the comforts that make us feel numb

— Блятство. Уилл наблюдает, как Майк снова и снова щёлкает зажигалкой. Пламя гаснет, не успев зацепиться за туго скрученный конец косяка. После четвертой неудачной попытки становится невыносимо следить за вспышками огня, и Уилл отводит взгляд. — Помочь? — серьёзно спрашивает Уилл. Голос звучит негромко, хотя они стоят снаружи, прижавшись спинами к фургону. Джонатан и Аргайл спят внутри, слишком вымотанные, чтобы хоть что-то услышать. — Я пару раз видел, как Джонатан это делает. Майк щёлкает зажигалкой ещё раз, и в коротком свете пламени Уилл видит румянец на его лице. — Это из-за ветра. — Дай-ка, — говорит Уилл, протягивая руку. Он не забирает зажигалку, не касается Майка — слишком не уверен, что сможет это выдержать — вместо этого Уилл закрывает зажигалку рукой от ветра, словно куполом, и кивает Майку, предлагая попробовать еще раз. Из зажигалки слегка вырывается небольшое пламя — покачивается от ветра, но свернутая бумага загорается. — Вдыхай, — мягко наставляет Уилл. Майк подносит дрожащие пальцы ко рту, обхватывает губами косяк и вдыхает, как и советовал Уилл. Он пристально смотрит в глаза Уиллу, не отрываясь на протяжении долгого вдоха. Уилл отводит взгляд первым. И пропускает впечатляющий приступ кашля со стороны Майка. Уилл хватает бутылку воды и суёт ту в руки Майка, а затем, желая лучше видеть, делает фонарик поярче. У Майка краснеет лицо — то ли от смущения, то ли от кашля. — Ты в порядке? — спрашивает Уилл, едва сдерживая смех. — Ага, — говорит Майк в промежутках кашля. — Чёрт. — Джонатан всегда выглядит накуреннее после хорошего кашля, — успокаивает Уилл, хоть он и не совсем уверен, что это правда. Майк кивает, отпивает немного воды, и передаёт косяк Уиллу. Тот делает затяжку — на это уходит секунды четыре, на пару секунд меньше, чем у Майка, что кажется разумным, особенно если учесть, что ему совсем не хочется кашлять. Он выдыхает и — да, вот откуда кашель. Сделав глоток, он смотрит, как Майк делает вторую затяжку, и, кажется, чувствует себя немного увереннее на ногах. Еще не под кайфом, но, наверное, для этого потребуется пару затяжек. Вторая затяжка Майка уже не вызывает такого сильного кашля, и Уилл решается на еще одну. — Джонатан не убьёт же нас из-за своей травки? — шепчет Майк осипшим он кашля и дыма голосом. Уилл качает головой, всё ещё удерживая дым в лёгких. — Вряд ли, — отвечает он, выпуская дым вместе со словами. — Не думаю, что он в состоянии даже заметить, — говорит он с едва заметной горечью. — Кроме того, он уже как-то предлагал мне покурить. — Хм… — дым вырывается изо рта Майка длинными, красивыми серыми струйками. Усталость, смирно ждущая подходящего момента, наваливается на плечи, от чего Уилл чуть горбит спину, но упрямо продолжает наблюдать, как дым уносится вверх, пока не теряется на фоне темного пустынного неба. — Это хорошо, — затем движением, которое кажется таким быстрым, что Уилл едва успевает проследить за ним взглядом, Майк ложится, ссутулившись всем телом, пока его спина не округляется и упирается в песок. — Чувствуешь что-то? — спрашивает он. — А? — Уилл отвлекается — фонарик подсвечивает длинную тень от руки майка, вытянутую над его головой, и кажется, что он действительно удерживает свет в руке. Уилл, как это часто бывает, хочет его нарисовать. Майк фыркает от смеха. — Похоже, ты точно что-то чувствуешь. У тебя глаза такие красные. — О, — говорит Уилл, наконец-то разобрав вопрос. — Да, кажется, да. Майк зажимает косяк губами, делает еще одну затяжку, а затем тушит — скорее как сигарету, чем, как по мнению Уилла, следует обращаться с косяком — о фургон. — Можем докурить позже, если захотим. — Ага, — соглашается