватили, нет: можно сказать, бережно подцепили пальцами, но, несмотря на это, характерно сжали. Она могла бы и ударить с испугу, если бы ее руку не оттягивали чуть вниз. Не стоило даже сомневаться: человек, держащий ее за руку, точно сильнее нее самой. Она успела только пискнуть, открыв рот и выдавая для Оскара свою настоящую натуру беззащитной мышки, что его еще больше позабавило. И почему люди так часто люди, знающие о враждебности вокруг, даже не стараются скрыть свой страх? Почему не отвечают агрессией тем, кто заслужил более грубого отношения? Ведь ты, мышка, должна понимать – они точно также переживают за поступление, как и все, находящиеся здесь. Они привыкли скрывать страх за фальшивым смехом, за темой высмеивания: что угодно, лишь бы не признавать, какое они трепье на самом деле. Любой другой человек сначала попросит, Оскар же считает, что чужой просьбы было достаточно. Она просила перестать. Он резко и со внушительной силой толкает ближайшего юношу позади девушки в грудь, заставляя его упасть прямо в руки своего товарища. Он, наконец, перестал прятаться за маской, оголив удивленные глаза, в цвет которых Оскар даже не всматривался. Ему было куда более интересна форма его глаз – округлая, с уменьшившимися зрачками. Теперь хищник здесь не ты, да? Шок сменился гневом, но Оскар тут же перебил не начавшийся поток нецензурной брани в свою сторону: - Между тобой и твоими дружками – километр, куда ты жмешься? Она не ясно сказала, значит я повторю – отойди. – Его тон совсем не звучал дружелюбно, одновременно с этим перебивая второй звонок глюкофона. Кажется, они предупреждали о совсем скором начале, ведь от первого звонка прошло не больше минуты. Оскар ощутил, как девушка взялась за его руку и другой, второй рукой, даже не стараясь вырваться. Один незнакомый человек заступился за нее, осудив других: неужели это было все, что нужно для того, чтобы человек доверился? Неужели загнанная в угол мышка поверит коту лишь потому, что тот отодвинул мышеловку лапой? Доверчивая, глупая и до жути запуганная – больше сомнений не осталось. Она не начала конфликт не только потому, что заведомо знала свои силы. Причина крылась в другом: возможно, она считала, что если на нее накинутся, никто не поможет ей? Случаи помощи были для нее крайне редкими, если…Были вообще. Ведь Оскар чувствовал, что ее руки, касаясь его руки, умоляли брюнета не оставлять ее теперь. О нет, мышка. Теперь уже – нет. Он чувствовал, как незнакомка смотрела в его затылок, прикрытый угольно-черными прядями волос. Быть может, она надеялась прочесть его мысли? Надеялась узнать о истинных мотивах и целях этого поступка, словно останется безвозвратно «обязана жизнью» брюнету. Глупая эмигрантка даже не подозревала, что бояться ей нечего, но от чего-то отчаянно пряталась за спиной Скара. Она не была местной, это было слышно даже во время ее просьб. Акцент был ощутимым, особенно для Оскара, что так усердно избавлялся от ясухонских отголосков в местной речи. Подойдя ближе, он понял, что оказался прав: разрез ее глаз был значительно уже европейского, но уши самые обыкновенные. Она – иностранка, ее родина также далеко отсюда, как «не дом» Оскара…Больше не дом. Его домом никогда не было место. Ему жаль. Слишком много лишних мыслей закрались в его голову особенно невовремя – тогда, когда на него хищно смотрела целая группа людей – дружков того бельчонка, с которого содрали маску волка; будто за его голову было назначено крупное вознаграждение. Он не опускал чуть приподнятой головы, из-за чего блики в его необычных глазах отсутствовали для стоящих перед ним. Это, должно быть, пугало, но упавший молодой человек, выровнявшись, все же открыл рот, возмущенно разведя руками: - Чего-то только эта узкоглазая жалуется! Все остальные терпят, а ей душно, видите ли – зажа-али бедную! Не переносите климат – валите обратно к своим восточным! - Южанам… – Тут же неуверенно раздалось из-за спины Шинохары, когда он, про себя, подметил: уж точно не из Ясухоно. Уже будучи заинтересованным в конфликте, Оскар вдохнул глубже, от чего грудь его приподнялась. Он скажет еще пару слов, но позже – придется объяснить уже не словами. - Ты слышал ее? Она южанка, недоразвитый. Извинись, живо. – Его приказной тон вовсе не был похож на шутку, особенно тогда, когда свободной рукой он указывал в пол каждый раз, как лишь немного повышал тон. Он будто бы показывал провинившейся псине ее место, а может, тыкал пальцем в мебель со следами от зубов. - Ты сейчас точно ко мне обращаешься? – Недовольно переспросил упавший юноша, оттолкнув руки друга от себя и выпрямляясь сам. Для Оскара было очевидным: таким образом он старался показать свой неоспоримый авторитет, напугать, однако…Сколько таких, как он, на своем пути повидал Скар? Ни одна клетка его тела даже не дрогнула, спровоцировав на продолжение фразы: - А может, ты и сам не местный? Не «наш»? – Оппонент спора подошел ближе к Оскару, протянув руку к его груди, - Может, тебе тоже душно? - А что такое? Хочешь помочь мне проветриться? – Вместе с этой фразой, он перехватывает руку комдаровца за запястье руки, пальцами которой тот сжал воротник черной рубашки Оскара. Казалось бы, драки не избежать, и ее не остановит даже внезапное «Мейсон!» со стороны Асмодей. Однако, стоило Оскару лишь сжать руку в кулак, из толпы громко раздалcя новый, абсолютно незнакомый голос. Шинохаре начинало казаться, что в его короткой жизни появилось слишком много новых персонажей: - Как представитель свободного народа, заявляю, что дышать тут действительно невозможно, и дело совсем не в расе! – Новая личность конфликта стояла в нескольких метрах от места горячих событий. Оскар, глядя сквозь щели между людьми, видел человека, перебившего его, лишь частично – высокий метис со смуглой кожей и темновато-рыжими волосами, обмахивающий себя дешевым подобием веера. Кажется, это был буклет, которые обычно раздают на подработках школьники-промоутеры на протяжении дня, уговаривая каждого проходящего мимо человека взять у них эту бумажку, чтобы… Чтобы что? Выкинуть ее за углом? Чтобы, даже не вглядываясь в текст бумажки, высматривать по углам урну? Наверное, то была причина, почему он никогда не брал у них макулатуру. Говорил, что спешит, отнекивался, но никогда не был тем самым «добряком», что заберет буклетик, прочитает его, еще и сохранит на память. Пусть эти школьники найдут себе нормальную работу, а не давят на жалость тем, что стоят по нескольку часов на улице с жалостливым взглядом. По всей видимости, рыже-блондинистый выскочка был другого мнения. Оскар не удивится, если это «третье пришествие Иисуса» его еще и прочла: - Эй-эй, вы же буквально давку создаете! Мы же не хотим, чтобы кто-то пострадал? Пожалуйста, ребят, всего шаг назад, там на воротах ничего интересного, серьезно, я б увидел! – Сделав небольшую паузу, юноша, появившийся абсолютно из неоткуда, продолжил, - Знаете, я часто видел трибуны на спортивных состязаниях: мотокро-оссы там, гонки всякие - вот там люди прям в обморок падали, еще и так резко! Так там на трибунах и людей в два раза меньше, понимаете, к чему я клоню? – После наводящих вопросов он останавливал поток речи, словно ожидая определенной реакции, а лишь после продолжал поучительный монолог. Вот же… - Мы же тут все за одной целью, может даже, будущие однокурсники, может не будем вредить друг другу?! Вот что вы будете делать, если я сейчас отключусь, а?! Вам нужна эта паника?! Ну-ну, давайте-давайте, дружно шаг наза-ад! Он говорил это все, улыбаясь, как ни в чем не бывало, словно не вел нравоучительные лекции, а рассказывал обыкновенную историю из жизни в кругу друзей. Это действительно располагало к себе, однако Оскар не купился. Он сразу сделал выводы о незнакомце. Таких людей называют «по секрету всему свету» - заболтают так, что вы забудете, в чем была суть конфликта и послушаете их, ведь они такие добрые, такие солнечные…От едкого «Че ты лыбишься?» Оскара остановило только то, что юноша, пусть косвенно, встал на его сторону, пусть в мыслях и промелькнуло язвительное «Я не просил тебя встревать». На удивление Оскара, это сработало: пусть до жути недовольно, но бестактные юноши сделали шаг назад, могло показаться, словно метиса услышала вся толпа, отступая дальше от ворот. Стоило Шинохаре поднять взгляд на неизвестного, урегулировавшего конфликт, лишь на секунду, он увидел, как метис кивнул ему, словно одобряя его поступок, одобряя его действия. Оскару оставалось лишь цокнуть и отвести взгляд, сделать вид, что не заметил: да разве он нуждался в поддержке какого-то рыжего парня, имени которого он даже не знает? Чудик полез туда, куда не просили, а теперь строит из себя героя-выскочку. «Надеюсь, это подняло твою самооценку, местный Апостол.» Он надеялся, что его глаза зафиксируют взгляд на белой макушке девушки, стоящей впереди, однако и здесь его ждал пристальный взгляд ярко-красных глаз. Она словно ждала вердикта от Оскара, обычно, так на официантов смотрят несчастные работяги, чуть не рассчитавшие свой бюджет и боящиеся получить счет. Шинохара вздохнул, положив руку на макушку девчонки и чуть пододвинув ее к себе: - Cтой здесь. Желательно не двигайся, не оглядывайся, не привлекай к нам внимания. Пусть с папарацци потом разбирается рыжий, ему явно внимания не хватает. - Пробубнил он, уже потеряв из виду упомянутого юношу. Не то, чтобы ему не было все равно, но не высказать все свое недовольство действиями выскочки он не мог: это бы не соответствовало его стилю, его характеру. - Спасибо тебе. Стоило ушам немца уловить подобные колебания, глаза распахнулись, словно бы южный акцент новой «еще-даже-не-знакомой» взял верх, от чего он не разобрал ни слова. Он будто бы слышал это слово впервые, а может не ожидал получить искренности в обмен. Но дело было не в этом. Это «спасибо» звучало…Не так, понимаете? Благодаря человека за что-либо мелочное вы никогда, никогда не скажете это таким тоном. На секунду, Оскар, потерявшись в мыслях, даже поверил, что сделал что-то важное. И если все это было ради этого «спасибо» - он ошибался. Эта девушка больше всех остальных заслуживала его помощи. Оскар смотрел на нее, как оглушенный, вглядываясь в ее припухлые губы, будто желая прочитать ее речь по ним, будучи загнанным в неловкое положение. Его зрачки беспокойно дрожали, словно умоляя повторить сказанное. Тогда-то он впервые увидел ее улыбку – такую ласковую, не окрапленную хищной ненавистью, которая преследовала его уже слишком уж долго. Даже улыбка ее отличалась, это ставило в ступор еще больше, и он молчал, пока девушка не повторила: - Я говорю – спасибо…Спасибо тебе. – Она освободила одну из рук, бережно лаская пряди собственных волос… Ох, они были сравнимы с шелком. Настолько белоснежны и хрупки не были в глазах Оскара даже крошечные цветки белого ландыша. Эти необыкновенные цветы не росли на земле Ясухоно, но он знал – если бы мог, останавливался бы всякий раз, редко когда осмелившись сорвать хоть один стебель. Его грешные руки повредили бы чувствительные цветы, убили бы их: он этого не хотел. Намного чаще, в его руках оказывались ядовитые розы. Их шипы впивались в огрубевшую от прошлых ран кожу, однако Шинохара слишком привык к этому чувству. Ведь он сам предпочитал розы любимым ландышам. Розы делали больно, но всегда знали, что могут ожидать грубости в ответ. Оскар мог обрезать их шипы, обламывать листья и срывать лепестки для собственных угод, но никогда не чувствовал за это вину, ведь…Он никогда не любил розы. Он мечтал о маленьком облаке в своих руках, о собственном крохотном ландыше. Всю жизнь он стремился сделать хоть одну свою розу похожей на божественный цветок, но лишь резался о шипы, задевая вены и сердце. С мечтой о ландыше пришлось попрощаться. Ландыш в его руках обретет шипы. - Да нет-нет, я понял… - Тут же оправдывается тот, прикусив правым клыком уголок губы, дабы сдержать кривую улыбку, и отрицательно качая головой, - Не меня благодарить