И имя ему "Ветер"

Пока Кёнсу отсутствует, в голове можно было кучу сюжетов набрасать, и написать весьма неплохие истории ужасов. План сделать мужчине сюрприз в виде запаздалого торта из хлебного тоста и крема, которой так же сделан из остатков сливок и сахарной пудры, а так же тех самый ягод, что вероятно Кёнсу принёс мне, но никак не напомнил, что они вообще есть в холодильнике, проволился. Я понимала весь риск и реакцию парня, но в голове так и сидело желание оставить что-нибудь приятное, если нам придётся расстаться. По крайней мере у него будет что вспомнить с улыбкой на лице. Так я считала, когда за Кёнсу захлопнулась дверь. Паника показала себя, когда стало темнеть, а на часах давно за то время, о котором говорил До. Чем дольше шли минуты, тем сильнее во мне расло желание бросить всё к чертям, и пойти на поиски. Но этот план так и оставлен за бортом, как и запаздалое поздравление. За весь день я не съела не крошки, в горле саднило, будто накроет спазмами кашля. Нервное состояние настолько давило на кару мозга, что кружилась голова и вызывало чувство тошноты. В два часа ночи, я попыталась придти в себя, и даже умылась ледяной водой, но ничего на помогало. Голова никак не хочет возвращать трезвость ума. Дома тепло, остатки тлеющих углей сохраняли его до последнего, но моё тело ничего не могло согреть от нервов. Ещё чуть-чуть и я казалась сдамся, начну реветь во весь голос. Если учесть всех трудностей, и глупостей, которые случились за последнее время, я совершенно точно понимала, всем своим трезвым умом, что не хочу ареста Кёнсу. Не хочу видеть его за решёткой, а ещё, что черт возьми хочу быть с ним дольше чем от нас требовало время. Я не хотела уходить, не хотела, чтобы всё это прекращалось. Я будто свой второй дом обрела, где меня хотят, любят и самое главное понимают. Когда двери открылись, и я увидела его живым, пусть и поколеченным, обещая себе причину выяснить потом, моё тело мне больша не подчинялось. Кинулась родному человеку в объятия, забыв про всё на свете. Кёнсу скривился от боли, потому-что я задела раненную ногу. А потом и вовсе поцеловала. Он всегда целовал меня резко, не спрашивая, не пытаясь вначале прояснить ситуацию. Я обижалась, кричала на него, но не потому-что сама не желала этой близости. Скорее моя злость связана с моментами, когда он это делал. Я хотела его ответов, а вместо этого он затыкал мне рот поцелуем, и попыткой сбежать от важной темы. Теперь же, то, что не любила в нём делала сама. Бежала от объяснений. Я хотела просто почувствовать его настоящего, родного и ставшего таким близким. Кёнсу не отпускал и не пытался оттолкнуть. Напротив, прежимал сильнее, боясь, что верну свой трезвый разум, и отталкну. Но я не собиралась этого делать. Быть с ним сейчас, донести наконец, как сильно он мне нужен — этот момент был идеальным поводом. И если бы не гость, что подал знак, прочистив горло, я бы определенно поддалась искушению и зашла дальше. На сколько это возможно в его то состоянии. Самой себе сейчас смеюсь в душе, и поражаюсь как сильно может поменять человека страх и ощущение потери чего-то важного. — Вероятно, вы очень любите, — говорит гость, смущая нас обоих. Но это не дало нам с Кёнсу оторваться друг от друга. На против, я старалась не отойти от него не на шаг. Даже помогла пройти в гостиную и сесть на диван. — Я И Лянь Ю. Живу в этих лесах давно. Нравится мне здесь, только живности много, — он посмотрел на ногу парня, — Поэтому советую быть осторожными. Мужчина сесть не торопился. Он ждал. Ждал, пока я дам на это разрешение. — Не разрешишь войти , хозяйка дома? — спрашивает он, и я стукаю себя рукой по лбу, отрываясь от Кёнсу, и предлагаю старику пройти и сесть. Он делает. — Простите мою бестактность. Я совершенно