I Will Not Kiss You

Разноцветные плитки на фасаде здания отбрасывали блики полуденного солнца, придавая всему окружающему неестественно жизнерадостный вид. Кевин невольно остановился, рассматривая здание, в которое им сейчас предстояло зайти. Жан остановился следом, тут же находя его ладонь и сжимая его холодные пальцы крепче. — Всё в порядке? — спросил тихо, склоняясь к уху Кевина и носом касаясь его щеки. Кевин подался назад, и Жан понял намек, обнимая его со спины за талию и притягивая к своей груди. — Да. Думаю, да, — ответил Кевин. Они постояли так ещё минуту. Яркость здания так контрастировала с его сутью. Красно-оранжевые плитки на одном корпусе, синий и фиолетовый — на другом. Кевин сглотнул. Интересно, в каком из них отделение гематологии? А где — онкохирургия? — Идем? — Жан нехотя выпустил его из своих объятий. Кевин обернулся на него, переплел их пальцы и потянулся чмокнуть его в губы, прежде чем наконец направиться к зданию, в котором располагался центр детской онкологии, гематологии и иммунологии. Кевин и Жан были в отношениях уже почти четыре года, Жан работал преподавателем в университете, Кевин — в офисе в компании, но в последние полгода они занимались ещё и волонтерством. Инициатором этой затеи был Жан: сказал, что его хорошая знакомая основала благотворительный фонд, он уже начал неплохо развиваться, и она пригласила Жана принять участие. Задавать лишних вопросов Кевин не стал, хоть ему было и не очень понятно, почему какая-то девушка рассчитывала, что Жан должен помочь ей, — но ведь её расчет сработал, и Жан согласился после первого же предложения. И сразу рассказал Кевину. — Мы можем отправлять деньги, если будет возможность, но я вижу себя немного в другом, — сказал он тогда, взяв ладони Кевина в свои. — Волонтерство. Может быть, сходить в хоспис, в детский приют, или даже в отделение больницы… Что скажешь? Ты не обязан в этом участвовать, мне просто важно твое мнение, — добавил он мягко, заставляя Кевина в тысячный раз убедиться в том, что он правильно выбрал партнера. — Я бы тоже хотел себя в этом попробовать, — неожиданно отозвался Кевин. — Вместе с тобой. Так ведь интереснее? — он улыбнулся, и вместо ответа Жан лишь поцеловал его в уголок губ. Жан рассказал о собственных мотивах такого решения месяцами позднее — когда они сидели в очереди на сдачу очередных анализов в одной из клиник, потому что запланировали поход в отделение детской онкологии, а требований для похода туда было очень много. — На самом деле, волонтерство — это не что-то принципиально новое для меня, — признался он вдруг. Кевин устремил на него вопросительный взгляд: фраза звучала так, будто требовала продолжения. — Имею в виду, я занимался этим раньше. Правда неофициально. Когда мне было шестнадцать. — Да? — Кевин удивленно распахнул глаза. — А… почему? В плане, тебя заставили, или как на это мог согласиться подросток, которого должны интересовать вообще другие вещи? — он усмехнулся. Жан сглотнул и устремил взгляд в стену напротив. Его лицо чуть помрачнело, и Кевин застыл. — Извини, что я тебе этого не рассказывал раньше, — наконец заговорил Жан. — Сначала не было повода, потом я подумал, что не хочу грузить. Или просто не был готов делиться… — Тебе не нужно оправдываться, — Кевин взял его ладонь в свою, сжимая в успокаивающем жесте. Жан благодарно кивнул. — У меня была младшая сестра, — сказал он тихо. — Мне было семнадцать, когда ее не стало. Острый лимфобластный лейкоз. Она вышла в ремиссию, но рецидив случился почти сразу, организм еще не успел прийти в себя, и потому… Да, все закончилось очень быстро. Ей было четырнадцать, — его взгляд будто остекленел. Кевин мягко сжал его предплечье в знак молчаливой поддержки, не находя правильных слов. — Когда она лежала в больнице, родителям приходилось работать, и они не могли позволить себе лежать вместе с ней