When we are happy.

Ранний рейс на шесть утра, теплые объятия перед «чистой» зоной в аэропорту, обещание написать как только, так сразу и грустный взгляд с фальшивой улыбкой — он улыбнулся только для него. Он привык. Привык к ожиданиям, к самолетам, к толпе людей, в которой вечно душно. Не привык только к его отсутствию. Каждый раз словно нож глубоко в сердце. Чонгук провожает Мина взглядом, дожидается, пока любимая фигура, которую он узнает из миллиона, полностью скроется за поворотом, и уходит на очередную проверку. Посадка вот-вот начнется, надо поспешить. Он проходит контроль, его проверяют повторно на запрещенные предметы и отпускают в вольное странствие по «чистой» зоне. Через громкоговорители объявляют о начале посадки на его рейс через пять минут и просят подойти к нужному выходу. Не успев купить даже воды, Чонгук сразу идет к десятому выходу. Видит очередь, тяжело вздыхает — ноги гудят от долгих хождений. В этот раз он прощался с Юнги безмерно долго, по его ощущениям. Но вся их бесконечность резко сократилась до получаса в зале ожидания самого крупного аэропорта страны, обещаний и надежд. Они много стояли, молча обнимались и держались за руки. Разрывали объятия, смотрели друг другу в глаза, запоминали все большие мелочи: родинки, ямочки на щеках и грусть в глазах. Шептали что-то о том, что обязательно будут созваниваться, почаще присылать видео и фото, писать при каждой возможности. Снова притягивали друг к другу и сжимали в объятиях. Это их первая серьезная разлука. Чон не знал, когда сможет вернуться. До этого Чонгук, если и улетал по делам, возвращался максимум через два дня, а то и тем же днем — и такое было. Сейчас же он не знал ничего, кроме одного: он точно поцелует Юнги снова. Привычно холодный Мин до этого, от которого редко когда услышишь милые слова и признания, сейчас шептал тихое «Возвращайся скорее», «Мне без тебя будет тяжело» и глухо глотал свои слезы, смачивая рубашку Чонгука в области плеча. «Высохнет», — думал Гук и пытался успокоить Юна мягкими поглаживаниями. «Лишь бы ему сейчас было легче пережить это», — думал Гук и пытался так же, как и его милый мальчик, не разрыдаться. В то утро Мин взял обещание с Чона, что больше никогда он не станет уезжать вот так — совсем в неизвестность, с неопределенностью в ответах и лишь глухой, но ярко пылающей надеждой в глазах. В то утро аэропорт увидел еще одно мокрое и соленое от слез расставание. Не на вечность, но на что-то близкое к этому. Из раздумий Чона вытянула стюардесса, которая приветливо улыбалась всем пассажирам на входе, вежливо просила билет и подсказывала, куда нужно проходить. Она указала направо, в отдел бизнес-класса, и сказала, что скоро ему предложат напитки; пожелала приятного полета и переключилась на другого пассажира. Чонгук же, слушая краем уха, все еще думал о глазках котенка и о том, что постарается сделать все дела как можно скорее. Из иллюминатора на месте Чонгука вид открывался на часть города за простым сетчатым забором и огромную взлетно-посадочную полосу. Солнце за это время успело подняться наполовину и сейчас раскрашивало небо красивым рассветом. Рассветом без него. Гук зарекается еще раз, что сделает все как можно быстрее, лишь бы вернуться к нему, и погружается в работу — долгий перелет нужно провести с умом. Перелет заканчивается затекшими ногами, снова вежливыми стюардессами, до которых Чону нет дела, и в конце глотком свежего воздуха другой страны. Чонгук оглядывается, смотрит на часы и прикидывает, сколько часов у него есть на сон и отдых перед работой.

***

Первая неделя проходит не так легко, как ожидали того и Юнги, и Чонгук. Однажды, когда у Юнги был вечер, а Чонгук, не без тревожности, но уже спал, первый, забыв о разнице во времени, в слезах позвонил Гуку и три часа плакал о том, как ему без него плохо. Сердце Чона сжималось каждый раз, когда он слышал новый всхлип, чувствовал, как снова сбивается дыхание, а голос дрожит, переходит на шепот. Он успокаивал Юнги не меньше трех часов, совсем немного поспал до, да еще и знатно понервничал. Только когда Юн, со все еще мокрыми щеками, провалился в тревожный сон от усталости, Чонгук смог перевести дыхание и заметить, что до будильника остались жалких двадцать минут. Когда Мин проснулся, весь опухший и с неприятными ощущениями на лице от высохших следов слез, обнаружил на прикроватной тумбочке букет любимых лилий. Позже — сообщение от Чонгука, в котором рассказывается история появления цветов: их принес Хосок, брат Чонгука. Сказал, чтобы Мин не испугался. Внимательный до мелочей. Аккуратный до невозможности букет с того самого утра стал главным украшением их с Чонгуком спальни, которая теперь пустовала больше обычного. Дом в принципе погрузился в тишину: Юнги старался проводить много времени вне квартиры, с друзьями, на работе — где угодно, только не там. Чонгук же вне работы только спал. А если не спал, то ел или восполнял другие потребности. Но почти всегда при этом думал о Юнги. Та ночь въелась в память, разрушила все надежды, что если Мин не пишет о том, как скучает, то он переносит разлуку не так уж и плохо. Теперь невозможно было не думать о том, что его закрытый мальчик, так и не научившийся проявлять эмоции достаточно открыто, но которого без труда понимал Чонгук, переживает настолько сильно, что так доступно показал эмоции. Чон, загруженный работой на девяносто пять процентов времени вне сна, позволял себе утонуть в ней, но не позволял себе прервать связь с Юном. Каждое его сообщение не оставалось без ответа, хоть и не такого быстрого. Каждый раз он искренне дарил комплименты на фотографии и видео от Мина, не забывая сказать, насколько же сильно хочет поцеловать. Обязательно звонил утром, пока ехал на новое место встречи — он даже запретил своему помощнику ставить на это время что-либо, что касается работы и может его отвлечь. Гук всячески пытался показать, что он все еще рядом.

