Never mind, babe

5 Seconds of Summer — Wildflower

      В тот день Чонгук почти ползет за Хосоком, недовольно ворча, петляя по длинному коридору, даже не пытаясь запомнить где и куда надо свернуть. Впереди грохочет музыка и уже виднеются неоновые, раздражающие непривыкшие глаза прожекторы. Чонгуку совсем не хочется идти туда, но за руку его настойчиво тянут, не давая даже шанса хотя бы попытаться отказаться.       Хосок пару недель уже причитал о том,«как вообще так получилось, что ты, Чон Чонгук, живешь уже седьмой месяц в столице, за сотни километров от предков, и еще не разу на тусовке не был». С этим упрямым бараном спорить бесполезно, но Чонгук честно пытался спасти свой задницу от этого события или хотя бы отсрочить неизбежное. Всему приходит конец, вот и настал конец спокойной, размеренной жизни, состоящей из кучи лекций и семинаров, огромного количества домашки, идеально написанных конспектов и пятничной посиделки с друзьями. Тоска зеленая, по словам Хосока.       Но вот сейчас Чонгуку приходится плестись за явно подвыпившим братом сквозь непрошибаемую толпу пьяных людей, двигающихся в ритм популярной, но такой надоевшей бессмысленной музыки, как один сплошной организм. Они качаются из стороны в сторону, завлекая все больше людей в свой омут, позволяя всем отпустить насущные проблемы, отдаваясь танцам.Чонгуку такое никогда не нравилось.       Чон младший мученически стонет, когда братец всучивает ему в руке стакан с чем-то оранжевым и совсем не вызывающим доверия, пропихивает его снова куда-то, но Чонгук так и не узнает куда, потому что их прерывает розововолосый миловидный парнишка, на вид немного старше самого Чонгука, перегородив дорогу Хосоку. В руках незнакомца какая-то странная и глуповатая ковбойская шляпа, которую он иногда подкидывает вверх. На его голове криво завязана огромная красная бандана, смахивающая на обычный огромный кусок ткани.       Сначала он совсем не обращает на Чона внимание, громким голосом, чтобы перекричать музыку, говорит о чем-то в миг напрягшемуся Хосоку, не то чтобы испуганному, но Чонгук неладное чувствует, а любопытство уже начинает щекотать подсознание. Хосок такой только в двух случаях: произошло нечто с его машиной или все идет не по плану. Что-то вроде седьмого чувства Чонгуку подсказывает, что дело не в машине, а, кажется, в присутствии этого паренька, да ещё нескольких парней, о которых рассказывает этот недоковбой.       — А это что еще за милашка с тобой? — взор незнакомца падает на Чонгука, а неестественно светлые, почти белые, глаза увлеченно изучают его с ног до головы. Чонгуку под этим взглядом хочется съежиться, но в то же время парнишка действительно миленький, обманывает интуицию Чонгука, вводит в заблуждение и не дает ни малейшего намека на свою истинную сущность.       — Я Чон Чонгук, — он отмирает почти сразу, вспоминая все слова родной матушки о приличие и о том, как должны себя вести прилежные мальчики. Как вовремя.       — Так это твой братец, — Чонгук слышит едва уловимый свист, видит, как сворачиваются чужие пухлые губы в трубочку, а после растягиваются в хищной улыбке, не сочетающейся с миловидным личиком. Чонгуку, смущающемуся и чувствующему себя максимально неуверенно, становится не по себе. — Чимин.       — Лучший мотоциклист в мире, между прочим, — Хосок вклинивается сразу же, заставляя Чимина заливисто хохотать.       А дальше Чонгук туго понимает, почему он все еще не плюнул на это все и продолжает идти позади мило беседующих парней, которые, кажется, никакого внимания не обращают на потерянное состояние Чона. А он ведь мог лежать у себя в мягкой кроватке и читать интересную мангу, а не ошиваться в каком-то захолустье с нерадивым старшим братом и его мутным дружком. Спать, на самом деле, хочется невероятно, а голова слабо пульсирует из-за громкой музыки и криков, доносящихся со столов, мимо которых они идут. Чонгуку хочется уйти отсюда поскорей и желательно не возвращаться. Он оборачивается, услышав сбоку странные звуки, пробившиеся сквозь оглушающие биты. Взгляд сразу натыкается на паренька, который судорожно опустошает свой желудок прямо в рядом стоящий горшок с искусственным цветком. Чонгук морщится, отворачиваясь обратно и больше не оборачиваясь.       Чонгук идет сзади, даже не пытаясь догнать парочку, но старается не упускать из виду розовую макушку и ярко-рыжую кепку. Бредет он медленно по длинному темному коридору, даже не смотря по сторонам, следует за братом, оказываясь на свежем вечернем воздухе. Чонгук тихо прикрывает за собой дверь, сначала немного опешив от увиденного. На заднем дворе, отгороженном от основной городской улицы высокой стеной, толпится куча народу. Позади разносится громкий рев, заставляющий Чонгук уставится на длинную прямую дорогу, уходящую к окраине города и пару огромных блестящих байков, только что подъехавших и остановившихся недалеко от самой двери.       Смятение захватывает с головой, и Чонгук удивлено крутит головой в разные стороны, все же понимая в итоге, что вокруг него куча пугающих байкеров, но на удивление никто жестяные банки зубами не прокусывает, бутылки о головы друг друга не разбивает и мертвых тел тоже, вроде как, нет. Отовсюду разносится только гомон и тихий приятный звон бокалов. Чонгук шаг ускоряет, все равно опасаясь окружающей обстановки, почти впритык подходит к Хосоку, что выглядит спокойно и умиротворенно, наталкивая Чона младшего на мысли о том, что это и есть та самая нелегальная компания друзей, про которую старший твердил периодически. Ну, приехали.       Чонгук не замечает, как Хосок с Чимином останавливаются в укромном и хоть немного спокойном уголке, поэтому врезается в них и слегка разливает свой нетронутый коктейль, а после облегченно выдыхает, потому что одежда остается чистой и невредимой, лишь пятнышко жидкости блестит на искусственном газончике, к которому они как раз подошли.       И только после этого он понимает, что музыка осталась где-то там, позади, в пыльном клубе, а здесь лишь широкий диван под навесом и два кресла, отделенные перегородкой, больше похожей на решетку.       Хосок поочередно подходит к каждому из четырех сидящих перед ним и радушно здоровается. Чонгук мнется под изучающими взглядами, сжимает край своей белой толстовки. Вмиг собственный прикид кажется неимоверно глупым, потому что бледно-розовые джинсы бросаются в глаза хлеще, чем что-либо в сборище кучи байкеров и, как оказалось, гонщиков.       — Гуки, смотри и запоминай, — Хосок оказывается рядом, укладывая руку на плечо и заставляя посмотреть на парня, сидящего в кресле. В его руке блестит банка пива, а нога отстукивает ритм тихой джазовой музыки. — Это Сокджин — лучший механик во всем Сеуле.       Сокджин смеется красиво, мелодично и довольно заразительно, заставляя Чонгука хоть немного расслабится и убрать свои колючки. Голос у него тоже красивый, льется, словно умеренная спокойная река, когда он говорит о чём-то, но Чонгук, если честно, даже не вслушивается в слова.       — Это Намджун — наш лучший хирург. Помнишь, я тебе говорил? —Чонгук не помнит ни черта, но охотно кивает, не желая снова слушать длинный и непонятный ему рассказ. Намджун этот сидит на диване слева, поджав под себя одну ногу, и мило улыбается Чонгуку, откидывает быстрым движением головы длинные, доходящие до мочек уха, голубые волосы назад и дальше продолжает увлеченно вычитывать состав на крупной банке с непонятным содержимым. Чонгук искренне не хочет знать, что в ней находится.       Сзади раздается какой-то то ли хлопок, то ли удар, и Чонгук испуганно дергается, заставляя Хосока несильно рассмеяться, и сильней сжать плечо рукой, как бы подбадривая.       — Этот вот, на другом кресле, — Хосок кивает в правую сторону на худощавого паренька в странной изодранной майке, которая, видимо, изначально была белой, но сейчас на ней разводы машинного масла и странные разноцветные кляксы. — Юнги, и по совместительству один из лучших гонщиков нашего городка.       Юнги пугает Чонгука больше всего, рассматривая совсем зашуганного мальчишку с легкой кривоватой улыбкой. Он разлегся на все кресло, вытягивая ноги и подперев рукой голову, а в другой держит не подкуренную сигарету, крутя ее между пальцев с огромными кольцами, составляющими какое-то слово, которое Чонгук так и не смог разобрать. Чонгук изучает огромную татуировку, берущую начало на подбородке, окутывающую всю шею и уходящую глубоко под ворот растянутой майки. Красиво.       — А это Тэхен, и он ебнутый, — Хосок указывает на мужчину, по-другому не скажешь, сидящего на диване и раздвинувшего широко ноги.— К нему лучше не лезь, если хочешь остаться живым.       — И не отъебанным, — хмыкает, кажется, Юнги, вытягивая зажигалку из кармана, чиркает ей где-то в районе пупка, а пальцем другой руки проводит по огню, завороженно смотря на язычки голубого пламени, будто бы резко уходя в свой отдельный мирок, не обращая внимания на что-либо окружающее его.       — Мрази, — хриплый голос того самого Тэхена до костей пробирает, заставляет кожу мурашками покрыться, а воздух вылететь из легких со всеми мыслями адекватными и рациональными, оставляя там только одинокое перекати поле, как в самых глупых фильмах. Он выдыхает густой клуб дыма, стряхивая пепел с сигареты длинными пальцами в пепельницу, по форме больше похожую на череп, а Чонгук взгляд оторвать не может, следит внимательно за движениями смуглых массивных рук. — Не слушай их, малыш, они пиздят.       И в эту минуту Чон Чонгук, живущий самой обычной жизнью примерного студента, понимает, что нагрянул тотальный, неотвратимый пиздец и что выйти сухим и воды явно не получится.       Вторая их встреча происходит через три мучительных дня, на протяжении которых в голове бедного Чонгука вместо предстоящих экзаменов и огромнейшего проекта, к которому он даже еще не притронулся, крутятся только забитые татуировками руки, с выступающими венами и красиво переливающимися мышцами, и хриплый голос.       Чонгук тормозит у входа в кухню, замирая с коробкой молока в руках, чувствуя, как внутри все переворачивается, словно внутренности все вместе решили, блять, попрыгать. Он хлопает глазами, ощущает, как живот сводит от волнения, а в голове шум какой-то раздается.       — Ну же, Гуки, чего застыл? Заходи, — Хосок как обычно звучит отвратительно бодро, машет рукой в приглашающем жесте и глаз не сводит, хлопая по местечку рядом с собой, а Чонгук сглатывает, кажется, слишком громко. Так, что услышали все.       Чонгук соображает туго, стараясь даже не смотреть в сторону Тэхена, который уже вот три ночи во влажных снах является к нему, мучая и не давая шанса выспаться, проходит и садится аккурат между двумя парнями, сжимает ноги, не давая себе соприкоснутся с ним бедрами. Он сидит, словно на иголках, не позволяя себе и на секунду расслабиться.       Хосок болтать продолжает, как прежде, беседу не прерывает, игнорируя сжавшегося Чонгука. А Тэхен издевается будто, глазами дыру выжигает в Чоне младшем, облизывается, не стесняясь ничего и никого.

