Невзрослеющая

За окном снег и промозглое солнечное утро. Люси сидит у окна; она ловит неярких солнечных зайчиков тоненькими пальчиками, рисует узоры на стекле и задумчиво-грустно улыбается кристально белому снегу. Тусклое зимнее солнце запутывается в волосах цвета яркого пламени. Город зимой так напоминает Нарнию… Сегодня выходной, не надо идти ни в какую школу, и от этого на душе спокойно и радостно. Не нужно надевать эти неприятные на ощупь, тугие и жëсткие чулки, не нужно стягивать волосы в косы, упаковывать себя в ненавистный школьный костюм. Улыбка на лице меркнет, Люси натужно приподнимает уголок рта в подобии извинительной улыбки и замирает. Невидящий взгляд останавливается на покрытом ледяными узорами стекле. Сколько бы ни старалась, Люси так и не стала в школе «своей». Да она и не стремилась особо, если быть честной. Слишком скучны ей монотонные уроки и бесконечное зазубривание, слишком чопорными и неискренними кажутся все без исключения учителя, далëкие и холодные, как айсберги. Слишком много ограничений и запретов. Слишком серо и буднично. Слишком душно в этом рассчëтливом и практичном мире. Мире взрослых. Совсем не как в Нарнии. О, там она упивалась свободой и радостью, вдыхала их столько, сколько позволяли лëгкие, захлëбывалась свежим ветром, треплющим распущенные длинные волосы и прилепляющим одежду к телу, мягкой травой, приятно покалывщей босые ноги и, конечно же, магией, что незримыми искорками-бисеринками пронизывала всë и вся в волшебной стране. Люси беззвучно шевелит губами и задумчиво перебирает в воздухе пальцами: прямо сейчас она как будто чувствует под пальцами мягкую траву. Кажется, одно движение — и в руках окажется душистый пучок нарнийских первоцветов. Но в руке пустота, Люси грустно поджимает губы и снова смотрит в окно. Она вспоминает нарнийские праздники и весëлые гуляния, когда они с братьями и сестрой и их верноподданными танцевали до рассвета. Жар костра обжигал лицо — огренные всполохи даже сейчас как будто танцуют у Люси на лице, — вино кружило голову, — она чувствует эту приятную осоловелость, — а ноги пускались в пляс первозданно дикий, по-настоящему искренний, свободный. Теперь она так уже не умеет. Люси неумолимо взрослеет и с нарастающим отчаянием чувствует, как год за годом теряется в рутине ее детская искренняя надежда снова вернуться в Нарнию. Она борется за неë, каждый день отчаянно старается ухватить ускользающее сквозь пальцы чувство — и всë равно ощущает, как оно по крупице утекает от неë день за днëм, упаковывая еë в душный скафандр скептического реализма. Люси отказывается сдаваться, из последних сил пробуждает всë самое светлое и доброе, что в ней есть: радуется мелочам, жалеет всех и каждого, остаëтся боевой и смелой и частенько вспоминает волшебную страну. И ищет магию — везде, от снежинок, падающих на дорогу, до пузырьков воздуха, всплывающих на поверхность кипящей воды в чайнике. Изо всех сил, с отчаянием, приправленным ощущением ежедневно угасающей надежды. Она старается. Она так не хочет становиться взрослой… В школе над ней смеются, называют странной, блаженной, мягкосердечной, высмеивают наивность и веру в чудеса. Люси больно каждый раз, но она не подаëт виду, страется быть доброй даже с обидчиками, отгораживается от насмешек сотней улыбок и тысячей стен. Нельзя их винить, они же просто не знают, они не видели Люси в пылу сражения, со взглядом, пылающим так же ярко, как еë волосы, с коротким мечом в руке в окружении верных воинов. Им не объяснить, но Люси знает, что способна на бóльшее, нежели просто вышивание крестиком и зубрение задач. Она сильна и наполнена амбициями больше, чем может позволить себе еë по-женски хрупкое тело. Но еë миру не нужны женщины-воительницы. Он напуган войной и ужасно хочет вернуться к заученному положению вещей, к слабым женщинам и сильным мужчинам. Оттого-то Люси и кажется, что еë здесь душат, всë сильнее и сильнее затягивая на шее удавку запретов и предостережений. Только Нарния принимала еë такой, какая она есть, с неуëмными интересами и огромной фантазией, со стремлением изменить мир и сострадательной душой. Отчаянно невзрослеющую мечтательницу с вечно детским сердцем. Нигде ей не дышалось так свободно и легко, как в Нарнии. И никакие обязанности не были обременительными, напротив, — встречались с радостной самоотдачей. Она должна думать о народе — она думала, каждый день, каждый час, каждую свободную минуту. Должна помогать — помогала по мере сил, не жалея средств, а их в еë распоряжении было достаточно. Должна защищать — и Люси с радостью принимала на себя эту обязанность, этот королевский долг, готовая костьми лечь за любимую страну. Она веселилась и трудилась, сражалась и отдыхала с одинаковой радостью, и это не изнуряло еë. Потому что так заповедовал Аслан. И для Люси нет большей радости, чем выполнять его волю, ведь она так сильно совпадает с еë собственной. Маленький солнечный зайчик падает Люси на лицо, ненадолго ослепляя своим неярким блеском, заставляя зажмуриться, вскользь гладит тëмные точечки рассыпавшихся на щеках веснушек и исчезает так же быстро, как появился. Люси тепло улыбается с нежной благодарностью, подушечками пальцев осторожно касаясь тех мест, по которым только что прошëлся луч. Губы еë вновь беззвучно шевелятся, немо произнося простое и до щемящего сердца любимое имя: «Аслан» Словами не передать, как Люси скучает, как ей хочется снова увидеть его, обнять, запустить руки в мягкую шелковистую гриву, заглянуть в родные, любящие и совсем не звериные глаза… Люси медленно выдыхает, направляя тëплый воздух на холодное стекло, и в маленьком запотевшем облачке тонким пальцем рисует каллиграфическую «А», а затем наблюдает, как она исчезает, растворяясь в прозрачности стекла. Но стоит подуть, и она появится вновь, как будто всегда здесь и была. Совсем как Аслан. Люси помнит его. Помнит неспешные беседы, когда шагала бок о бок с Великим Создателем Нарнии, как рука утопала в густой гриве и как расступались сатиры и фавны перед Львом и девочкой, идущими рядом. Помнит радость от каждого его внезапного появления и печаль — от ухода. Помнит, как ждала его — каждый день, неважно, сколько лет или дней прошло с последней встречи. Она ждала его тогда — ждëт и теперь, каждый день предвкушая радость будущей встречи. Несмотря на то, что, в конечном итоге, именно Он не позволил им остаться, Люси знает: так было лучше. И потом они обязательно встретятся, лучше рано, но нестрашно, если и поздно. Люси готова ждать. За окном промозгло и сыро, холодный липкий снег погребает под собой жилые дома. Люси сидит у окна и с улыбкой рисует узоры на стекле.