будешь. Это все заслуга Асмодей. Он сразу заметил, как взгляд не особо разговорчивой в толпе собеседницы сменился вопросительным. В ответ, Шинохара лишь махнул рукой, делая вид, что вовсе не слышал тихого «О чем ты?». Делать вид, что он не слышит людей, видимо, его негласное хобби. Что ж, рыжеволосый, которого негласно прозвали «выскочкой», например, даже не расстроился. Напротив – улыбнулся шире, пару секунд смотря в спину отвернувшегося «плохого полицейского», и лишь после устремил взгляд к воротам вновь. Он чувствовал облегчение, ведь драка в таком месте спровоцировала бы лишь большую толкучку, чего явно не желал никто из задыхающихся в толпе людей. Про себя, Аллен даже предположил, что это способ естественного отбора от академии. Что уж там, он сам наблюдал за тем, как люди, перебирая ватными ногами, уходили из толпы. Может, к лучшему. А может, не так уж и сильно хотели. Тяжело сглотнув в попытке смягчить высохшие стенки горла слюной, Натаниэль тысячи раз обвинил себя в том, что не взял с собой со стола ту бутылку воды и кошелек, о которых десятки раз вечером и столько же утром напоминала Мелони. Она была права: поступление в АОСА, особенно первый этап, где процент народа самый высокий – чущий кошмар до момента входа. Ведь сейчас сюда придет каждый идиот, из списка тех, кто ежегодно самоуверенно твердит, что сможет пройти без подготовки. Были бы тут лишь люди в здравом уме – дышать полной грудью предоставлялось бы возможным. На рыжеватых ресницах даже проявились блики слез; настолько неприятное чувство охватило горло, заставляя изредка кашлять. Сосредоточиться было как никогда сложно, все, чего ждали окружающие люди? Третьего звонка, после которого откроют ворота. Дыхание каждого, стоявшего в толпе, замерло. Остатки кислорода в толпе вмиг оказались никому не нужны, ведь абитуриенты уловили третий сигнал, исходивший от ворот. Фигура металлической бабочки поверх ворот вдруг зажглась ярким голубым светом, сравнимым лишь с неоновым свечением. Механические крылья эмблемы приподнялись, напряженная тишина в мгновение сменилась воодушевленными криками. Одним из первых, поднявших гул, была Асмодей, тут же проскочившая к другу и новой знакомой…Она еще не видела, чтобы у Оскара так горели глаза. Неужели именно этого он ждал всю жизнь? Неужели до сих пор жил только для этого момента? Смод напрыгнула на него, радостно и восторженно крича, а Оскар, придерживая за руку иностранку, не мог оторвать взгляда от ворот, кажется, даже не слушал восторженных криков Хок. Дайте ему секунду, дайте насладиться моментом! - Ты видишь это?! Ты видишь?! Ты готов, скажи мне?! - Я готов, - Смеясь отвечает он, - Готов! Кажется, он так долго не слышал собственного смеха. Смоди повернула голову на «спасенную» впервые, ярко улыбаясь: - Как твое имя? – Она отпустила Оскара, теперь обращаясь только к ней, пока Шинохара наблюдал, как тысячи журналистов начинают репортаж - Нацуки. Нацуки Саки.. – Без промедлений отвечает та, в ответ на солнечную улыбку Хок подарив ей слегка приподнятые уголки губ и чуть порозовевшие щеки. Асмодей тут же взяла ее за руки, держа в своих, таких теплых, и придерживая длинными пальцами: - Что ж, Нацуки, теперь не время застывать от страха! Я буду ждать тебя по ту сторону уже во время обучения, поняла? – Ее уверенности можно было только позавидовать, что Нацу оставалось, кроме как дружелюбно кивнуть? - Я Хок, Асмодей Хок. Запомни мою фамилию, ведь она будет первой в списках! Я буду лучшей, специально для тебя! – Девушка вела себя так, будто знакома с Саки всю жизнь, а вторая не могла подобрать слов и лишь глупо улыбалась, сжимая ее руки с крошечной силой в ответ. - Хок… - Повторила она, будучи уверенной, что уже слышала эту фамилию когда-то. Асмодей Хок, кто же ты, от чего кажешься такой знакомой? Ее имя – имя демона? Быть может, это кличка...Просто кличка? Взгляд беловласой медленно перешел на Оскара, стоящего чуть поодаль. Она лишь сейчас поняла, что не знает его имени, и теперь уже боялась спросить. Подумать только: как в одном человеке могло вмещаться столько стыда и неловкости? Хок поняла ее мысли по одному взгляду. Для нее глаза людей – проход к их душе, мыслям и истинным намерениям. Она лишь в полоборота повернулась к Оскару, осуждающе цокая языком: - И где твои манеры, парень?! Прости его, милая, он.. - Мейсон. – Перебил он, не поворачиваясь, - Мейсон Вестерн, надеюсь, не пожалею о фразе «рад знакомству». И что означали их столкнувшиеся взгляды с Хок оставалось только догадываться. Прости, милая Саки, твой страх останется явью – тебе нельзя знать о его имени…Ни сейчас, ни когда-либо еще. Асмодей, дабы не привлекать внимания к их переглядываниям, бесцеремонно развернула Нацу лицом к воротам, приобняв за плечи и шепча ей на ухо: «Смотри». А смотреть действительно было на что. Ворота медленно приоткрылись, из щели между ставнями повалил густой «туман» дымовых пушек, окутывая ноги тех, кто стоял особенно близко. Непроизвольно сделав шаг назад, словно дым мог причинить вред, словно мог обжечь, каждый из толпы старался, сщурив глаза, вглядеться в открытые ворота. Лишь спустя пару мгновений немногие смогли различить силуэт. Взгляды начинали цепляться за конкретные вещи: распахнутое белоснежное пальто с голубыми и золотыми обшивками, брошь бабочки Морфо на рубашке – он выглядел дорого и внушительно, статно, а зрительно был сравним с только-только отполированным ювелирным изделием из золота. На воротнике его пальто был закреплен едва заметный микрофон. Забавно было, что от классического он отличался наличием маленьких крылышек из металла, пародируя все тот же символ академии. Казалось, будто теперь бабочки будут повсюду. Словно АОСА – цветок, полный самого сладкого нектара! Перед блондином хотелось согнуться в поклоне. Каждый, поступающий сюда, знал, кто он такой. Александр Вишневский – лицо академии, ее председатель и директор. Именно за ним будет последнее слово, именно он зачастую решает судьбы. Те, кто были свидетелями последних лет в академии, наслышаны о нем не только в положительном плане. Ох, сколько шуму было среди регионов, когда лучшим выпускником и кандидатом на роль директора объявили обыкновенного изгнанника из религиозной семьи Маледиктионема! На памяти Оскара, в социальных сетях даже всплывала информация о несанкционированных митингах против маледикийского директора западной академии, слоганом которых выступали патриотические цитаты. Патриотические цитаты, никак не относящиеся к Комдаро! Другие регионы, порой, поражали…тупостью народа. Оскар искренне гордился Родиной– для Ясухоно такое – дикость, почти каждый там поддерживает деятельность АОСА, а те, кто выступает против, считаются либо дикарями, либо девиатным позорищем на уровне жителей Феникса – кто вообще станет называть так свой регион?! Оскар помнит, как участники конфликта гордо кричали, что Александр просто побоится столкнуться с такой высокой долей негодования, что после такого негатива он в жизни не встанет на пост! Какого же было удивление нацистов-демократов, когда Александр мало того, что встал на пост, так еще и с первых дней начал вносить и вправду достойные внимания изменения. Он увидел перспективы, о коих раньше даже мечтать не могли: его стали уважать, даже побаиваться…Каких только слухов о нем не ходило… Слухи будут всегда и везде. Их распространяют те, кому неугоден объект обсуждения. Оскар, как никто другой, знал: ты только дай повод сказать про тебя лишнее слово… Директор оглядел каждого, кто был близок к нему, оценивающим взглядом. Такой взгляд обычно предвещал субъективную оценку личности, основанную только на внешней виде: начиная с обуви, которую Вишневский считал неотъемлемой частью образа, он поднимался по ногам, торсу и, наконец, доходил до лица осматриваемого. Видимо, одежда могла сказать о человеке гораздо больше, нежели его лицо? Да кто мы такие, чтобы судить директора такого заведения… Ровно таким же образом он столкнулся глазами и с Оскаром. В то время, как многие в стеснении прятали глаза в пол, юноша даже не подумал дернуться. Уважение не равно страху для него. Александр неслышно выдохнул, прикрыв на мгновение микрофон рукой в перчатке. Он дышал, а другие затаили дыхание, отдавая весь кислород ему и будто стараясь расслышать даже то, как микрофон трется об дорогую ткань одежды своим креплением. Когда его губы приоткрылись, глаза стоящих в толпе уже не могли опуститься в пол – они стояли, будто завороженные: - Подобно крылу бабочки, создающей ураган на конце земного шара, - Он окинул рукой стоящих полукругом детей, словно обращаясь к абсолютно каждому, - ваши действия повлияют на ураган событий вашего будущего. Сейчас ваша судьба в ваших руках. Его голос словно отражался от барабанных перепонок, повторяясь в голове раз за разом. Раз за разом звучала одна и та же громкая фраза: «Судьба…В ваших руках» Как можно удержать что-то столь важное между ладоней? Как можно контролировать то, что может оборваться в один момент по вине вовсе не нашей? Предначертана ли каждому человеку собственная судьба? Есть ли смысл в попытках, или мы лишь затягиваем написанный кем-то сценарий, пытаясь изменить самих себя? Смог ли Мейсон обмануть создателя, или Оскар должен был кануть в лету в любом случае? Должен ли был Оскар навсегда остаться забытым? Сплошные вопросы к ней, этой вашей «судьбе». - Каждый, стоящий здесь, может стать достойным полета, - продолжил он, добившись полной тишины. Словно перед ним не стояли сотни, нет, тысячи абитуриентов разных стран и городов! - Все зависит от того, способны ли вы распахнуть крылья? Чувствовать, как колотится сердце сквозь одежду, пожалуй, лучшее ощущение. Ты словно чувствуешь, как бабочки, о которых все так долго говорят, порхают внутри тебя самого, желая поскорее выбраться наружу: стать свободными и одарить полетом! Ведь ценнее этого чувства для человека с целью не должно быть ничего. Ты зависим от собственных бабочек, пока еще не обладающих крыльями. - Для тех, кому еще не удавалось слышать моего имени, - Он выдержал короткую паузу, лишь после поклонившись, - Александр Вишневский, директор академии, сегодня – председатель приемной комиссии. Толпа взорвалась бурными аплодисментами. На мгновение могло показаться, будто подобных оваций не раздавалось даже в самых масштабных театрах на поклоне. Чем же можно было добиться такого внимания? Почему эта академия была так знаменита?! Поверьте, это место – особенное. Настолько, что даже представить сложно. Сколько лет необходимо человеку для адаптации к чему-то совершенно новому, совершенно неизведанному? Разумеется, на подобный вопрос каждый даст свой ответ. Кто-то легко реагирует на изменения, приспосабливаясь к их особенностям так, словно они всегда были в их жизни. Другие же люди предпочитают тактику избегания, игнорирования. Делать вид, что проблемы не существует – вот оно, решение! Но что, если это изменение коснется всего человечества? Оскар как сейчас помнит ту ночь, когда зубрил учебник истории… *** «В один день раздался мощный удар. Он разрушил огромное количество домов, оставил без слуха тех, кто находился рядом… Огромная, гигантская дыра к земле – это не было коллективной галлюцинацией! Она просто появилась здесь! Ей не было начала и конца. Какого бы размера камни не кидали внутрь, звук удара никогда не раздавался. Особо смелые спускались вниз…Но ни один не смог вернуться. Многие поселения, жившие рядом, оставили дома и бежали. Однако далеко не каждая семья желала покидать это место. Отгородившись от «Бездны», как ее прозвали местные, деревянным забором, мирные жители предпочли забыть о произошедшем…Никто не желал ни рассказывать, ни упоминать об этой ситуации…До одного момента» Оскар как сейчас помнит – это была глубокая осенняя ночь, окутанная сумраком как снаружи, так и внутри места, что он прилюдно звал домом. Вы когда-нибудь ощущали себя не в том месте? Когда-нибудь ощущали, что не хотите возвращаться домой? В его