сегодня (всегда) не наш день

Ночные коридоры — место для путников, как бесцельных, так и осознанных: кто-то бродит в попытке найти места для сна, подальше от состайников, кто-то ищет проход в мир, который и считает своим настоящим Домом. Но у всех у них есть одно негласное правило — стараться не приближаться к Третьей комнате позже двух часов ночи, если вас туда не звали специально и заранее. Новенькие, узнающие об этом правиле, конечно фантазирует себе не весть что, вплоть до того, что Папа-Птица в тьме точной ставит страшные опыты на беззащитных Птичках, и чтобы ядовитый газ, который выходит из-под их двери не выел глаза, в ту сторону коридора заходить нельзя. Старшие, прожженные реалиями дома и знающие, что правда всегда намного страшнее, но и приземленнее выдумки, не ходят туда со знанием дела. Правило иногда нарушается Слепым, если тот чувствует что в эту ночь все более-менее спокойно, заходит проверить Стервятника, или хотя бы прислоняется ухом к дверной скважине, чтобы уловить еле слышное, неровное дыхание спящего вожака. Он тоже умеет заботиться о том, кем дорожит. Но обычно все намного хуже. Ни для кого не было секретом, что причина вечного траура Третьей — не фарс. На то имелась конкретная причина, о которой чаще всего им докладывали старшие, пожившие в Доме достаточно лет, чтобы застать Папу-Птицу в компании своей точной копии — брата-близнеца. И сделав вывод, что никогда не видели двойника вожака Третьей в Доме — причину понимали. Теми, кто знал причину максимально достоверно — были жители Третьей. Вожак держал образ строгого и гордого вожака с шести утра и ровно до десяти вечера, прежде чем нога перед сном начала болеть настолько нестерпимо, что приходилось открывать комод с запасами крепких настоек, которые сам Стервятник, а иногда Табаки, изготавливали. Сильнодействующие напитки — вариант, когда болит у вожака только тело, а мозг слишком сильно плывет от режущих ощущений, чтобы отправлять своего хозяина в прошлое. Но иногда на Стервятника накатывало одновременно: боль в ноге, руки на изломе от судорог и пульсирующие вспышки воспоминаний в голове, голос брата и дрожащий хохот Тени, который слышать может только Папа-Птица. Остальные могут только догадываться об этом, видя как вожак Третьей шарахается от стены возле себя и обхватывает голову руками. В такие моменты, он понимает, что перед ним не его брат — а именно его тень. — Табаки, есть что-нибудь готовое? — вожак на ощупь находит сидящего в Гнезде состайника, только что разбуженного сильной встряской. — О чем ты, черт тебя дери? На дворе ночь глубокая, — Табаки отвечает сонно, потирая кулачками веки, в попытке сфокусировать взгляд на бледном лице перед собой. — Настойки, Табаки. Спирт, что угодно. Сильное, — Шакал устало опускает плечи, глядя в прозрачные глаза с отчаяньем. — Это Он так кричит? — окончательно проснувшись, парень зацепляется слухом за сдавленные рыдания за стенкой. В горле встает ком, мигом вспоминаются все подобные ночи, которых, на удивление, давно не было. В последний раз Табаки сидел возле Стервятника вместе со Слепым, крепко держа птичьи руки, чтобы вожак не расцарапал себе лицо в кровь. Тогда он дрожащим голосом пел ему колыбельные, понимая, что даже Хранитель Времени помочь юноше не в силах. В такие ночи Тень будто слезала со стены на время, и вцеплялась мертвецкими лапами в горло брата, словно вопрошая: «Почему ты живешь себе спокойно, а я вынужден вечно маячить у тебя за спиной?». — Да. Быстрее, если что есть — давай, — Слепой протягивает руку, в которую через секунду опускается прозрачный пузырек, перевязанный бархатным обрезком чего-то. — Оно правда сильное. Практически максимальное, на которое я способен, — Табаки серьезен, но на Слепого не смотрит, не может оторвать глаз от стены, из-за которой слышится голос Стервятника. — Мне поехать с тобой? — Нет, спи, — вожак поднимается с общей кровати и тихо закрывает за собой дверь. 2. Несколько лет назад Папе-Птице спиртовые, и какие-либо угодно другие настойки перестали помогать от слова совсем. Да, он погружался в липкий сон из-за алкоголя, но воспоминания находили его и там, захлопывая ловушку сознания: выбраться из нее теперь только сложнее. Когда помощь Четвертой перестала действовать, Стервятник обратился к тому, к кому всей душой обращаться не хотел — к Рыжему. Крысы — ребятки далеко психически нездоровые. Таблетки и другая дрянь у них водилась чуть ли не чаще, чем в графине на подоконнике стояла вода. На просьбу Стервятника Рыжий ухмыльнулся, прислонившись плечом к дверному косяку и сдвинул очки на нос. — Что, Папа-Птица, так быстро сдаешься? — сдачей позиций такое свое решение Стервятник не считал, он вообще уже никак не считал, в мыслях — только бы убежать от боли. Рыжий конечно все, что было нужно, подогнал. Но плату не взял, как самый заправский дилер, отложив озвучивание цены на следующий