Преимущества загробной жизни

Сны для Кенмы стали теперь обыденностью. Даже больше – проводником в какие-то иные миры, где все его желания исполнялись по просьбе, по одному лишь импульсу где-то в глубине его души. Это странное место, казалось, было создано именно для него, и понимало его как родного. Даже больше – сам Кенма не всегда успевал сформулировать и оформить в голове то, что внезапно находил у себя в доступе, на блюдечке поднесенным и горячим. Еда, напитки, тишина, другая еда, подушки помягче, ковер поворсистее. Однажды на его облюбованном диванчике Кенма нашел плед с трехцветными котятами по всему полотну. Сначала скривился, а потом только в него и кутался. Гадать, желание появилось раньше или воплощение, не хотелось. Жизнь его в принципе вышла далеко за рамки «хочу/надо». Это мало имело значения, в то время как появился новый смысл: быть. Растягиваться во времени этого странного места, не напрягаясь ни от бессменных пейзажей дома и озера рядом, ни от нескончаемого заката, ни от тревог о будущем, которого, возможно, больше и не было. Мысли тягуче ворочались в голове, погружая сознание в полудрему. Нескончаемый путь по границе с сознанием и бессознанием. Очередной сон был обрывистым и приятным. Он грел летним вечерним солнцем и теплом чужих рук. Чужих родных рук. Он обдувал голову теплым ветерком с запахом домашней еды. Сквозь ресницы улавливалось очертание лица, которое, казалось, смотрело с безграничной теплотой и нежностью. Хотелось поддаться движению руки по щеке и шее, ластиться по-кошачьи, мурчать и пытаться схватить руку, чтобы притянуть ближе все тело, чтобы сделать его своим навсегда, чтобы больше не отпускать это чудо, которое вдруг решило его полюбить так сильно. - Наверное, ты всего лишь моя галлюцинация, но, если что, я оставил тебе завтрак на кухне. Если не исчезнешь, как проснешься, - поешь. Голос звучал хрипловато, глубоко и успокаивающе, хотя смысл слов едва был понятен дремавшему сознанию. Спать во сне оказалось сложно. И Кенма открыл глаза. Тихо, солнечно, безлюдно. Из этих трех слов состояло все пространство вокруг него, ничего не исчезло, ничего и не появилось. Только на щеке как будто все еще теплился след прикосновения. Сон этот стал будто глотком свежего воздуха, которого Кенме все же не хватало. Или стало не хватать теперь? Как бы оно ни оказалось на самом деле, важно было лишь то, что Кенме хотелось эти руки и этот голос в реальности. Здесь, сейчас, можно в более позднее сейчас, но чтобы оно обязательно настало. И во время очередной прогулки по дому Кенма обнаружил дверь в подвал. Разумеется, до этого он и не подозревал о существовании подвальной двери в его гостиной. Тихий скрип деревянных ступеней напоминал атмосферу тех самых фильмов, где главным героям по-хорошему надо было прекратить свои старания и смыться из этого места, однако не любопытство, нет, упрямство не давало вопящему инстинкту самосохранения перехватить управление. Что внизу кто-то был, Кенма знал, чувствовал еще до того, как дернул дверную ручку. Что внизу кто-то из его снов, Кенма заставил себя поверить, захотеть этого всей своей волей. Темный спуск с мерзко холодящим сквозняком давил. Будто в этом месте не все было в его власти. Будто стоит оплошать, и пространство проснется, заметит его, безбилетного, и захлопнет ловушку. Последние пару ступеней он прошел на цыпочках, будто и правда боялся кого-то разбудить. Но внизу никто не спал. Человек, на вид примерно его возраста, в домашней пижаме в клетку сидел на низкой кровати в углу полумрака кирпичных стен. Он казался знакомым, и не важно, что глаза разглядывали очертания его фигуры и необычные детали внешности впервые. Лицо незнакомца было слишком взволнованным и удивленным, будто не он внезапно появился там, где никого не было, а Кенма материализовался прямо у него дома без предупреждения. Дальше произошло странное: сидевший на полу широко улыбнулся, и счастья в этой улыбке было столько, что он стал немного смахивать на психопата. Его кулаки сжали и натянули край скомканного одеяла, а в следующую секунду с шумным выдохом он весь опустился вниз, и плечи легонько задрожали в беззвучном то ли смехе, то ли плаче. Да, так на появление Кенмы еще никто не реагировал. Нужно было спросить, что происходит, хоть как-то понять ситуацию, но Кенма в растерянности стоял и смотрел, как странные конвульсии медленно превращались в настоящую истерику. Кенма колебался бесконечно долго, и ему ужасно хотелось просто уйти, но человеку явно нужна была помощь, и человеческое сочувствие потихоньку брало верх над неуверенностью и опаской. Надо было привлечь внимание. Кенма окликнул его раз, другой, но громче, а в третий бросил затею и пошел на кухню за водой. - Стой, стой, не уходи! – он аж привстал с готовностью, если что, бросится догонять. Кенма замер, не решаясь обернуться. Уйти хотелось еще сильнее. Он не знал, что с ним делать, и чего от него ждать. – Просто не уходи, прошу. Это прозвучало уже совсем грустно. - Я… Я просто за водой пошел. Тебе, кажется, она нужна. - Нет, не поднимайся, пожалуйста. Кенма начал злиться. - Тогда пошли вместе, - тихо буркнул он, - ты можешь идти? Странный человек снова начал тихонько смеяться, прикрыв глаза ладонью. Жест был настолько театральный, что Кенма начал задумываться, а не спит ли он и на этот раз. Но смех быстро прошел, теперь человек смотрел на него прямо и спокойно, плечи поникли, а дыхание выровнялось. Будто не он истерил минуту назад. Точно псих. С другой стороны, псих – все же реальный, и с ним вроде можно договориться. Он попробует. - Прости, но давай ты еще немного здесь побудешь. Мне просто… страшно выходить. Кенма сначала хотел возразить, но увидев его взгляд, решил остаться. Какова бы ни была причина, когда «выходить» страшно настолько, лучше немного посидеть на месте. Тем более ему, Кенме, уже не было страшно совсем.