***

718citybeats — drivers license (slowed)

      А дальше Чонгук во времени теряется, забывается в собственных чувствах, словно со скалы вниз сигает в таинственную, но такую привлекательную мглу, измученно продолжает таскаться за Хосоком на все эти шумные сборища пьяных людей, шугается от каждого, кто пытается заговорить с ним, и молчит вечно, но глаз от этого дурацкого Тэхена просто оторвать не может. И каждый раз, наконец увидев того самого, из-за которого каждый раз надевает самые красивые джинсы, дыхание задерживает и чувствует как бабочки в животе парить так предательски начинают, да губы в смущенной улыбке тянет.       Тэхен же в засаде отсиживается, лишь исподлобья наблюдает за сладким до дурости мальчишкой, краснеющим от слова любого, момента, так сказать, лучшего ждет, потому что события торопить совсем не хочется. Правда, до сих пор не совсем понятно почему.       Ким Тэхен дураком никогда не слыл, прекрасно понимает, почему стоит ему подойти к друзьям своим, так Чонгук пуще прежнего затыкается и лишь рукава светлых свитеров сжимать сильней начинает. Веселит, по правде, реакция такая, а смущать этого малыша до одури сильно хочется.       И вот, в один невероятно прекрасный день просыпается Ким Тэхен с мыслью о том, что не трахнуть он хочет младшего братишку Хоупа, а на свидание сводить, да на колени к себе усадить и целовать, целовать, целовать…       Внутри медленно, день за днем цветы распускаться начинают, распирая грудную клетку необоснованным хрупким счастьем, заставляя парить над землей и хуй забить на все проблемы, которых, вообще-то, по горло.       — Да ты влюбился походу, братишка, — Юнги тянет задумчиво, с балкона смотрит на огни засыпающего города и зажигалку Тэхену протягивает, не особо заботясь о том, что утепления здесь никакого, а мартовские вечера не такие уж и жаркие, чтобы в одной футболке комфортно было.       — В пизду иди, а? — Тэхен хрипит, дым в легкие глубоко вдыхает, а взгляд сам падает на дверь стеклянную, за которой Сокджин Чонгука методично спаивает, водку подмешивая в шоты, но вид, зараза, самый невинный строит.       — На свидание его позови что ли, — Юнги поворачивается лицом к другу своему, смятение вперемешку с волнением на лице чужом видит, заражаясь меланхоличным настроением.       Юнги Тэхена давно знает, с тех пор, как только в столицу перебрался. Учиться Юнги особо никогда не любил, и срать хотел на институт этот, но вот родители, очевидно – нет, так что остался Мин Юнги на улице в свои девятнадцать лет лишь с маленьким рюкзаком и неизменной зажигалкой, доставшейся от покойного старшего брата.       Есть было нечего, а с работы, как назло, снова выгнали тогда, даже зарплату за прошедший месяц не отдав. Юнги до сих пор не понял, как оказался в автосалоне какой-то высокой и до чертиков важной шишки, которые всю сознательную жизнь раздражали до скрежета зубов и матов тихих, под носом звучавших.       Проходят так месяцы размеренной жизни с адекватной заработной платой, но однажды появился там сынишка этого лицемерного богатенького хрена на Майбахе, залетев в спокойную атмосферу элитного сервиса на помятом байке и крича что-то о том, как долго и мучительно он будет отрывать всем тут бошки из-за испорченных тормозов.       Юнги в тот день, на свой страх и риск, полез успокаивать истерящего паренька, правда, чуть ли не подравшись с ним, но это так, мелочи. А после Тэхен, так оказывается звали малолетнюю, младше самого Юнги, бестию, психовать как-то резко перестал и раздражать – тоже.       — Мой друг чуть не разбился на нем, — выдыхает Тэхен тихо, утянув на правах сынишки босса с собой в свой личный гараж Юнги, всунув тому в руки банку какого-то пива, которая наверно стоит, как половина зарплаты Мина. — Мы еле спасли Чимина.       А после Юнги узнал, что Тэхен не такой уж и избалованный, на самом деле, да и истерит он не настолько часто, как кажется. Ну, а там завертелось: первый заезд совместный, потом гонка выигранная, да разозленные соперники, которым оставалось только пыль глотать, тусовки, ну и конечно, денег куча. Деньги деньгами, естественно, а Юнги в ту пору друга отличного обрел, и в порывах нежности судьбу слезно благодарит за это, не желая даже думать в какой он был бы сейчас канаве, если бы не Тэхен и не его протянутая дружеская рука помощи.       Смотрит Юнги сейчас на Тэхена задумчивого и такого потерянного, как никогда, а сердце сжимается болезненно, потому что вот тот самый крутой Ким Тэхен сейчас, как котенок запуганный выглядит, а виной тому зажатый и невинный совсем первокурсник. Такого исхода, если честно, Юнги ожидать просто не мог.       — Серьезно, ребенок, — Юнги к себе его разворачивает, как в былые времена, и в глубокие глаза заглядывает, по шее рукой похлопывая нежно. — Нет в этом ничего страшного, ладно? Малой вообще-то без ума от тебя и в рот тебе постоянно заглядывает.       И Тэхен верит.