раз. Он знал, что следующий раз будет, будет скоро, и оказался прав. Стервятник приходил к вожаку Крыс с завидной периодичностью, молча протягивая когтистую лапу и также беззвучно удаляясь, сжимая в руке упаковку таблеток. Вещества вызывали галлюцинации. Из-за них судороги охватывали все тело, спина выгибалась под неестественным углом, сбивая постельное белье в скомканную кучу, колени дрожали, а глаза закатывались. Но во всем этом Стервятник видел один внушительный плюс — все мысли о прошлом таблетки запирали на множество замков. Ключи от них Папа-Птица выбрасывал собственноручно. Первое время Стервятник уходил в такие ночи куда-то вглубь дома, чтобы пережить приход и отходняк вдалеке от Третьей. Никто не знал, что с ним тогда происходило, как именно действовали таблетки и помогали ли, но утром Стервятник всегда вползал в спальню и заваливался на постель, просыпая спокойным сном еще какое-то время. Так было всегда, до недавнего момента. Папа Птица утром не вернулся. — Успокойтесь, в этот раз было тяжелее, скоро объявится, — отвечал Слепой каждой птичке, которая робко стучалась в дверь Четвертой и задавала один и тот же вопрос: «А ты не видел Папу?». Бледный Стервятника не видел, прошли уже сутки, и даже Табаки начал нервно ерзать в Гнезде, почти готовый предложить отправиться на поиски. Шакал маялся с Птицей не только потому, что он, по сути своей был в Доме старшим, точнее самым что ни на есть Старшим, мудрым и знающим. Просто он по натуре своей хотел, чтобы максимально много Домовцев жили спокойно в этих стенах, и все они ему были дороги, потому что были Здесь. Слепой переживал на правах старого приятеля и Хозяина Дома, не говоря уж о том, что чувствовал определенное внутреннее сходство с вожаком Третьей. Просто Папой дорожили не только птички. Через пару часов не выдержал Сфинкс. Присев возле Бледного, ушедшего в себя и Табаки, в сотый раз закручивавшего нитки в клубок и начал разговор: — Я предлагаю искать. Во-первых, не дело, что Птицы без вожака так долго, во-вторых, мне самому уже становится тревожно. В последний раз было так долго, когда не стало Макса. — Аргументы приняты. Ты пойдешь с нами, — Слепой будто бы ждал, чтобы кто-то сделал предложение о поисках первее его, и сразу подхватил затею. Первый вышел из комнаты, дожидаясь в коридоре Табаки, запрыгнувшего в Мустанг и Сфинкса, просящего Лорда побыть за старшего. — Куда он уходит обычно? — Сфинкс граблями пытается пристегнуть ко лбу ремешок с фонариком, Слепой отталкивает железки, и затягивает крепкий узел. — В дальние классы на первом этаже, где давно никто не занимается. — Спустите меня кто-нибудь отдельно от Мустанга, пожалуйста. Эта часть коридора, казалось, совсем не отапливалась. За ненадобностью тут не особо мыли полы, а окно, которым коридор заканчивался, не протирали будто бы с начальной школы детей из Четвертой. Кабинет под номером 2, внутри которого, предположительно, находился Стервятник был не заперт, поэтому Слепой, быстрой тенью проскользнул внутрь. По выражению бледного лица, Сфинкс понять — тот «активировал» зрение Дома, теперь его глаза могли видеть. Через мгновение послышался тихий мат, и остальные тут же влетели в комнату. В классе было темно, парты составлены в два ряда, стулья — на них сверху. Слепой присел у дальних шкафов, наклонившись над телом, которое билось в судорогах. — Сколько же ты принял, придурок гребанный, — тихий голос Бледного дрогнул, руки очертили взбухшиеся вены на шее Стервятника, пока тот вертел головой из стороны в сторону, находясь не в реальности. — Твою чертову душу, — Сфинкс бросился к ним, граблями включая фонарик на голове, пока Бледный приподнимал веки Птице. Зрачок был, расширенный, но подобно телу, глаза то закатывались, то возвращались в обычное положение. Плохо. — Бей наотмашь, — шепчет Табаки, не сдвинувшись с места из-за горечи, которая удерживала его на месте, ему было страшно. Слепой не раздумывая врезал Птице по щеке, потом по другой и еще раз по первой. Глаза Стервятника распахнулись. А вместе с сознанием вернулся голос, и крик разбил тишину кабинета. Птица закашлялась. — Слепой, убей меня, убей меня сейчас же, я знаю, ты можешь сделать это, я видел! , — шепчет Стервятник, когда Слепой прижимает его голову к своей груди, чтобы заглушить хоть немного вопль. — Пожалуйста, я слишком устал, я больше не могу, слышишь? — Не говори глупостей, — шепчет ему в волосы Бледный, подтягивая обмякшее тело ближе к себе, перехватывая спину, — ты нужен здесь. — Это говоришь ты, или Дом? — Это говорим мы вместе, — Слепой поглаживает заднюю часть шеи Птицы большим пальцем, головой подсказывая Сфинксу присесть ближе. Кошка устраивает на плече Стервятника подбородок, трется носом о скулу. — Ты нужен своим Детям, Большая Птица. Стервятник может только тихо плакать, растворяясь в нежности, которая для жителей Дома — настоящая редкость.