растерялась, увидив ... — Не стоит объяснять. Парень этот стойкий, хочу сказать. Когда очнулся, сразу же спешно бежал к тебе. Видимо дорога ты ему слишком, раз уж даже на рану свою плевать он хотел. А ведь лежать мольцу надо, а он всё домой да домой. Таким признанием была смущена. Кёнсу никогда в жизни сам бы не рассказал об этом. Я глянула на него, и Кёнсу тут же отвел взгляд в сторону. — Чаю, кофе? Но гость отказался. Он встал, и направился к дверям. — Мне уже пора. Время позднее. А ты, — обратился он к Кёнсу, — следи за собой и своим здоровьем. Твоей невесте нужен здоровое мужское плече. Подумай об этом. Последнее должно было смутить, но я никак не отреагировала. Когда за мужчиной закрылась дверь, мы долго молчим, но от парня не отхожу. Нужно уговорить его лечь. Мне приходится почти каждый день брать на себя ответственность за него. Кёнсу никогда бы не признал, что болит, что не может, что нужно отказаться. Когда я увидела утром его стоящим во дворе, и работающим, тревожный стон застыл в горле. Я едва не бросилась к нему, чтобы остановить. Тормозит, что вероятно он почувствует себя ущемленным. — Кёнсу, нам нужны медикаменты для тебя, — наконец решаюсь на важный разговор, который до этого пыталась решить иным способом. Ему не становится лучше, нога начинает болеть сильнее, даже не смотря на рекомендации и оставленные природные самодельно сделанные мази загадачного гостя. Кровь из ноги всё ещё продолжает течь, и я боюсь, что могут быть осложнения. Искренне жалею, что не медик. — Может я... Он оставляет перебирать деревяшки, которые собирался занести домой, высушить, и смотрит на меня в ожидании. — Я хочу сказать, что могла бы помочь тебе достать их, если бы ты позволил мне поехать в город. Это не план побега, и не собиралась его бросать. Но ему нужна помощь, и без лекарств, всё будет на много хуже. Он бросает топор на землю, которым обрубал у брёвен ветви, и быстрым шагом направился в дом. Кёнсу храмал. Я быстро последовала за ним, но и там он ничего не произнёс. — Твою ногу так не вылечить. Это слишком сложно без врачебной помощи и лекарств. Может начаться нагноение, — пытаюсь донести до его ушей. Кёнсу слышать отказывался. Он просто что-то делал, не обращая внимание на меня. — Эй, хватит игнорировать меня! Повернись и посмотри на меня! — истерички кричу я, и парень наконец таки смотрит мне в глаза. — Забудь об этом. Ты никуда не пойдёшь. В доме так тихо, что эта тишина давит на меня огромной ношей. Никогда ещё не чувствовался такой дискомфорт, когда я рядом с Кёнсу. — Но, я не собираюсь сбегать. Я просто куплю лекарство и вернусь, — объясняю, надеясь, что он поверит лишь заглянув мне в глаза, но это было так наивно и глупо, что надежда уплывала, даже когда он не дал ответа. — После, я действительно вернусь. Тебе лишь нужно попытаться отвести меня к дороге. Меня не узнают, я обещаю. Верь мне... — Я не могу, — отрезает он, и горькая боль врезается в грудную клетку. Слишком больно от этих слов. Не смотря на всё, что мы прошли, он так и не научился мне верить. Вырываю свою руку, которую он держал в своей ладони. Слёзы. Я чувствую собственные слёзы, которые катятся по щекам, даже если я пытаюсь сдержаться. Я так часто моргаю, что глаза начинают щипать. Молча ухожу к себе в спальню, и не выхожу оттуда до самого вечера совершенно не интересуясь, что происходило всё это время. В комнате меня всю трясло, будто на снегу пролежала сутки без одежды. Такие последствия вызывает нервный срыв. Вспоминаю что-то подобное со мной было, когда проволила экзамен на третьем курсе, и пришлось пересдавать. Кёнсу вернулся к одинадцати вечера. Я переживала за его состояние, ведь передвигался он с трудом. Мы не обмолвилась и словом, и я поняла, что вернулись мы к