Уилл, на самом деле совершенно не думая, что будет позже. Он закрывает глаза, и некогда тихий участок пустыни кажется ему шумным из-за ветра, который завывает за бортом фургона, и взъерошивает песчаные дюны, его самого и Майка рядом с ним. Зарывшись рукой в песок, он чувствует, как каждая песчинка проскальзывает сквозь его пальцы — такие близкие и реальные, что Уилл не знает, что с этим делать. В голове звучит мелодия, и сам того не осознавая, он начинает ее напевать, и чувствует, как звук отдается эхом по всему телу. — Уилл, — слышит он, а затем что-то тёплое касается его предплечья. — Уилл? — Это рука, понимает он. Рука Майка. — Черт, ты в порядке? Уилл открывает глаза и видит Майка, смотрящего на него широко раскрытыми глазами. Уилл улыбается ему, немного ошарашенно. — Хэй, извини. Я в порядке. — С трудом подавляя желание провести по волосам Майка, — Просто не привык к такому. — Ладно, ладно, хорошо. — Майк снова ложится, успокоенный таким ответом. — Я тоже. — Довольно неплохо, кстати. — Неплохо, — рука Майка — необъясним образом — играет с ниткой от брюк Уилла, прямо у его ботинок. — Я тут подумал, а ты когда-нибудь… — Майк осекается, и Уилл слышит, как затихает последнее слово, превращаясь в ничто — то, что он как обычно не мог. Уилл поворачивается, окидывает взглядом длинное, стройное тело Майка: его темная одежда и волосы резко выделяются на светлом песке. Пропорции кажутся неправильными. Преувеличенными. Уилл закрывает один глаз, затем другой, и не имея возможности воспринимать глубину, он с трудом может сопоставить размер фонарика между ними и далекими песчаными возвышенностями. Смех Майка звучит резко и отрывисто, от чего Уилла пробирает насквозь, он трясет головой, словно это поможет ему протрезветь — он слишком часто видел, как Джонатан проделывал этот трюк, чтобы по-настоящему верить, что это действительно сработает. Секундой позже он понимает, что тоже смеется. Уилл с шумом падает на песок, всё ещё смеясь, но уже ближе к Майку. Смех Майка прекрасен. Его лицо преображается — нежное и радостное. Прекрасное. Уилл хочет — боже — он хочет Майка. Хочет поцеловать его. Хочет обнять его красивые плечи. Хочет схватить его и повалить на песок, прижать их губы друг другу и коснуться... — Что? — Спрашивает Майк, выводя Уилла из этих явно чересчур эротичных грёз. Уилл машинально краснеет. Он не часто думает о таких вещах, так как не может себе этого позволить, поэтому он отучил себя от таких мыслей. Обычно Уилл испытывает такой стыд и вину, что его буквально тошнит — но не в этот раз. Какое-то выражение его лица — он надеется, что скорее смущенное, чем жаждущее — должно быть бросается в глаза Майка, и он снова спрашивает, — Что? Уилл пожимает плечами, представляя, как проводит языком по длинной шее Майка, и качает головой. — Я просто… мысли приходят словно из ниоткуда? Понимаешь? — Наверное, это травка, — отвечает Майк, произнося последнее слово почти с благоговением, и Уилл разражается смехом. Даже он понимает, что это отстойно говорить таким тоном о наркотиках. — Но я такой — гораздо меньше думаю. Это приятно. Меньше мыслей — всего две на самом деле. Две мысли Уилла сейчас, если бы он решился их классифицировать, были бы: раз — пытаться не выглядеть отчаянно желающим; два — отчаянно желать. — Сколько у тебя их обычно? — Сотни. — Майк снова смеется. Уилл не может вспомнить, когда он в последний раз видел, чтобы Майк так много улыбался и смеялся. Может быть, когда они были детьми. — Как будто всё испарилось, и осталось только самые важное, да? — Майк, — его волосы падают ему на лицо, когда он лежит на боку — Уиллу хочется потянуть за них. