Девочки

— И что это за гости во втором часу ночи? — угрюмо спросил Антон, поигрывая связкой ключей. Большой и грузный, он только что вошёл в квартиру. Хотел уже разуться, как заметил на вешалке чужую дублёнку и пару мужских полусапог под вешалкой. На хлопок двери в коридор молнией выскочила супруга, судорожно застёгивая на бегу халат. Захлопнула за собой дверь в комнату и замерла, ошалело уставившись на мужа. — Мне вынести мусорное ведро? — спросил у супруги Антон, горько усмехнувшись. — Ты несёшь чушь, Сорокин! — истерично пискнула Лена. Льняной халатик еле сходился на её груди. Она всё время поправляла тонкую материю, привалившись спиной к закрытой двери в комнату. — Просто заехал мой парикмахер и задержался. — То-то я смотрю: причёска у тебя — просто блеск. Леночка нервно задёргала спутанные обесцвеченные кудри. — Это долгий процесс, Тошенька… — жалобно пролепетала супруга. — Не придумывай всякое, это… — Давай, знакомь со своим парикмахером, дорогая, — угрожающе перебил жену Антон. — Очень мне любопытно, что это за суперпарикмахер такой, который даже ночами работает. Антон двинулся вглубь квартиры, оттеснив плечом супругу. Зайдя в зал, он увидел то, что и ожидал — накрытый журнальный столик, початая бутылка «Шато Коломбьера», пара пустых бокалов, толстая потухшая цветочная свеча посреди всего этого великолепия и тощий, длинный парень в углу дивана. Одет, как и Лена, наспех. Парень испуганно таращился на Антона, хлопая длинными ресницами, и нервно мял длинными пальцами подбородок. — Ну, здравствуй, — мрачно гуднул Антон и направился к дивану. Ночной гость весь сжался и постарался втянуть голову в плечи. Хозяин квартиры отшвырнул попавшийся под ноги столик. Жалобно звякнув, тот отъехал в сторону, чудом не перевернувшись. Бутылка вина упала между салатницами, и красная жидкость с утробным бульканьем полилась на ковёр. — Сорокин, ты делаешь глупость. Ты всё не так понял, Сорокин! — закричала от двери супруга. — Мужик, ты ошибаешься… — вдруг нервно пискнул парень, но и всё — дальше только хрюкнул, когда Антон схватил его за грудки и рывком поднял с дивана. — Бедный парикмахер, работает ночами… — ласково произнёс Антон, подняв парня над полом. Тот только что-то сипел, болтая в воздухе ногами и бестолково хватаясь за руки Антона. Лицо «гостя» мигом стало багровым. — Сложная у тебя профессия, браток, сложная. Надо бы отдыхать чаще, бывать на свежем воздухе. Выбирай — в окно гулять пойдём или по лестнице? — Пусти его, идиот! — заверещала Леночка, повиснув на руке мужа. Но супруг просто стряхнул её и понёс «парикмахера» к окну. Свободной рукой дернул шпингалеты и распахнул раму. Комната тут же наполнилась шумом ночного проспекта. Стылый ноябрьский ветер лихо ворвался в комнату. От его задиристого ледяного напора качнулись даже картины на стенах. Задрожала, зазвенела хрустальная люстра под высоким потолком. Затрепетали тяжёлые портьеры, пара журналов с шелестом сорвались со старинного комода, и упали к ногами дрожащей Леночки. Та замерла посреди комнаты, зажав рот ладонями и морщась от холодного ветра. Огромными от ужаса глазами смотрела на мужа и бьющегося в его руках «гостя». — Что, парикмахер? Отсюда пойдем гулять? — весело крикнул Антон, выглядывая в окно вместе со своей ношей. — Десятый этаж, дружок. Хочешь? Ветер хлестал его крупное лицо, драл короткие волосы. Жертве было того хуже — он бессмысленно вращал глазами и сучил длинными ногами, стараясь вырваться из медвежьих объятий Антона. Оттолкнуться от тёмного зева окна. Но… Хозяин квартиры несколько секунд вглядывался в синеву, пересыпанную огнями проспекта, полыхающую рекламными щитами и приправленную на горизонте россыпью окон многоэтажек. — Думаю, холодно для полётов. Пошли по лестнице. Антон оторвался от окна и понёс визитёра к входной двери. Тот уже висел тряпичной куклой, перестал сопротивляться. Так же беззвучно парень вылетел на огромную лестничную площадку, выкинутый Антоном. Замер кучкой у лифта. Когда сверху на него упала дубленка и пара сапог, «парикмахер» только тихо простонал. Грохнула входная дверь, на площадке стало тихо. За соседской дверью кто-то