началу. Сколько продлится наш обед молчания никто не знал. Когда он пришёл, закрылся на кухне, приготовил нам поесть, что мы и сделали, когда было готово, помогаю ему убрать со стола, и планировала уйти к себе, но чья-то прохладная рука останавливает. Оборачиваюсь, и наши взгляды пересекаются. Там столько печали, и кажется я тону, а помочь никто не может. —Прости меня, — врезаются в уши извинения, — Когда я говорил, что не могу отпустить тебя, это не значило, что не доверяю тебе. Я просто боюсь, что больше тебя не увижу, что нас разлучат Гаюль. Я боюсь даже представить, что будет со мной, если нас найдут, и я потеряю тебя навсегда. Он говорит, а я впитываю в себя каждое слово его признаний. Руки потеют, не могу пошевелиться. Ловлю его запах сладко-горького адикалона. Голова слишком пуста сейчас, чтобы я могла о чем-либо думать, но тяжесть тела не даёт мне рухнуть. — Я люблю тебя, Гаюль. Я слишком сильно влюблен, чтобы терять тебя сейчас, — а потом губы Кёнсу приподают к моим. Это происходит снова, но теперь я не стану отталкивать, как делала это раньше. В тот день мы занялись любовью впервые. Я боялась пошевелиться. Лёжа под ним, старалась сделать всё правильно, не разочаровать, не дать понять, что первый раз, как бы смешно с моей стороны не выглядело. Кёнсу навесает надо мной, улыбается. Ему нравится то, что он видет. Моё смущение, неловкость, неопытность. Я в сексе полный ноль, поскольку девственница. Совершенно не знаю, что в такие моменты делать, и в надежде, что тело поведёт само. Горячая ладонь проводит по моей щеке, вниз к шее, и обратно. Задевает пересохшие губы, проходится по ним снизу вверх. Я часто дышу, сердце колоться, но старательно пытаюсь не показать своей неопытности. А потом его лоб косается моего: — Если вдруг ты захочешь остановиться, скажи, — просит он, почти умоляющим голосом, а я просто киваю не в силах издать звук. В комнате достаточно прохладно, но жар мужского тела не даёт этого понять. Пульс стоновится частым, когда его рука ласкает мой голый живот, то в одну сторону то в другую. Он словно даёт привыкнуть к нему. Даёт знать, что с ним нечего бояться. Свет выключен, и в комнате достаточно темно, на прекроватной тумбочке горят бархатные бра. Это даёт не совсем потеряться в темноте. Мужчина возбужден и совсем забыл о своей больной ноге и руке. Боли как-будто и вовсе нет. Я вижу его пухлые соблазнительные губы, мужественный подбородок с ямочкой, и чёрные как ночь глаза, которые блестят. Его руки всё еще гуляют по моему животу. Он словно скульптор, ощупывающий свою скульптуру, чтобы потом создать идеальный шедевр. Его казалось бы невинные прикосновения, когда Кёнсу ещё ничего не сделал со мной вызвали бурю возбуждения там внизу. Неужели я возбуждаюсь? Но, как? Становится мучительно приятно и нестерпимо желанно, то, с какой нежностью мужчина меня касается. Скромница во мне умирает, когда я понимаю, что хочу больше, чем он мне даёт. Я будто трясусь от жажды отдать себя прямо сейчас без колебаний. Кёнсу каждое касание ко мне просматривается, не изменилась ли эмоция на моём лице, и хочу ли я продолжить. Когда получает нужный ответ, будто успокаивается и дарит новые волнительные ощущения. Я будто на аттракционах, падаю вниз, а потом поднимаюсь вверх, стоит ему сделать что-то такое. — Хочешь его снять? — бросая взгляд на лямки от моего лифчика, спрашивает парень. Я киваю, и помогаю сделать это. Подаренное им нижнее бельё оказывается где-то под кроватью. Мои соски твердые, толи от холода, то ли от прикосновений. Кожу покрывает мурашками, но не обращаю на это внимание. Оно заострено на трепетном ожидании, что же будет дальше. Ужасно-сладкий дискомфорт между ног хочется унять, но говорить я это не осмеливаюсь. У меня никогда не было интимной