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Я тоже. — Он тянет нитку, пока она не обрывается. — Но я хочу тебя кое о чем спросить. — Валяй, — говорит Уилл, и нелепо машет рукой, о чем, как ему кажется, он должен был бы немедленно пожалеть, если бы Майк не рассмеялся так искренне. — Хмм… — Уилл готов поклясться, что чувствует, как по его телу проходит вибрация, исходящая от Майка в том месте, где кончики его пальцев касаются предплечья Уилла. — Ты мой лучший друг. Уилл фыркает. — Это не вопрос. — Нет. — Майк прикусывает нижнюю губу. Уилл думает, что справился бы с его губой гораздо лучше, будь у него такая возможность, но… что ж. — Ты, типа, мой самый лучший друг, о котором я беспокоюсь больше всего на свете. Уилл чувствует, как краснеет, и ожидает внутреннего порицания, которого не происходит. Обычно в его голове звучит голос, который советует ему не искать скрытый смысл, напоминает о предыдущих косяках Майка в качестве друга, и убеждает его, что в любом случае во всем виноват сам Уилл. Но голос молчит. Это признание Майка, если уж на то пошло, вполне логично. Оно идеально вписывается в представление Уилла о себе и Майке. — Ты тоже мой лучший друг, — говорит он, мягко улыбаясь. — Ты мой лучший друг, и с тобой всё так легко. — Майк садится, и Уилл сразу же начинает скучать по тому, как он выглядел лежа на спине, но зато теперь он может смотреть на Майка снизу вверх. — Например, сейчас с тобой мне так легко, а с кем-то другим я бы просто испугался. Разговоры с тобой делают меня таким счастливым, и мне всегда так хорошо рядом с тобой, и я просто… Я чувствую, что могу рассказать тебе все, что угодно. — Он вытягивает руку и слегка ей взмахивает, словно пытаясь что-то объяснить наглядно. — И проводить время вместе никогда не кажется обязательством. — Он даже не смотрит на Уилла. Как будто не осознает, что произносит это вслух. — И ни с кем так не бывает. Даже с Оди. Особенно с Оди. Упоминания о девушке Майка, даже среди комплиментов, обычно было бы достаточно, чтобы ввергнуть его в жуткое уныние — и вновь надежды разбились о берег искренней гетеросексуальной дружбы Майка Уилера. Но это едва ли что-то меняет. В любом случае, сейчас её здесь нет. — Тебе следует делать это чаще. Разговаривать со мной. — Уилл, я постоянно этого хочу. — он смотрит так пристально, что Уилла физически тянет сесть, чтобы быть ближе к лицу Майка. — В этом-то и проблема. — Уилл пожимает плечами — для него это вообще не проблема, но Майк продолжает говорить. — Я бы хотел, чтобы это был ты. Травка, кажется, притупила его стыд, способность к сдержанности, даже ревность и печаль, но она никак не может успокоить боль в его сердце от такого признания. — Что? — Я просто… если бы это бы был ты, а не Оди, — сердце Уилла бьётся где-то в горле. — У нас не было бы ни одной из этих проблем. Ты просто понимаешь меня, и у нас уже есть общие интересы, и мне не было бы так трудно говорить с тобой о своих чувствах, потому что я всегда хочу рассказать тебе, что чувствую. Я бы хотел, чтобы это был ты. — Майк так увлечен своей речью, и едва смотрит на Уилла, что не замечает, как тот вздрагивает, когда он говорит: — Будь ты девчонкой, — и словно этого было недостаточно, — я бы уже поцеловал тебя. Это несправедливо. Это жестоко, утверждает какая-то часть его мозга — находящееся где-то далеко, и отчаянно сейчас кричащая сквозь пелену травяного тумана. Достаточно громко, чтобы всколыхнуть что-то в его душе. — Ладно, — говорит Уилл, удивленный тем, каким ровным получился тон, учитывая, насколько взбудоражен он сейчас. — Но это всё равно не вопрос. — Что? — Ты сказал, что у тебя есть ко мне вопрос. — О, — говорит Майк, очевидно забывший про это. — Я думал, ты понял о чем я? Уилл хмурит брови. Майк — мудак. — Я не хочу быть девчонкой, чтобы ты хотел меня поцеловать. — Говорит он слишком горько и слишком решительно. Это даже не ответ на вопрос. Он даже не уверен, что это правда — иногда он думал, что стал бы кем угодно, если бы это могло заставить Майка захотеть его. — Нет, я имею в виду себя. — Майк дергает его за рукав рубашки, пока Уилл не поднимает на него глаза. Майк облизывает губы. — Ты когда-нибудь представлял меня девчонкой? Если он и видит, как Уилл потрясен, то никак это не комментирует. — Ты бы меня поцеловал? — Я не думал об этом. — в основном правда. Если учесть, что речь идет о девчонках. — Никогда? — Майк выглядит искренне озадаченным. — Но ты бы поцеловал? — Я не хочу говорить об этом, — отвечает Уилл, и с внезапным холодом внутри, понимает, что это правда. Он хочет вернуться к тому ощущению пьянящего парения. — Ты все еще под кайфом? — спрашивает он единственное, что приходит ему в голову. Майк вместо ответа, берет остаток косяка и поджигает его, затягивается на семь секунд — рекорд — и выдыхает с ужасным кашлем. Придя в себя, он протягивает косяк к лицу Уилла, и приживает тот прямо к его губам. Сначала это застает его врасплох, но затем он расслабляется. Вдыхает. Сжигает остатки травы, прижимаясь губами к среднему и указательным пальцам Майка — что можно назвать почти поцелуем. Его затяжка длится секунды три, но кашляет он меньше, и, что ж. Близость того стоила. — Это странно, что мне нравится вкус? — спрашивает Уилл, ощущая сырой, землистый привкус дыма. — Пахнет неприятно, но… Майк находит это забавным, и Уилл рад, что они вернулись к «хихикающему Майку» после долгой остановки в «одержимом-поцелуями-Майке». — Мне не нравится. Но я рад, что нравится тебе. — Волосы падают ему на лицо, и Уилл сопротивляется желанию откинуть их назад. — Только не бросай меня, чтобы я не стал наркоманом. Уилл вздрагивает — но не может по-настоящему разозлиться на него, как он мог бы, будучи трезвым. Бросить. Как будто Уилл когда-то мог бросить Майка. Как будто у него когда-то был Майк, которого он мог бросить. — Ты бы не последовал за мной в жизнь, полную наркотиков и алкоголя? — спрашивает Уилл, слишком искренне произнося слово «следовать» — Я мог бы, — фыркает Майк. — Да? — Да. — Он снова пристально смотрит на Уилла. Снова опускает взгляд к его губам. И по следующим словам Уилл понимает, куда он клонит. — Нет, правда. Если бы я был девчонкой, — настаивает Майк. Его глаза полузакрыты, радужки покраснели, и кажется, он совершенно не замечает, что Уиллу не по себе от такого вопроса. — Ты бы хотел… — Майк, не надо… — …выебать меня? Какой бы ни была остальная часть фразы Уилла, она тут же вылетает у него из головы, и, похоже, изо рта тоже, потому что единственное, что получается — смущающий, раздражающий вздох, который он не может удержать. Не так должен быть закончиться этот вопрос. Не так должно было прозвучать это слово — «выебать» — так непринужденно и обыденно. Как будто даже мысли о словах «Майк» и «выебать» в одном контексте — кроме «ебанный Майк», сказанное пару раз с горечью, глядя на телефон, на который никто не отвечает — было недостаточно, чтобы заставить Уилла почувствовать себя настолько грязным, пристыженным и неправильным в своем собственном теле, что он даже не позволяет себе мечтать, боясь что это превратится в ночной кошмар, смешанный со вспышками Изнанки. Но Майк спросил его. Как будто это было пустяком. — Или, например, — его голос низкий, протяжный, и длится почти целую секунду. Это отвлекает. — Заняться со мной любовью. Звучит глупо. Но тогда «выебать» не передаёт весь смысл? — Его рука находит колено Уилла, и Уилл задается вопросом, не вызывает ли травка тактильные