Ну, показывай

      Да что это, блять, за день-то такой, а?       — У вашей группы курсовая стоит в этом семестре, — гнусавый голос преподавателя проезжается по раздражённым нервам как наждачка, как палочка от мороженого по зубам, как скребок по языку.       — Но нас не предупреждали об этом на прошлом семестре.       И зачем староста пытается защищаться? Всё равно придётся писать.       — Хороший студент, знаете, курсовую способен написать и за день, и за два. Тем более, для мужчин это не составит труда. У вас впереди целых две ночи…       Джисон был бы счастлив слышать, что его целые две ночи окажутся свободными от смен в магазине, но, увы.       Одногруппник протягивает стакан отстойного кофе, мол, глотни, чтоб не сдохнуть. Джисон отрицательно кивает, потому что брезгует пить из общей посуды. Особенно с одногруппниками.       Руководитель с первой работы скидывает в мессенджер дату важной встречи с заказчиками, и она совершенно складно совпадает с экзаменом в автошколе, и это бесит до дрожи.       Он бы и не стал совмещать две работы. По его скромному мнению, он на такое не способен. Нужда говорит обратное. Нужда и кредитка, которую надо закрыть к концу месяца.       Тысячи лет эволюции, индустрия, цифровизация — и всё ради того, чтобы какой-то уёбок навалил кучу прямо в подъезде Джисона.       Как он об этом узнал?       Да так. Его любимая девушка скинула фотографию. Засранец заботливо прикрыл кучу собственными штанами, но благодарить его за это как-то не особо хочется.       — Сделай с этим что-нибудь! — верещит Гоын в трубку.       А Джисона, блять, тошнит от высококачественной визуализации. Спасибо, хоть запаха не чувствует.       — Что, по-твоему, я могу сделать? Ты хочешь, чтобы я убрал это своими руками?       — Откуда мне знать? Напиши хозяину квартиры!       — И что мне ему сказать? “Извините, а это не ваши штаны лежат на лестничной клетке?”       — Просто сделай что-то, как мужчина.       Гоын сбрасывает звонок.       Джисон истерически смеётся, сидя на бордюре недалеко от кампуса. Как же его это всё заебало, блять. Невыносимо.       Зачем ему университет в двадцать семь лет? Потому что отец сказал, что высшее образование должен иметь каждый настоящий мужчина. В данном случае, это высшее образование имеет Джисона.       Зачем ему влезать в долги при нестабильной экономике и средней зарплате? Без надлежащей финансовой подушки? Потому что настоящие мужчины дарят своим настоящим женщинам достойные и дорогие подарки.       Зачем ему водительские права, когда он путает лево и право? Потому что маме хочется, чтобы её сын был настоящим мужчиной с правами. Права для взрослой женщины — это вообще как магический атрибут из игры. У мамы Джисона прав нет.       Зачем ему убирать дерьмо в подъезде? Джисон немного запутался в истинно мужских видах деятельности после этого разговора, если честно.       Он встаёт, стряхивает джинсы на заднице и пинает носком кроссовка камень. Со злостью, даже яростью, представляя, что этот камень прилетает в лоб отца или профессора или Гоын. А они все ухмыляются, закатывают глаза и говорят по очереди:       — Не справился с эмоциями? Кажется, из роддома мы забирали не девчонку.       — Что, студент Хан? Всё-таки хромосома была лишней?       — Тобой только полы подтирать, ведёшь себя как ребёнок.       Смена в магазине только начинается. Обычно в восемь вечера нет наплыва покупателей, однако старой карге с соседнего дома стало жизненно необходимо посетить любимый продуктовый.       — Я покупала этот сыр пятнадцатого числа, — она бросает половину сыра, завернутого в растерзанную пачку. — У вас тогда была акция, а вы мне продали по полной стоимости.       Календарь у рабочего компьютера извещает продавцов, что сегодня двадцать восьмое.       — Вы нарушаете мои права потребителя.       Женщина хорошо одета — строгий костюм-тройка тёмно-серого цвета, на шее блестит подвеска Картье.       И она ебёт ему голову за пачку голландского сыра и скидку в двенадцать процентов.       Он не способен выдержать её гонор, поэтому вытаскивает из кассы нужную сумму и молча вручает женщине. Недостачу всё равно вычтут из зарплаты.       — Кому я могу пожаловаться? — настаивает женщина, запихивая в сумку купюры.       — В полицию, конечно, — Джисон устало трёт глаза. — Скажите, что мы пытались у вас украсть честно нажитое и налогооблагаемое.       — Вот сопляк! Научитесь разговаривать с женщинами, чтобы иметь право называть себя мужчиной! — раздражённо бросает она и, предварительно убрав остатки сыра в сумку, уходит, громко хлопнув дверью.       Смену, конечно, передали из рук вон плохо — полные паллетки пива стоят прямо посреди торгового зала и смотрят в пустые холодильники. Потому что в дневную смену работали девочки, которым тяжело делать выкладку тяжелых бутылок. Паллетки, значит, в зал притащить нетяжело, а разложить — очень.       Телефон неприятно упирается в бедро, когда он сидит на корточках в попытках снять скотч с паллетки. Джисон терпит дискомфорт, но когда телефон вибрирует, недовольно встаёт. В глазах темнеет на пару секунд.       Гоын снова скинула фото.       — Грёбаная стерва.       На глаза наворачиваются слёзы, когда он не видит на фотографии злосчастную кучу. Потому что Гоын прикрыла её любимой футболкой Джисона. Той самой, белой, с черепашками-ниндзя.       Руки начинают трястись от злости, а дёсна болят от того, насколько сильно Джисон скрипит зубами.       “Да пошла ты нахуй! Собирай вещи и уебывай!” — лаконично пишет в чат и бросает телефон на прикассовую зону.       Вот же дура ёбаная.       Эта футболка была куплена на кровно заработанные в двенадцать лет деньги! Он ещё специально купил навырост, чтобы носить её примерно вечность.       К кассе подходит постоянный покупатель. У него яркие фиолетовые волосы и серьга-цепочка на одном ухе. Наверное, ещё школьник, потому что иногда заходит в форме. Он протягивает две банки газировки и пачку презервативов. У кого-то будет секс. Секс за газировку.       — Одиннадцать тысяч вон, — Джисон проговаривает сумму, а мальчик убирает товары в сумку.       Он долго застёгивает молнию большого отделения рюкзака, медленно натягивает лямки на плечи.       Если бы Джисон мог начать нервничать, то он бы сделал это. Но он уже весь день нервничает, и начинать ничего не нужно.       — Ну? Оплачивать будешь?       Мальчик дергается и смотрит красиво подведёнными глазами прямо на Джисона.       — А?       — Заплати за товар, — требует Джисон.       “Ну ты-то куда?” — молча возмущается он. И этот всегда опрятный, добрый и вежливый мальчишка решил его сегодня довести.       — Но у меня нет денег, — мальчик хлопает глазами часто-часто.       — Тогда верни товар.       Джисон немного надеется, что мальчик ничего не вернёт, и Джисон абсолютно оправданно даст ему пизды за магазином.       — Но я не могу! Мне это все нужно! — мальчик так округляет глаза, словно сейчас происходит что-то крайне очевидное, а Джисон почему-то не очевидец.       — Тогда заплати! — Хан повышает голос.       Вот ведь дети пошли!       — Да нет у меня денег!       — Послушай, чтобы что-то купить, надо что-то отдать, понимаешь? Рыночные отношения.       — Денег у меня нет, — настойчиво повторяет покупатель. — Есть только член и удостоверение личности.       У Джисона дёргается глаз.       — Что? Ты хочешь отдать мне свой член и удостоверение личности за газировку и резинку?       — Ты дурак? Просто показать!       Перед глазами пролетает целый день: душные аудитории, гнусавый голос профессора, уведомление из банка, фотография, блять, дерьма, истерический писк Гоын. И ещё раз: вонючий кофе в тошнотно-зелёном стакане, кусок сыра, гибель любимой футболки.       — Ну, показывай.       Фиолетовые волосы радостно переливаются на свету, а глаза наполняются холодным, липким испугом. Мальчик замирает, крепко сжимает в руках лямки рюкзака и часто моргает.       — Долго буду ждать?       Удовольствие, чистейшее удовольствие разливается по плечам, спине, снимая напряжение на долю процента из всех ста пятидесяти. Но растерянность мальчишки, краснота, разлившаяся по ушам и щекам будто шепчут Джисону: “Оно того стоит”.       Мальчик громко сглатывает и трясущимися руками снимает с плеч рюкзак, чтобы достать из самого маленького отсека пластиковую карточку. Он кладет её на кассовую зону.       Ли Минхо, 19 лет.       На фото у мальчишки тёмные волосы, стрижка-горшок и прямоугольные очки с толстыми линзами (теперь ясно, почему он так мило часто моргает).       Мило?..       — Хорошо, теперь снимай штаны, — Джисон убирает айди карту школьника в кассу к сложенным купюрам, а тот застывает от безысходности с протянутой рукой.       Маленькие красивые пальцы почти все в кольцах — тонких, серебряных и аккуратных.       — Прямо тут что ли? Тут покупатели могут быть! — возмущается так, словно его кто-то тянул за язык. — А ещё… Ещё тут камера! — указывает пальцем на устройство.       Джисон игнорирует тот факт, что эта штука никогда не работала.       — Да, она и звук пишет. Твоим родителям будет интересно посмотреть на запись, да? Хозяйка магазина наверняка их знает.       Ли Минхо держится на удивление очень уверенно для мальчика, который сказал хуйню, а потом осознал, что это была именно она.       — Раз мама будет смотреть, то точно здесь показывать не буду, — хмурит брови и сжимает губы.       Надо же, теперь Джисона бесит школьник, который отказывается показывать член за две банки газировки и пачку презервативов. Отличное завершение великолепного дня.       — Дуна!       Сонная девушка выходит из подсобки.       — Чё?       — Вставай на кассу, мне нужно отойти.       Джисон кивает в сторону подсобки и надеется, что мальчик трусливо сбежит, пока продавец стоит спиной. Но хочет верить, что смелости у пацана хватит на ещё пару глупых, но эффектных поступков.       И Ли Минхо действительно шагает по вымытой плитке в подсобку — это слышно по скрипу резиновой подошвы его конверсов.       Джисон закрывает за мальчиком дверь и демонстративно задвигает шпингалет до упора. Ли Минхо переминается с ноги на ногу, разглядывает старый стеллаж, заставленный документацией и просрочкой, которую завтра спишет администратор. Разглядывает небольшую скамейку и электрический чайник. А когда Джисон садится на скамейку, вовсе начинает выглядывать что-то на потолке.       — Я жду, Ли Минхо.       Какой же он идиот. Перед ним школьник, который просто увлёкся провокацией. Школьник, который завтра точно пожалеет о том, что сказал. Если уже не пожалел.       Но неужели сегодня все должны издеваться только над Джисоном? Почему Джисон не может поиздеваться над кем-то?       Мальчик медленно и нервно скидывает с плеч рюкзак, в котором глухо бьются друг о друга банки с газировкой.              — А ты… Ну, — чешет затылок, не рискуя взглянуть на продавца, — по мальчикам, получается?       — Ты за кого меня принимаешь? — возмущается Джисон вопросом. Да с чего он… Почему? Он что выглядит как… Ну, то есть, не как настоящий мужчина?       — Ну, просишь незнакомца показать тебе член, — наконец-то смотрит в глаза и быстро кивает, словно это же очевидно. Джисон все ещё не очевидец.       — Я прошу? — он захлёбывается возмущением. — Ты сам предложил!       — А ты не отказался.       Ли Минхо по-кошачьи улыбается, хитро и красиво, провоцируя возмущение литься даже из ушей.       — Ты старшим такие вещи предлагаешь и даже не стыдишься! Может, это ты по мальчикам, а? — контратака была доведена до идеала...       — Ну да, — ...и оказалась отражена.       — Как ты… Так спокойно говоришь об этом?       Ступор. Конечно, в девятнадцать и горы по колено, но… Сказать какому-то чужому человеку о своей ориентации — неправильно. Предлагать показать член — неправильно. Чёрт возьми, сидеть и ждать, когда тебе покажут член — тоже неправильно.       — Почему я должен волноваться?       Мальчишка смеётся. Смеётся чужим страхам в лицо.       — Потому что ты мужчина. Ты должен…       — Да ничего я не должен.       В груди что-то скребёт, жжёт.       — Как мужчина. Как мужчина я ничего не должен. Вот как человек — да, я слово держу. Раз сказал, что покажу, значит, покажу, — теперь ведёт себя совсем расслабленно, тянется руками к пряжке ремня. — Покажу, что я мужчина.       Такая простая формула. Если ты родился мужчиной, значит, ты мужчина. Вот так просто — без ярлыков и обязательств. Без длинных списков требований от социума, семьи и вторых половинок. Будто бы долги — это участь людей, граждан, а не мужчин. Как будто можно в двадцать семь лет заниматься сборкой мебели, жить на съёмной квартире и не уметь водить машину. Как будто кто-то всё это разрешил, а письмо-извещение затерялось в спаме.       Неужели можно вот так? Любить кого хочешь, а не того, кого выбрала мама? Красить волосы в яркий цвет, если ты не айдол?       