маячил у дверного глазка. По лестнице вверх шмыгнула пегая худая кошечка. Где-то далеко надсадно гудел лифт. Парень ничего этого не видел и не слышал — он лежал и, поскуливая, приходил в себя. Не видел он, как Антон очень аккуратно скинул со своих плеч полушубок, повесил на крючок в одёжном шкафу. Медленно расшнуровал ботинки. Снял и поставил их на сушильную полку у двери. И только потом медленно повернулся к застывшей жене. — Если он покалечился, Сорокин, то ты сядешь, — сдавленно выдавила супруга и попятилась в комнату. — Я простая женщина, и хочу хоть иногда видеть тебя дома! Ты сам виноват. Ты всё время в разъездах. Ладно бы нормальные деньги получал, а то… Муж мрачно поглядел на Лену и тяжело пошел в её сторону. Та, недолго думая, понеслась в свою комнату и закрылась изнутри. Продолжила уже оттуда, чувствуя себя в безопасности: — Тебя обязательно посадят, Сорокин! Вот помяни моё слово! Я совсем не хотела делать глупостей, но ты вынуждаешь меня. Тебя никогда нет дома, ты женат на своей работе, пропади она пропадом. Ладно бы нормальное что и полезное, а то ошейниками торгует! Поводками собачьими! Людям сказать стыдно. Нормальные люди недвижимостью занимаются, а тут ошейники какие-то. И тебе нет никакого дела до жены и дочери. При упоминании дочки, Антон бросил на диван журналы, что поднимал во время истерики супруги с ковра. — Где Настёна? — резко спросил закрытую дверь. Но оттуда доносились только рыдания супруги. — У соседки Дашки? Я и не сомневался. Антон вышел на лестницу. Парикмахера уже не было. Мужчина тихо, но чётко постучал в дверь напротив. Тишина. Звонить не хотел. У соседки истошный звонок — перебудит полподъезда. Прислонился к косяку двери лбом и постучал ещё разок. Несколько лёгких шагов, и из-за двери раздалось тихое: — Кто там? — Дашенька, это Антон. Дверь бесшумно приоткрылась. — Здравствуйте, Антон. А Настя спит, — сообщила стройная девушка в кремовом джемпере и светло-голубых джинсах. Посмотрев на угрюмое лицо соседа, отступила вглубь слабоосвещённой квартиры, пропуская гостя. — Добрый вечер. Я не разбудил вас? — Да нет. Я ещё работала. Срочный заказ. Последние годы спрос на художников-иллюстраторов сильно вырос, и Даша часто не справлялась с заказами — засиживалась до утра. Но её работы печатались в Cosmo, в Elle. Значит, дело того стоило. Да и новая квартира… — Я бы хотел забрать дочку, — Антон грустно посмотрел на соседку. Вздохнул. Дарья кинула взгляд за спину соседа на площадку. Почесала переносицу, качнула головой и предложила: — Может, пусть поспит до утра? Она только заснула. Совсем мне не мешает. Да и вы пока отдохнёте. М-м? На этих словах она коротко глянула на соседа и вопросительно склонила голову к плечу. Затянутый резинкой хвост чёрных волос смешно чиркнул по воздуху за её спиной. Антон поймал себя на мысли, что Даша слышала скандал в квартире Сорокиных. Нахмурился. Кажется, все соседи слышали. Он ещё секунду последил за покачивающимся хвостиком девушки и пожал неуверенно плечами. — Хорошо, Дашенька, — тихо согласился Антон. Тяжело развернулся в коридорчике и вышел на лестницу. — Спокойной ночи, Антон, — мягко сказала художница, еле заметно выделив слово «спокойной». В квартиру Сорокин вернулся безумно уставший. Всё как-то разом осточертело. Хотелось тишины и пустоты вокруг. Чтоб ни души. Рухнул в кресло у телевизора, оттолкнул ногой катающуюся по полу толстобокую, разрисованную золотыми цветочками свечку. Её подарили девочки на работе. Работали у него две такие шкодные сестрички-невелички. Одна офис-менеджером, другая зав. оптом. Хохотушки, что одна, что другая. Поразмышлял Антон с минуту и свечку поднял. Бережно отряхнул налипший ковровый ворс, да и водрузил её на книжную полку. По спортивному каналу метались по мокрому полю футболисты и что-то истерично вещал комментатор. Надо бы прибраться в комнате, но вот честное слово, Антона только под дулом можно было заставить подняться из кресла. Да и то, он бы ещё подумал. — Антошенька, ты ещё дуешься? Это Лена решила высунуть нос из своей комнаты. Уже причёсана, лицо сухое, глазки заискивающие. — Зайка, ну прости меня