жизни, но почему ощущение, словно я занималась любовью не первый раз? Кёнсу нависает надо мной снова, накрывая полностью своим мощным телом, и преподает к губам. Он целует развязно, с языком. Совершенно не стесняясь, и я позволяла это. Была не против. От губ, Кёнсу движется к шее, пробуя вкус каждый сантиметр оголенного тела, чтобы ничего не пропустить. Моё дыхание тяжёлое. Теряюсь в новых эмоциях, и не знаю как описать своё состояние внутри. Первый стон выбивает из меня, когда мужчина наконец-таки берёт в рот мой сосок, и начинает нежно прикусывать, а потом облизывать заглаживая тем самым свою вину. Возбуждение во мне растёт, словно я струна гитары, которую натянули только что. Сейчас, я поняла, что сама его хочу не больше, чем он хочет маня. Сердце в груди закручивается наизнанку. Когда он закончил терзать мою грудь, спускается по дорожке к животу, языком урываясь в пупок, очерчивая круг. Это так чертовски приятно и щекотно. Всё ещё каждый раз смотрит мне в глаза, надеясь, что я не попрошу его тормознуть. — Нам это тоже не нужно, — взглядом он будто улыбается, доходя до моих трусиков. Я вижу восторг в глазах, когда он видит перед собой моё полностью оголённое тело. — Закрой глаза, и наслаждайся, — вдруг говорит он, а я просто потчиняюсь. Я закрываю глаза, не зная, что сейчас будет. Чувствую как мои ноги раздвигаются шире, и Кёнсу носом утыкается в мою промежность. Сумасшедшая дрожь пронзает всю меня, когда я чувствую жар мужского дыхания в самом сокровенном месте. Я уверенна, что сейчас он смеётся, поняв, что я возбуждена до предела, когда косается меня там языком. Щеки в сотый раз краснеют, а я стараюсь не дрожать в буквальном смысле от своей неопытности и неловкости. Лишь громкий стон вырывается из моего рта. —А—х—х! Сумасшедшие эмоции! Я не знала, что так бывает. Я радуюсь тому, что мне достался опытные мужчина, который знает, как обращаться с такими неопытными как я. Хотя, в душе я надеялась, что я буду последней. Ведь я храню свою девственность для любимого человека, который сделает меня своим смыслом жизни. Своим центром. С Кёнсу я ощущала себя именно этим центром. Маленькая бусинка оголённых нервов сжимается в твёрдый комок, который начинает ныть и болеть от переизбытка напряжения. К порочным ласкам, подключаются пальцы. Он будто готовит меня к чем-то более яркому, нежели то, что я испытываю сейчас. Дискомфортно, но выдержать я всё ещё могу. О Боже! В скоре я сама насаживаюсь на его пальцы, умоляю не останавливаться. — А—х...! Он останавливается в тот самый момент, когда я чуть не кончила от его языка и опытных пальцев. Черт, он изводить меня, мастер! Улыбается, понимая, что я этим недовольна. — Всё ещё впереди, Гаюль. Не злись, — томным голосом пробегает над моим ухом, а потом его целуют. Щекотно. Он разводит мои ноги шире, чтобы поместится между ними полностью, и я понимаю, что сейчас будет именно то самое. Момент, который я так боюсь. Кёнсу все ещё смотрит мне в глаза не отрываясь. — Если будет слишком невыносимо, скажешь? На это я просто молчу, и он понимает. Короткий поцелуй в губы, и он вновь переключается на соски. Терзает то один, то второй. Его член медленно движется к цели, и уже почти её достиг. Он отвлекает меня от дикой боли прикосновениям, хочет чтобы я расслабилась и не думала ни о чём. Я и не думаю. Лишь о том, как сильно его хочу, о том, какой развратницец он меня сделал, лишь одним своим появлением в моей жизни. Головка члена давит на преграду отгораживающую от самого главного. Сердце почти не бьётся, хоть он и пытается сделать всё, чтобы я забыла об этом на этот момент. Этой ночью я стала женщиной. Этой ночью я стала принадлежать не своему жениху, как мечтала в детстве, а парню похитевшему меня за неделю до свадьбы.

