Только ни в коем случае не говори Катаре

— Только ни в коем случае не говори Катаре. Зуко дышит огненными языками на сложенные шалашиком дрова. Пыхтит на дрова. Плюет на дрова. Поливает их пламенем из кулака. Дрова упрямо отказываются загораться. — Ты что, не умеешь разводить костры? — Сокка закидывает топорик на плечо. Зуко, насупившись, мрачно огрызается: — Умею! — Тогда давай быстрей! Если Катара явится с водой и не будет костра, нам здорово прилетит. Зуко гневно разворачивается, толкая основание шалашика. Дрова падают. Сокка вздыхает — одновременно с пониманием и раздражением: — Ладно, давай сюда, маг огня. — Я принц! — возмущенно оправдывается Зуко. — Принцы ведут в бой армии, а не разводят костры! И вообще! Просто я не тренировался... Пока он говорит, Сокка ловко разжигает лучинкой огонь, веселые языки пламени убегают к вершине шалашика. Костер у него выходит славный, и Зуко искоса с завистью поглядывает вбок. — Только... — неловко просит он, — не говори Катаре, что это не я сделал. — Какие проблемы, горячий парень, — Сокка дружески хлопает его по плечу. — Мы же мужчины, а мужчины не выдают свои секреты девчонкам... Эй, Аанг, ты слышал?!. Зуко прокусывает губу, и от его ярости костер вспыхивает, как факел. * — Только ни в коем случае не говори Катаре. Сокка прищуривает глаз и целится бумерангом в гнездо. Зуко недоверчиво оценивает расстояние: — Считаешь, это хорошая идея? — Конечно! — Сокка замахивается на пробу. — Паукоосы — лучшее лакомство в мире! Я их тысячами ел! Я собью, ты поджаришь — вкусно, быстро, деликатес! Только не говори Катаре. Хочу сделать сюрприз, чтоб ей не пришлось готовить. — Ты знаешь, что их нельзя жа... Бумеранг с размаху влетает в осиное гнездо, кокон, шатаясь, падает на землю, и из него вырывается жужжащий паучий рой. Громадные, черно-желтые, с восемью мохнатыми лапами и рядами перепончатых крыльев по обоим бокам, они летят, тараща выпуклые глаза без зрачков и век, и слюнявые клацающие жвала нацелены — по справедливости бы на Сокку, но нет — на них двоих. Вопя от ужаса, Сокка и Зуко бросаются в гущу леса со всех ног. Кому-то (Зуко уверен, что не ему) подворачивается выступивший из земли корень, и оба падают. Паукоосы в ярости налетают на обидчиков, разевая чавкающие пасти. От укусов принц взвывает, как медведь-утконос. Очевидно, этот звук напоминает ядовитым тварям о том, кто чаще других выкрадывает мед, потому что укусы обрушиваются с новой силой. — Там озеро! — истошно вопит Сокка. — Бежим! Они не нападут в воде! Не видя перед собой ничего, кроме полчища жирных многоногих тел, они добираются до озера и с размаху прыгают в воду. Места укусов чудовищно печет. Вода не то чтобы кристально чистая. Стая жужжит над гладью несколько мучительных секунд, а потом, потеряв след, устремляется дальше на поиски. Зуко выныривает, тяжело дыша, брезгливо снимает водоросль с уха. Пол-лица у него отекло, так что правый глаз почти сравнялся с левым. — Паукоос нельзя жарить, — сообщает он. — Можно, — отмахивается Сокка. — Я видел их на рынке. — Паукомуравьев, — поправляет Зуко. — Не паукоос. Сокка не может ответить: у него опухли губы. Наверное. Зуко не видит: у него опух глаз. * — Только ни в коем случае не говори! Зуко неловко прячет влажные от волнения ладони за спину и тут же снова протягивает их за свитком. В свитке — несколько стихотворных строк любовного послания, которые он вовсе не собирался сейчас показывать Сокке. — «Лазуритовые очи»... Тра-та-та-та... «Эти ночи»... — Сокка с интересом вчитывается в текст. — А что на месте «тра-та-та»? — Еще не придумал, — Зуко угрюмо хмурит брови. — Отдай мне. — Угу, сейчас! «Твои шелковые кудри»... Где ты видел кудри, дубина? Тем более шелковые. — Это для образности, — обижается принц. Сокка переворачивает свиток, снова углубляется в изучение. Хмыкает, задумывается, спрашивает на полном серьезе: — Какая рифма к слову «кожа»? — «Пригожа», — бурчит Зуко. — А ты хорош, горячий парень. Катара оценит. — Я не собираюсь ей ничего показывать! — Зуко грубо выдергивает свиток из его рук и рвет пополам. — Это вообще не для нее, ясно? — Рассказывай сказки! — Сокка смеется и многозначительно подмигивает. — Да ладно тебе. Считай, я ничего не видел. И не волнуйся так! — он хлопает Зуко по плечу. — Отличные стихи. Будь я девчонкой, точно б купился. Зуко неистово краснеет и рвет свиток на клочки. * — Только ни в коем случае не говори Катаре. И Тоф. И Аангу. Ясно? — Я и не собирался, — Зуко входит в шатер. Сокка лежит на циновке в окружении горящих свеч, держа в зубах алую розу. Выглядит диковато, но симпатично. Зуко садится рядом: — Кого ждешь? — Суюки, — Сокка выплевывает розу. — Только она, кажется, задержалась... Часа на три. — Думаешь, не придет? Сокка скребет в затылке: — Думаю... ну... Уже толку нет ждать. — Собирался признаться? — Зуко старается вложить в голос побольше сострадания. — Угу... — Сокка чертит черенком розы узоры на песке. — Обидно, знаешь... Я даже целую речь придумал. Ну там: любовь моя... я давно искал тебя... давай никогда не расставаться... — Я согласен. — Что? — Что? Сокка смотрит на него, хлопая своими лазуритовыми очами. Зуко краснеет, мнется и стыдливо отводит глаза. — Так те стихи... — начинает Сокка. — Я... — Зуко мямлит. — Я просто хотел... выразить... чувства... — И все это время... — Ну, не совсем все... но, в общем... — Забавно, — Сокка чешет затылок. — То есть, не подумай, что мне смешно... Просто... Видишь, какое дело... — и он кладет Зуко ладонь на колено. Проходит минута. Они сидят, несколько озадаченные и ошеломленные. Потом тянутся друг к другу, рука Сокки опускается на затылок Зуко, и в этот момент раздается: — Дорогой, прости, что задержа... Суюки стоит на пороге, откинув тканевый полог. Глаза у нее огромные, брови изогулись так, что лобную мышцу свело судорогой. На приоткрытых губах замерли слова. Зуко знает эти нехорошие слова, несмотря на то, что воспитывался в приличном обществе. Он хочет извиниться, и возмутиться, и возразить, и Сокка тоже, кажется, хочет извиниться. Но вместо этого у обоих в один голос, в один момент почему-то вырывается: — Только ни в коем случае не говори никому!