Не дай мне упасть.

Минут за пятнадцать они дошли до небольшого местного кладбища. Сотни крестов и ни единой живой души. Жутковато. Аккерман остался стоять перед невысокой железной изгородью, а Эрен, пройдя дальше по узкой тропе, остановился у одной из могил. Он грустно улыбнулся и присел рядом. Его губы шевелились, но услышать, что он говорил, издалека было сложно. Поэтому Леви оставил попытки расшифровать речь парня и погрузился в свои мысли, анализируя всё произошедшее. Ему было жаль Эрена. Очень жаль. Хотя, это душераздирающее чувство описать одним одним словом «жалость» нельзя было. Это сочетание гнева, отвращения, восхищения, сочувствия и подавленности. Детство Йегера отражалось не только на нём самом, но и на всех его близких. Конечно, бесследно, не оставив отпечатка на парне, это не могло пройти, но он справился настолько, насколько это было возможно. То, что он в принципе здраво мыслит — уже неплохо. Но всё же много всего Эрен до сих пор пытается в себе подавить. Например, неконтролируемая агрессия и ревность; или дикая социофобия; или нестабильная нервная система и вечные панические атаки. Здесь ему и повезло встретить Леви. Он был способен успокоить парня даже во время самого тяжкого приступа тревоги. Лишь тепло его ладони могло заставить Эрена забыть обо всех переживаниях, страхах и проблемах и противостоять своим эмоциям. «Я понятия не имею, что бы я без тебя делал, Аккерман». Он повторял это ежедневно, ведь и вправду не представлял, во что могли перерасти его детские травмы, не будь Леви рядом.

***

— Эрен, блять, послушай меня, — мужчина схватил его за плечи, заставляя Йегера взглянуть в его стальные глаза. Приступ агрессии. Парню только что позвонили с работы. Начальник сообщил, что обещанные выходные ему не светят, а значит и запланированная на ближайшие три дня поездка в Берлин с Леви отменяется. Он буквально пришёл в ярость настолько, что одна кружка уже полетела в ближайшую бетонную стену и разлетелась на мелкие керамические осколки. Эрена действительно невозможно было контролировать в такие моменты. Но Аккерман пытался. И всё же одна его фраза заставила Йегера прийти в себя. — Эрен, я понимаю, что это твои эмоции. И я понимаю, что они давят на тебя изнутри и тебе хочется их выплеснуть. Но есть же другие способы выражать эмоции. Ты можешь покричать или поплакать. Пойми, блять, это нормально, никто не собирается осуждать тебя за твои чувства. Но, прошу, перестань рушить всё вокруг себя. Ты же не хочешь быть, как твой сраный отец, Эрен? Парня будто током ударило. Нет, неужели Эрен ведёт себя так же, как он? Больше всего на свете он боялся быть похожим на своих родителей. Оставаясь в ступоре, Йегер обвёл глазами кухню и вновь посмотрел на возлюбленного. — Прости меня… — шептал он, ужасаясь собственным действиям. Не решившись заговорить, мужчина крепко прижал шатена к себе. Последний повторил где-то над ухом старшего: — Прости меня. Я так боюсь тебе навредить, Леви. Почему ты всё ещё терпишь меня? — Йегер, не начинай. Потому что я люблю тебя. И ты это знаешь. А ещё ты знаешь, что я буду с тобой рядом, что бы не случилось. И я помогу тебе со всем справиться. Но, как бы мне не хотелось, я не могу решить все твои проблемы, поэтому я могу лишь быть рядом и направлять тебя. Разобраться в себе ты должен самостоятельно, я здесь бессилен. — Я знаю, — голос дрогнул. Брюнет поднял голову с плеча парня и взглянул на его раскрасневшееся лицо. — Эрен… Йегер практически не позволял себе плакать. Ему всегда внушали, что слёзы — признак слабости. За все годы их совместной жизни Аккерман видел его таким всего раз. Но тогда он был не совсем в трезвом состоянии, поэтому такая эмоциональность была неудивительна. — Прости, я… — Блять, да за что ты опять извиняешься? Вот за что? За то, что ты живой человек? За то, что у тебя есть чувства? В ответ парень лишь поджал губы и, вновь уткнувшись носом в родную шею, впервые в своей сознательной жизни разрыдался. Внутри него будто прорвало плотину, и все накопленные чувства и переживания, что она сдерживала, сильным напором выплеснулись наружу. За это Эрена мучала совесть. Он не должен был показывать свою слабость. Но кто сказал, что эмоции — это проявление слабости? Леви до безумия любил этого парня. Он и сам не понял, как это получилось. Прежде он никогда и ни к кому не испытывал подобного. Да и вообще, брюнет считал, что не умеет любить. Но, видимо, Эрен - какое-то исключение из правил. Аккерман любил его и спокойным, и агрессивным; и до тошноты романтичным, и холодным, будто подражающим поведению мужчины; и сонным, и слишком энергичным, даже выматывающим этой чрезмерной энергией. Он любил все его причуды, все его недостатки. Эта неисчерпаемая ненормальная любовь порой пугала Леви. Слишком уж он часто поступался своими принципами ради этого зеленоглазого дьявола. Его глаза будто пленили мужчину раз и навсегда. Хотя, кажется, Аккерман и сам был не против.