***

LP — Night Like This

      Чонгук хрипит тихо, губу прикусывает и смущающим звукам наружу выбраться не дает, чтобы соседей не тревожить. Дыхание ускоряется, а волосы уже начинают неприятно ко лбу липнуть, но какое до этого дело, если рука на члене сжимается сильно-сильно? В комнате дышать уже нечем, и Чонгук в изнеможение рот пошире открывает, хватая такой желаемый кислород, пытается дыхание в норму привести, но у кое-кого явно другие планы.       — Тебе нравится, малыш? — Тэхен шепчет на самое ухо, второй рукой сильнее сжимает чужое бедро, а после зубами мочку уха прикусывает несильно, но все равно заставляет Чонгука вздрогнуть, сжаться и издать звук какой-то совсем не разборчивый.       — Да, — Чонгук ерзает на коленях, чувствует что-то твердое в штанах Тэхена и лыбится довольно, запрокидывая голову назад и слегка приоткрывая рот, языком проходится по сухим и искусанным розоватым губам, а после в глаза Тэхену смотрит, да так пронзительно, что у Кима дыхание перехватывает. — Очень.       Взгляд не яснеет ни на секунду, оставаясь затуманенным. Чонгук глазами мажет по откинутой черной футболке, а руку на живот накаченный укладывает. Он чувствует, как Тэхен пресс свой вот этот ахуительный напрягает, мышцы красиво перекатываться заставляет, знает же, скотина, что Чонгука кроет от этого, да так сильно, что пальцы на ногах поджимаются.       Тэхен пятном темным выбивается в спокойном и светлом интерьере небольшой комнатки, а Чонгук визжать от этого контраста, если честно, без зазрений совести, готов, да так громко, что Хосок порой в душе за двумя закрытыми дверьми слышит. Заваливается Тэхен с заядлой периодичностью в комнатушку эту, разваливается удобно на светло-розовом покрывале, верхом Чонгука на себя усаживая, да шорты до колен стягивая, кажется, не заботясь ни о чем: ни о Хосоке, который с минуты на минуту прийти должен, ни о словах Чонгука о домашке, ни о звонке телефона противном. Так и хочется в стену запульнуть этим мобильником, потому что Тэхен скучает постоянно, а его пытаются от мальчика любимого оторвать.       Тэхен с оттяжкой, довольно сильно шлепает ягодицу левую, уже и так покрасневшую, заставляя Чонгука воздухом подавиться, а глаза закатить от удовольствия. Такой чувствительный маленький извращенец.       Рука лениво бродит в трусах, то сжимая небольшой член, то проскальзывая ниже к мошонке, заставляя Чонгука рот смешно распахивать или наоборот сжимать сильней, до побеления. Он двумя пальцами сжимает лишь головку, потирая ее с силой ощутимой и заставляя Чонгука взвыть, а после в отместку еще упорней проехаться своими упругими ягодицами по члену Тэхена, спрятанному за джинсами. Ким рычит недовольно, по талии рукой с силой проводит, сжимая, и снова шлепает, выбивая весь воздух из легких. Чонгук такими темпами просто не выдержит и задохнется.       Чонгук наклоняется к губам Тэхена, полностью ложась сверху, обхватывает того руками за щеки, сжимая несильно, смотрит пару секунд прямо в глаза, а рука Тэхена замирает ненадолго совсем, не желая момент романтический портить, Чонгук прижимается губами к его, руками хватается за шею, целует мягко, без напора, как может только он и как любят они оба – до безумия. Чонгук стонет в поцелуй и руке навстречу толкается, бедрами ерзая, никак удобно усесться не может, ну или делает вид, что не может. Улыбается едва заметно, лукаво, когда Тэхен его бедро сильней сжимает, ведь член собственный зудит невероятно, прикосновений жаждет, но времени в обрез, поэтому приходится терпеть и лишь шипеть что-то сквозь зубы.       — Клянусь, завтра я точно найду время трахнуть твою охуительную задницу, — его голос низкий, рычащий и злой немного, потому что Тэхен тоже не железный. На самом деле, выдержка его уже по лезвию самого острого в мире ножа опасно шагает, яйца зудят невероятно, лишь при виде этих аппетитных ляжек, заставляя слюной захлебываться.       Тэхен глаза вверх направляет, на часы дурацкие со странными мультяшными героями смотрит, прикидывая, когда Хосок домой вернуться должен. Он поднимается, опираясь спиной на спинку кровати и зубами кожу на шее Чонгука прихватывает, всасывает ее, слышит, как Чонгук хнычет что-то капризно. Тэхен рукой двигает быстрее, языком вырисовывая влажные следы на шее, наслаждаясь милым пыхтением и лепетом непонятным. Чонгук всхлипывает, руками плечи широкие сжимает и жмурится, как можно сильней, до самых ярких звездочек перед глазами. Бедра потряхивает, а руки постепенно дрожать начинают от нетерпения и удовольствия подступающего.       — Хочешь кончить, да? — Тэхен голос еще сильнее понижает, издевается, вперед подается снова и языком по раковине ушной проходится, заставляя Чонгука в бреду шептать что-то неразборчивое, но явно уловимое «Тэхен» — просто услада для ушей.       — Да, пожалуйста, Тэхен, — Чонгук уже на мольбы срывается, шипит что-то в промежутках дрожащими губами и лишь навстречу бедрами толкается судорожно, никакого ритма не придерживаясь, желая то ли покончить с этим всем, потому что усталость уже подступает, то ли наоборот, растянуть подольше.       Сил нет совсем, Чонгук шепчет что-то губами одними и жмурится сильно, когда Тэхен член его пальцами трет и головку иногда сдавливает. Он чувствует, что гуляет по самому краю обрыва, сердце колотится сильнее, чем при любых физических упражнениях, заставляя дышать тяжело и слишком быстро.       — Хен, — Чонгук вскрикивает и голову назад до упора откидывает, чувствует, как в голове взрывается что-то, крупно кончая на торс Тэхена. Облегчение и удовольствие накатываются волной сильнейшей, заставляя поскуливать что-то совсем тихо от ленивых движений руки, выжимающих последние мгновения удовольствия. Он, уставший невероятно, валится прямо на Тэхена, не заботясь ни о сперме, ни о поджимающем времени.       — Давай, Чонгуки, поднимай свой зад, твой братец приедет минут через пять, и не думаю, что он обрадуется, если увидит вот это, — Тэхен головой на свой грязный торс кивает и подмигивает Чонгуку, который поднялся максимально недовольно в вертикальное положение, да еще и с такой кислой миной, будто его в воскресенье в пять утра разбудили. Чонгук шипит что-то между «блять» и «я устал», вставая с бедер Тэхена, первое попавшиеся полотенце из шкафа достает, его движения неинтенсивные, аккуратные. Он вытирает сперму безбожно прямо лицом миленькой обезьянки с розовым бантиком на голове, а после в корзину с бельем грязным закидывает.       Тэхен с кровати поднимается, поправляет покрывало, разглаживая все складки и раскладывая подушки аккуратно, чтобы скрыть любые возможные следы своего присутствия. Майку обратно натягивает и шипит, пока поправляет узкие джинсы: стояк не делся никуда, и даже мысли о старой Мисс Джунг с соседнего подъезда не помогают ни черта. А Чонгук, стоящий на кухне перед плитой все в тех же коротких черных шортах, заставляет чуть ли не взвыть и лишь удрученно усесться за стол, головой утыкаясь в собственные ладошки, бурча невнятно.       — Хен? Ты в порядке? — рука Чонгука ложится на плечо и треплет несильно, а после осознание голову прошибает, и хищная улыбка расцветает на губах вместо складки между бровей. — Спермотоксикоз замучал?       — Посмотрим кого спермотоксикоз замучает, когда я тебе не… — на счастье Чонгука, Тэхен угрозу закончить не успевает, потому что звонок дверной раздается, прерывая его.       Чонгук с кухонной столешницы переставляет неполную чашку крепкого кофе и для себя кружку с Железным Человеком полную зеленного чая с каким-то странным набором трав, лишь от запаха которых Тэхена мутить начинает.       Отодвигает стул, на котором он, вроде как, должен был сидеть последние полчаса по идеально продуманной теории, которая не подводила, кажется, никогда. Тэхен хмыкает довольно: малой идеально, продумав все до мелочей, скрывает то, что пару минут назад самозабвенно толкался членом в шершавую и большую руку своего парня. Золотце, а не мальчик.       Дверь открывается тихо, а Тэхен продолжает думать о голых старушках, кидающихся комками грязи, попивая горький кофе. Уже через пару минут на пороге кухни появляется Хосок, сверкая своей извечной улыбкой. Глаза сразу натыкаются на кучерявую макушку Тэхена, а брови съезжают к переносице, стирая вмиг былое веселье. Ох, Тэхен, если честно позабыть успел, что с начала их отношений с Чонгуком, Чон-старший превратился во вредную колючку.       — Опять ты притащил его сюда. — Хосок шипит на стушевавшегося и осунувшегося Чонгука, скользнувшего ближе к Тэхену, потому что с ним тепло, с ним спокойно и безопасно, когда раздражение и напряжение просто ни черта не прозрачными волнами от Хосока исходят. А у Тэхена сердце сжимается сильно-сильно, потому что Чонгук не улыбается и смотрит виновато в пол, хочется защитить его, прижать поближе к себе, да в кокон от чужих осуждающих взглядов замуровать, лишь бы его вот эти грустные глазки не видеть.       — Никто меня никуда не тащил. Я сам пришел, — Тэхен со своего места поднимается, Чонгука к стулу подпихивает и по волосам треплет в жесте успокаивающем, да улыбается тепло и мило как-то, а после на Хосока взгляд переводит, снова хмурясь. — Пошли, поговорить надо.       Тэхен на балкон идет сразу, квартирку небольшую уже вдоль и поперек изучил, по пути пачку из кармана выуживает. На балкон заходит, сигарету поджигая, выжидает хлопка двери, закрывающейся за Хосоком.       — Чего тебе? — Хосок не доволен, злится уже несколько месяцев, как только малого у Тэхена на коленках увидел. Драка в тот день знатная была, но, непонятно к счастью или к сожалению, Хосок в драке Тэхену по силе проигрываеть однозначно.       — Может перестанешь выебываться? — бросает Тэхен спокойно, делая вид, что без разницы ему на это все, но Хосока не хватает чертовски, да и вечно грустные глаза Чонгука не радуют совсем. Ситуация отвратная и неправильная, поэтому изменить что-то хочется сильно, но этот надутый недозащитник на контакт не идет вообще. Вбил себе в голову одну истину, а в другую сторону смотреть не хочет никак.       — А может ты перестанешь свой язык в рот моего брата пихать? — Хосок позу его зеркалит, руки на груди складывает и языком цокает недовольно, скорее раздраженно. Знал бы он, куда еще Тэхен пихает свой язык, наверное, свихнулся бы от ярости и возмущения. Поэтому Тэхен лишь покорно язык прикусывает, не давая язвительности изо рта выскользнуть, но сказать больше правда нечего, сам виноват, потому что Хосок еще после того первого вечера всех пацанов предупредил, что братишка его невинный совсем и лишь об аттестате этого его крутого и понтового невероятно университета думает.       Но Тэхен же заслуживает хоть какое-нибудь счастье? Он, на самом деле, согласен с кем угодно отношения испортить и мосты все сжечь, лишь бы Чонгук рядом был и душу грел своим присутствием. Жаль, конечно, что с Хосоком вот такая хуета получается, но если перед Тэхеном прямо сейчас появится вдруг машина времени, давая возможность просто не идти в тот вечер к съезду и никогда не увидеть Чонгука, то Тэхен вернулся бы в тот день, напротив, только для того, чтобы прожить самые счастливые дни с Чонгуком в своей жизни еще раз.       — Прости, но оставить его я уже не могу, — Тэхен бросает вслед уходящему Хосоку, голову опускает и все же не видит, как Чон замирает, а искренность таких простых, но уверенных слов прошибают его, проходясь от макушки до кончиков пальцев. Почему-то так сильно верить хочется, что Тэхену Чонгук нужен по правде, потому что о худших исходах Хосоку даже думать не хочется.       — Пошли кофеек выпьем, что ли.       Тэхен ради своего малыша хоть со все миром разругается, а если надо будет, обратно помирится, лишь бы улыбка на его лице мерцала всегда.