всё время. Старались присутствовать во время курсов химии, на период операции по пересадке костного мозга, но, конечно, ей все равно было одиноко. Я пытался узнать, что могу сделать, чтобы помочь. Мне предложили волонтерство, — Жан пожал плечами. — Короче, это тяжело, особенно когда тебе пятнадцать, но это того стоит. Когда ты приходишь и видишь не по возрасту усталые детские глаза, а уходишь — и провожают тебя уже радостные. От этого так… тепло внутри. — Мне очень жаль, — наконец сказал Кевин. — Жаль, что такое случилось. Это не… Я всегда считал это огромной несправедливостью. Но я никогда не видел онкологию ближе, чем в фильмах и сериалах. У меня от нее умирали родственники, но зачастую далекие, и мне никогда не приходилось этого наблюдать. Так что за это мне тоже искренне жаль. — Спасибо, — Жан улыбнулся ему — нежно и чуть грустно, — и Кевин притянул его в свои объятия. А сейчас они вдвоем направлялись ко входу в центр, где лечились сотни таких детей, как сестра Жана когда-то, и от этого сердце болезненно сжималось в груди. Возможно, Кевин ошибался, когда подумал, что выдержит это с тем же спокойствием, с каким выдержал посещение хосписа и отделения взрослой онкологии. Работа со взрослыми была не такой тяжелой: они были осознанными людьми, большинство из которых успели прийти к последней стадии принятия и относились к своей болезни как к очередному жизненному испытанию, которое просто могло стать последним. Разговаривать с ними было интересно, им ничего не было нужно, они просто искали способ интересно провести время — и это время не ощущалось как время, проведенное с больным человеком. Но сейчас, сидя перед группой детей самых разных возрастов и вполуха слушая рассказ Жана о предстоящей фотосессии, Кевин ощущал, как внутри накатывают волны отчаянной тревоги. Почти у всех не было волос, почти все смотрели безучастно и устало. Когда они приходили к детям, они всегда делали для них что-то интересное — мастер-класс или что-то ещё — и часто приносили что-нибудь в подарок. Жан увлекался фотографией, и по опыту они выяснили, что люди в больницах относятся к фотосессиям с некоторым скепсисом, но, тем не менее, положительно. Особенно — подростки. Потому что это было способом показать, что онкология и длительное лечение никуда не забирают у них красоту, а наоборот — показывают её с новой стороны. А ещё Жан был просто мастером комплиментов, ему верили даже те, кто никогда не любил свою внешность, и на его кадрах все всегда выходили невероятно, — так что сегодня Жан привез с собой фотоаппарат и немного реквизита, предварительно согласовав все с заведующим отделения и координатором, и собирался устроить бесплатную фотосессию для детей. Сегодня им предложила помощь ещё и психотерапевт, которая работала в отделении — сказала, что может помочь с макияжем для тех, кто захочет, — и Жан с Кевином согласились. Они начали почти сразу. Жан выставил свет и фон, установил штатив. Некоторые из девочек выбирали фотографироваться в париках — и Жан никогда не пытался убедить их в обратном, если они решали так сделать. Наступила очередь девушки, которая была одной из самых старших в отделении — на вид ей было около семнадцати. Она была в инвалидном кресле, потому что её левая нога была ампутирована: Кевин успел просмотреть диагнозы некоторых пациентов и узнал, что у этой девушки — её звали Эшли — была саркома Юинга. Кевин не позволил себе углубиться в мысли о её диагнозе и стадии болезни, чтобы не выдать на своем лице тяжелого внутреннего состояния. — Я хочу фотографию без парика, — сказала она сразу, потому что наблюдала за предыдущими девочками. — Хорошо, — с лёгкостью согласился Жан, устанавливая штатив на нужную высоту. Эшли подкрасили глаза, подчеркнув выразительный серо-зеленый, и губы — с её аккуратными чертами лица она выглядела очень красивой. — Если хочешь, у нас