галлюцинации. — Или это слишком? — Майк, что ты… — большой палец скользит по шву его джинсов. Что бы там ни говорил Аргайл, что травка усиливает чувства, это отчасти правда. — О чем ты говоришь? — Если бы я был девчонкой, а ты захотел со мной переспать, — он сияет, как будто резко что-то понял. — Переспать. Это оно. Если бы я был девчонкой, ты бы захотел спать на… черт, - «с», хотя если бы я был девчонкой подошло бы и «на»… Эта фраза, «Если бы я был девчонкой», заставляет его хотеть лезть на стену. Не то чтобы в этой гребаной пустыне была стена. — Майк, если бы ты был девчонкой… — он осекается, вторая часть предложения повисает в воздухе, пока он набирается здравого смысла не выходить таким образом. Кроме того, это даже не было бы правдой. Он никогда раньше не хотел проводить время с девчонками, но если бы это он Майк… Он бы хотел Майка, кем бы он ни был. — Что? — напоминает Майк. Его глаза широко раскрыты —и Уилл решает, что легкомысленность он свалит на травку, что напоминает ему о Честере, когда тот выпрашивает у него объедки под столом. Но затем этот широко раскрытый взгляд скользит по его губам и обратно, и Уиллу внезапно не хочется думать ни о Честере, ни о собаках, ни о чем-то другом кроме Майка. — Если бы я был девчонкой, чтобы бы ты сделал? Он даже не так близко, слова произносятся не так тихо, но все равно это кажется таким личным и интимным. Почти как раньше: в спальне Уилла, когда Майк пристально смотрел на него, словно Уилл завоевал весь мир. Или, словно, Изнанка может обрушиться ему на голову, а он и не заметит — настолько сосредоточен на Уилле. Хочет ли Майк, чтобы Уилл его поцеловал? По его приоткрытым губам, по этому взгляду кажется, что он хочет, чтобы Уилл поцеловал его. Что он ждет этого. Возможно он даже хочет, чтобы Уилл… Уилл ждет, когда его захлестнет стыд. Чувство вины. Осуждение за то, что он осмелился подумать об этом. Параноидальный страх, что сама его сущность – сущность фрика, гея и извращенца, будет раскрыта и опорочена одним махом. Этого не происходит. Похоже, травка заблокировала его нервные центры, соединяющие стыд с телом. Те, что заставляют голову болеть, а желудок сворачиваться в узел. Стыд меняет направление, и вместо этого, в его сердце разжигается легкий, потрескивающий огонь. Когда он думает о том, что Майк узнает, кто он такой; Аргайл и Джонатон поймут, кем он является; а Оди узнает, как он отчаянно желает поцеловать ее парня, не заботясь о ее чувствах - ему становится от себя мерзко, стыдно и неправильно. Но это не причиняет боли. Это приятно. Это — он с ужасом осознает, — сильно возбуждает его. — Уилл? — губы Майка находятся в непозволительной близости от правого уха Уилла. — Ты бы хотел? — Спрашивает еще раз. — Ты бы поцеловал меня? — Я не думал об этом, — говорит Уилл, и это правда — если они сохраняют эту «если бы я был девчонкой» приставку. Он надеется, что ложь не заставит его сильно покраснеть, но когда Майк утыкается носом в его шею — словно хочет поцеловать её, прижаться языком и зубами к коже — он уверен, что Майк чувствует, как у него внутри разливается жар. — А ты? Майк кивает, и с того места, где он зарывается в шею Уилла, тот может разглядеть розовые кончики его ушей. Затем его губы действительно касаются кожи на горле, и Уиллу приходится издать какой-то утвердительный звук, потому что потом Майк касается губами его сухожилий, царапает зубами и прижимает язык. Давит. Всасывает. Уиллу кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Он и не подозревал, что это может ощущаться так. Запустив руку в волосы Майка, он прижимает его к своей шее. А потом Майк кусает. —Да, — говорит Майк, отстраняясь. Он смотрит Уиллу в глаза, и