***

XYLØ — yes & no

      Чонгук с кровати вскакивает испуганно, когда звонок громкий раздается в дверь, он, потерянный совсем и заспанный, плетется прямо к двери, к глазку подходит, заглядывая едва заметно, но этого ему хватает, чтобы отскочить в ужасе и, к счастью, успев прикрыть себе рот рукой. Парень успел рассмотреть трех совершенно незнаком ему мужчин с битами и чем-то блестящим в руках. В дверь снаружи кулаком бьют, кричат что-то, а Чонгук уже судорожно Хосока набирает в своей комнате.       — Абонент временно недоступен, оставьте сообщение…       Чонгук сбрасывает раздраженно, чувствует, как истерика к горлу подкатывает, когда крики слышны снаружи. В голове мелькают картинки, как эти амбалы выломают сейчас дверь к чертям, а после будут долго и нудно забивать ему иголки под ногти.       Он пальцами по экрану водит, иногда не попадает по нужным ему кнопкам, а руки трястись сильнее только начинают, когда на том конце провода не отвечают какое-то, как кажется Чонгуку, очень продолжительное время.       С души словно камень валится, когда слышен в динамике голос хрипловатый, прокуренный, но такой нежный и заботливый.       — Хэй, детка, привет. Слушай, я сейчас занят немного, мы тут с Юнги машину откатываем новую совсем, давай потом поговорим? — Тэхен бодро звучит, весело и нисколечко не устало, хотя поясница болит охуеть как. Вот говорила же мама не спать в кресле.       — Хен, — Чонгук всхлипывает тихо, шепчет прямо в микрофон, стараясь сидеть, как можно тише, придерживаясь мысли, что эти люди уйдут, как только поймут, что дома никого. — Хен, пожалуйста, приезжай прямо сейчас.       — Детка? — Тэхен шипит что-то в бок, слышен визг колес и тихий голос Юнги на фоне, как будто вдалеке совсем. — Что случилось? Почему ты плачешь?       — Там в дверь ломятся какие-то люди с битами. — Чонгук пальцы свои заламывает, хрустит ими тихо и голову на край одела опускает медленно, сердце свое, колотящееся безумно сильно, успокаивает. — Приезжайте вдвоем, их там много, мне страшно, когда я засыпал, Хосок дома был, а сейчас его телефон выключен и…       — Малыш? Чонгук, успокойся. Мы будем через пять минуток, ладно? Все в порядке, я рядом. — Тэхен паникует, слышно сильно: что происходит непонятно, куда делся Хосок и почему его телефон выключен, кто, наконец, эти ломящиеся в дверь люди с битами, а Чонгук, скулящий на той стороне провода душу болеть заставляет.       Тэхен матерится громко, грязно невероятно, на самом деле, объясняет что-то Юнги тихим голосом, видимо, чтобы Чонгук ничего не слышал, а после лишь бросает короткое обещание, что будет с минуты на минуту и звонок сбрасывает.       Чонгук поступью тихой, медленно до коридора добирается, настолько аккуратно, насколько он может, учитывая его врожденную неуклюжесть, настигающую, между прочим, в самые неловкие и неподходящие моменты. Но в этот раз всевышние всего мира смиловались над бедным Чон Чонгуком, не подкидывая отягощающих обстоятельств и не усугубляя ситуацию.       А после Чонгук, кажется, готов поверить в эти самые высшие силы, когда слышит громкий рев мотора за окном, ликует, притаившись, да Тэхену ноги расцеловать готов, потому что, если говорить по правде, с собственной спокойной жизнью и ее сохранностью попрощался минут как семь уже.       А после возня какая-то начинает за дверью, тихий шепот всего лишь пацанов, как позже окажется, берега попутавших и замахнувшихся не на тех.       — Хули вы тут устроили, пиздюки наглые, — голос Юнги гремит за дверью, как молния среди ясного розового неба с белыми звездочками, в котором даже и намека на грозу нет, но Чонгуку кажется он самой красивой мелодией. Ну или почти самой.       — Совсем страх потеряли? — Тэхен, видимо, на дверь облокачивается, судя по глухому звуку, но после Чонгук понимает, что ошибается бесстыдно, потому что глухой звук удара и тихое шипение одного из пареньков свидетельствуют совсем о другом. — Еще раз вы или сам Вонхо сунетесь в Сеул, а тем более сюда, я вас лично на части разрублю и собакам дворовым скормлю. Я достаточно ясно объясняю?       Чону честно плевать на то, что там Тэхен наговаривает бедным, слишком поверившим в себя и своего босса, самонадеянным мальчишкам, погрязнувшим в собственных проблемах с законом, что сейчас, Чонгук уверен, трясутся, как последние пару осиновых листиков по осени. Но Чонгук сразу же оживает, когда слышит несколько глухих ударов костяшек о дверь.       — Чонгук, — его голос родной до дрожи в коленках, что подводят снова в самый ненужный момент, звучит глухо из-за двери, но все равно заставляет Чонгука незамедлительно кинутся в ту сторону. — Открой.       И Чонгук открывает, сразу же окунаясь в крепкие объятия, краем глаза замечает растрепанного Юнги, за шкирку ведущего какого-то брюнета вниз по лестнице. Тэхен прижимает его за талию и голову к себе настолько близко, насколько возможно, чувствует, как он вздрагивает в его руках, льнет поближе и ластится, как самый ласковый котик, обивая Кима за поясницу.       — Кто это был? — Чонгук совсем ненадолго отрывается, чтобы заглянуть в ласковые глаза Тэхена, немного блестящие от садящегося за горизонт солнца, чьи лучи пробираются прямо на лицо Кима сквозь немного пыльное окно.       — Да так, шавки одного урода, которого мы из города выставили еще давным-давно. Не беспокойся, они трусливее котенка новорожденного, так что сюда больше не сунутся. А Хосок, как сказал Джин, на гонку в пригород умотал. — Тэхен лыбится расслабленно, рукой по пояснице ведет, слегка сжимая ее и заставляя Чонгука снова прильнуть к своей груди.       Тэхен свое солнце защищать готов всегда.

***

Lil Nas X — Montero (Call me by your name)