***

Первый месяц разлуки закончился новым букетом от Чонгука. Теперь обновлять цветы каждые несколько дней у Юнги вошло в привычку. Иногда привозил курьер, и тогда вместе с букетом передавали записку с аккуратным, незнакомым почерком, но с родными словами; а иногда передавал Хосок, и в такие дни у Юнги спокойно спрашивали о его состоянии и настроении, говорили каждый раз, чтобы он не грустил сильно, выбирался с друзьями гулять и не думал о плохом — Чон обещал скоро закончить. «Скоро» от Хосока не добавляло радости, потому что было всегда размытым и непонятным. Юнги просто доставал предыдущий букет из вазы, менял воду и ставил новый, десятками минут рассматривая каждый лепесток. После той ночи слез больше не было — сложилось впечатление, что Юнги выплакал все, что только мог, на несколько лет вперед. Он продолжал писать Чону — в основном из-за занятости Гука инициатором переписок был он — и каждое утро с ним созваниваться. Каждое утро, как по расписанию, он ровно в восемь утра по времени Чонгука ждал, пока телефон издаст первый гудок. И так изо дня в день.

***

«Скоро» Чонгука закончилось только спустя еще три недели. Из-за неожиданных новых контрактов пришлось сильно задержаться, о чем он сразу сообщил Юнги, но, как и раньше, без точных сроков. Мин каждый разговор несколько минут уделял выпрашиванию хоть какой-нибудь значимой информации, но каждый раз получал строгое «Нет», а через секунду более мягкое «Извини, родной, мне нельзя об этом рассказывать». В ответ бурчал что-то непонятное, но переключался на другую тему — времени и без того было мало. В это утро Юнги, как и положено, получил свой звонок, который длился чуть дольше обычного — Чон заверил его, что это потому, что новый офис находится аж на другом конце города. Через сорок минут разговора Гук сообщил, что они прибыли, что он собирается положить трубку и пробудет на встречах аж до самой ночи. В конце добавил трепетное «Хорошего дня, целую!» и сбросил вызов, выходя из машины и доставая чемодан из багажника. Сегодня он вернется к своей жизни.

***

Самолет вылетает без задержек, приземляется мягко, да и сам полет в этот раз проходит чуть спокойнее. Ему даже удается поговорить с Юном десять минут и, ссылаясь на плохую сеть в дороге, оставляет того думать, что до их встречи еще минимум неделя. Гук выходит из самолета, когда солнце в зените. Ему нужно заехать в родной офис, подписать некоторые документы и купить цветы. Вот и все дела на остаток дня. С первой частью он разбирается долгое время, и, когда солнце близится к горизонту, он только выходит из цветочного. Знает, что у Мина сегодня смена, поэтому едет в его кафе.