Уилл, несомненно, выглядит ошеломленным, и этот зрительный контакт ему не помогает. — Что? Рот Майка красный и скользкий от слюны, и Уилл понимает, что это его привлекает. Сцена непропорциональна тому, как выглядело тело Майка ранее. — Я думал об этом. Что было бы, будь ты девчонкой. — Он говорит, и затуманенному мозгу Уилла требуется секунда, чтобы собрать все воедино, и осознать, что это был ответ его на предыдущий вопрос. Его беспокоит, насколько слаба его кратковременная память сейчас. Что с ним будет, если он забудет ощущение зубов Майка на нежной коже горла? — Да? — Уилл тяжело сглатывает. Майк кивает. — Ты… с твоими длинными ресницами, большими глазами... Ты был невысоким и худым. Ты был больше похож на девушку, чем Оди. — Оди — девушка Майка. Уилл соображает достаточно ясно, чтобы помнить об этом, но не настолько ясно, чтобы не испытывать невероятного удовольствия от того, что он в чем-то ее превзошел. Что Майк сейчас здесь, с ним, хочет его, кладет руку на внутреннюю сторону бедра Уилла, произносит ее имя, словно оно не должно напоминать ему об отношениях, от которых он отказывается ради того, чтобы прикоснуться к Уиллу руками и губами. — Я хотел…Мог бы я поцеловать тебя? Ты бы остановил меня? — Я бы так и сделал, — протестует Уилл, — может быть. — Но потом ты уехал в калифорнию. И посмотри на себя теперь. — Его слова остаются дыханием на губах Уилла, но он все еще не целует его. — Ты стал таким большим. Теперь ты похож на мужчину. — Это плохо? — Уилл ловит себя на том, что защищается. — В смысле, я не знаю. Я подумал, что это хорошо — не выглядеть как… как девчонка. Меньше походить на фею, или педика, или… — Ты был симпатичным, когда больше походил на… — Майк краснеет и замолкает. — Ты можешь сказать это, Майк. — говорит Уилл. Он почти разочарован, что Майк не повторил ни одного из его терминов. — Я знаю, как я выгляжу. Он снова зажимает губу зубами. Уилл думает, что с ним, должно быть, что-то не так, раз он ревнует Майка к тому, что тот прикусывает свою губу. — Ты выглядел… немного по девчачьи. Немного по гейски. — это не совсем то, что сказал Уилл. Но близко. — Но я хотел сказать, — он тяжело сглатывает. — Ты был симпатичным. Думаю, парни просто задирали тебя, потому что тоже так думали. Слишком красивый. Это сбивает людей с толку. — Майк краснеет, и Уилл тоже, при мысли о том, что Майк был одним из тех растерянных людей. — Но потом… ты вырос таким. — это тот же самый тон, которым он сказал: «посмотри на себя», который Уилл медленно переклассифицурует в своей голове на хриплый и отчаянный, а не разочарованный. — И ты выглядишь… — Как мужчина? — Уилл повторяет, и Майк кивает. — Ты очень горячий, Уилл. — Майк проводит языком по верхней губе, а затем прикусывает нижнюю. Уилла нельзя винить за то, что он так смотрит. — Ты вырос. Стал большим. И стал таким красивым. Я не мог смотреть на тебя, когда выходил из самолета, потому что знал, что, как только я это сделаю, я не смогу перестать на тебя смотреть. — Не надо, — выдыхает Уилл. Он не может отвести взгляд, — Тебе не нужно останавливаться. Смотри… смотри на меня столько, сколько хочешь. Затем, с храбростью, о которой он, честно говоря, и не подозревал, он накрывает его руку на своем бедре своей и спрашивает: — Я привлекаю тебя как мужчина? Майк сглатывает, и свет выхватывает острый выступ его кадыка. Он кивает, и тепло разливается у Уилла в груди. — Наверное, — смеется Майк. — Тогда, наверное, мне придется быть девушкой. — Нет, — говорит Уилл, зная, что не должен давить на него. Если это то, чего хочет Майк, Уиллу следует принять это, и оставить все как есть. В любом случае ему повезет. — Никто из нас не должен быть девчонкой. Майк приоткрывает