      Чонгук голову опрокидывает на плечо Тэхена, шею подставляя под дорожку мокрых и пошлых невероятно поцелуев. Чонгук свою белоснежную сумку бросает прямо в коридоре, не заботясь о сохранности своих ровных и аккуратных до ужаса записей. Он локтями в стену упирается, к Тэхену прижимаясь спиной сильней, выгибается и задницей о ширинку, уже выпирающую, трется. У Тэхена, кажется, стоит постоянно и без каких-либо передышек, заставляя Чонгука потом бурчать и скудным количеством косметики с трудом замазывать алеющие пятна.       — Сука, — Тэхен рычит как-то совсем не по-человечески, кожу на ключице прикусывает, всасывает в себя, проходясь языком по будущей ярко-красной отметине.Чонгук стонет сдавлено, задушено, когда зубы сильнее в шею впиваются до боли легкой, приятной такой, волной растекающейся по всему организму.       — Тэхен, — Чонгука кроет немыслимо, так сильно, что визжать хочется, потому что возбуждение негой стекается со всего организма прямо к члену, заставляя бедра сжимать несильно и хныкать от трения грубой ткани новых джинсов о нежный орган.       Тэхен штаны с него до колен стягивает вместе с бельем, открывая себе вид великолепный и поистине совершенный. Он руками ягодицы сжимает, до пятен красных, разводит их в стороны слегка, удовлетворенно хмыкая на тихие звуки, которые Чонгук издает сквозь ладонь, зажимающую его рот. Ким замахивается слабо, но в итоге ощутимо шлепает правой рукой по ягодице, принуждая Чонгука бедного запыхтеть пуще прежнего и вперед податься.       Тэхена положение неудобное раздражает сильно, поэтому он разворачивает парня к себе лицом, подхватывает на руки с легкостью, оставляя джинсы и нижнее белье Чонгука в коридоре валяться, совершенно забивая огромный болт на все.       Он валит Чонгука на кровать, укладывается сверху, стягивая майку с него, разморенного мокрыми поцелуями и податливого. Чонгук пальцами подрагивающими пуговицы расстегивает, правда получается это у него через раз.       Тэхен штаны свои стягивает и отшвыривает куда-то в соседнюю стену, блаженно выдыхая, когда член, наконец-то, освобожден из тесных оков, слегка прикасается к бедру Чонгука с необычайно нежной кожей. Тэхен губами к губам льнет, целует влажно и жарко, с напором привычным, руки сами по себе водят по подтянутому телу, сжимают ляжки мягкие и такие упругие. Тэхен их сожрать постоянно хочет, на самом деле.       Непреодолимое желание покусать Чонгука заставляет Тэхена поцелуй разорвать под разочарованный выдох, но он внимания не обращает, съезжает лишь в низ сильнее, то соски чувствительные прикусывая, то языком по животу водя.       — Мой Чонгуки такой чувствительный, — Тэхен мычит довольно куда-то в район подтянутого живота, глаза поднимая лукаво на ерзающего и покрасневшего Чонгука, лишь сильнее сжимающего темные волосы на затылке чужом.       Чонгук мычит возмущенно, когда Тэхен отстраняется, а после воздухом давится под пошлую и такую блядски красивую улыбку старшего. Он разводит чужие ноги движением плавным, властным, сжимая внутреннюю сторону бедра сильно, до пятен красных в форме пальцев.       Атмосфера накаляется немыслимо, ведь Чонгук звукам из своего рта свободу дает, покрывало теперь сжимает пальчиками и шипит что-то. Тэхен зубами мягкую кожу подхватывает, посасывает и улыбается: счастье грудь затапливает, словно густой мед. Чонгука ласкать хочется всю жизнь оставшуюся, топить в нежности и не отпускать в течение ближайшей вечности.       Тэхен по ноге хлопает Чонгука, внимание на себя обращая, и улыбку тянет довольно, потому что тот всегда заводится с полуоборота, становясь нетерпеливым и жадным до прикосновений.       — Малыш, перевернись, — голос его переливается красивой волной, заставляя спину Чонгука мурашками покрыться, а нотки властные по голове бьют, словно кувалдой, затмевая все.       Чонгук ногами по покрывалу скользит, не в силах совладать с собственными мышцами, встает медленно, аккуратно, но все же на живот плюхается, чувствуя себя вмиг глупо и несексуально вообще. Тэхен на это лишь тепло улыбается, тянет того за бедра, фиксируя его задницу на уровне своего лица.       Чонгук укус мягкий на своей ягодице чувствует, а после юркий длинный язык в него проникает, легко проходясь по стенкам растянутым. Стон рвется наружу, а задница, будто живя своей собственной жизнью, назад подается.       — Так вот зачем ты домой заезжал, — Тэхен довольно хмыкает, пальцем давит на мягкие, смазанные изнутри стенки, слышит всхлип тихий сверху, но попытку снова податься назад пресекает, рукой сжимая талию. — Ну же, детка, не так быстро.       Тэхен кончиком пальца напоследок дразнит Чонгука, лениво порхая им над розоватой блестящей коже, вскоре языком заменят палец, проникая внутрь сразу. Тэхен с упоением слушает, как Чонгук лицом в подушку утыкается, навстречу языку двигается. Коленки дрожат предательски, разъезжаются в стороны иногда.       Чонгук руку к своему члену тянет, оставшемуся без прикосновений таких нужных в данную минуту, но Тэхен ситуацию в своих руках крепко держит, по запястью шлепает несильно, заставляя его на место вернуть и задницу выпятить сильней.       Чонгук во времени теряется, ему кажется, что Тэхен над ним глумится просто. Безусловно, язык Тэхена – это отдельное произведение искусства, но сейчас его так мало. Так чертовски не хватает.       — Хен, хватит, — Чонгук на ноты высокие срывается, пищит задушено, голова уже кружится, дышать нечем, а ладони по телу водят: сжимают то там, то тут, ситуацию совершенно не спасая.       — Хватит? — Тэхен издевается, прекрасно же понимает, о чем говорит Чонгук, но лишь лицо серьезное строит и руки с тела плавящегося убирает стремительно.       —Нет, я... — Чонгук оборачивается судорожно, глаза бегают по комнате, а руки покрывало сжимают сильнее, ему физически больно от отсутствия прикосновений. — Нет, вернись, я имел в виду другое.       — А что ты имел в виду, м? —Тэхен траекторию движения меняет резко и непредсказуемо, подползает ближе к Чонгуку и плюхается с шумом глухим рядом, хлопает себя по бедру, наглядно показывая, что от Чонгука он хочет.       Чонгук поднимается, с трудом правда, но на бедра чужие залазит и стонет высоко, когда член на долю секунды касается пресса старшего. Чонгук следит завороженно за капелькой предэякулята, стекающей по толстому, большому члену Тэхена, чувствует, как сильно хочется ощутить его тяжесть и горьковатый вкус у себя на языке.       — Хен, хочу твой член, — Чонгук хмурится, сдвигает брови друг к другу и нос морщит несильно, ерзает довольно, устраиваясь поудобней. Тэхен хмыкает едва слышно, тянет его на себя, заставляя полностью улечься сверху, подхватывает зубами верхнюю губу, посасывает ее, а после языком внутрь проникает, вылизывает все, куда достать только может, не ощущая никакого сопротивления.       Тэхен член свой одной рукой берет, а вторую, убирая с затылка Чонгука, тянет в бок куда-то, шарит ей под кроватью, вытягивая маленькую баночку смазки. Он раскручивает ее еле-еле, ориентируясь лишь на ощупь, в нетерпение грубо член сжимает.       Чонгук бицепс Тэхена пальцами стискивает и мычит тихо ему в губы, когда чувствует, как одна лишь головка касается мягкого влажного прохода. Тэхен толкается медленно, не входя даже на половину, а Чонгук отстраняется несильно и ненадолго, утыкаясь носом в район ключиц. Он ерзает, пытается сильнее насадиться на член, ведь так хочется почувствовать это приятное, граничащие с болью, удовольствие.       Тэхен кота за яйца тянет, талию Чонгука сдавливает, мучая их обоих.А когда, наконец-то, до упора входит, стонет гортанно, чувствует, как бедра Чонгука дрожат, а член, зажатый между их животами, влажный и покрасневший, пульсирует.       Чонгук отрывается нехотя, поднимается и выпрямляется. Член внутри смещается, заставляя трогательно заскулить и лишь сильнее насадиться. Член Тэхена большой. Правда большой. И Чонгук, на самом деле, каждый раз удивляется, как эта махина помещается в него, даже сейчас он замер, концентрируясь на приятных тянущих ощущениях, стараясь расслабиться.       Тэхен на пробу бедра вскидывает слегка, рычит что-то сдавленно, откидывая голову назад, слепо бедро напряженное находя, обхватывает пальцами. Голову кружит от узости, но больше Тэхен наслаждается тем, как Чонгук брови сдвигает, глаза прикрывает и рот распахивает.       Чонгук приподнимается, опираясь на колени Кима ладошками, почти соскальзывает полностью с члена, медленно усаживаясь обратно. Тэхен отсиживается тихо, позволяя Чонгуку руководить процессом и медленно скользить по его бедрам, лишь руками по телу водит расслабленно, но терпение на нет сходит стремительно, заставляя кровь кипеть в жилах.       — Быстрей, детка, — голос охрипший, низкий до жути, принуждающий Чонгука слушаться без всяких возражений и лишь скулить что-то неразборчивое. Тэхену эта покорность льстит, отдается приятной волной где-то в груди.       Тэхен инициативу перехватывает, бедрами вверх вскидывает, вслушивается в ритмичные шлепки, талию разгоряченного Чонгука сжимает, плавит того своими прикосновениями.       — Ты уже на приделе, да, малыш, — шепчет грязно, не стесняется ничего, смущая Чонгука. (хотя, казалось бы, какое смущение, если он буквально сидит на его члене) — Ты такая умница, так хорошо принимаешь мой член.       Чонгук ртом воздух хватает, ощущает себя самым счастливым человеком в мире. Он чувствует, как оргазм приближается с каждым толчком, навстречу подается и целует все, что попадется: мажет губами по гладким щекам, по носу, добирается до губ.       — Будь хорошим мальчиком— кончи без рук, — Тэхен сосок набухший пальцами оттягивает, щипает несильно, чувствует, как Чонгук сжимается вокруг него.       Тэхен темп ускоряет, самого себя до предела доводит, мычит удовлетворенно, когда Чонгук пальцами до побеления вцепляется в предплечье и до оргазма все же доходит, выкрикивая имя Кима, да так громко, что, кажется, бабулька из соседней квартиры услышит еще как.       Тэхен кончает следом, трусящегося Чонгука на себя заваливает, прижимая поближе, чувствуя, как липкая сперма стекает по ногам прямо на черное покрывало. Он глаза прикрывает, зарываясь в темную макушку носом, расслабляясь.       — Я тебя люблю, — Чонгук выдыхает тихо, едва слышно и так интимно, что нежность Тэхена захлестывает с головой. Двигаться не хочется, а Чонгук к кровати своим весом прибивает, словно веревками привязывает.       — Я тебя еще больше, золотце, — Тэхен губы к виску тянет, целует успокаивающе, жестами свои слова доказывает, позволяя им обоим понежиться в кровати подольше.