кадетской жизни, эта осень была последней приятной. Это была пора, когда недосып был вызван лишь образом жизни, а ненависть к зиме подпитывала лишь нелюбовь к позднему рассвету. Чудесное, выходит, было время. Заботило ли Оскара тогда что-то, кроме побега из интерната? Разве что то, как выучить параграф по гуманитарному предмету… Маленькая настольная лампа с неприятным желтым свечением. Казалось, словно этот едкий свет вот-вот выест ему глаза – уставшие, замученные глаза. Учебник истории не прививал интереса, тошнота от усталости все больше подступала к горлу – стоило ли ему лечь спать? Стоило ли перестать листать страницы? Глаза уже устали бегать зигзагами, лишь изредка задевая поля огромной книги. Сколько раз он уже слышал это? Как и любой другой школьник этого времени, содержание этой главы он знал лучше, чем «Отче наш». В чем заключалась суть этой главы? Этот вопрос всегда ставил в ступор. Даты этого периода размыты, здесь нельзя сказать кратко…Каждое событие тянет за собой другое…Нужно было лишь запомнить цепочку – с чего все началось?.. Это была легенда. Никто не верил в это чудо, пока не взглянул на него воочию. Ребенок обычной деревенской женщины на юге этого места – он не мог коснуться воды! В невообразимую жару, когда вода почти закипала от температуры, он касался ее поверхности маленькой детской ладошкой, и поверхность размером с его руку покрывалась, клянусь, льдом! В этих краях почти не бывало такого плотного льда! Он таял точно также, как обычный, но только тогда, когда ребенок убирал руку!» Они провозгласили его Святым, Богоподобным. Никогда ранее не видев подобного, многие были напуганы, а многие – воодушевлены. Божье явление в чистом виде! Дворянские особы со всего света съезжались, дабы взглянуть на необычного ребенка. Подношения, похвала, просьбы благословения в неведанные силы юного Бога действительно поверили. Разница была лишь в том, что чья-то вера была искренней, а чья-то была обусловлена лишь страхом. Этот ребенок купался в золоте. Как лицемерны бывают люди, как слабы перед собственным страхом. Чего они боялись? Одного ребенка, чьей единственной силой была заморозка воды? Одного ребенка… Буквально через две недели, в этих же краях появились слухи о появлении на свет двух близнецов. Вокруг первого ребенка постоянно шел снег, второй же – отражал свет от собственной кожи, подобно стеклу. Массовая вера сменилась страхом. Их края – прокляты? Теперь те, кто не верил изначально, были уверены: дети были посланы самим Дъяволом, а не Богом! Бездна – врата в Преисподнюю! Детей собрали в одном месте, в самом центральном из поселений. Старейшины были собраны для обсуждения проблемы…Однако, по окончанию собрания, детей нашли убитыми. Страх превзошел чувство ответственности, первые богоподобные были убиты в тайне от остального мира. Однако, когда один из дворянских особ, в очередной раз приехал в эти края, повидать первое божество, ему попытались показать совершенно другого ребенка. Обман был вскрыт, признаться в содеянном пришлось. Вместе с жителями, порочные края были сожжены до тла. Никому не дали сбежать, забаррикадировав каждого в собственном доме. В живых оставили только отца первого из богов На месте сожженной деревни возвели церковь, прозванную Чистилищем. Церковь возвели четко на месте дома, где был рожден первый Бог. Таким знаком люди хотели показать, что ждут нового прихода. Выжившего отца погибшего ребенка доставили в имения дворянина. По велению отца, каждая из его двенадцати дочерей, должна была родить ребенка от мужчины, вне зависимости от ее возраста. Его дочерям было от восьми до тридцати пяти, старшие уже были замужем, но его это совсем не волновало Младшая дочь погибла еще до родов, одна из старших во время того, как семейство ехало в чистилище. Роды должны были проходить только там, это место считалось святым. Смерть дочерей была безразлична отцу. Он говорил, что они грешны, если не смогли выполнить долю Бога. На роды съехались все знакомые дворянина. Сотни людей стояли снаружи, спали под открытым небом в течение полутора недель, пока всего десять оставшихся детей не появились на свет. В то время было удивительно, но все они родились живыми В первый же день было заметно, что руки одного из детей бесконтрольно замораживают все, чего он касается. Ранее была только вода, а теперь любая поверхность. Счастью не было предела, место признали священным. Детей и матерей закрыли в святилище. Им дали ровно неделю на то, чтобы дети доказали принадлежность к святым. Справились лишь трое, проявив точно такую же – ледяную силу. Она была почти ничтожна, но людей тешил лишь факт, что она была. Начали появляться люди, что желали жить в этой местности, дабы быть ближе к божественным силам. Не так далеко от сожженного поселения, буквально в пяти километрах от чистилища, построили новые дома. Туда приезжали только помолвленные пары, дабы отходить беременность под крылом у Бога. По словам большинства это было сделано для того, чтобы отчистить их от грехов Какого же было удивление, когда восемьдесят процентов рожденных в этом месте оказались одарены невероятной силой. Теперь она не ограничивалась лишь льдом: огонь, земля, воздух, вода, свет и тьма – теперь Божества каждого элемента существовали в одном и том же месте. Узнав об этом, люди вновь остались недовольны: как же можно такие разные элементы держать в одном месте? Детей развозят по разным частям света, каждому элементу выделяют отдельный участок планеты. Огненные Боги первыми создают первый официальный регион – Феникс, считая, что их тело питает силы от центрального вулкана – Хаатлоун. Немного позже были сформированы и другие регионы – Ясухоно, затем – Маледиктионем, Ватерфоул, Эртения, Коххо, Поднебесье, Нарифа…Территория Комдаро тогда не успела быть открытой – Ватерфоул запретил передвижение по водной глади. Теперь встал вопрос о том, как Боги будут продолжать жизнь в новом теле. Ходила легенда, что человеческое тело далеко не вечно даже для Бога. Ему нужно переселять разум и силы в новый сосуд. Сношение между богами было строго запрещено – по поверью, один из богов должен был умереть в новом теле, ведь двое не могут делить один мозг и одно сердце. Возникла традиция – каждые девять месяцев, в ближайших к государствам богов поселениях проходил праздник. Он назывался «Чистодушие». Путем определенный испытаний, один юноша и одна девушка, что показали себя самыми достойными, отправлялись на сношение с Богом и имели право стать святыми, ведь благодаря им рождались новые Боги. Их прозвали агнесами. Дети от союза бога и агнеса обязательно должны были обладать силой. Люди придавали этому особо религиозное значение. Если ребенок не обладал даром, значит был нечистым, порочным. Агнес должен был убить ребенка своими руками, если тот родился «с гнилью», чтобы освободить его душу и отчистить душу следующего ребенка этого Бога. От одного божества таких детей от разных агнесов требовали не менее шести. Те тридцать процентов, что рождались обычными, не учитывались. В тот период все еще сохранялись люди, являвшиеся противниками распространения даров. Убийство одного из первых детей агнеса и бога стало причиной завязки «Богемской войны» в XXVI веке, где погибло не только 50% из известных на тот момент божеств, но и немалая доля обычных людей. Противники даров (в будущем их прозовут андарами) осознали свое численное меньшинство перед богами и их посредниками, потому прекратили восстанию и сдались Все началось сначала. Теперь дети божеств были обязаны рожать новых посредников начиная с двенадцати лет. Теперь количество детей не было ограничено шестью, из-за этого богини часто погибали, в отличие от богов, ведь не справлялись с такой нагрузкой на организм. Несмотря на это, дарованных становилось все больше. Дары развивались и становились сильнее с каждым поколением, теперь уже открыто применяясь в жизни людей. Однако, не все боги были согласны с такой жизнью. Они находили способы сбегать, притворяться вполне обычными. Одной из сбежавших стала девушка, что через пять лет была выбрана в деревне, как агнес. Так впервые появился ребенок смешанной стихии – огонь и свет. Его даром стали молнии. Девушка предложила всей семье бежать, забрала бога и ребенка, ведь их бы точно убили, узнав правду. Теперь очень многие божества жили среди обычных людей, по настоящему влюблялись и многие рассказывали свой секрет, а многие – молчали до рождения ребенка. Дарованные, несмотря на запреты Ватерфоула, отправлялись в путешествие в моря, желая хотя бы остаток жизни перед расстрелом доживать свободно…Пока не нашли земли Комдаро. Эти земли – начало свободы. Однажды, туда пришвартовались в результате шторма дарованные, укравшие целый корабль с пристани Ватерлоуда. Их было в районе шестидесяти человек, группировка для побега собиралась очень долго, ведь столько людей не могли бы сбежать одновременно. Было ли нахождение Комдаро удачей или волей Бога? В этом мире религий, кажется, больше, чем людей – кто знает, какой из Богов низпослал милостыню для дарованных? Комдаро обживали 15 лет, не зная боли и страха больше. До тех пор, пока двое братьев с целью помочь другим дарованным не покинули территорию, украв отстроенный заново корабль. Один из братьев погиб, второй – спас группу людей, а позже – навлек беду на всех родных… *** - Лотер! - Ради чего он, по-твоему, умер?! – Кричал выживший брат, разводя руками и сдерживая в глазах слезы, что, еще немного, и оставили бы на щеках стертые ожоги, - Вы не хотели слушать его при жизни – тогда послушайте меня сейчас! Этан!.. - Этан мертв! И все мы умрем, если ты не перестанешь вести себя, как дитя! – Один из сбежавших дарованных кричал еще сильнее, чем кричал Лотер, покуда за спиной второго стояли двенадцать спасенных дарованных. - Признай, что ты трус. - Что? - Признай, что эгоист! Вы обещали, что каждый из нас получит мирную жизнь, клялись, что мы спасем всех! - Да не выйдет у нас спасти всех! - Мы даже не пытались! – Срывая голос, Лотер развел руками, что тряслись на грани истерического припадка, - Нас было двое, двое, а ты даже не попытался помочь, пап! Неназванный дарованный замолчал, тяжело выдыхая в сторону: - Лотер… - Ты потерял одного сына…Потеряешь и второго… Лишь по прошествию пятнадцати лет освоения Комдаро, от его территории начали отплывать корабли. На их флагах был тот же знак, что когда-то в целях выделиться рисовал на парусе непредназначенного для дальних расстояний, но единственного корабля в Комдаро покойный Этан. Это стало негласным символом несогласия с нынешней политикой территориатов. Это абсурд – люди платили территориатам лишь за то, что они дали дарованному, на которого народ молился, дом. Богов держали, как домашних животных! Разумеется заметив все большие «пропажи без тел» среди дарованных, территориаты забеспокоились. Корабли дарованных путешествовали там, где земли Ватерфоула под водой не могли их заметить, для территориатов всех регионов было настоящей загадкой, куда на протяжении почти десяти лет после выхода комдаровцев в море начали пропадать дарованные. Их заметили у берега всего один раз, во второй – вышли в преследование корабля. Но всех тех, кто смог выйти на земли Комдаро, дарованные убивали. Эта война была названа «дар-блицкриг*» (блицкриг – военная доктрина, ориентированная на достижении победы в короткие сроки), ведь за двадцать пять лет свободного управления дарами жители Комдаро научились не только зажигать свечи в храмах, выращивать растения, создавать ветер для мельниц, но и использовать дар в своих целях. Дарованные побеждали всякий раз, сколько бы людей не пытались с ними бороться, сколько бы кораблей не отправляли. Все пришло к тому, что берега регионов стали защищены, но и дарованные не возвращались – никто не был в плюсе. Территориаты начали переговоры, что продлились пятьдесят долгих лет. За это время Комдаро пытались сжечь трижды, пробить снарядами – что угодно, дарованные всегда