***

       Утром, когда я открыла глаза, Кёнсу уже не спал. Подперев голову рукой, парень смотрел на меня, нежно поглаживая оголённую часть плеча. Почти всю ночь он доводил меня до оргазма, даря всё новые и новые ощущения, о которых я и не догадывалась вовсе. — Не смотри так. Я смущаясь, — прошу, зарываясь под одеялом. Парень находит меня, целует в губы. — А вчера ночью, ты просила не это, — играя бровями, напомнил Кёнсу, чем вогнал меня в краску сильнее обычного. Поджимаю губы, и толкаю в плечо, но тот резко зажмуривается. — Вы девушка безжаласьная ко мне, — смеётся сквозь боль. — Я доставлял вам удовольствия всю ночь, не смотря на свою больную ногу. Пожалели бы больного, — хватается за раненную руку, а когда убрал ее, заметила маленькие капельки крови на повязке. Черт возьми, тогда в каком состоянии нога? На мне ничего нет. Совершенно не стесняясь, прекрываюсь только одеялом, кидаюсь к ноге. Там всё намного хуже. Крови больше. Марля почти вся красного цвета. — Дурак, почему не сказал? И ты так спокойно лежал рядом? — кидаюсь одеваться, чтобы быстрее обработать рану, но Кёнсу тянет назад. — Эй, не уходи с кровати. Давай ещё полежим, — надувает эти сладко пухлые губы, которые целовали меня ещё вчера ночью, и тянет не больной рукой обратно в постель. Я высыпаюсь, но поняв, что бесполезно, сдаюсь. — Не будь ребенком, Кёнсу. Это может быть опасно. Дай хотябы перевязки сделать, — всё, что хочется сейчас, стукнуть ему по голове. Занимаясь со мной любовью, он даже не намекнул на боли в ноге. Да, и моя дурная бошка совершенно отключилась, рядом с ним. Раны я обработала как могла в условиях, которые доступны, приготовила завтрак, пока сам Кёнсу лежал на диване в гостиной, упрямясь как младенец, когда я предложила оставаться в кровати. Постельное бельё я поменяла, замочив в тазике, отстирать следы наших грехов, и пятна крови. Даже, когда я смотрела на испачканное постельное, щёки горели огнём. — Вобщем, — Кёнсу чешет затылок, — с лекарствами, я проблему решу. — Как? Что ты собираешься делать? — насторожилась, надеясь, что парень не будет рисковать и идти в город сам. Особенно с такими ранами. Хотя, вчера ночью по Кёнсу и не было заметно, что он чувствовал боль. Его лицо вырожало лишь любопытство, желание и возбуждение. — У нас всё ещё есть два аболтуса. Сехун и Лухан, — наворачивая третий кусочек рулета из яичницы, высказывает своё мнение. С полным ртом еды, Кёнсу кажется ещё более милых хомячком. Эти пухлые губу, вытворяющие во время страсти невероятное, эти милые щёчки. Так бы и потискала. Боже, я совсем крышей двинулась. На Сехуна я бы не надеялась слишком сильно, но другого выхода у нас не было. Даже под дулом пистолета, Кёнсу не выпустит меня отсюда. Не только потому-что боялся потерять. Он боялся лишится сразу всего. Меня и свободы. Я склоняюсь к тому, что он всё ещё мне не доверяет. Хочет, пытается, и внушает себе, что доверяет. Но не так сильно, чтобы позволить уйти. Ближе к вечеру Сехун позвонил сам. Кёнсу не пришлось даже долго раздумывать, как бы так связаться, чтобы самого себя не выдать. Вида не подовал, никому не говорил, но если заглянуть глубоко глубако, увидишь большой шар страха и паники каждый раз, когда телефон подовал признаки жизни. Новый номер знал лишь лучший друг. Сехун зафиксировал его под незнакомым именем, чтобы не вызвать подозрений у окружающих. Кажется вот-вот и Кёнсу стушуется, спрячется. Головная боль никогда не заканчивается, а к ней в предачу теперь ещё и больные конечности для полного счастья. Я действительно не понимаю, как помочь, как облегчить терзания душевные. Лишь собой, лишь своей любовью. Сейчас, я больше ничего не могла предложить кроме этого. Большего он и не позволял. Вхожу в комнату, ставлю перед ним горячий приятный на запах напиток из настойки, которую советовал