есть и другой реквизит. — Это выглядит… мило, — девушка склонила голову набок, указывая на черную аккуратную шляпу. Жан тут же протянул её девушке, а Кевин помог надеть. Ей и правда очень-очень шло. Лишь оказавшись так близко, Кевин взглянул ей в глаза. Они были очень большими, и девушка смотрела с такой тоской и безысходностью, что у Кевина сжалось сердце. Во взгляде не было блеска и даже особенной заинтересованности. Казалось, что даже в фотосессии она согласилась поучаствовать просто потому что так сделали все, и это будто было очередной процедурой в её ежедневном лечении. — Ты ведь знаешь, что тебе не нужно делать этого, если ты не хочешь? — мягко напомнил ей Кевин. Девушка вопросительно изогнула бровь. — Имею в виду, фотографироваться. Ты очень красивая, Жан сделает замечательные снимки — но это правда не какое-то обязательное занятие. Мы просто пытаемся разбавить ваши однообразные будни, но не заставляем участвовать в этом. — Я знаю. Спасибо, — ответила она тихо, отведя взгляд. Её большие-большие встревоженные глаза устремились в стену напротив. Кевин, помедлив возле неё, наконец мягко сжал ладонью её плечо и кивнул, отходя к Жану. Жан принялся за работу. Он командовал Эшли, объясняя, как ей сесть или повернуться, не просил улыбнуться, а просто осыпал комплиментами — и в конце концов она улыбнулась сама, и Жан запечатлел это на камеру. Девушка смотрела прямо перед собой, даже не в объектив, ее большие глаза выглядели по-особенному печально, худые руки попали в кадр, как и пластырь от центрального катетера на ключице под тканью лёгкого платья. Наконец Жан встал, взяв фотоаппарат и рассматривая, что получилось. Кевин тоже заглянул в экран. Эшли вышла невероятно красивой: еще немного ретуши, чтобы убрать синяки под глазами из-за химии, и она будет просто потрясающей. Кевин улыбнулся, глядя на Жана с таким восторгом, словно он сделал что-то сверхъестественное. Жан усмехнулся, целуя его в лоб, и направился к Эшли. Кевин даже замер от изумления, когда увидел, как изменилось лицо девушки, когда она увидела себя на фотографиях. Она подняла на Жана взгляд, и Кевин был готов поклясться, что в её глазах загорелся радостный блеск. — Спасибо, — сказала она, и Жан задержал на ней свой взгляд, а потом вдруг вернулся на место. — Ещё пара кадров, — пояснил он, глядя в объектив. — Сейчас, когда ты правда увидела, насколько ты красивая, они получатся еще лучше. Посмотри на меня. Эшли послушалась. Смотрела на кудри Жана, на его левую руку на объективе, на изгиб плеча и шею. — Вы женаты? — спросила она вдруг, когда он закончил и устремил сосредоточенный взгляд в экран фотоаппарата. — Мне просто интересно. Вашей жене, наверное, повезло. Вы очень милый, да и детей любите. — Жан поднял на неё улыбающиеся глаза, а потом обернулся на Кевина. Они носили кольца на левых руках — не обручальные, даже не помолвочные, просто парные кольца, которые купили однажды, после того, как Жан пожаловался на то, как устал от заигрываний студенток на работе. Кевин посмеялся и предложил купить кольца. Ни к чему не обязывающие, просто — еще одна нить, которая могла бы их сблизить. Но сейчас Жан тепло улыбнулся Кевину и снова посмотрел на Эшли, прежде чем ответить: — Я замужем. Уж не знаю, насколько повезло моему мужу, но спасибо, — он рассмеялся, возвращая внимание к фотоаппарату. Эшли слегка удивлённо вскинула брови, наверняка заметила смущенную улыбку на лице Кевина, его взгляд, обращенный на Жана, и то, как алым вспыхнули его уши, — и сама сложила недостающие фрагменты пазла. А затем — кивнула, дожидаясь, пока Жан закончит работу. Когда остались лишь несколько человек, с которыми Жан мог справиться и сам, Кевин решил заглянуть в палаты к тем детям, которые на фотосессию попасть не смогли или из-за возраста, или из-за того, что не позволяло физическое состояние. Обойдя две палаты и тихо