находили способ защитить землю. В конце концов, территориаты принимают поражение, выдвигая компромисс – каждая территория будет разделена надвое, где одна половина региона сохранит религиозные обычаи, вторая же – может стать свободна. Это повлекло сильнейшие экономические убытки для территориатов всех регионов, кроме Феникса, что изначально не согласился на данные условия, из-за чего ввязался в войну с Ясухоно, длившуюся шесть лет. Зато большинство дарованных, заключенных насильно, обрели семью и свободу. Еще через двадцать лет совмещение даров на свободной территории регионов разрешили официально. *** Спустя немало столетий люди, не согласные со смешиванием даров, еще существуют в огромном количестве. Но на данный момент, на земле всего несколько десятков тысяч людей без даров, а семьдесят процентов даров – смешанные. Под утро начинало казаться, словно все это – никогда не существовавшая сказка. Информация настолько въелась в уставший мозг, порой была настолько бредовой, что так и хотелось выкрикнуть: «Да за кого вы нас принимаете?» Но он не стал. Одиннадцатилетний Оскар проглотил густую желчь, протолкнув ее в горло основанием языка и возможно ошпарив собственную душу. Да чтобы он? Промолчал? Про Оскара был прямым олицетворением выражения «Молчание – золото». Если он молчит, слушая вас, значит, вы ему интересны, значит, что он не может осудить вас. Обычно – чудо, если он молчит больше десяти минут, слушая чей-то монолог. Смеясь, друзья Оскара каждый раз шутливо утверждали, что Шинохара, наверняка, разговаривает и во сне. Кадету оставалось неуверенно и нервно улыбнуться, ведь он не мог утверждать об обратном. Он живет один сколько себя помнит, а когда не один – ни за что в жизни не уснет спокойно. Кому же было точно знать, находит ли он повод поговорить по ночам? - Шинохара! – Его подняли с парты пусть не криком, но повышенным прямо над его остроконечными ушами голосом. Он дрогнул, так, что ножки стола со скрипом проскользили по полу, создав неприятное ощущение удара по ребрам. Он уснул? Разве что – почти…Чертова история. Теперь его по швам отчитают за каждое медленное закрытие век, ведь историк не терпит просчетов. - Шинохара, вы готовы к уроку? – Твердый, как сталь, голос историка, заставил уставшего Оскара подняться из-за парты и встать чуть правее нее. Если бы не неудобная кадетская форма, быть может, давно провалился бы в царство Морфея. - Разумеется… - промямлил он, про себя одаривая преподавателя не самыми приятными словами. То, что написано в этой книге – разве вы можете утверждать, что факты там – достоверны? Неужели вы заставите его выдать, подобно сохраненной записи, все написанное вновь? Ведь мало ему головной боли, мало усталости! - Домашний параграф был о… - Остановись. – Учитель показал открытую ладонь, а Оскар растерялся, окидывая взглядом преподавателя. Неужели ему задали вопрос? Он не услышал? Он проспал момент, когда учитель уже закончил опрос? Быть не может. Этот преподаватель славился своей мстительностью. Ну же, задай вопросы, ответов на которых не было в учебнике – Оскар готов. Что придет к тебе в голову? Вопрос о мутациях? Вопрос о чужеземных регионах?! - Скажи…Что с дарами в наше время? - Ну… - Протянул Оскар, потупив глаза в пол и словно ища ответ на заданный вопрос между неровными полосами на полу. На деле – вопрос показался слишком легким. Его жалеют? Недооценивают? Ну уж нет, пусть спрашивают по полной, раз уже разбудили… - Дары неотъемлемая часть мира. Они…Пфф.. –Он снова остановился на секунду. Его мозг слишком измучен постоянной активностью, его максимум – выдать заученные фразы. Но историк требовал собственного ответа… Что же, Оскар пересилит изнеможение, - Используются нами в медицине, в строительстве…У каждого дара есть своя категория опасности и условия использования…Никто никого не боится, теперь это отсутствие дара – редкость. - Как всегда – превосходно… - Превосходно? Ну и льстивый тип, что именно его поразило? В ответе Оскара не было ничего такого, а потому комплимент был воспринят сарказмом. Сарказмом, который был так близок и так, одновременно, неприятен юному кадету. Оскар уже собирался сесть, когда учитель многообещающе поднял указательный палец, - Еще кое-что. Опрашиваемый с любопытством взглянул на улыбающегося педагога, отодвинув стул ногой. Он по глазам видел – вопрос снова будет не совсем по теме: - Я слышал, ты собираешься поступать в АОСА? Тогда скажи мне: всегда ли дар – это нечто хорошее? Что за глупости? Такие вопросы вообще не входят в рамки предмета! Неужели так хочется помучать, неужели так хочется отомстить за обычный сон на уроке? Его эмоции совсем не отражались на лице – прилежный ученик, любимец историка по объему знаний, все еще сохранял спокойствие. Зато теперь все стало предельно ясно. Историк был так добр по одной причине – весь пансионат знал, что преподаватель не смог окончить АОСА когда-то давно. А теперь, когда до него дошла информация про любимого ученика, как можно было скрыть улыбку? Людям так свойственно примерять себя, свою личность и мечты на других… - Если уйти немного в философию… - Начал он, прикусывая губу, - То я считаю, что дары имеют только плюсы. Дары – да, но не дарованные люди. Некоторые, кому посчастливилось получить силу, используют ее далеко не так, как следовало бы. Это проблема. - Но эта проблема..? – Наталкивая на продолжение помогает преподаватель. Помогает, словно ребенку в детском саду – это раздражает. Оскар торопливо отвечает, не позволяя больше перебивать себя: - Решаема, разумеется. Именно для этого и существует Академия специализированной помощи населению – АОСА. Если какие-то дарорабочие предприятия выйдут из нормы, если какие-то люди позволят себе слишком многое всегда будут выпускники этой академии – саппорты. - И ты хочешь спасать мир? - Я не хочу дать глупцам его разрушить, сэр. *** Получается, что саппорт – это человек, гораздо больше полиции подготовленный к самостоятельным действиям против чужих даров, против природных и неприродных катаклизмов. Конечно, есть законы об использовании даров по погруппам – на работе, по фактору силы и стабильности дара.. Саппорты же – люди, что превосходно умеют пользоваться своим даром в любой ситуации, люди, что знают и признают свои слабые места. Саппорт – самая почитаемая профессия на планете…От того и самая трудная, самая опасная. Неужели все эти люди здесь искренне хотят стать человеком, неуверенным в том, что когда-то вернется с задания? Люди идут сюда с разными целями. И, несмотря на ошибочное мнение, многие из них не хотят спасти мир. Они хотят его сохранить. Хорошая мотивация обязательно принесет свои плоды. Играясь с собственным терпением и искренне стараясь не выглядывать «за кулисы», стоящий у ворот с обратной стороны молодой преподаватель все не мог угомониться. - Сейчас будет моя любимая часть! – Проговаривает он, наклонившись к еще одной преподавательнице, что в его присутствии могла лишь скрывать за ладошкой улыбку: - Ты прослушаешь свое имя… - Сдерживая смех произносит она в упрек, но ощущает лишь краткий поцелуй в шею сзади. Странно, на их руках нет одинаковых колец: - Ох, ты так переживаешь…Не волнуйся, не прослушаю. У меня очень острый слу-ух! – Почти промурчал преподаватель, носом зарываясь в ее волосы, будто бы вывел на свидание. Из размышлений насчет неизвестных людей, стоящих тут, Оскара выманил, словно кота игрушкой, голос Александра, наполненный новой репликой: - Я хотел бы представить вам остальных членов комиссии при вступительной конференции. Прошу любить и жаловать: Уильям Коллинс! - Говорил же – не пропущу! – он кинул женщине воздушный поцелуй, а она лишь отмахнулась с фразой «иди уже», увы, не в силах скрыть ухмылки при любых фразах этого дурака-ребенка. Выйдя к Александру, Уильям впервые увидел местами запуганные, а местами – напротив – счастливые лица детей. Он улыбнулся им в ответ, слабо помахав бледной ладонью из стороны в сторону, пока Александр объявлял его: - Уильям для вас - заведующий по воспитательной работе, практикант, член оценивающей комиссии и будущий куратор одного из классов. Часть тех, кто поступит, будет под его прямой опекой. У Оскара было вызвано острое ощущение, словно об этом человеке можно было говорить бесконечно, но сейчас время его презентации сократили до нескольких секунд. Словно эта детская личность скрывала за собой что-то гораздо большее, нежели пустую легкомысленность и позитивный взгляд на мир. Словно он был тем самым второстепенным персонажем, на которого хотелось выделить целые серии, но бюджета произведения просто не хватало! Ох, сколько же таких людей встречал Оскар…Людей, что казались последними дураками до того момента, пока ситуация не начинала выходить из под их контроля, а кулисы не начинали бесконтрольно приподниматься. Вот там они уже могли оказаться и лидерами, и самыми подготовленными…Вопрос всегда был лишь один – для чего было притворяться? Зачастую, ответ был прост. Такие люди максимально не хотели, чтобы на них постоянно рассчитывали. Они не хотели быть «мальчиком на побегушках», которого будут видеть решением проблемы всегда. Такие люди появлялись тогда, когда действительно были нужны. Они были ценнее неумелых хвастунов, что на деле не могли ни-че-го. Зачем вести себя так перед потенциальными учениками? Если хотите знать мнение Оскара: вероятнее всего, Коллинс просто не хотел еще больше обострять накал атмосферы. Пожалуй, особо нервные студенты должны быть благодарны ему за это. Он возводил все в характер игры: детских салок или пряток, если хотите, что некоторых раздражало, а некоторых, напротив, расслабляло. Разницу во взглядах можно было заметить даже у Асмодей и Оскара. Похоже, Шинохара слишком серьезно подходил к тому, что происходит здесь. Он не видел ни одной причины клоунскому поведению преподавателя, словно это могло снизить престиж. Так и хотелось манерно выкрикнуть: «Цирк!», но что-то останавливало. И этим «чем-то» было далеко не количество людей. Оскар – человек, привыкший кричать на весь свет. Срывая голос, он мог донести мысль до людей, самых от него далеких, до людей, что даже слушать не хотели. Ему не было важно знакомство с ними, не было важно, знает ли он их имя. Ведь порой, правда и справедливость куда важнее формальных воспитания и этикета. Он уже не вслушивался в заготовленные речи. Ему не нужно было приветствие, не нужно было признание сейчас. Растопчите его. Вдавите в грязь лицом, заставьте думать, что он проиграет. Ведь он воспитал себя именно так: все раны залечиваются победой. Оскар повернул голову куда-то в сторону. Он слышал, как представляли остальной состав преподавателей, но запоминал лишь имена, после которых звучал слишком длинный «чин». Такими были всего двое: Тирамико Цумики и Джейд О’Малли. Первая была давно известна Оскару, ведь здесь являлась заместителем директора. Она – выпускница южной АОСА, обладательница кучи наград и почетных званий первенства среди всех студентов академий. Пусть женщина и не стояла наравне с Александром в глазах Оскара, что-то в ней заставляло проявлять уважение. О второй учительнице ему не было известно почти ничего. Она – куратор второго класса, следовательно работает тут уже давно. Все, что Оскар мог сказать о ней с первого взгляда – они слишком часто переглядывались с Уильямом. Будто шкодные дети, ожидающие, пока их мелкую шалость, вроде кнопок на стуле, заметят. Оскар относился с сомнением, а вот по глазам Асмодей читалось одно – она в восторге: - Как же они круты… - Круты? Такое ощущение, что отучились в цирковом на акробатов или там…клоунов… - Он прищурился, вглядываясь в слишком улыбчивых Уильяма и Джейд. Про них даже не скажешь, что они кажутся студентами: нет, они кажутся учениками начальных классов в школе! Услышав о цирке, Асмодей, невзначай, добавляет: - Как скажешь, местная обезьянка. - Нет, серьезно, ты посмотри, как они!.. Постой, что? – Он обернулся на Смоди, сдерживающую смех и закусывающую