давать загадочный гость, и сожусь возле него, вслушиваюсь в каждое слово. Когда Кёнсу морщится, понимаю, что разговор с Сехуном едва ли можно назвать приятным, но ему получается убедить друга сделать с точностью всё, что ему говорят. Ещё утром поднялась температура, но он ничего не сказал, уверяя в том, что нога здесь не причём. Он просто переволноваься ночью, боясь сделать мне больно. Я поняла, что это лишь глупая отговорка, но согласилась, не нагнетая итак накаленную ситуацию. Кёнсу болеет еще целую неделю. Я непрерывно за ним слежу, и хожу как за маленьким ребёнком по пятам. Только если ему надо в уборную оставляю в покое. Если мне скажут, что надо за ним следить и там, я отказываться не буду. Обязательно попытаюсь сделать именно так. — Хватит читать нотации. Ты можешь мне помочь, или нет? — грубо чиканит Кёнсу. Каждое слово Сехуна, я слышу даже не прислушиваясь. Тот так возмущается, будто это его ранили и требовал срочного лечения. Остаётся неприятный осадок, когда отключается связь. Кёнсу старается не показывать, но я то вижу, что ему больно. И боль это душевная. Прошла ещё одна неделя за которую нога затягивается прилично быстро. Сехун лекарства всё таки достаёт и привозит. Но при этом стараясь не вызвать подозрений у окружающих валит на знакомого с больной ногой, слушает рекомендации, а потом передаёт слово в слово. Прошёл почти месяц. Он пролетел рядом с любимым человеком быстрее самого быстрого ветра, и моё сердце бились быстрее с каждым днём. Уходить я не хотела, но как объяснить это ему, чтобы он не стал выворачиваться. В любой момент Кёнсу мог попросить меня уйти. Планом с ним я поделиться так и не успела. Сейчас даже не хотелось, потому-что он тут же попросит меня приступить к его выполнению. Через три дня договор Кёнсу с Сехуном истекает, а моя сказка должна закончится. Интимная жизнь так же продолжала двигаться вперёд, потому-что не так недавно Кёнсу собрал все мои вещи, перенёс к себе в спальню. Без каких либо объяснений. Они и не требовались. Он не хочет выпускать меня из виду даже на минуту, проводит со мной почти всё своё время, если не бегает по делам. Кёнсу всё ещё хромает, но раны затягиваются. Тот старик, что его спас после заходил лишь раз, проведать и дать рекомендаций как уколоть обесбаливающее, иначе боль становилась становилась невыносимой. Но сейчас всё хорошо, Слава Богу. Я рада видеть его таким активным, счастливым. Кёнсу будто обрёл новую жизнь. — Прадукты заканчиваются. Запасов почти не осталось, — претягивая меня к себе, и его этот соблозняющий меня взгляд просто сводит с ума. — Я должен отправится в город за продуктами, — матаю головой. Отказываюсь отпускать. Сердце предчувствиет дурное. Почему мне так тревожно понять не могу. — Твоя нога ещё не настолько оправилась, До Кёнсу. Ты... — Нам будет нечего есть скоро, — шутливо задевает мой нос. Упрямо отказываю ему, прижимаясь к старшему таким родным мне человеку всем телом. Он обнимает, дарит тепло, и поцелуй в макушку. — Я обещаю, всё будет хорошо, — расслабляет объятия, и хочет чтобы я посмотрела ему в глаза. — А потом, я приглашу тебя на свидание, — подмигивает. Это он так хочет успокоить. Я знаю. Я чувствую, что у него тоже тревожно. В итоге он уговаривал меня до самого вечера. Так мы проводим свой ещё один день до того, как он скажет мне прощай. Но хочет ли он этого? Может мне надеется , что Кёнсу забыл считать дни месяца, и сбился со счета? Так я смогу выиграть для себя ещё какое-то время с ним. Что будет с ним после всего, волновало больше всего остального. Эту ночь мы не занимаемся любовью. Просто лежим как только что поженившаясь пара в медовый месяц после бурной ночи, и молчим. — Эй, улыбнись мне. Всё будет правда в порядке, — подарив поцелуй в лоб, с этими словами он покидает меня изчезая в лесной глуши.