***

The Oh Hellos — Soldier, Poet, King

      Чонгук разваливается прямо на том самом черном покрывале, ждет пока Тэхен, наконец, из душа выйдет, глазами скользит по стенам светлым, к темному столу, натыкаясь на рамку с фотографией. Интерес подогревает обстановку, принуждая уставшее от долго секса тело подняться и усесться на широкий стол лицом к окну. Он аккуратно, чтобы ничего не повредить, подхватывает рамку с фотографией одними лишь подушечками пальцев. Скользит глазами по самому себе и рядом сидящему Тэхену. Сердце предательски начинает биться сильнее, а улыбка расцветает на губах сама по себе. Чонгук тот день отлично помнит:       — Хен, ты меня смущаешь! —хнычет, прикрывая лицо руками и отворачиваясь. Вокруг царит какая-то суматоха, но Чонгука с Тэхеном это, кажется, не заботит вообще. Младший сидит на спинке потрепанного и просиженного оранжевого дивана, что в обстановку дорогого гаража Юнги не вливается ни капельки, но в нем слишком много воспоминаний, чтобы выкинуть на помойку. Единогласным решением всей компании было оставить этот разваливающийся диванчик прямо посреди гаража, напоминая о смутном и трудном времени, когда они обрели друг друга.       — Ну же, Чонгуки, ты выглядишь так чудесно! — Тэхен тянет распевно, без доли издевки или насмешки, опуская небольшой новый фотоаппарат вниз к груди. — Детка, ты выглядишь так невероятно и восхитительно. Дай мне сделать хоть пару снимков.       Чонгук фотографироваться не любит, он буквально ненавидит, по его словам, страшное лицо, на самом деле, на действительно эстетичных фотографиях. («Господь всемогущий, ты глупый ребенок, твое лицо совершенно»)       А Тэхену до чертиков хочется завешать все свои бежевые стены в фотографиях своего, еще новоиспеченного, парня. Два барана встретились на мосту, не желая уступать друг другу. Но, кажется, спор бессмысленный, потому что всем и без этого понятно, кто выйдет победителем с карточкам фотографий.       И вот глаза Тэхена загораются недобрым огоньком, который ой как Чонгуку не нравится. Почему? Потому что все идеи Тэхена, по мнению Чонгука, сумасшедшие и, вообще, место им только в головах, лечащихся в психушке. Но Тэхен пока не в диспансере, а Чонгуку остается с мученическим стоном подчиняться.       — Юнги, — Тэхен буквально орет на весь гараж, перекрикивая попсовую песенку, от которой его, между прочим, уже давно бы начало мутить, если бы не сидящий перед ним Чонгук, затмевающий все вокруг. Весь шум стихает, каждый, кто до этого усердно готовился к завтрашней гонке, удивленно замирает, потому что видеть такого Тэхена непривычно всем. Он сидит прямо на полу, если быть точнее, на небольшом коврике, который сам сюда и притащил, и горланит во всю мощь, параллельно с этим лыбясь во все тридцать два. Тэхен не странный и не сумасшедший. Просто на смену агрессивному и пугающему Тэхену пришел влюбленный по уши. Вообще-то, не совсем понятно, что хуже.       — Какого черта ты так орешь? —Юнги слезает со старой бочки, непонятно откуда взявшейся здесь, кажется, Юнги с Тэхеном украли ее с заправки, правда история в лице третьего и трезвого очевидца, Намджуна, утаивает зачем. Мин гремит огромной цепочкой, которая до этого покилась в цепких бледных ладонях, оставляя ее прям на той самой бочке, чтобы не мешалась.       — Мне нужна помощь, — Тэхен хмурится, крутит какое-то из многих колесиков на камере, желая настроить так, будто от этого зависит жизнь всех присутствующих в этом гараже.       — Когда ты просто признаешь, что Ким Тэхен всего лишь несамостоятельный засранец? — Юнги пыхтит, как старик Чхве, работающий в соседнем магазине, шлепается рядом с Тэхеном, не боясь запачкать свои идеально чистые (Чонгук правда не знает, как они до сих пор остались такими) джинсы.       — Это все Чонгук! — Тэхен отрывается от крохотного экранчика, поворачивается к Юнги и хмурится. Юнги с Чонгуком, по правде, становится смешно невероятно от серьезности Кима, но делать нечего. Если Тэхен хочет — Тэхен получит. — На, сфоткай нас вместе.       Тэхен всучивает Юнги в руки свой фотоаппарат, резво поднимается с пола и усаживается на диван, тянет Чонгука на себя, заставляя съехать в низ. Рука привычно ложится на еще такое хрупкое плече, прижимая к себе.       Юнги щелкает несколько раз и слабые вспышки озаряют их лица. Тэхен ерзает в ожидании, тянет руки к Юнги, чтобы поскорей увидеть результат. Но вместо желанного Тэхен видит улыбающегося самого себя и угрюмого, будто его под угрозой смертной казни усадили сюда, Чонгука.       — Так дело не пойдет, — Тэхен, в принципе, размышляет недолго, как только Юнги возвращает в свои руки фотоаппарат, так он лукаво Чонгуку улыбается.       Рука сползает с плеча к ребрам, щекотит несильно, чтобы не больно было, но Чонгук вмиг начинает смеяться, пытаясь увернутся от ловких пальце, перебирающих ребра. Тэхен в камеру больше не смотрит, лишь на Чонгука, желая получить все- таки эмоции от своего миленького парня, бывающего тем еще упрямым засранцем.       Юнги времени не теряет, щелкает с разных ракурсов и сам не замечает, когда начинает улыбаться.       В какой-то момент Тэхен перестает мучить его, убирая руку от чувствительных боков, а Чонгук устало, но все еще счастливо улыбаясь, валится к Тэхену в объятия.       Сокджин, кажется, пищит что-то неподалеку прямо на ухо раздраженному Хосоку, а Намджун тепло улыбается, так по отцовски совсем, потому что сердце трогательно замирает от отношений этих двоих.       — Это лучшее, что я видел в своей жизни, — Тэхен мычит на ухо Чонгуку, разворачивая к нему экранчик камеры и показывая тот самый последний кадр, где онимило до жути обнимаются, стараясь спокойно отдышаться.       И, кажется, в тот день Чонгук осознал, как сильно ему повезло.       Дверная ручка щелкает тихо, впуская Тэхена в комнату. Чонгук оборачивается на звук, ставит рядом с собой рамку, разворачиваясь лицом к Киму, но со стола не слазит, дожидаясь его там.       Тэхен подходит ближе, улыбается ярко-ярко и руки распахивает в добродушном жесте, прижимая Чонгука к себе и чувствую, как аккуратные ручки пробираются к шее, обнимая крепко и ближе притягивая.       В другой комнате уже непонятно сколько минут раздражающе трезвонит телефон старшего, но им так плевать, пока они вот так просто, приторно мило, молча обнимаются, не решаясь портить такой драгоценный момент, который останется в памяти.       Тэхен думать о чем-то другом не хочет совсем, да и не пытается, когда в руках сокровище любимое и самое дорогое вздыхает умилительно и пальчиками затылок поглаживает. Он тянет руку к валяющейся уже рядом сумке, выуживая оттуда телефон Чонгук.       — Сделаем пару снимков?