бабу-дуру. Совсем я осатанела в этих четырёх стенах. Творю уже сама не пойми что. Прости меня, солнышко, а? Я ж простая русская баба. Ты в работе, а мне тут тяжело. Вот и занесло. Не будет такого больше, вот чем хочешь клянусь! Лена медленно подошла к креслу и мягко, кошкой, села у ног мужа. Погладила его по коленке. Не отрывая взгляда от экрана, Антон стряхнул холеную руку супруги и продолжал отмалчиваться. Она же что-то мурлыкала, но Сорокину совсем было не до её излияний. Он уставился в телевизор, а в голове вяло перекатывались стылые мысли. Бросить бы эту идиотку, развестись ко всем чертям. Уже больше четырёх лет мается. Когда первый раз Ленка вильнула хвостом, сразу после рождения Настёнки, скандал был почище этого. Посуда и стулья летели в стенку. Антон тогда ещё любил её и был просто унижен загулом супруги. Но в соседней комнатке посапывала их дочурка. Ленка была прощена. А теперь вот… Снова и опять. Даже не обидно — они давно чужие люди. Просто устал он от этой женщины. Устал. Устал… устал… — Ой, Антошик, а тут письмо пришло от Веры Олеговны, — ворвался вдруг в мысли Антона голос супруги. Лена поднялась с ковра и скользнула к книжным полкам. Вытащила мятый конверт, зашуршала листиком. — Представь, эта старая мымра отказывается ухаживать за Оленькой. Мы ей мало что ли платили? Вот подстава, а? Где мы сейчас нормальную сиделку найдём? А там так хорошо Оленьке — деревня, коровки, молоко натуральное… — Дай сюда! — скомандовал Антон, и женщина быстро вручила мужу листочек, исписанный мелким почерком: «Дорогие мои Антон и Леночка! Как вы там? Живы, здоровы? Как Настенька? Передавайте ей поцелуй от бабы Веры…» Так-так… Антон скользил по тексту глазами, пропуская многословную писанину бабули. Ага, вот тут. «…Я совсем стала старая и мне не хватает сил сидеть с Олечкой. Вы уж простите меня, деточки. Она у вас девочка хорошая очень, я люблю её сильно. Сама я стала часто побаливать. Видимо, к лету уже отойду к Боженьке. Нет сил у меня. Совсем не осталось…» — Да на этой карге ещё ездить и ездить, а заныла — к Боженьке отойду… Мало платим, что ли? — рассерженно тяфкнула у плеча Антона супружница. Антон оторвался от письма и тяжело поглядел на жену. Та сжала губки и примолкла. Супруг вернулся к письму: «Да и врачебный уход ей требуется. У нас в селе никого больше с медицинским нет — все разъехались. Забрали бы вы Оленьку в город — там и врачи хорошие. А если в город никак, то мне тут бабки советовали — детский дом недалеко есть. Места у нас сами знаете какие красивые, а там усадьба историческая. Директорша — золотой души человек. Хотя при живой матери в детдом отдавать стыдно. Решайте, деточки…» — Насчет детдома это она верно советует, Тошик, — опять ввинтила супруга. Антон отложил письмо в сторону и устало произнёс в воздух: — Никакого детдома. Забираем Олю. Хватит ей мыкаться по чужим людям. — Да ты что? — аж задохнулась Лена. — Ты ополоумел совсем? Куда мы её? Мне с Настенькой-то сил уже никаких нет. За Ольгой специальный уход нужен! Медицинский! Ноги сами что ли у неё пойдут? И что это ты решаешь вдруг? Она не твоя дочка, а только моя. Я сказала в детдом, значит… — Мы забираем Олю, — угрожающе сказал Антон. — Ты мать или кто? Ей скоро уже семь лет — ей пора учиться читать и писать. И ты делом займешься, а не… «парикмахерами»… — Да чтоб ты провалился, идиот! — чуть не плача закричала супруга и убежала в свою комнату. — Делай что хочешь! Через несколько дней в квартиру Сорокиных въехала детская инвалидная коляска. Сзади её осторожно толкал Антон: — Вот теперь ты будешь жить здесь, с нами, Оля. Ну что, будем раздеваться? Укутанная в дутую ярко-синюю курточку тоненькая девочка еле заметно кивнула и медленно потянула один конец белого шарфика. В дверях, за спиной Антона, вдруг образовалась четырехлетнее чудо в двух огромных бантах, в красном комбезе с Микки Маусом на животе и мохнатых тапочках с заячьими ушами. Чудо радостно завопило: — Вау! Папка пишёл! Пивет, папуля! А ты Оля? А я Наштя! А у тебя есть кафета? Девочка в инвалидной коляске только еле заметно улыбнулась, разглядывая младшую сводную сестру. Москва, февраль 2021