губу. В любой другой ситуации он уже набросился бы на нее, повалил бы на пол, заставил бы извиняться, активно щекоча под ребрами так, чтобы она молила о пощаде, но сейчас…Будто истинный представитель интеллигенции, Оскар выдал лишь негромкое «неадекватная», чем еще больше рассмешил Асмодей. С ее губ сорвалось громкое «Пф-ф!», и, как бы она сильно не зажимала губы пару секунд назад, сейчас она просто взорвалась смехом, стуча себя по коленке и опираясь на Оскара, закатившего глаза и негромко шепчущего что-то вроде: - Нас сейчас отсюда выгонят… - Скажи, он душный? – Обратилась брюнетка к Саки, все еще держа улыбку на лице. Саки улыбнулась ей в ответ, ей не дали ни слова сказать, как позади послышался громкий вздох. Такие вздохи Оскара обычно значат, что он на грани того, чтобы не сделать с Асмодей «что-то страшное». Он всегда говорил так сам: «Сделаю что-то страшное», но еще никогда не демонстрировал. Однако, инстинкт самосохранения был выше, нежели интерес. Как эти двое сдружились – секрет даже для них самих. Ведь Асмодей – несерьезная, специфичная, словно редко встречающаяся в еде специя, а Оскар – безвкусный лед, разгрызть который смогут не каждые зубы, а если растопить его – это будет совсем не то. - Уважаемые абитуриенты, - Привлек внимание Вишневский, опуская глаза в бумаги с мелким текстом. Поразительно – сколько же информации можно вместить на один лист? - Сейчас каждый из вас, с заранее подготовленными документами, проходит контроль у ворот. Вам назначат свободную аудиторию, в которой будет проходить первый экзамен. Убедительная просьба – не создавайте давку! «Кому я это говорю, вы меня уже не слушаете…» - Чуть было вслух не добавил Александр, наблюдая, как к Коллинсу и О’Малли на входе подходит куча людей, не соблюдая никакой очереди и двигаясь абсолютно беспорядочно. Это было похоже на детскую игру «наперегонки»: кто первым протянет паспорт – тот и пройдет быстрее. Детскую игру…Глупо было бы подозревать, что всяк сюда пришедший, остановившись у этих ворот, мгновенно повзрослеет. Сюда заходят как еще незрелые, так и, наоборот, уже повзрослевшие личности. В дипломе этих детей никогда не появиться строфы «взросление» - вы можете всю жизнь быть детьми, если то потребуется…Если сами защитите своего внутреннего «я» от сурового мира вокруг, наполненного стужей, холодом…Бурей. Оскар не смог. Не уберег. Что сказала бы его маленькая версия лет шести? Ох, она была бы не в восторге. Скорее всего со рта малыша слетело бы что-то вроде «ты похож на зомби», или…что-то вроде… Ты обещал не прятаться таким способом. Ах да-а, зомби! Оскар действительно был с ними близок порой. Белая кожа, непривычные для людей черно-белые глаза – все это звалось мутацией. В этом мире они – обычное дело! Например…Уши! Да, вы не ослышались. Очень многие принадлежности к роду можно определить по форме ушей! Таким образом, все жители Нарифы и Ясухоно имеют короткие, но заостренные уши, нередко вовсе оттопыренные от черепа. Разница между ними в том, что в у жителей Нарифы они приспущены вниз, а у проживающих на территории света наоборот – приподняты к солнцу либо ровны горизонту. Жители Ватерфоула же, напротив, имеют уши длинные, заостренные и плотно прилегающие к голове, подобно обычным – биологически сложившимся ушным раковинам. Оскара же, сколько он себя помнит, сравнивали с козленком. Почему? Помимо заостренных ушей, характерных для проживающих на территории Ясухоно, Оскар имел еще одну историческую особенность: его род мутаций имел рога. Заостренные на концах, не такие большие, чтобы звать их полноценными «рогами». То, скорее, были рожки, изогнутые в двух местах. Чаще всего, мутации или способность даром влиять на свое же тело, получали люди, живущие в экстремальных условиях среды. Таким образом, в активной фазе мутации, Оскар не был подвержен влиянию солнечных лучей…Его кожа не обгорала, а сам он почти не чувствовал жарких температур. Разумеется, эта мутация не постоянно остается на теле...Точнее, не должна. Будто рубильником, большинство мутаций можно надеть и снять, словно защитный костюм. Единственный минус таких примерок – долгое ношение мутации отнимает силы…Тогда почему Оскар даже не думает принять пассивную форму? Спросите? Услышите в ответ лишь: «Не твое дело». При снятии мутации, изменилось бы все: цвет его глаз, кожи, волос, даже шрамы на коже стали бы более заметны! То, что осталось бы неизменным, на память о близости с исторической Родиной, было бы заостренными ушами и немного другим составом крови. Похоже, сам Шинохара не хотел этого. Было ли этому какое-то объяснение? Носил ли он эту «овечью шкуру» также часто и раньше? *** Казалось, проверяющим нужно было выдать две лишние пары рук и баллон с кислородом в придачу, ведь их просто вжала в ворота незаканчивающаяся толпа. Отмечая по документам в списках пришедших, Уильям выдал: - Эй, Джи, мне кажется, или в прошлом году детей было меньше?! - В прошлом году не было набора, Уил! – Тут же ответила она, поражаясь, как такой умный молодой человек может, порой, быть настолько забывчивым! Может, за эту дурашливость она и приметила его еще в студенческие годы? - Ах, точно-точно, да, было такое! – Уильям кивает несколько раз, в очередной раз отмечая подошедшего, когда его резко толкают в плечо сбоку, заставляя с громким «Ауч!» выронить ручку. Он обернулся в сторону толпы, неловко улыбаясь и, не крича, но довольно громко, произнося: - А давайте шаг назад! Пожалуйста? – Часть отшагнула, что уже позволило преподавателю выдохнуть. Он повернул голову назад, уже собираясь искать ручку где-то на земле и негромко возмущаться, однако…Прошло лишь мгновение перед тем, как ему, буквально, протянули ее к лицу: - Вот, - мальчик с необычными блондинистыми прядками посреди рыжих волос держал ручку на кончиках указательного и среднего пальца, выдерживая идеальный баланс для ее корпуса со стержнем, пока вторая его рука несильно сжимала уже знакомый визуально буклетик-веер, паспорт и заявление на прохождение вступительных. Это все в его руках Уильям подметил за секунду, как и многочисленные шрамы на его руках. Оголены были только ладони, что в такую погоду казалось крайне странным – ему не жарко? - Ого, вот это реакция! – Подмечает Уильям, щелкнув пальцами в сторону подошедшего юноши, когда наконец подбирает слова, - Где такую раздают? - Ну-у!.. – Подобно солнцу, мальчишка одним своим присутствием снимает с Уила все напряжение перед предстоящим экзаменом. Будто бы это он снова почувствовал себя мальчишкой, ох, Боже, вспомнить только, как он почти локти кусал у этих ворот! – Где была, там уже нет! Он растягивает губы в приятной улыбке, почти смеясь, чем вызывает улыбку и у Уильяма. Вместо того, чтобы взять у юноши упавшую ручку, он в эту же секунду забирает из его руки документы и заявление, чем ставит абитуриента в ступор. Рыжик хотел что-то произнести, было заметно, что он был бы очень даже не против светской беседы, если бы не обстоятельства, но Уильям был слишком отвлечен на детали… На обложке его паспорта было закреплено несколько ручек, видимо, только потому что Мелони любезно едва ли не приклеила ручки прямо к чехлу, он их и не забыл. Уильям, мягко улыбнувшись, берет одну из трех ручек на чехле паспорта абитуриента, а затем поднимает промерзшие глаза на него, наконец, с явным намерением расставить точки над «ё»: - Оставь себе, Натаниэль Аллен. Считай, сувенир. А я заберу эту твою! –Предлагает он, демонстрируя навыки расположения к себе людей…Верно, он лишь считал имя с документа в своих руках, только затем отдав его в ладони рыжеволосого, что, сменив растерянность, также ярко держал поднятыми уголки губ. Со стороны казалось, словно эта улыбка родилась раньше него – она слишком сильно ему шла. Его зеленые глаза пробежались по корпусу подарка: прямо на ручке было выгравировано «АОСА: У.Коллинс». Ручка была именной! - Кол-линс…- Повторил он, подняв глаза на Уильяма и явно выспрашивая подтверждения правильного произношения, словно когда-то имел акцент…Смотрящий кивает ему, тут же отвечая: - Тоже две «л». Он поднял к верху два пальца на руке и улыбнулся, Аллена же позабавило подобное сравнение. На самом деле взрослых, не пилящих его взглядом за одно его существование, не так много. Наверное, именно поэтому Уильям за раз привлек столько внимания. Пусть и не получив доверия моментально, он точно оставил за собой хорошее первое впечатление. Юноша уже развернулся и хотел уйти внутрь здания, когда позади его окликнул все тот же учитель: - Хей! Поступишь – вернешь! – Улыбка, яркая и нескрываемая, не сходила с его лица. Пожалуй больше всего цепляло, что он выглядел совсем не так, как Александр или Тирамико сейчас – на нем не было безэмоциональной маски безразличия, натянутой на лицо. Его дружелюбие и понимание читались в глазах, Натаниэль чудесно улавливал эти «колебания» и они ему, однозначно, нравились. - Не-еа! Теперь моя! Я сохраню! – Отказывает он, смеясь и пригрожая указательным пальцем Коллинсу, сразу после скрываясь за воротами. Идя до основного здания, юноша продолжал обмахиваться то рекламным флайером, который он тоже оставит на память, то уже, даже, просто рукой. Казалось, еще немного и он упадет прямо тут, ожидая, пока пойдет дождь и напитает его тело водой, будто губку. Ну неужели он один такой, неужели никто не предлагал АОСА в этот день завозить пару тонн кулеров с водой на вход?! Временно собравшись с мыслями, Натаниэль входит внутрь основного здания на территории: - Аудитория вторая, аудитория вторая… - Он бегает глазами по всем стенам, пытаясь найти что-то вроде указателей в этом огромном лабиринте. Натан неконтролируемо щелкал ручкой в руках, смотря, как люди точно также, как в зоопарке или музее: входят внутрь и оглядываются, не зная, куда податься. Словно очередь в поликлинике – многие уже не были уверены, а нужно ли им это вообще, другие же – собирались в группы с одинаковой аудиторией и, казалось, собирались создавать ее прямо посреди коридора! Ну АОСА, ну сервис… Он крутился воланчиком вокруг собственного тела, пытаясь зацепиться хоть за что-то на протяжении двадцати секунд. Он чувствовал себя самым потерянным мальчишкой на свете: так обычно ощущали себя дети, оставленные мамой в общественном месте один на один с собой. В эти секунды ты отвечал сам за себя, оставался в мире один одинешенек и, пусть на мгновение, но становился взрослым. Не сказать, что в данный момент быть «одиноким взрослым» Аллену нравилось…Да и…Никогда не нравилось? Он предпочитал вовсе не думать о том, что когда-то ему придется справляться с чем-то самостоятельно. Но, как бы он не старался, его предпочтения редко учитывались. Поверьте, он знает, о чем говорит – он должен повзрослеть, так говорил едва ли не каждый рядом с ним тогда, когда взрослеть было слишком рано. Поэтому – пожалуйста, тыкайте «ребячеством» в кого угодно, но не в него. Подобно взору сороки, взгляд Натаниэля цеплялся за все, что выделялось из толпы. Лиц вокруг себя он сейчас вовсе не видел, или видеть не хотел…Зачем? Каким бы оптимистичным юноша не казался, конечно же, он понимал: девяносто процентов из этих людей он видит первый и последний раз.. Он ощущал себя теми самыми неудачниками, для которых в Ватерлоуде создан «островок безопасности» с надписью: «Если вы направлялись в порт Ватерфоула, а не Ватерлоуда, ждите здесь». Да-а, вот же придурки! В глубине души Аллен нпонимал – он не был на этом островке безопасности только по той причине, что не был ни в Ватерлоуде, ни, тем более, в знаменитом Ватерфоуле… Он уже отчаялся, собираясь подойти хоть к кому-то, пусть и подозревал, что он не один такой потерянный, но…Эта мысль вылетела у него из головы также быстро, как влетела. На секунду показалось, что его глаза блеснули самым ярким бликом, пусть свету было появиться неоткуда. Цвет заката, цвет самых наливных яблок и ягод, оттенки бутонов самых неописуемых цветов, даже цвет крови на снегу: все это промелькнуло перед глазами, будто