Мой дом. Мои правила.

Рэнсом проводит тряпкой по полке так лениво, словно он английский король, подающий милостыню. Вся его поза показывает иронию и надменность, и Марта не может удержаться, чтобы не кинуть в него увесистой книгой. Двухсотстраничный юридический томик бьет его прямо по его заднице, и Рэнсом едва не подскакивает, роняя тряпку. Зато с него слетает эта нарочитая спесь. Хорошо. — Ты знаешь, что то, что ты делаешь сейчас может расцениваться как незаконное злоупотребление? — Я взяла тебя на поруки, но могу вернуть обратно в любой момент. Могу нанять лучших адвокатов, куда лучше тех, что мог отыскать твой отец, — Марта улыбнулась, вспоминая выражение лица господина Дресдейла-старшего в зале суда.— Те, кто нашёл бы доказательства твоей вины и кто упёк бы тебя за решетку надолго. — Показания данные не перед полицейскими, показания данные в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, показания данные под стрессом, давлением! Всё что у тебя есть — запись моего крика и свидетельство нервного срыва ничего больше. Никаких доказательств. Я, знаешь ли, не раз проходил диспансеризацию в клиниках, и у меня с детства нестабильное психическое здоровье. За бравадой он скрывал просачивающиеся нотки страха. Почти умело. Почти. — Никто здесь не сомневается в том что ты псих, — Марта не удержавшись закатила глаза на заученные фразы. Рэнсом подбирает слова, обходя острые углы и стараясь не лгать. Он прав, как и права она. Если бы ей хотелось чтобы Хью Рэнсом Дресдейл гнил в тюрьме — это бы и происходило прямо сейчас. Но ей хотелось другого. Победы. Игры. Марта делает глоток остывшего чая из теперь своей чашки, и хмыкает на то, каким неловким жестом Рэнсом потирает свою поврежденную задницу в темно-синих облегающих джинсах. Если бы она захотела — он был бы без них. — Тогда скажи — зачем тебе это? — спросил он на полтона тише. Лицо Рэнсома приобрело то невинное и честное выражение, на которое она почти купилась. — Тебе напомнить что меня буквально тошнит от лжи? Даже когда это твои лживые щенячьи глазки, — сдерживать усмешку было тяжело. Рэнсом, как-то странно усмехнувшись, тут же сменил выражение и стал напоминать насторожившуюся лису. Хорошо. — Так зачем? — Рэнсом округлил глаза. — Неужели победы тебе было недостаточно? — Смотря что считать победой. — Марта отвечает неоднозначно, потому что врать всё равно невозможно. — Возможно я просто кажусь тебе привлекательным? О, я видел как ты смотрела на меня… — его голос был таким самодовольным, таким заносчивым. Марта бьёт его по правой щеке так сильно, что ладонь начинает болеть. Щека Рэнсома мгновенно краснеет, и он инстинктивно прижимает руку к месту удара. В этот момент его взгляд такой удивленный и честный. То что нужно. Немного неподдельного страха на самом дне голубых глаз. Взгляд того, кого били не раз — подсказывает дедукция. Хорошо. — Ты избалованная маленькая сука и тебе необходимо преподать урок,— Марта отстранённо думает что ей нравится как зло и жестоко звучит её собственный голос. Рэнсом удивлённо приоткрывает рот, уставившись на неё своими голубыми глазами. Она срывается. За последние годы своей жизни она и забыла какого это злиться на кого-то…настолько сильно. Она и забыла как это, но Рэнсом! Разве это не худшее, что человек, которому она поверила безоговорочно мог поступить так? Хотелось схватить его за волосы и тыкать носом в то дерьмо что он натворил. — Ты знаешь что Харлем любил тебя? Выражение этого красивого отвратительного лица не меняется, и Марта распаляется от гнева всё сильнее. Хорошо. — Встань на четвереньки перед креслом, — она хочет добавить мстительное "Хью" в конце, но оставляет это на следующий раз. — Наконец мы перешли от прелюдий к действиям… — яд сочится в его голосе. Вот теперь Рэнсом выглядит той змеей, которой он и является. Это хорошо. Марта любит честность. — Сейчас, — говорить приказным тоном не так трудно как ей казалось. И Рэнсом слушается.