пообщавшись с матерями спящих детей, он заглянул в ещё одну дверь и увидел девочку, сидящую под капельницей. Она была одна и рисовала, но подняла на Кевина заинтересованный взгляд. — Привет, — Кевин улыбнулся ей. — Я Кевин. Волонтер, ну, знаешь, к вам иногда приезжают эти надоедливые люди, которые всегда пытаются развлечь и не замолкают, — он рассмеялся, и девочка несмело улыбнулась. — Хочешь, поболтаем? Если не хочешь, я подарю тебе что-нибудь и пойду дальше. — Привет, — девочка склонила голову набок. Она выглядела лет на шесть, но была очень худой, словно почти ничего не ела. Это не было редкостью для отделения онкологии, но всё-таки — не до такой степени. — Хочу. Я Элис. Кевин присел на край кровати, осторожно откатывая в сторону её штатив с капельницей, чтобы Элис могла сесть удобнее. Он постарался отвлечь её разговорами не на тему больницы, но она неизменно возвращалась к этой теме сама. Для маленького ребенка было слишком тяжело находиться в замкнутом помещении несколько месяцев подряд, пока её сверстники жили обычную жизнь, а она должна была страдать от кровотечений из носа, обследований и обмороков. В этом было отличие детской и взрослой онкологии — самое жестокое, бьющее наотмашь. Если взрослые со зрелым сознанием могли через депрессию и психотерапевта прийти к принятию и относиться спокойно, то принятие у детей скорее казалось ужасной жестокостью судьбы. Если Кевин видел в глазах десятилетнего ребенка под капельницей смирение и бессилие, от этого было даже больнее, чем от слёз или вопросов «почему?». Если ребенок не плакал и не спрашивал, почему ему больно, а другие дети живут нормальной жизнью, изнутри Кевина накрывало черной, удушающей волной тоски и отчаяния. Радовало, что детям удается помочь чаще. Не радовало видеть статистику детской смертности от рака. — Возможно, у меня не будет ноги, — вдруг сказала Элис, и Кевин застыл. — Доктор Уилсон говорил об этом с мамой. Это грустно. Я бы не хотела. — Тебе просто надо нормально есть, и тогда ты наконец вылечишься, а мы отсюда уедем, — раздался вдруг голос за спиной Кевина. Женщина вошла в палату и села на кровать напротив, устремляя взгляд на Кевина и тут же замечая бейджик волонтера на его шее. — Здравствуйте. Элис вас еще не утомила разговорами? — Ничуть, — ответил Кевин со слабой улыбкой. Мама Элис оказалась немолодой, ее уставший взгляд из-под очков говорил о том, как ей все это надоело. Она посмотрела на дочь, и Кевин увидел в её глазах то, что всегда боялся увидеть в глазах родителей онкобольных детей. Ненависть и усталость, бессилие, злость. Кевин мысленно попытался оправдать её: возможно, Элис была ее единственным ребенком. Возможно, она долго и безуспешно хотела ребенка, наконец ей это удалось, но этот ребенок почти сразу заболел, так еще и настолько тяжело. Конечно, руки опустятся у любого, но разве это не повод бороться за ее жизнь всеми способами? Кевин не видел в ее взгляде и капли решимости. — Я Кевин, — представился он. Женщина кивнула. — Лора. — Давно вы здесь? — Почти семь месяцев, — она покачала головой. — Живем далеко, возвращаться домой каждый раз не удается, так что чаще остаемся в центре. Элис, тебе надо поесть. — Я не хочу, — спокойно ответила девочка, вновь вернувшись к раскраске. На лице Лоры мелькнуло раздражение. — Тебе опять будет плохо. Помнишь, что говорил доктор Уилсон? Ты хочешь остаться без ноги? — Извините, я знаю, что это не моё дело, — мягко вмешался Кевин, не выдержав, — а ещё я не врач, так что могу судить только с психологической точки зрения. Но вы потеряете её доверие, если она начнёт нормально есть, а операцию сделать все равно придётся. И выздоровление часто зависит от настроя пациента и его родственников. Это из наблюдений, — Кевин поднялся на ноги. — Солнышко, — он обернулся на Элис, которая тут же устремила на него внимательный взгляд, — если ты