слайд-шоу, пока он, остолбенев, смотрел лишь в одну точку. - Ох, боже, прости пожалуйста! – Раздалось в его сторону, а стоящий перед ним незнакомый юноша неловко улыбнулся. Они никогда раньше не видели друг друга, он не знал, кто перед ним, но все в этом человеке казалось родным, таким изученным и притягательным… Его волосы оттенка спелой вишни – то, от чего взгляда оторвать Натаниэль не мог еще секунд пять. Этот цвет вызывал неясное чувство дежавю…Но обычно это явление напрягало, а сейчас – наоборот, успокаивало…Волос стоящего перед ним захотелось коснуться, провести по ним пальцами, укутаться в них, словно в шарф…Они напоминали самый приятный шелк… Такая пауза показалась бы странной, если бы на Натаниэля не смотрели точно также. Он почувствовал то, с какой теплотой его оглядели, наивно решив, что они уже пересекались где-то: видели друг друга на задних рядах кино, на улице, быть может…Только вот он точно запомнил бы, ведь знал – этот момент уже не вылетит из головы: - Д-да…да ничего! – Наконец выдал он, лучезарно улыбаясь и приглаживая волосы на затылке, - Не ушибся хоть? Он старался заполнить тишину, пусть что-то внутри по-прежнему трепыхало, заставляя Натаниэля пытаться открыть самые потайные уголки памяти. Никто другой никогда прежде не вызывал у него этого чувства – это было необъяснимо, ведь…Вопреки шестому чувству, которому он так привык верить, Аллен был уверен – он видит этого человека в первый раз. Красноволосый отрицательно покачал головой, будто знал, что если скажет что-то, то каждая его фраза засядет в голове еще на несколько ночей. Он может быть уверен – его запомнили. Людей, которых Аллен запомнит визуально с первой встречи – единицы, если он… не первый вовсе… Еще раз улыбнувшись, незнакомец проходит мимо плеча Аллена, скрываясь в толпе. Натаниэль провожал его взглядом до последнего…Что это сейчас, черт возьми, было?.. Ощущалось, будто сон, но сном уж точно не было!.. В последнюю секунду, когда он видел этого юношу, Натаниэль даже сделал шаг в его сторону…Его тянуло, будто магнитом: - Аудитория два, проходим! – Раздалось откуда-то сбоку, но тонкий слух Аллена эту подсказку чудесно уловил. Его снова отвлекли, но…В этот раз, отвлечься стоило…Как в видеоиграх: когда ты долго не можешь пройти квест, подсказки, на уровне таких, начинают появляться сами собой, чтобы казаться чем-то обычным, а не развивать в играющих детях комплексы неполноценности. Так, стоп…Как он вообще пришел к этим мыслям? Если сейчас же не выкинет все лишнее из головы, то быстрее окажется в центре с игровыми автоматами, чем в аудитории. А еще быстрее – побежит искать среди тысяч людей того самого с точной уверенностью, что найдет! Даже сам Натан никогда не знал, чего от себя ожидать. Значило ли это, что он боялся собственных возможностей? В какой-то мере, в какой-то мере… Через толпу пришлось протиснуться к столу, за которым сидела еще одна работница АОСА…В ее лицо вглядываться Натаниэль уже не мог. От духоты и жажды все перед глазами плыло, заставляя юношу упорно и быстро моргать над бумагой, где должна была появиться его подпись. Может, и юноша тот – лишь его бредовое видение? Нет, точно нет…Такой образ его фантазия… Никогда не создала бы. - Ставьте подпись и дату напротив фамилии в списке, - И это список?! Целый затерянный свиток, в котором найти себя ни то, что трудно – невозможно! Впервые, наверное, Натаниэль так сильно радовался ярлыку «Первый в списках» и фамилии на «А». Однако, только он щелкнул ручкой, оголив носик ее стержня из корпуса, как в глазах потемнело еще сильнее. Он смог выдать только негромкое «да, да, секунду…» перед тем, как цепляясь за стол около него опустить голову. Еще немного и он отключится… - Юноша, с вами все хорошо? – Задала вопрос женщина из комиссии, а Натан не знал, что и ответить…Скажет, что нет – не допустят до экзамена, скажет «да» - не сможет достойно написать экзамен! Однако, он не успел даже разомкнуть осушенные губы для того, чтобы выдать хоть какое-то объяснение своего поведения, как… - Он в порядке, - Голос раздался из-за спины, заставляя пусть не обернуться, но резко выпрямиться в позвоночнике…Поверьте, такое для высокого Аллена – уже редкость. Он бы, может, почувствовал угрозу, если бы голос говорящего не был столь мягок и приятен слуху…Купился на обложку, получается? Нет, узнал… – Просто перегрелся. Красноволосый незнакомец…Пожалуй, именно так стоило назвать эту главу в книге о жизни Аллена. Ему улыбались, а он вновь, будто под гипнозом – глупо смотрел на стоявшего перед ним, хлопая пышными ресницами на веках. Он почувствовал, как рука говорящего коснулась его щеки, и на мгновение показалось, что вот-вот пойдет пар…Его ладонь была температуры росы после дождя в летний денек, ощущалась как глоток воды в пустыне!.. Глоток воды…Ровно с мыслью о нем, незнакомец, встречу с которым уже не назвать совпадением, бережно раскрывает ладонь Аллена собственными пальцами и вкладывает туда почти полную бутылочку с водой. В ней бултыхался лед, что уже заставляло жажду Аллена царапать ему горло, подобно одичалой кошке: - Не нужно!.. – Едва выдавил он, но ему не дали ни шанса, взяв уже обеими руками за щеки. Теперь Аллен видел – у юноши были глубокие зеленые глаза, сравнимые с лесной чащей куда больше, чем другие, но похожие зеленые глаза самого Натаниэля. Он был выше красновласого сантиметров на пятнадцать, у незнакомца были тонкие губы, а столь запоминающиеся волосы закрывали его шею даже будучи собранными в полухвост где-то на затылке – он был будто написан самым талантливым художником. Аллен не запоминает лиц многих, но знает – этого мальчишку запомнит. - Отставить спорить! Ты же не хочешь слететь с экзамена? Тебе это нужнее. – Он указал на бутылку в руке Натаниэля, ни разу не прекратив улыбаться, а затем, оставив его в полном ступоре, подошел к листу и поставил там подпись. Они сдают экзамен в одном месте… - Считай это извинениями за мою неосторожность! – Закончил он, щелкнув пальцами в сторону Аллена так, будто сакцентировать внимание на этом было невыносимо важно. Натаниэль не успел даже имени его спросить – успел крикнуть лишь искреннее «Спасибо!» перед тем, как юноша с самой бледной кожей из всех, что, наверное, видел Алл за свои пятнадцать, скрылся за дверью…Они будут в одной аудитории… Скручивая с бутылки крышку Натаниэль думал лишь об одном: они будут обязаны поговорить еще хоть раз. И этот раз он организует сегодня, сразу после экзамена, решено. Он прильнул к бутылке губами, за раз осушив ее за половину и словно только сейчас очнувшись от бесконечных ведений после солнечного удара. Вот только бутылка все еще была в его руках…А значит, его спаситель был настоящим. *** - Для чего стояли в первых рядах вообще?! - Ну Мэй! – Жалобно проскулила позади него Асмодей, протягивая руку к его свободной ладони: вторую занимала рука едва знакомой Нацуки. Оскар не знал, почему, но чувство чрезвычайной ответственности за эту крошечную куколку-иностранку поселилось где-то глубоко в его, как утверждали многие, прогнившей душе. Хотя бы на ближайший час, он чувствовал себя полностью обремененным тщательным присмотром за девушкой, и не сказать, что это «бремя» было грузом. - Мы стояли в этой очереди, чтобы ты сейчас перездоровалась со всем Комдаро и мы опоздали?! - Не моя вина, что ты дольше адаптируешься – уже три месяца прошло, а у тебя ни одного друга! - Зато счет на карте не в минусе! - Эй! – Это могло бы продолжаться вечно, если бы Нацу, что чуть не вывихнула шею, то и дело поворачивая голову от одного говорящего к другому, не вмешалась: - Вы…по обмену? Если хотите знать, Оскар – аудиал. Его сердцу очень дорога музыка, поэтому чаще всего он в наушниках, дорога человеческая речь, а голоса он запоминает в тысячу раз быстрее, чем лица говорящих. Его слух очень чувствителен к любым резким скрипам или свистам, что зачастую очень быстро выводят его из себя. Благодаря подобному восприятию он внимателен ко всему в речи людей: интенсивность звуков, повышению или понижению голоса – по одному лишь вздоху человека он вполне может определить его настрой на диалог. Так вот - тихий голос Нацуки, на фоне со звонкими голосами предыдущих двух, казался Оскару приятным журчанием ручья у самого устья, пением флейты или…Оскар сказал бы – скрипки. Такой же хрупкий, любимый его сердцу инструмент, с которым не получиться издать не звука, если «бить» также грозно, как по гитаре. Гитару, именно акустическую, он всегда сравнивал с собой…Она может дребезжать, если ее струны не подходят корпусу, может разрывать собственные струны своими же колками, может царапаться необрезанными концами этих струн…Но все еще способна создавать самую приятную музыку из тех, что человек мог бы представить… Он все еще способен на что-то. Асмодей, бесспорно – барабанные тарелки. Многие не любят их за излишнюю громкость, однако забывают, что в концертах они имеют роль неотъемлемую, необычайно важную. Попадая тарелками в такт, вы создаете гармонию музыкальных инструментов со звуком, что, казалось бы, никогда не мог бы звучать в музыке. Для звучания, тарелкам необходимо находиться в кругу других инструментов. - А? – Сведенные к переносице брови расслабились сразу, как Оскар повернул голову к Саки, - Да, да, мы… - Выпускники самого-самого крутого кадетского интерната в Ясухоно! Если пройдем – я выиграю спор у нашего историка, хей, Мей, помнишь он говорил, что я туда максимум на грушу для битья поступлю? Мей? - Да-а, хороший был мужик… - Пока Асмодей недовольно надула щеки, подобно ребенку сложив руки на груди, Оскар обратился к Нацуки вновь, - Ты ведь тоже не местная, да? Откуда хоть? Он заметил, как Саки потупила глаза об пол несколько секунд…Видимо, воспоминания о прошлом были не самыми приятными? - Можешь не отвечать, если не… - Она не дала ему закончить: глубоко вдохнула, так, что легкие полностью заполнились кислородом, а затем начала: - Последний год…В Комдаро жила, а до… - Она сделала паузу, не такую уж и длинную, но, к сожалению, помешавшую ей самой продолжить: - Первая аудитория, проходим! – Оскар повернул голову в сторону звука, тут же повернувшись к Нацу, - Я запомнил, о чем мы говорили. Если пройдешь первый этап – на втором продолжим. Пошлите. Он кивнул Асмодей, а та, быстро закивав, догнала Нацу, прошептав: - А если ты вдруг принцесса, сбежавшая из какого-то королевства, только дай мне знать! В моем роду были пира-аты-ы… Оскар закатил глаза, услышав одно лишь это слово: пираты. Нацу смеялась, а Шинохара едва ли уши не закрывал ладонями, ведь больше не мог слышать такого. Сколько он себя помнит – знал Асмодей, как глуповатую девчонку, с детства помешанную на пиратах. Его сдали в кадетский пансионат в возрасте пяти лет – в этом возрасте Оскар последний раз видел своих родителей в живую. Асмодей появилась в его классе в возрасте десяти лет, когда ее внезапно зачислили, как «крайне способную». Теперь все, что слышал Оскар, это целый набор фактов о Комдарских пиратах, все, что видел Скар – это то, как на уроках, всех, кроме практики, Асмодей собирала модели кораблей из всего подряд, будь то обломки от корпуса ручки или, не знаю, зубочистки. Он помнит все разы, когда Асмодей, дурачась во время субботника на прибрежье Ясухоно, угрожала ему любыми предметами инвентаря, бешено утверждая, что это сабля и громко крича «защищайся!». Это было неизменным как в их десять, так и в пятнадцать: Оскар ненавидел это…и обожал одновременно. Он знал о детстве Асмодей даже больше, чем следовало…Знаете, он просто рад, что после всего, она сохранила способность мечтать и гнаться за мечтой всем разумом и телом. - Пираты? – Все еще хихикая, Нацу вопросительно смотрит сначала на Смод, а затем на Оскара, который лишь, выдохнув, отметил: - Забей, она помешанная. В край помешанная. - Мей, рот. – Было очень смешно наблюдать за тем, как выражение ее лица с воодушевленного, при взгляде на Оскара меняется на хмурое, сердитое. Когда она переводила глаза