губы, выдыхает какой-то печальный и жалобный звук, но не качает головой. Уилл проводит рукой по лицу Майка. — Ты можешь… ты можешь делать все, что захочешь. — Я не могу, — Майк почти задыхается. В глазах — страх, такой неуместный и нелепый для того, кто касался бедра Уилла, целовал его в шею и задавал провокационные вопросы. Что-то пугает Майка, но он не вздрагивает, когда Уилл наклоняется к нему, не отстраняется, и Уилл сокращает расстояние между ними до нескольких сантиментов. — Я не могу. — Хорошо, — говорит Уилл. Боже, он может понять, почему Майк напуган. Ему нужно спросить, потому что если Уилл ошибается, и все это неправда, то Майк просто пытается заставить его признаться, доказать, что он педик, а потом оттолкнуть и никогда больше с ним не разговаривать. — Можно мне? — Да, — не задумываясь ни на секунду, почти отчаянно, и … Уилл целует его. Он обхватывает лицо Майка с обеих сторон, так же, как когда он пытался не дать пламени погаснуть, — кажется что это было бесконечно давно — для Уилла эти два момента кажутся взаимосвязанными. Словно защита того пламени непосредственно вызвала этот поцелуй, привела их к настоящему моменту: кожа Майка под его пальцами, губы Майка под его ртом. Свободной рукой Майк тянется к спине Уилла, чтобы обхватить его за шею и притянуть ближе. Как Уилл раньше жил без этого? Майк перемещает их дальше, прижимает Уилла к жесткой стенке фургона, практически оказываясь у него на коленях, а затем наклоняется, чтобы не отставать от неистового ритма их поцелуев. Уилл тянется к нему, целует снова и снова, чувствует, как язык Майка проскальзывает между его губами — и слегка прикусывает его, отчего Майк стонет. Если время когда-то и существовало для Уилла, то сейчас его точно нет — он не совсем уверен, когда рубашка Майка перестала быть на его теле, но не собирается жаловаться на обнажившийся изгиб плеча, который он планирует укусить, как только сможет оторваться от великолепного рта Майка. Он также не знает, когда Майк оказался прямо у него на коленях, но пьянеет от ощущения трения из-за отсутствия пространства между ними. Уилл никогда не верил, что его можно хотеть — в любом из возможных контекстов — но прямо сейчас: под Майком, ощущая вкус его губ и буквально свалившееся ему на колени доказательство того, что Майка все это заводит не меньше, чем Уилла. — Уилл, — произносит Майк прямо в уголок рта Уилла. — черт, я хотел… я… — Уилл затыкает его поцелуем: даже все еще наполовину под кайфом, словно парящий в воздухе, и не боящийся реальности, которая обрушится на них, как только они протрезвеют и разойдутся порознь — он не сможет вынести услышать это. Поцелуй хорош — стремительный, с открытым ртом, немного отчаянный. Майк рукой обхватывает его затылок, удерживая на месте. Уилл втягивает нижнюю губу Майка, слегка прикусывает — по крайней мере, ему больше не нужно завидовать собственным зубам Майка. — Уилл, Уилл. — Уилл никогда раньше не слышал, чтобы его имя произносили вот так, с таким желанием, поскуливанием, переходщим в стон. — Уилл, — на этот раз настойчивее, с намёком на законченное предложение, рукой скользит вниз по животу Уилла. — Ты хочешь… — слова звучат у самых губ Уилла, и, кажется, лишают его возможности дышать. Он хочет этого — боже, он хочет сорваться на слово “да” — его рука на бедре Майка, отчаянно пытается спуститься ниже, он почти произносит это, почти соглашается, но… не может. Вместо ответа он целует Майка, тянет за ремень ближе, так что четыре слоя ткани кажутся одновременно и ничтожными и непреодолимыми — и этого недостаточно, и он хочет, очень хочет, но не может отнять это у себя, у Майка, у них обоих: сделать это, когда они оба не в себе. Даже если у