Шанс на выживание

— Джек? Человек, скорчившийся у руин разрушенного здания, словно не услышал оклика. Он не вздрогнул, не обернулся, не бросил в ответ чего-нибудь отчаянно неуместного. Просто водил руками по грязи и пеплу, время от времени поднимая то один, то другой обугленный обломок и кладя их в и так набитые карманы. — Джек, — повторил Доктор и протянул руку. Этого едва ощутимого прикосновения защитной перчатки к его потёртому рукаву было достаточно, чтобы человек поднял голову. Во взгляде, устремлённом на визор Доктора, не сквозило ни толики узнавания, но не это было хуже всего. Радиация, понял Доктор, когда последние лоскуты кожи сошли с лица человека, его грудная клетка ввалилась, и тело, пузырясь, растворилось в пыли. Внизу, в подвале, Доктор терпеливо ждал, пока капли и пузырьки вновь собирались вместе. В этом не было надобности, но он продолжал смотреть, как мышцы, плоть и кости срастались, создавая человека, за которым он пришёл. — Джек, — позвал Доктор, когда по телу человека пробежала дрожь и тот сделал первый глубокий вдох. *** Это решение было одним из самых лёгких, что ему приходилось принимать. Густонаселённый Гораш-А, с его курортами и развивающейся экономикой, или скалистый Барафон, крохотная планетка в системе Аркона, куда не залетал никто, кроме пиратов, мародёров и головорезов. Если закрыть глаза на закуски по чересчур высоким ценам и сомнительное обращение с шестиногими песчаными моллюсками, не было никаких сомнений, какая планета будет спасена в первую очередь, а какой придется продержаться до последней секунды обратного отсчета. Это решение должно было быть правильным. Оно было правильным. Но когда Доктор смотрел на планету, мерцающую оранжево-алым, и на экран, где мигали красные черепа и значки радиации (программное обеспечение давно стоило обновить), ему с трудом верилось в то, что он поступил верно. Ему пришлось переместиться в будущее почти на тысячу лет, чтобы черепа на дисплее сменились оранжевыми. Доктор не удержался от радостного восклицания, когда это случилось, но более подробные данные не сулили ничего хорошего. Результат сканирования гласил: «Шансов выжить в атмосфере нет». После перемещения еще на шестьсот лет ТАРДИС тряхнуло без видимых причин, на звёздном небе засияла туманность Нового Ориона, а картинки на дисплее стали жёлтыми. Черепа с их солнечными улыбками казались почти дружелюбными, но Доктор видел только оскаленные зубы и пустые, обвиняющие глазницы. Прошло две тысячи сорок лет с начала катастрофы, прежде чем показатель «шансов на выживание» начал медленно увеличиваться: от «нулевых» к «практически нулевым», затем к «плохим» и, наконец, достиг отметки «посредственные». С каждым разом, когда он становился больше, в сердце Доктора росла надежда. *** Доктор чувствовал, что полностью заслужил безразличие Джека. — …и тогда черепа превратились в маленькие зелёные цветы, — в подтверждении своих слов он пошевелил пальцами, пытаясь изобразить распускающиеся бутоны. Он повторил жест снова — тот пришелся ему по душе. Жаль только, что в этом не было никакого смысла, и Джек просто продолжал водить обломком обугленного дерева по стене. — Так глупо. Цветы ведь не бывают зелёными. Какими угодно, но не зелёными, правда? — он задумался на мгновение. — Какими угодно, но не зелёными. Так же, как эта планета. Пост-апокалиптический Барафон выглядел хуже некуда. Джеку излучение тоже не шла на пользу, но, он хотя бы перестал умирать раз за разом, пока его тело подвергалось всё меньшим дозам радиации. Она все ещё оставалась смертельной для людей — грубо сколоченные лачуги давали понять, что за последние две тысячи лет здесь побывал кто-то ещё. Кем бы они ни были, сейчас от них не осталось ничего, кроме воспоминаний. — Знаешь, ты не должен был