Джисон понимает, что истерично смеётся, когда руки Ли Минхо застывают, а в глазах блестит недоумение вперемешку с обидой. А Джисон все смеётся — да не может быть такого. Не бывает. Он, блять, постоянно кому-то должен, ему эти долги отдавили плечи. А потом появляются школьники, которым давят только скинни джинсы.       Он бы тоже хотел, чтобы ему давили скинни, вот только скинни настоящие мужчины не носят.       — Ты чего, а? — мальчик присаживается на корточки и тянется ручками к щекам Джисона, чтобы большими пальцами стереть горячие слёзы. Только в этот момент Джисон понимает, что плачет. Плачет и смеётся.       Блестящие глаза Ли Минхо с таким беспокойством смотрят на безобразную — он уверен — картину, что сердце сводит. Он и не вспомнит, когда плакал в последний раз перед кем-то. А как себе позволить слёзы, когда он и так отстающий в гонке за место настоящего мужчины?       Смех постепенно затихает, оставляя за собой лишь безобразные, жалкие всхлипы, бьющиеся о болезненно-жёлтые стены подсобки.       Из-за пелены слёз всё вокруг смешивается в одно уродливое горчичное пятно.       До носа, забитого соплями, доходит запах виноградного ароматизатора. Ли Минхо, вскрывший банку неоплаченной газировки, протягивает её ко рту.       — Ну же, давай, — почти шепчет. А в голосе отчётливое беспокойство.       Джисон неаккуратно хватается за банку, нечаянно кладёт свою ладонь поверх чужой и не без помощи делает глоток.       — Вот так.       Ладонь Ли Минхо покоится на его колене, а вторая держит банку.       — Прости, я, — громко всхлипывает, — я обычно не позволяю себе так… Ох, как же стыдно.       — Ничего не стыдно, — отвечает мальчик прежде чем отпить газировку из той же банки. — Плакать полезно. Для всех.       Отец бы его прибил, будь он здесь. Слава богу, что здесь только Ли Минхо.       — Знаешь, — продолжает гладить колено, — я каждый день езжу в школу на автобусе. И каждый раз там куча мужчин. Разных, конечно, но в основном — взрослых и несчастных. У них опухшие лица, щетина и безвкусные стрижки. Одежда в катышках, а глаза такие грустные, что умереть хочется. От них пахнет потом и алкоголем. Виноваты ли они в этом? Наверное. Но им с детства говорят, что они должны быть сильными, сдержанными и делать больше, чем могут. И плакать запрещают, и смеяться. И вот они такие — едут на производство с утра, с багажом дерьма и сгнивших эмоций. Смотрят пустыми глазами в пустоту. И говорят мне, что я должен стать таким же.       Отец не такой. Он ездит на своем дорогущем автомобиле, руководит отделом крупной компании. От него пахнет дорогим одеколоном, да и лысина вполне ухоженная, блестящая. Бывает, конечно, что каждый день пьёт перед сном. Сидит в тишине кухни и из дорогих бокалов пьёт дорогой виски. Смотрит пустыми глазами в пустоту.       — Мне курсовую надо послезавтра сдать, — выдавливает Джисон из себя настолько громко, насколько позволяет адская смесь из слёз и соплей. — А времени нет.       — Купи, — мальчишка жмёт плечами. Когда-нибудь до Джисона начнут доходить очевидные вещи.       — Денег нет, — стыдно такие вещи говорить, но все равно говорит.       — Тогда через искусственный интеллект сделай.       — Так просто у тебя всё, — грустно смеётся Джисон. Почему он сам не догадался?       — Не люблю, когда сложно.       — Ещё в пятницу экзамен в автошколе.       — Боишься, что не сдашь?       — Да нет, — врёт. — Скорее, не хочу сдавать, — не врёт.       — Тогда не сдавай. Видишь? Просто.       Слёзы перестают жечь глаза, поэтому в грустном пятне Джисон разглядывает что-то живое, спокойное и фиолетововолосое. Ли Минхо всё так же сидит на корточках, держа в руках банку, которую Джисон отнимает, чтобы отпить.       — Ещё в подъезде насрали. И с девушкой расстался.       — Первое, конечно, ужасно, а со вторым поздравляю.       Улыбается во все красивые зубы, в глазах сверкает хитрость.       — Ты невыносимый.       Говорит, невыносимый, а сам хихикает. Разглядывает немного отросшие корни и бледную кожу лица. Розовые губы и немного выпирающие передние зубы. Красивый до одури, а ведь еще даже школу не закончил.       — Но спасибо, — произносит неожиданно для себя. — За поддержку.       