***

Louis Tomlinson — Always you

      Чонгук вылетает из университета довольный, размахивающий своим шоппером, в компании нескольких парней и какой-то мелкой девчонки с хвостиками, что останавливается прямо на ступеньках и глазки в удивление выпучивает, увидев дорогущую машину, стоящую прямо у ворот небольшого дворика. Не каждый день увидишь идеально чистую и наполированную тачку у ворот своего, хоть и одного из лучших в стране, универа.       Остальные замечают вот этого монстра, рычащего приятно, но и пугающе одновременно, через пару секунд, а Чонгук вообще в последнюю очередь оборачивается, и Тэхен даже на таком расстоянии видит, как он в улыбке расплывается нежной до ужаса.       Чонгук Феррари эту, кажется, из сотни узнает. Тонированные стекла, совсем не по правилам и законам страны, к слову, привычно закрыты, а рев мотора даже досюда доносится, такой приятный, глубокий и успокаивающий. Тэхен, на самом деле, и себя, и машину мучает, разъезжая по ней по городу со скоростью черепахи, которую диктует ему закон. (Вообще не придерживаться их проблемы не составляет, но Тэхен же законопослушный гражданин. Почти). Но даже если не обращать внимание на извечные штрафы, в городе разогнаться трудно, поэтому Тэхен лишь зубы по крепче сжимает и по правилам ездит.       Тэхен машины итальянские любит невероятно, на очередную резвую малышку все свои деньги тратит; гараж забит низкими гоночными машинами, но эта любимая самая. Тэхен ничего не любит больше, чем машину эту, ну, разве что Чонгука.       Чон прощается скомкано с новоиспеченными друзьями и прямо к машине направляется под громкий свист компашки своей, оглядываясь и бурча что-то под нос, как он делает каждый раз, когда смущается.       — Я сдал, хен, все сдал! — Чонгук на сиденье переднее усаживается, шоппер закидывает сразу на заднее, чтобы не мешался и улыбается счастливо, заставляя сердце Тэхена кровью облиться и забиться быстрее.       — Я и не сомневался в тебе, малыш. — Тэхен руки тянет в жесте приглашающем, а Чонгук с удовольствием заваливается в такие родные объятия, чувствует поцелуй невесомый прямо в макушку и улыбается еще шире, как каждый раз рядом со своим парнем. — Ладно, нам надо ехать, парни уже заждались, наверно.       — Парни? — Чонгук голову откидывает, разворачиваясь лицом к Тэхену, но смотрит уже озадаченно и нос супит. Планы, вообще-то, у него были совсем другие. (Завалиться к Тэхену на квартиру и провести там ближайшую вечность).       — Да, малышуня, мы едем обмывать твою многострадальную зачетку. — Тэхен на педаль газа нажимает, мотор урчит тихо, машина стартует быстро, разгоняясь сразу. Еще бы так не было, если Сокджин с Тэхеном на пару несколько месяцев пыхтели над внутренностями этой машины, делая из просто отличной тачки наилучшую.       Чонгук на сиденье откидывается, но глаз все равно от Тэхена оторвать не может. Глаза привычно натыкаются на руки, с закатанными до локтя рукавами новой рубашки. Чонгук взглядом снова изучает толстого, изящного змея, обвивающего все вплоть до плеча. Он на рукава забитые с восьмого класса слюнки пускает, а тут живые, жилистые руки, что за запястье хватают крепко или талию сжимают до боли до ужаса приятной. Чонгук готов на самом деле много отдать ради этих огромных ладоней, что делают приятно так часто, но еще больше Чонгук готов отдать за обладателя этих длинных красивых пальцев.       Чонгук, если честно, упускает момент, когда они оказываются в каком-то странном баре, лишь, если честно, помнит только хитрющую улыбку Юнги и какой-то голубой приторно-сладкий коктейль. Знать не хочется даже, что там намешано, но что-то явно крепкое и голову пьянящее сразу же.       А начинает Чонгук понимать хоть что-то, когда уже сидит верхом на Тэхене, все в том же баре, а на заднем фоне слышен злой голос Хосока с Намджуном. Ким смеется хрипло на возмущения друга, утягивая его в противоположном направлении, следуя к бару.       Но так резко становится без разницы на брата, на его друзей и на весь Сеул.       Чонгук отрывается от губ Тэхена, смотрит тому в глаза, вселенную разглядывает там свою личную, скрытную, но с такими яркими звездами, которые путь ему освещают в самой густой и пугающей темноте. И Чонгук уверен, что готов заблудиться в самом глухом лесу, лишь бы глаза эти смотрели только на него.       Глаза слезиться почему-то начинают, Чонгук смаргивает непрошенные слезы, но губа нижняя все равно подрагивает несильно. Он приближается еще сильней, носом в щеку утыкается и шепчет едва слышно:       — Я тебя люблю, — Чонгук руками в его волосы зарывается, прикасается нежно, как к самому ценному произведению искусства, хотя точно уверен, что Тэхен куда лучше и важнее самой дорогостоящей и идеальной скульптуры, находящейся где-нибудь во Франции.       А Тэхен в жизни не уверен ни в чем, но знает одну истину совершенно уверено и неоспоримо: счастье свое, в лице Чон Чонгука, он никогда не отпустит.