на Нацу, в глазах вновь горели звезды: - На самом деле, представь только, эту землю когда-то тоже открыли пираты! - Не бывает хороших пиратов женщин, это тебе любой фоулец скажет. – Вновь вторгаясь в рассказ произносит Оскар, потирая переносицу двумя пальцами - Фоульцы всегда презирали пиратов, неуч! И дело было не в женщинах, это ты сексист! – Кажется, грызться подобным образом для этих двоих было полной нормой. Чтобы не напрягать Нацу и дать понять, что это никакая не ссора, рогатый подминул ей, так и говоря – смирись и готовься к ее бесконечным лекциям по истории. Пожалуй, история, в особенности: история Комдаро – то единственное, в чем Асмодей разбиралась больше Оскара. Что уж он поделает, если исторические факты – это Римская империя всей её жизни? Оскар пропускает Саки вперед на подписание документов, чтобы ограничить область для «зажимания» несчастной. Она такая крохотная по сравнению с…процентами восьмьюдесятью ненормальных амбалов, которых хлебом не корми, но дай кого-нибудь тут сшибить! Страшно представить, на кого возложено будущее этого мира, если этих людей вдруг начнет финансировать содружество АОСА! Ах, точно…Чуть подробнее о нем. Когда четыре академии были открыты на территории Комдаро, стало ясно лишь одно – сюда попадут только особенные. Точно также было ясно, что обучение в этом месте не только престиж, но и огромное количество как времени, так и финансов. Срок обучения в АОСА – 5 полных лет. За эти пять лет на каждого ученика финансов тратиться куда больше, чем может показаться с первого взгляда: оружие, оборудование, транспорт, одежда – все это предоставляет академия, и, как бы то не было удивительно, еще умудряется выплачивать немалые цифры стипендии способным ученикам. Так, в чем секрет? В том, что пути всего два. Первый из них – родиться с серебряной ложкой во рту, да так, чтобы эта ложка еще и отливала перламутром. Если ваши родители смогут оплатить катастрофические цифры стоимости обучения, можете считать себя самым большим везунчиком на планете, ведь за те же цены вы могли бы обеспечить себе не просто обучение, а полноценное будущее лет до сорока, и это никакая не шутка. Даже если так, то вы не можете купить место обучения. Вы должны учитывать, что АОСА и коррупция в этом плане стоят по два разных полюса: оплата обучения пройдет только в том случае, если вы прошли вступительные экзамены, но вам отказали во втором варианте. Второй вариант – самый популярный, сопутствующий каждому поступающему сюда еще издревне: финансирование от содружества АОСА. Некоторых детей из разных регионов изначально направляют с бумагами о том, что их регион согласен оплачивать обучение ребенка на условии, что этот ребенок не сможет отчислиться и полностью окончит учебное заведение. В документах написано: «Если студент, обратившийся к СоАОСА, будет отчислен или отчислиться с курса сам, то он и его семья будут обязаны к возмещению полной стоимости пройденного и непройденного времени обучения, вне зависимости от уровня заработка». Это жестоко, но правильно. Те, кто не получают бумагу сразу, могут обратиться к нужному отделу СоАОСА после поступления, прикрепляя свои результаты и, пожалуй, только рассчитывая на удачу хотя бы попасть на утвердительное собеседование в ближайший штаб. На данный момент, в состав содружества входят все регионы, за исключением религиозного Феникса, что изначально был против организации АОСА, однако даже оттуда жители находят обходные способы получать финансирование, чему СоАОСА из понимания положения граждан никак не препятствует. Одним из тех, кто пришел сюда с золотым билетом в виде рекомендации, был Оскар. Лучший выпускник первого в рейтинге кадетского пансионата в Ясухоно за последние десять лет, горящий только желанием поступить в АОСА – ну как ему могли не помочь? Именно Ясухонское содружество помогло ему сгладить запятненное имя другим паспортом воизбежании вопросов – жители пустынных земель всегда были хитры и обходили правила всем регионом, это не было в новинку. Только вот вместе со старым именем, в Ясухоно Оскар оставил самого себя. Его резкая подпись, едва не процарапывая бумагу, отпечатывается на гладкой поверхности листа, будто бы этот момент Оскар хотел сохранить в голове навсегда. Его первый и последний шанс: как он может ошибиться? Никак. Поэтому сердце и колотиться так быстро, качая кровь бурным речным течением, которое было бы способно натачивать камни с помощью воды. Он чувствовал, как дрожат колени, но это придавало особый экстаз происходящему – он представлял, как приятно будет ощутить вкус победы на кончике языка. Вкус победы, тысячу раз оскверненный горечью утраты…Утраты самых близких… Оскар закусил губу, пока в голове крутилось лишь одно имя – самое лучшее и самое худшее одновременно… Когда он прошел за одиночную парту, вокруг него в огромной аудитории уже сидело около пятнадцати человек, двумя из которых были Нацу и Смод. Остальных он видел первый, и, вероятно, последний раз. Он прокручивал между пальцев с выраженными костяшками ручку, наблюдая за тем, как ее корпус огибает фаланги… Знаете, когда вы готовитесь к экзаменам долгое время, начинает казаться, что за пару минут до начала теста в вашей голове будут все знания мира…Вы ошибаетесь. Ваше сознание отчиститься, так, словно вы родились секунду назад и не знаете даже своего имени… Имя…Эта строка заняла больше всего времени. Глаза на ней теряли фокус, дыхание учащалось так, словно паника вот-вот окутает тело целиком. Как твое имя? Как тебя зовут? Или, может, когда-то звали? Оззи? Оскар? Оскар?.. Дрожащая рука непривычно неровно для Оскара вывела безызвестное: «Мейсон Вестерн» Только он убрал ручку от листа, как в коридоре раздалось громкое «пожалуйста!», заставляя прислушаться и отвлечься от экзамена в первые же минуты: - Пожалуйста, вы не можете не впустить меня! – Взмаливал, очевидно, парень, но с очень уж высоким голосом для Оскара. Оскару был приятен средний тембр у парней…Такой, какой был у… - Прости, малыш, но таковы правила, на экзамен ты не прошел… - Нет, нет, пожалуйста, я всего на минуту позже пришел! Я…Я могу ответить устно, слушайте! Начнем с литературы, я могу пересказать несколько строк! – Оскар сжал зубы так, что челюсть ярко выделилась сбоку, а уши хотелось закрыть руками. Истерика какого-то парниши в тишине – сущий кошмар для его ушей…И, видимо, для ушей всего персонала, ведь стоящая в дверях Тирамико, буквально на глазах у всех, затащила опоздавшего за шкирку в аудиторию, усадив за парту с негромким, но гневным: «Пиши, и чтобы без глупостей!». По аудитории раздался смешок, по отдельности он был бы совсем негромким, но сейчас, когда сдержать себя пытались почти все, это больше было похоже на закадровый смех в ситкоме. - Тишина в аудитории! – Произнесла эта же Тирамико перед тем, как выйти, а Оскар еще с минуту смотрел на парня с пастельно-розовыми волосами…Очевидно, судя по волосам и манере общения – он с Поднебесья. Оскар все еще не представляет, на чем основывалось пацифистичное Поднебесье, входя в состав СоАОСА. Он не позволил больше воровать его время, опустив глаза в листок, пока розововласый прятался в собственных руках со стыда. Над ним посмеялась вся аудитория, еще бы. Оскар видел, как сквозь раздвинутые пальцы рук он, беззащитно улыбаясь, ожидал пока все затихнут…Но такого не забывается. *** Два часа и тридцать восемь минут. Ровно столько, судя по часам, просидел в аудитории Шинохара, изредка поглядывая на беззвучно вращающуюся камеру, висящую прямо на уровне потолка. Многих эта камера пугала, Оскара же – ничуть. Ему нечего было скрывать, пусть в бедрах застоем и скопился страх, не позволяя ему даже беспорядочно трясти ногой, как он делал первый час или полтора… Его рука резко взмыла вверх, ровным углом его пальцы устремились в потолок, ловя на себе взгляд не только учителей, но и других абитуриентов. Молча, он кивнул в сторону бумаг, намекая на преждевременное завершение экзамена. По изначальному плану он думал, что досидит до трех часов из пяти возможных, но здесь становилось слишком напряженно – в голову лезли лишние мысли, а делать было все равно нечего. Его проводили из аудитории, все, что он успел – кинуть взгляд на Асмодей, намекая, что дождется ее. Где дождется? Пусть сама догадается. Он медленно закрыл дверь, так, чтобы ненароком не хлопнуть ей, и лишь сейчас услышал собственное дыхание. Может, до этого он не дышал вовсе? Это уже совсем не важно. Задания в этом году…Сложные, как и всегда, но не повышенной сложности. Что входило в вопросы? Все блоки знаний, от физико-математических до естественно-научных. Помнит ли Оскар хоть одно задание? Едва ли… Проходя по пустым коридорам, Оскар словно находился в собственном сне…Эти стены, надписи о приеме абитуриентов в этом году были абсолютно везде…Неужели Оскар правда будет учиться тут? - Э-эй, а я тебя помню! – Раздалось сзади вместе с хлопком двери. Кто-то не особо боялся создавать шум даже в таком месте…Он слышал, как говорящий улыбался. Обернувшись, Оскар раздраженно выдохнул: - Я надеялся, что ошибся с опознанием… «Мальчик с рекламкой». – Оскар сложил руки на груди, от чего-то решив, что уделит этому юноше несколько секунд. Почему? Скар…Не знал. Теперь он мог разглядеть парня-выскочку поближе. Назвать его «рыжим» было нельзя: среди общей копны волос, небрежно растрепанных и совсем неуложенных, проглядывались очень даже заметные локоны блонда, вероятно, крашенные и обесцвеченные. Его глаза – зеленые, с едва заметным желтоватым пигментом ближе к центру. Через губы, ближе к правой стороне лица, проходит небольшой, но заметный шрам, причиной возникновения которого явно была рваная рана от удара чем-то тупым…Ох, так парень любит драки? Скар в жизни не поверит, что кто-либо с таким взглядом может сам ударить или ранить кого-то. Аллен в его глазах – добряк, каких поискать, что точно вылетит если не сейчас, то на втором и последнем экзамене. - Э-эй, ты даже имени моего не знаешь! – Это его даже не задело, ни единый блик во взгляде не сменился, словно любое как прямое, так и подтекстное оскорбление этот юноша пропускал мимо ушей! Он мало того, что выскочка, так еще и прилипала, не так ли? Перекинув почти пустую бутылку из правой руки в левую и чуть склонившись вперед, Натаниэль протянул в сторону Оскара ладонь для рукопожатия. Сглотнув подступающую к горлу едкость и желчь, Оскар, скрыв оскал, неярко улыбнулся, пусть уголки губ и подрагивали: - Я Натаниэль, но лучше Натан, - Представившись, он с намеком кивнул в сторону собственной протянутой руки, пока Оскар продолжал удерживать себя от колких комментариев. Еще немного и он, подобно чревовещателю, начнет сыпать колкости сквозь закрытые губы, - Хотя… «Мальчик с рекламкой» звучало даже мило! «Спроси у мамаши, почему не назвала тебя так.» - Проглотил Шинохара, тяжело выдохнув и протянув руку в ответ. Однако, стоило Натаниэлю лишь попытаться коснуться его ладони, как он резко поднял согнутую в локте руку, оставив Аллена в замешательстве на доли секунды: - Я не спрашивал твоего имени. – Его глаза оказались прикрыты в хитром прищуре, а губы, наконец, приняли форму искренней змеиной ухмылки. Обычно, после таких его действий, он легко избавлялся от нежелательных знакомств: в него пачками летели оскорбления, некоторые набрасывались с кулаками…Однако этот рыжий потомок клоунов лишь прыснул смехом в кулак собственной руки: - Я знаю, что ты хотел, но стеснялся спросить. – Он, надув губы как самая дешевая из проституток Оскара, заправил одну из прядей волос за ухо, будто бы пытаясь играть с Шинохарой глазками. Это выбило из коллеи уже извечного змея-искусителя, который мог закончить отношения на плохой ноте с кем бы то не было раньше! – Что ж, ты не представился…Как мне называть тебя? Оскар, ничего не говоря, развернулся на носочках и прибавил громкость в наушниках, но эти маленькие затычки едва ли справлялись с тембром голоса через чур звонкого Аллена! Оскар ускорялся, однако