Порозовевшие щёки отлично сочетаются с фиолетовыми волосами. Мальчик напрягается и отводит взгляд на стеллаж.       — Ну так это… Член показывать надо?       Точно.       А надо ли?       Половину банки он сам выдул. Да и злость отступила вместе со слезами.       — Сам-то хочешь? — с насмешкой спрашивает.       Ли Минхо поспешно встает, немного кряхтит, пока затёкшие ноги привыкают к новому положению, и не знает совершенно, куда себя деть.       — Ну, как будто бы да.       Ну и повезло же Джисону напороться на школьника с эксгибиционистскими наклонностями.       — Тогда давай.       То ли слёзотерапия так успокаивает, то ли уже настолько всё равно, что он молча смотрит, как дрожащие руки расстёгивают пряжку ремня. Ли Минхо медленно спускает джинсы вместе с трусами, если они вообще есть, и демонстрирует, сука, член. За две банки газировки и пачку презервативов.       Джисон не задаётся вопросом, почему у школьника член стоит колом. Так, наверное, у всех ребят его возраста.       И взгляд оторвать не может — лобок идеально выбрит, и сам ствол крепкий, толстый. Не совсем ясно — это Джисон смотрит на член или член на Джисона? Но так близко, что Джисон может разглядеть венки и выступающую на головке влагу. Странно. Странно и не дискомфортно. Красиво.       — Ты что, везде такой красивый? — спрашивает вслух, хотя не планировал.       Наверное, это в нём говорит зависть. Ну, какой-то там пацан, который младше его на, кажется, семь лет, выглядит гораздо лучше. Живёт насыщеннее и мыслит не как побитая собака. Такой свободный и безбашенный.       И его собственный привставший член ощущается не таким длинным и толстым, как у Ли Минхо.       Ли Минхо поспешно натягивает штаны, пытается затянуть ремень, но получается не сразу.       — Ты… Ты зачем так говоришь? — краснеет, захлёбывается адреналином.       Джисон и сам не знает. Но немного грустит, что побольше разглядеть не удалось. Он допивает остатки газировки, пока мальчик приводит свои скинни в порядок. Ли Минхо берёт в руки рюкзак и вытаскивает вторую банку.       — Возьми, — протягивает её Джисону.       — Спасибо, — Джисон принимает банку так, словно это не абсурд — подарить продавцу товар, который выкупил, показав член. — Это мой любимый вкус.       — Да, я специально тебе такую взял. Я слышал, как ты говорил об этом, когда заходил вчера.       Джисону редко кто-то вручал такие приятные мелочи просто потому что ему эта мелочь нравится. Обычно ему дарят что-то нужное и что-то на день рождения.       А тут пацан взял специально для него.       Это так мило, что…       Что?       — Что значит, специально взял? Специально для меня?       Ли Минхо в мгновенье напрягается.       — Ты что, все это специально устроил? Для меня? — удивление вперемешку с неясным удовольствием рисуются на лице Джисона немного пугающе и много смущающе.       — Мне домой пора! — почти вскрикивает мальчик, вытаскивая из кармана бомбера телефон.       — Стой, а презервативы ты для… — вот же блять! — Ли Минхо, а ну объяснись!       — Время уже десять почти, мне завтра в школу! — мальчишка отбивается так же громко, как Джисон ему предъявляет.       Он нервно оборачивается и борется пару секунд со шпингалетом прежде чем чрезвычайно уверенно выйти из подсобки под громкий смех Джисона.       — Эй! Ли Минхо! — Джисон бежит за ним и догоняет только на улице, хватая за ручку рюкзака.       — Да чего? Мне домашку делать пора!       Очаровательно. Неужели возможно не оценить такой коварный и идиотский план? Джисон не понимает ничего, но пребывает в таком восторге, что готов лежать на полу и орать.       — Напиши свой номер.       И вместо того, чтобы делать домашку, Ли Минхо пишет ему глупости в формате сообщений. Что, вообще-то, он уже умеет водить машину и собирается стать айтишником и точно-точно будет много зарабатывать. Скидывает фотографии своих котов, своих растений в горшках, своих новых наушников и своих бёдер. Последнее явно лишнее, но их официальное знакомство — это и есть изобилие всего явно лишнего.       И как-то оно всё отходит на второй план — и курсовая, и автошкола, и дерьмо в подъезде. Он курит на улице, потягивая виноградную газировку. Такая тёплая ночь. Что-то непонятное так греет. Наверное, чужое удостоверение личности в нагрудном кармане.