***

Смена сегодня у Юнги не задалась: продаж почти нет, но все из рук валится. Хочется позвонить и нажаловаться Гуку, который обязательно утешит, скажет, какой он молодец и что он не должен опускать руки. И после этого все обязательно пойдет лучше. Но Чонгук, как назло, сегодня весь в делах, что даже на сообщения отвечает с большим отрывом. И это печалит еще больше. Юнги смотрит в панорамное окно: солнце светит весь день, ветер еле-еле перебирает листья деревьев. Хорошая погода для прогулок. Был бы рядом тот, с кем хочется гулять. Смену Юнги решает начать закрывать на десять минут раньше. Толку сегодня ноль, а присесть и выдохнуть хочется скорее. Он неспешно моет пол, пока на фоне играют популярные песни из колонки; протирает все оборудование, убирает еду в холодильник и что-то забирает с собой на ужин. Переставляет табличку с «открыто» на «закрыто» и, заприметив силуэт, сначала не верит глазам. Думает, обознался — солнце не дает нормально разглядеть. Еще раз возвращается взглядом к нему, с ног до головы осматривая. Это кажется нереальным: прямо к нему, по ту сторону стеклянной двери, идет он. Тот, кто обещал приехать через недельку-другую, кто не целовал и не обнимал полтора(!) месяца. Мин застывает статуей на долгую половину минуты, не моргает, стоит с открытым ртом. А потом, забывая обо всем, выбегает навстречу. Чон, уже увидев его, продолжает идти, протягивает вперед цветы и ярко улыбается. Так, как улыбался последний раз полтора месяца назад. Останавливается за пять метров до, видит, как Юнги бежит, готовит объятия. А тот только ускоряется, давно так быстро не бегал. Со всей силы врезается в Чонгука всем телом, чуть не падают вместе, и крепко-крепко обнимает. И чувствует объятия в ответ. Долгожданные, любимые. Чонгук пахнет по-родному, обнимает так же, целует в макушку. Дышат друг другом, упиваются касаниями. Ладони не унимаются: то по спине пройдут, то плечи затронут, на талию спустятся. Стоят вот так, среди улицы. Мимо люди проходят, смотрят как-то странно, но им это неважно сейчас. Наконец разрывают объятия, но далеко друг от друга не отстраняются. Чон действует первым: заводит свободную руку на затылок Юна и притягивает. Впивается в губы родного человека своими. Сначала нежно касается, но с каждой секундой нарастает наглость — изголодался. Сминает своими губами губы Юнги, то нижнюю, то верхнюю прикусывает, тут же зализывает. Рассказывает без слов, как сильно скучал, как тяжело ему было. А Мин с рвением отвечает, повторяет, рассказывает в ответ, как сильно, как больно, как плохо без него, по нему. Разрывает поцелуй, прижимается лбом ко лбу. Не выдерживает, плачет. От счастья плачет. Глаза не открывает, на ощупь руками сначала по щекам водит, спускается по шее, на плечи, снова в объятия заключает. Всхлипывает первый раз и наконец-то слышит голос не по телефону, чуть искаженный и иногда с заминками из-за связи, а родной, из тысячи узнаваемый. Ему Чон шепчет, чтобы не плакал, что все хорошо, что он тут. А Юнги висит на его шее, одной рукой себе рот закрывает — не хочет вслух. Тихо слезы пускает, с трудом верит, прижимается щекой к груди, в области ключиц. Говорит, что больше не отпустит ни за что. Что теперь только с ним. А Чонгук и рад только с ним. Он теперь никуда больше не уедет без. Они про цветы вспоминают только через добрых десять минут. Вспоминают, что кафе все еще открыто и, вообще-то, без присмотра осталось. Юнги утирает мокрые следы счастья, улыбается так ярко, смотрит в глаза и видит счастье. Такое же, как и у него самого, он уверен. Они заходят в кафе, не отрываясь друг от друга — больше никогда. Мин ставит цветы в вазу, оставляет их на подоконнике, быстро наливает кофе и достает любимый Чонгуком десерт. Конечно, любимый после Юнги. Поворачивается, собирается отнести это все и пугается: Чон подкрался незаметно. Его прижимают к столу, руки Чонгука пробираются под свитер, останавливаются на талии и нежно так водят по коже. Юнги целуют, снова целуют. Долго, нежно, не давая времени вдохнуть, когда воздух заканчивается. До опухших губ, которые уже начинают болеть. До звездочек перед глазами от удовольствия. Целуют, блуждая руками под кофтой. С самым нежным, невинным подтекстом, просто потому что соскучились. Целуют, моментами успевая оставить невесомые поцелуи в уголках губ, на щеках, подбородке, в нос целуют невинно. Дают понять, что скучали. Юнги целует в ответ, обнимает, цепляется за крепкие плечи, жмурит глаза. Зарывается пальцами в короткие, мягкие волосы. Больше не плачет, нет. Улыбается в поцелуй. Расплывается довольной улыбкой, когда любимые руки касаются везде нежно, гладят. Теплые, большие ладони то остановятся, сожмут чуть сильнее талию, плечи, кисти, то снова начнут гладить совсем невесомо, заставляя все ближе и ближе прижиматься. Чонгук говорит, как любит, опаляет горячим дыханием губы. Мин смотрит долгие пару секунд любовным взглядом в глаза напротив, а потом выдыхает и произносит такое нужное «Я тоже». И снова целует, снова нежно, иногда прикусывая. Они выходят с работы Юнги, когда солнца давно не видно за горизонтом, а небо вот-вот станет совсем темным. Чон предлагает прогуляться по парку, который по пути будет, а не вызывать такси. Юнги улыбается, кивает, соглашаясь, и обхватывает своей ладонью руку Чона. В другой руке букет цветов несет, заглядывается на него постоянно, каждый раз радуясь. Они оба выглядят самыми счастливыми людьми. Если не на планете, то точно в этом городе.