ømme klemmer

От движения болит шея. Когда долго лежишь на одном месте, по-настоящему долго, она всегда затекает, каждое шевеление отдается тупой болью. Шевелиться не хочется, не хочется ничего. У трупов нет желаний, нет чувств и нет эмоций. В статичности не проявляются эмоции, ведь нечему их вызывать. Но он чувствует, лежит на полу и чувствует, чувствует соль на губах. Они соленые, потому что покрыты кровью, сочащейся из трещин. Трещины всегда появляются, если не пить два дня. Проводит сухим языком по пересохшим губам, он еле ворочается, потом выходит изо рта и прилипает к сухим коркам, отлеплять сил нет, поэтому язык остается сам по себе, пока не высохнет окончательно и не отлипнет. Зачем ему вообще язык? Что он хочет донести этому проклятому миру, если он - чужак? Эта бесполезная мышца только давит на челюсть, которую и так тяжело держать. Мертвецам не нужны мышцы. Соль. Соль на губах, соль в голове, повторяющаяся, зациклившаяся нота. За стеной звучат струны, вновь и вновь один рисунок, а, может, это просто галлюцинация. Звук бьется о стенки черепа, заполняет пустой разум собой. Соль, соль, соль, соль, соль, соль, как на нотном стане. Хочется закрыть уши, голова должна быть пуста, но ватные руки не поднимаются. Желание остается в голове, сплетаясь со звуком и давя на мозг еще больше. Он молод внешне, молод телом, худощав и высок, но внутри он совершенно стар, внутри он давно истлел. От молодости осталась только оболочка, ни энергии, ни желаний плоти, только пустые органы, тянущие голодом и жаждой куда-то в бессознательное. Пусть тянут. Этого он и ждет. Ждет смерти. Один день, второй день, до третьего доходило редко. Он устал сотрясать воздух своим дыханием, устал что-то делать. Стремления, мечты, все ушло в бездонную дыру в груди. Чуть повыше длинного уродливого шрама под ребром, отголоска прошлого. Пустота вытекает из глубоких косых выщерблин на коже, из запястий, из-под рёбер, она поглощает и привкус соли с губ, и мерзкий звук в голове, и боль в шее. Он проваливается в теплые объятия, темнота окутывает всё вокруг, несёт к обрыву. Увы, просто лечь и сдохнуть тоже бывает сложно. Дверь комнаты распахивается, тяжелые шаги и запах чужого разгоняют уютный мрак. Поток перебивается ударом ногой под ребро. "Вставай, ублюдок, от тебя воняет, мерзкое ничтожество". Голову приподнимают, в превратившиеся в фарш губы вливается холодная вода, он просыпается от сладкой неги, вновь не сумевший уйти. Разочарование, гнев, в таком виде ты - не труп. Захлестывает ненависть. Вода внутри ощущается как холодные ножи, втыкающиеся в тело. Мерзкое чувство, он не может побороть отвращение. Вода вырывается из глотки вместе с горькой желчью и отвратительным, мучительным, сгибающим пополам спазмом, скручивающим внутренности и валящим ослабевшее тело на пол. От бессилия он содрогается в беззвучных рыданиях. Измученное обезвоженное тело подводит, даже глаза не перекатываются вслед за головой. Нож пропарывает туловище наугад, изо всех сил, так глубоко и грубо, как только могут эти полумертвые руки, плевать, лишь бы избавиться от этого ужасного холода внутри, от чувства переполненности. Втыкает снова, и снова, и снова, пока покрытые густой кровью ладони не роняют клинок на пол. Смерть шепчет в ухо что-то ласковое, пока он смотрит на текущую алую жидкость, расцветающую на полу яркими пятнами. В глазах мутнеет, боль отходит, чувства истираются в тонкую линию, звук выходит на ровную линию, ни одного колебания, он все дальше и дальше. Трупам не нужны эмоции, ощущения и желания. Идут минуты, они похожи на вечность, но скоры как пара секунд. Разум мутнеет и погружается в сладостную предсмертную негу. Жизнь не проносится перед глазами, он ведь никогда не был жив. Пустая оболочка падает на пол. Теперь ему никто не помешает.