попробуешь есть немного больше, твои анализы улучшатся и тебе тоже станет немного лучше, так что тебе стоит сделать это ради своего же здоровья. Хорошо? Я не смогу приезжать и проверять, но постараюсь заглянуть через пару месяцев и надеюсь узнать, что ты уже поправляешься. Пообещаешь мне, что постараешься? — Ты уже уходишь? — спросила вдруг девочка, и сердце Кевина оторвалось, падая на пол и разбиваясь. — Извини, зайчик, мое время с вами ограничено, — Кевин покачал головой. — Я бы с радостью поболтал еще, но мне нужно успеть и к другим заглянуть. — Хорошо, — спокойно ответила она, и от этого грустного спокойствия у Кевина защемило всё внутри. — А можно… — начала вдруг Элис, и Кевин замер. — Можно тебя обнять? Ничего не ответив, не доверяя своему голосу, Кевин подошел к ней ближе и осторожно обнял. Почувствовал, с какой силой она сжимает его футболку на спине, и подумал, что с радостью остался бы с ней еще на несколько часов, если бы только мог. Жан не заводил разговор с Кевином до того момента, как они сели обратно в машину. Лишь тогда он, прежде чем выезжать с парковки, все-таки обернулся на него и положил ладонь ему на бедро. — Ты как? — спросил тихо, с осторожностью всматриваясь в его лицо. Кевин пожал плечами. — Я знаю, это тяжело, но для меня не ново. Если тебе нужно это обсудить — поговори со мной. Только не держи в себе. — Мне больно думать, что рак портит жизни стольких детей, — ответил наконец Кевин с легкой хрипотцой в голосе. — Смерть — это ужасно, но просто подумай о том, сколько лет они проводят на тяжелом лечении и с болью. Дети, — он зажмурился. — Я знаю, взрослые тоже не заслуживают этого, но взрослые хотя бы мыслят по-взрослому. Дети не могут понять. Все, о чем они могут думать, — почему мне приходится это терпеть? — Да, малыш, — Жан со вздохом опустил ладонь на плечо Кевина, притягивая его к себе, и тот без сил упал в его объятия. — Я знаю. Я знаю. Они просидели так не меньше десяти минут: Жан снова поделился с Кевином историей из своей жизни, тот наконец начал нормально дышать и даже улыбался, когда они наконец поехали домой. — Кстати, — усмехнулся Кевин на одном из светофоров, бросая взгляд на ладонь Жана на руле. — Что ты там сказал про мужа? — А что, — Жан смущенно улыбнулся, — ты против? — Конечно нет, — Кевин прижался щекой к подголовнику кресла, глядя на Жана, и тот повернулся на него. — Не хочешь, чтобы это действительно было так? Жан изумленно уставился на него, но загорелся зеленый, и кто-то посигналил им сзади, так что он тронулся с места, устремляя взор на дорогу. — Кевин Дэй, — начал он со смешком, — ты сейчас правда сделал мне предложение в машине, без кольца, после самого травмирующего опыта в твоей жизни? — Может, и не самого, — рассмеялся Кевин, а потом потянулся к Жану, целуя его в щеку. — Жизнь короткая, зачем тянуть. Так ты станешь моим мужем? — Конечно. Конечно, — Жан нетерпеливо остановился на следующем светофоре и тут же притянул Кевина к себе для поцелуя. Через две недели после этого дня Кевин вошел в спальню к Жану и лег рядом, отрывая его от работы в ноутбуке. Жан чмокнул его в макушку и вопросительно взглянул. — Извини, я не посоветовался с тобой и отправил часть своей зарплаты за этот месяц в фонд, — сказал Кевин с некоторой тревогой. — Не то чтобы это что-то сильно изменит, но наш бюджет в этом месяце слегка похудеет. — Отправил кому-то конкретному или в общем? — тут же поинтересовался Жан. — Элис, — Кевин отвел взгляд. Жан обнял его. — Надеюсь, мы ей поможем этим, — сказал он тихо, целуя Кевина в висок. — И ты точно не должен извиняться передо мной за такие вещи, ладно? — Спасибо, — пробормотал Кевин. — И благодарить тут тоже не за что, — парировал Жан. — Я рад, что наш поход туда смог что-то изменить. Полгода спустя Кевин думал, что ему уже стало гораздо лучше. Первичный шок отступил, он принял тот