него больше никогда не будет шанса, он не может этого сделать сейчас. Только не так. — Не думаю, что это хорошая идея, — говорит Уилл, и это, возможно, самая ровная и трезвая фраза, которую он произнес с тех пор, как прятал пламя ладонью от ветра, и пытался оживить некое подобие той нормальной дружбы, которое у них с Майком было раньше. Как конфетти, как фокусы на восьмом дне рождения Майка, бесследно исчезающие в клубах дыма, и даже если прочесать задний двор Уилеров, не найти и пепла. Пропали безвозвратно. И Уилл замедляется, но, боже, как же ему страшно. Но Майк кивает. Кивает уже в поцелуе, который такой же страстный, как и предыдущие, и такой же нуждающийся. Он поднимает руку с живота Уилла, чтобы обхватить его лицо - не менее интимно, просто с другим намерением. Не нарушая решение Уилла. — Всё в порядке, обещает он, не отрываясь от губ Уилла. — Да? — спрашивает Уилл, всё ещё дрожащий и неуверенный. — Да. Уилл улыбается, когда Майк наклоняется, чтобы снова поцеловать его. Где-то через час, после того, как страсть истлела, а поцелуи стали мягкими и томными — как их распростертые тела на песке, Уилл откидывается назад, чтобы посмотреть на звезды. Уже совсем стемнело — Уилл тянется выключить фонарик, осознав, что все равно они почти не открывают глаз. Уилл почти готов заснуть, вот так, положив голову на руку Майка. Он больше не чувствует себя под кайфом. Просто уставшим, но в безопасности, с закрытыми глазами от будущего, утра и всего, что может произойти с ними. — Уилл? — Чувствует дыхание Майка на своём лице. — Уилл утвердительно хмыкает. — Может нам вернуться в фургон? — Хмм, — Уилл еще глубже зарывается лицом в плечо Майка. — Возможно. — Он вздыхает. — Не хочу двигаться. — Я могу тебя отнести. — Нет не можешь, — Уилл фыркает. — Я мог бы! — Уилл поворачивает лицо в надежде, что лунного света будет достаточно, чтобы Майк смог разобрать его недоверчивый взгляд. — Может быть. — Ладно, — Уилл зевает и переворачивается, освобождая руку Майка. — Но сначала дверь открой. Майк хмыкает в знак согласия, поднимается, и Уилл слышит шуршания песка, когда тот идет к фургону. Щелчок ручки. Снова щелчок ручки. — Черт, — шипит Майк. Уилл оборачивается на звук его голоса, — Мы в пролёте. — Что? — Уилл поднимается. — Заперто, — Майк с силой дергает дверь, чтобы подчеркнуть звук. — Черт, — повторяет Уилл. А потом, стоя там, в пустыне, глядя на запертый фургон, в двух шагах от парня, с которым он только что целовался, наверное, почти час, он начинает смеяться. Проходит секунда и Майк присоединяется к нему, кладя руку Уиллу на талию. — Видимо, мы спим на улице. — говорит Майк, прижимаясь головой к Уиллу. — Черт, — задыхаясь от смеха, произносит Уилл. — Джонатон точно узнает, что мы украли его траву. — Черт! — подхватывает Майк, а потом утыкается лбом в лоб Уилла, и рукой обхватывает щеку. И наклоняется еще ближе. И этот поцелуй — стоя, почти трезвые и смеющиеся так же легко, как в детстве — кажется крепким. Целомудренный и недолгий, но… Не обещание — слишком поздно для обещаний, они слишком близки к концу света, — а наоборот. Заверение. — Уилл, — рука на бедре Уилла, дыхание на его губах. В воздухе повисли отголоски угасающего смеха. — Я… — Эй, — Уилл обрывает эту длинную, утомительную речь, к которой ни один из них не готов. — Ты можешь сказать мне позже. После того, как мы доберёмся до Хокинса. Когда всё уладится. — Он сглатывает неуверенность. — Если захочешь. — Захочу. — говорит Майк. И даже если Уилл не верит ему сейчас, может быть, когда-нибудь он сможет. — Всё будет нормально? Уилл кивает. — Всё будет более чем нормально. Даже хорошо. — Может быть, отлично? — предлагает Майк. — Отлично, — обещает Уилл.