его обогнали в два шага. Чертов длинноногий придурок с буклетиком! - Может «мальчик недотрога»? - Я тебе сейчас втащу уже… - Прорычал Шинохара, почти кусая собственные губы от негодования. Но его, похоже, совсем не слушали! Подумать только: самого Оскара брали и игнорировали! - Нет? Тогда «хулиганчик»? Кстати о них, это как в тех сериалах про школу: знаешь, у хулиганов еще всегда клички такие тупые были, по типу «баскетболист школы Джеймс-Волчий-Коготь». Так и хочется спросить: черт, чувак, кто дал тебе такую кличку и насколько это повлияло на тебя морально от одного до десяти? - Может, замолчишь? – Уже почти умолял рогатый, покосившись на говорящего лишь на секунду… - Ага, да, сейчас. Я просто пытаюсь донести до тебя то, насколько важно выбрать тебе кличку, а не обозвать тебя чем-то вроде «малыш»… - Он замолк на мгновение, переводя взгляд зеленых глаз на Оскара. Его веснушчатые щеки приподнялись из-за вновь настигшей его глупой улыбки, - …Хотя… Глаза Оскара в мгновение округлились. Если бы не их местонахождение, на смуглокожего Натана давно налетели бы с кулаками, однако сейчас ему это было бы совсем невыгодно: - Мейсон, Мейсон Вестерн! – Выкрикнул тот, тут же закрыв себе рот рукой, на секунду даже подумав, что на эмоциях мог сказать то, что в этих стенах не должно звучать. – Просто замолчи уже, блять. - Мейсон! – Повторил Аллен, разведя руками и улыбаясь, - Хе-ей, Мей, приятель, так бы сразу! Ну вот, а ты боялся! Поцелуешь в щечку на прощание? – Разумеется, довести издевку до конца казалось уже обязательством для лисьей натуры Аллена. - Отсоси. – Отрезал ранее названный Мейсон, толкнув Аллена за плечо в сторону стены, чем лишь вызвал его смех. Благо, этот клоун больше не шел за ним, лишь крикнул что-то вроде: - К твоему сведению, я уверен, что сдал! Еще увидимся! Оскар проигнорировал его, спешно печатая на телефон Асмодей сообщение следующего содержания: « Жду на парковке. » Может, Аллен и пошел бы за ним, если бы не одно огромное но: тот красноволосый. Натан был уверен, что не отблагодарив его и не узнав, в лучшем случае, его имя, он не сможет позволить себе уйти. Ему почти что спасли жизнь, хоть этот жест помощи и мог показаться совсем незначительным но от него, вероятно, зависело поступление или непоступление Аллена по состоянию здоровья. Он наблюдал, как один за другим из разных аудиторий выходят люди. Дверь нужной ему аудитории особо привлекала, поэтому он присел на подоконник почти прямо напротив нее, головой упав на колонну рядом. Он кивал в знак приветствия или прощания каждому выходившему, пересекаясь словами лишь с несколькими. Аллен видел, как настроение одного человека по выходу отсюда отличается от другого. Наблюдая за этим потоком людей он прикрыл глаза…Всего на мгновение. Такие важные мероприятия выкачивали силы даже из таких гиперактивных, как он. *** Он ненавидит поток своих мыслей. Почему? Сидя на самом важном тесте в его жизни, ради которого он прошел столько всего, юноша не мог выкинуть из головы образ, который пусть и был рядом с ним не так долго, но запомнился тут же. Словно цвет самого яркого солнца, глаза – блеск самой молодой травы после дождя! Он не заметил, как провел в своем мире из мыслей и образов целый час. Пришлось ускориться, однако он, несмотря на собственные нервы, успел окончить тест за несколько десятков минут до окончания общего времени. Что с ним? Почему голову заняли абсолютно посторонние мысли? Он чувствовал, как Эннерд, являющийся его лучшим другом, поступающим сюда же, поглядывал на него в недоумении, и если бы мог – давно кинул бы чем-нибудь, дабы мечтатель проснулся…Но разве это помогло бы? Его ладонь опустилась на ручку двери, пока глаза были устремлены в бумагу, выдаваемую всем по окончанию экзамена: « Вы прошли обязательное тестирование. Сроки проверки работ – два рабочих дня. Результаты ожидайте письмом на своей электронной почте. Цифры зачисления будут на официальном сайте вечером завтрашнего дня» Он искренне не понимал одного – сколько дней до создания специальных машин для проверки тратили преподаватели АОСА на это? Ведь каждые два года количество людей, желающих поступить сюда – просто гигантское, а если считать в ручную!.. Он замер прямо на выходе из аудитории, вместе с едва слышным хлопком двери. Мальчик, что поселился у него в мыслях, буквально был в зоне его видимости, как преданный щенок спал и, очевидно, ждал кого-то… Юноша сделал пару шагов вперед, остановился и подождал еще немного, словно если бы Аллен дернулся, он бы отскочил назад, словно кролик, напуганный хищником, за которым наблюдал. - Эй... – Ласково и тихо выдал он, боясь напугать. Он увидел, как рыжевласый чуть двинул головой в сторону, поэтому слабо улыбнулся. Еще шаг, а после он запустил руку в его волосы: осторожно, так, словно он мог ранить его этими касаниями… Подобно домашнему пушистику, Аллен приподнял голову, ласкаясь о ладонь красновласого и вызывая у него жутко учащенный пульс. Что же это такое? Когда слабое сердце Хиши последний раз билось так быстро? - Я вижу, что ты не спишь… - Он наклонился чуть вниз, улыбаясь и смотря на то, как сдержать улыбку не может и Аллен, однако его рука на волосах сидящего перед ним все еще продолжает хаотичное поглаживающее движение. - Хотел проверить, пройдешь ли мимо… - Он приоткрыл глаза, смотря на Хишиоко, как ему показалось, с непередаваемым теплом. С таким, с каким на него еще никто и никогда не смотрел, от чего давно вымершие в груди и животе бабочки суетились, чувствуя тепло от одной его макушки. - Кого ждешь? – Едва смог произнести он, пока глуповатая улыбка покрывает тонкие губы. Аллен улыбается, сняв руку Хиши со своей головы и вложив ее в ладонь собственную…Его руки казались самыми теплыми на свете. - Тебя. Хиши не смог ответить что-то сразу. Казалось, вот-вот мог бы слиться по цвету с собственными волосами, если бы бледная кожа могла краснеть так быстро: - Меня? - Я хотел сказать спасибо еще раз…Ты правда выручил меня. Хиши никогда не нуждался в благодарностях, однако же то, с каким блеском в глазах это говорил Аллен, заставляло сердце желать слышать это «спасибо». Еще хотя бы раз разглядеть эти звезды в его глазах… - Не нужно, правда… - Конечно нужно!.. Я…Прости, я даже имени твоего не знаю… Он улыбнулся ярче, явно скрывая неловкость…А Хиши улыбался тоже. Почему? Сам не знал… Он провел пальцами по пальцам Натаниэля, сжав его руку в некрепкий замок со своей: - Хишиоко, Хишиоко Фроуд… - Называя собственные имя и фамилию он чувствовал себя так, словно несет бессвязный бред. «Хишиоко» - что за имя вообще такое?! – Можно просто Хиши… Хи-ши. Этого имени не существует, оно…Выдуманное и звучит как кличка, знаю… Он хотел добавить еще что-то, однако приспущенные к переносице брови Аллена заставили остановиться. - Кличка?.. Эй, глупость!.. Чудесное же имя… - Хиши чувствовал, что с каждым его словом с сердца сходят ледняки: многолетние и которые, казалось, уже не растают. Он даже замер на мгновение перед тем, как смущенно улыбнуться. Это было первым попаданием в сердце… - Правда считаешь так?... - Конечно! - Спасибо… Он пригладил собственные волосы рукой, отпустил руку Натаниэля и тут же опомнившись: - А ты? Как твое имя? - Натаниэль Аллен. Чуть более скучное, чем у тебя. Для тебя Натан. – Он щелкнул пальцами в направлении Хиши, вызывая у него самый искренний смех. Все переживания об экзамене сразу пропали, стоило Аллену открыть рот. Это было невероятно – он был первым, кто смог заглушить ужасные мысли Хиши!.. - Пойдем? - Куда? - Не знаю, куда скажешь? – Кажется, отказы не принимались, а Хиши и не хотел отказывать, наивно веря каждому слову и каждой улыбке Аллена. Даже сейчас он улыбался, источая самый яркий свет. Натаниэль протянул ему руку, открытой ладонью вверх, а Хиши, даже не раздумывая, вновь прикоснулся к его теплым рукам, словно обшитым мехом, ведь…Что еще могло так согревать, не обжигая. - Дойдем до остановки?.. - Конечно! Десять минут ходьбы прошли, как одна. Хиши вовсе не заметил, как летело время, пока кивал и смеялся с каждой сказанной фразы этого…лиса. Почему-то, еще при первой встрече, Натан напоминал ему…Нет, не лиса. Крохотного лисенка с взъерошенной шерстью, которого хотелось гладить, не опасаясь, что укусит. - И тогда я сказал, что не собираюсь больше слушать этот бред! – Он закончил один из рассказов, смеясь и активно жестикулируя, уже заводя Хиши под крышу остановки и смотря четко в его глаза, - Даже как-то прощаться не хочется… Он закинул свободную руку за затылок, поглаживая себя же и улыбаясь, теперь уже, не так ярко и даже грустно. Хиши от этого, смочив губы языком, отвел взгляд в сторону, пока Натаниэль взял обе его руки, произнес: - Эй… Если пройдем, давай я встречу тебя через денек? Пойдем вдвоем, чтобы не переживать, м? - Не думаю, что пройду… - Хе-ей, ты должен! – Руки Натаниэля переместились на его щеки, а он вновь улыбнулся, - Я не хочу, чтобы эта встреча была последней, слышишь? Хиши положил собственные руки поверх рук Аллена лишь на секунду, а затем снял одну из них со своей щеки, повернув его руку к себе запястьем. С ручки, одной из тех, которыми он писал вступительные, слетел колпачок, а стержень коснулся кожи Натаниэля: - Эй, щекотно! - Потерпи секунду… - Хиши старательно выводил цифры на его коже, а когда закончил, оставил в конце красивое сердце. Натан повернул к себе руку, счастливо улыбаясь и почти прыгая на месте: Хиши удивился, как просто было его осчастливить…Похоже, прощаться он правда не хотел. Возле стоянки затормозил автобус. - Звони, как соскучишься. - А я позвоню! Обязательно! - Звонко подтвердил он, тут же накинувшись на Хиши с объятиями. Обычно, Фроуд оттолкнул бы…Но не сейчас, когда его руки сами легли на плечи стоящего рядом…Он чувствовал одно – он не хочет отпускать. - Тогда…увидимся? - Услышимся! - Точно. Натаниэль отстранился первым, как истинный джентльмен провожая Хиши до самых дверей и стоя у его окна до самой отправки. Такой близости, как сейчас, он не чувствовал никогда. Это могло бы показаться странным, но нет…Натан был счастлив…Впервые за довольно продолжительное время. Автобус тронулся, а Хиши, выглядывая из окна, махал рукой Аллену до тех пор, пока едва знакомый юноша не скрылся вдали. Вот сейчас, Хиши согнулся вдвое, тяжело выдыхая и сжимая рубашку в области груди. Что с ним, что происходит? Рука перекрыла его глаза, а он слабо покачивался взад-вперед, стараясь выкинуть из головы его имя хоть на секунду, однако от таких попыток лишь начинал дышать чаще. Натаниэль Аллен, Натаниэль Аллен… Каждая мысль о его будущем звонке воскрешала и царапала душу – а позвонит ли он вообще? *** Опираясь на мотоцикл, Оскар в двадцатый раз набирал номер Асмодей, покуда эта глупая девушка даже не собиралась взглянуть на экран. - Сучка. – Громко выдал Оскар, уже направляя палец к экрану снова, однако услышал свое имя позади. - Ска-ар! – Она подбежала ближе, а ей тут же отвесили подзатыльник. - Что ты творишь? - Да ладно, тут же никого! - Лилин, прошу тебя, ни здесь, ни где либо еще! – Услышав свое настоящее имя, Асмодей выдохнула. Не один Скар скрывал что-то… - Лилин…Хаха, черт… - Тебе нравилось раньше… - Сейчас тоже. Скучаю по этому. Немая пауза оглушала, Оскар терпеть не мог тишину, а потому протянул ей шлем. - Садись, поедем ко мне. Чего так долго-то? - Ну…Нацу на остановку проводила…А еще встретила классного парня, блондин в очках, может видел! - Нет? – Отвечает он, порывшись в чертогах разума, - Прости, я еще не знаю весь Комдаро. - Ну, его Дэлл зовут, еще познакомитесь! - Если он поступит… - Оскар сел на мотоцикл, тут же почувствовав, как его обнимают за пояс сзади. - Тебе нужно начать больше верить в людей. - Не учи меня жи-ить! – Протянул, почти пропел он, резко дав газу так, что Асмодей с громким визгом прижалась ближе. Она каждый раз говорила, что больше не сядет с ним за один транспорт, особенно – его мотоцикл. И каждый раз ошибалась. Оскара это ужасно забавляло.