здесь находиться, — грустно проговорил Доктор, глядя, как Джек водит руками по грязи. — Тебя не было здесь, я знаю, не было. Этот трекер стоит целое состояние, и я раздобыл его, чтобы приглядывать за тобой. И что же ты делаешь? Ждёшь, пока не случится чертов апокалипсис, а затем летишь на планету, чтобы полюбоваться достопримечательностями. Доктор всё ещё не понимал, как Джек оказался здесь. Это было так же невозможно, как само существование Джека. Если бы он сумел понять, объяснить произошедшее, то сумел бы и исправить всё. Он мог бы исправить всё. Теоретически, мог бы. Он понаблюдал бы со стороны и увидел, в какой момент история свернула не туда, увидел, как её можно было изменить. Вернуть в правильное русло. Но не в том случае, когда в дело вмешивался Джек. Сложный, невозможный, непредсказуемый Джек. На экране сейчас вместо черепов красовались зелёные цветки. Даже не читая инструкцию по эксплуатации, любой идиот мог бы сказать, что это гарантировало безопасность. Джек уже несколько дней оставался жив, несмотря на то, что отказывался надеть хотя бы перчатки от защитного костюма, принесённого Доктором. Доктор поднял забрало и почесал нос. Было бы глупо надевать литой шлем, если знаешь, что в любую минуту может что-нибудь зачесаться. — Что ты делаешь? Джек повторял одни и те же действия по бесконечному кругу. Подбирал обгоревшие деревянные обломки и комья земли — столько, сколько мог унести, — садился у одной из разрушенных стен и без какого-то видимого смысла и цели выводил на ней линии. Его тело постепенно разлагалось под действием радиации, и контролировать движения становилось всё сложнее. Но если прищуриться… — Что же ты делаешь?.. Что делаю я, задавая такой глупый вопрос?! — Доктор не мог поверить, что не заметил очевидного раньше, слишком поглощённый хандрой и чувством вины, чтобы просто присмотреться и увидеть. — Ты ведь пишешь, да? То есть нет, не пишешь — рисуешь. Делаешь что-то вроде наскальной живописи. Сказать по правде, ты не очень хороший художник, тебе следует учиться и учиться. Но… — он покрутился на месте, напряжённо раздумывая, — но раньше, когда ты только оказался здесь, ты писал. Сейчас ты просто бездумно повторяешь движения, но тогда… тогда ты писал. И если Джек делал записи с самого начала, то вся его история находилась здесь. И если бы Доктор узнал её, то смог бы проследить ёе вглубь по временной линии. И тогда, может быть, присутствие Джека здесь перестало бы быть невозможным. И, может быть — просто может быть — появился бы хоть крохотный шанс на то, что прошлое можно изменить. *** Доктору нравилось думать, что именно его энтузиазм заставил Джека вернуться к жизни. Может быть, надежда и волнение оказались так заразительны, а может быть, Джек, несмотря на видимую отрешённость, всё ещё мог ощущать эмоции. В любом случае, убедить его снова пройти сквозь развалины разрушенной столицы Барафона оказалось совсем не сложно. — У тебя очень необычное представление об иероглифах, — непринуждённо заметил Доктор, окидывая взглядом разрушенную стену храма, где когда-то поклонялись богу вандалов и пиратов. Он решил запомнить это место и привести сюда Джека позже, когда тот станет больше похож на себя прежнего, — его бы это рассмешило. Осыпавшаяся местами штукатурка и копоть, покрывавшая стены, не давали полностью рассмотреть, как атреанская скоропись переходила в закорючки, о которых Доктор мог сказать лишь то, что они были иероглифами, а затем — в мешанину языков, из которых он знал немного, но достаточно, чтобы уловить упоминание о контрабандисте с Эновы и двух мохнатых… Боже, это же просто невозможно с точки зрения анатомии! Он совершенно уверен в этом. Совершенно уверен. Воспоминания, конечно же. Не случившиеся только что события — потому что кто сможет