факт, что это — жестокая реальность, которая встречается не только в фильмах и книгах, а еще их пожертвования в фонд теперь стали регулярными. Вернуться в отделение им пока не удавалось, туда ходили другие волонтеры, — но Кевин пару раз об этом заикнулся, и Жан поддержал инициативу, хоть и предупредил его, что главное в таком деле — не привязываться к детям. Было утро воскресенья, плавно перетекающее в полдень, у обоих был выходной, и первые его часы они провели в постели за поцелуями и тихими разговорами, с трудом заставив себя подняться в конце концов. Завтрак Кевина и Жана по выходным мог растянуться на два часа — вот и сейчас они сидели и пили кофе, уже скорее занимаясь своими делами, чем завтракая. Жан листал телефон, а Кевин пытался отдохнуть от работы хотя бы в воскресенье и читал книгу. — Кев, — вдруг позвал Жан будто чужим голосом, и тот поднял на него встревоженный взгляд. Жан, хмуря брови, смотрел в экран телефона, а потом положил недоеденный тост на тарелку и сделал глоток кофе, не отрывая взгляд. — Что-то случилось? — спросил Кевин, не уверенный, что вообще хочет слышать ответ. Тревога всколыхнула все внутри и он отставил кружку с остатками кофе в сторону. — Помнишь, когда я проводил фотосессию детям из онкологии, там была эта девушка… Эшли, — Жан наконец поднял на Кевина взгляд, наполненный печалью. Кевин медленно кивнул. Конечно, он её запомнил: не могло быть иначе, эти серо-зеленые грустные глаза и эта безысходность на лице — не смог бы забыть, даже если бы очень захотел. И Кевин сразу понял, почему Жан спросил — в глубине души понял сразу и не был уверен, что хочет слышать продолжение. Но Жан заговорил, обрушив новость потоком ливня. — Её не стало вчера. Это так ужасно. В своей борьбе она проиграла, — Жан прикусил губу, с тревогой ожидая реакции от Кевина. А Кевин не понимал, как должен реагировать. Перед глазами непозволительно ярко мелькнули кадры того дня, робкая улыбка Эшли, блеск, мелькнувший в потухших глазах впервые благодаря Жану. Все внутри стянуло в узел и болезненно сжало, и несколько секунд Кевин не шевелился, просто глядя в ответ. — Господи, — выдавил он наконец. — Я… — Из фонда сообщили, — Жан показал ему экран телефона, и у Кевина в мозгу случилось короткое замыкание. — Так ещё и приложили к посту фото с той самой фотосессии. Она такая красивая тут. — Я надеюсь, ей не было больно, — сказал Кевин, глядя в экран. Жан понял, что в ответ на это лучше промолчать. До конца завтрака в кухне было тихо. Жан вернулся за стол с ноутбуком, Кевин сел на диван рядом, но не мог думать ни о чем, кроме Эшли. Она проиграла эту борьбу. Больно было даже думать так, но это было правдой: лечение рака всегда было тяжелой борьбой, и не всем детям удавалось одержать победу. В конце концов Кевин не выдержал. — Тогда, после похода туда, я сдержался и отреагировал спокойно, но сейчас, кажется, не смогу, — сказал он, и голос сорвался под конец фразы. Жан тут же сел к нему на диван, отложив работу, и Кевин обнял его, утыкаясь лбом ему в плечо, а следом послышался первый всхлип. Они просидели так сорок минут: сначала Жан просто молча поглаживал Кевина по спине круговыми движениями, пока у того содрогались плечи, а потом — начал говорить сам, потому что когда-то он тоже был на месте Кевина и уже давно научился справляться с этими эмоциями, а Кевин пока не знал, как. И Жан постарался быть рядом в этот момент, когда ужасное осознание навалилось в полной мере и едва не задушило своей сильной рукой. Это было тяжело, но оказалось необходимым этапом для продолжения работы в качестве волонтера, — и Кевину правда стало легче воспринимать и видеть больных детей, но он знал, что вряд ли когда-то сможет забыть большие печальные глаза, острые скулы и худые пальцы, которые Жану удалось запечатлеть в кадре и сохранить вне рамок несправедливых законов жизни и смерти.