писать о том, как радиация растворяет плоть и кости, о том, в какой цвет окрашивается небо над планетой, пока всё живое на ней умирает? Они шагали по высохшему руслу реки и читали записи о кузенах Джека, нацарапанные на обрушившемся мосту. Истории о его возлюбленных, про которых Доктор никогда не слышал, были выведены на городских стенах, закручиваясь в спирали имён и мест. Когда Джек за секунду перешёл от мертвенного безразличия к возбуждению и потащил его к одной из надписей, Доктор почувствовал, как в его сердце вспыхнула новая искра надежды. Не из-за того, что было написано на стене — он хорошо представлял, что может там найти, — а из-за того, что порыв Джека был осмысленным, а не блужданием вслепую. Он вспоминал. Может быть, даже читал и понимал увиденное. В те дни, когда казалось, что всё потеряно, Доктор думал об этом моменте. Они словно прошли сквозь многие жизни Джека, многие его личности. Написанные истории вели их вдоль городских стен, к туннелям и канализационным трубам, а затем вновь к домам, которые когда-то были пригородом. Здесь путь обрывался. Доктор не мог винить в этом ни время, ни погоду. Ни эрозию, ни строительные работы, ни даже невезение. В том, что возник кратер, уничтоживший всё, что осталось от истории Джека, можно было винить только одно. Только человека. — Я пришел слишком поздно, — понял он. Кто-то уже побывал здесь. Кто-то догадался обо всём, видя знаки на стенах города и в тоннелях. Этот человек решил рискнуть и спуститься сюда, в то время как Доктор осторожничал и наблюдал за планетой с орбиты используя дурацкий трекер с красными черепами и зелеными цветами. Еще одно совпадение. Каким-то образом Джек оказался здесь. Невозможный Джек совершил невозможное путешествие. И каким-то образом, единственная информация, которая могла помочь ему стать прежним, была уничтожена. — Знаешь, мне кажется, что кто-то тебя по-настоящему невзлюбил, — проговорил Доктор, хлопая Джека по плечу. *** — Джек, — сказал Доктор, глядя, как стена заполняется новыми каракулями. Может быть, Джек совершенно случайно изобрёл новый язык. По крайней мере, на это было похоже: он больше не делал случайных мазков. Рука Джека замерла, не дорисовав сложный символ. Это могла быть летучая мышь с рогами или голова лося — зависело от того, с какой стороны посмотреть. Точно таким же было и его пребывание на Барафоне. В этом поступке можно было увидеть отказ от долга перед Вселенной и обвинить Доктора в безразличии к ней. Или же увидеть попытку сделать шаг вперёд и желание быть рядом с… другом. С другом, который иногда, может быть, был кем-то большим. С другом, который сейчас отчаянно нуждался в нём, потому что у него не было больше никого, кто мог бы помочь разобраться с хаосом, в который превратилась его жизнь. С другом, которого он никогда больше не подведёт. Несмотря на множество доказательств обратного, Вселенная стала старше, чем была раньше. Она могла обойтись без того, чтобы Доктор вытирал ей нос и штопал порванные на коленках штаны. — Ты, — Доктор указал на Джека. — Ты — Джек. — Чш-ше-ек, — повторил тот слабым и хриплым голосом. По крайней мере, его разум постепенно возвращался. Доктор знал, что быстро это не произойдёт. Но даже если ему не удастся срезать путь, как он надеялся, ответы на все вопросы все еще были где-то в памяти Джека. Может быть — перепутавшиеся, запертые в символах, понятных только ему, а может — просто за пределами того, что он мог понять прямо сейчас. Но если они сумеют найти путь внутрь… нет, когда они сумеют найти путь внутрь, у них появится шанс на выживание — чертовски хороший. Так или иначе, они справятся. И когда они это сделают, тот, кто виновен в произошедшем, будет молиться о том, чтобы наказание ограничилось всего лишь апокалипсисом или двумя.