Самый темный век

Каждый новый день казался дурным сном. Из тех, что не заканчиваются, а тянутся жвачкой – гибельные объятия дремы спутывают по рукам и ногам, и всякий раз, когда чудится, что сон отпустил, развеялся, истаял, оказывается, что он продолжается. Еще глубже и страшнее, чем был. И Наруто застрял в этом вечном сне. Он вставал рано утром, брился в маленькой тесной ванной под светом электрической лампочки, брел в чужую, неуютную кухню, где давился остывшим кофе и засохшим хлебом. Шикамару часто приходилось напоминать ему – купи хлеб, купи молоко, купи ты черт возьми хоть что-нибудь себе. Но Наруто неизменно забывал. Поэтому вечный завтрак его – черствый хлеб и вечно кем-то подаренный кофе. С двумя каплями виски. С тремя каплями. С двадцатью – кто их вообще считает, может и больше – каплями. Пока виски не заменил ему кофе. Пока даже хлеб не исчез из его дома. Но Наруто не чувствовал, что спивается. Он вообще не мог опьянеть, как не старался. Хренов лис не давал ему опустить руки. Поэтому, напившийся виски, но трезвый и злой как черт, Наруто шел на работу, натянув белоснежный плащ, краями хлещущий его по ногам, когда он резво бежал по крышам, подставив сонное лицо ветру. Может, стоило тогда согласиться на предложение старухи-швеи и сделать плащ значительно короче. Но образ отца – сияющий, как солнце – не позволил. И теперь Наруто мучился с неудобным плащом, но стойко молчал. Да и какая в сущности разница? Все равно пробежка по крышам – единственное, что заставляло его шевелить задницей. А сидеть в удобном кресле за столом можно даже и голышом. Все равно никто не заметит. За кипой бумаг, в которых Наруто похоронил себя сам. «Всем ты хорош», – говорили ему люди. Хвалили его. Смотрели глазами, полными надежды и веры в будущее. Полными любви и слепого обожания. «Тебе бы еще жену, Хокаге-сама», – советовали они. И какая-нибудь очередная красотка скромно опускала глаза, краснея и теребя рукава. Наруто смотрел на них пустым, невидящим взглядом. Как бы ни был прекрасен белый день, он не затмит опасной красоты ночи. Дыру в груди Наруто пытался заполнить работой. Он бы давно ослеп от мелких строчек, рябью плывущим по желтым полям свитков, если бы не Шикамару, выгоняющий проветриться, и заботливо подлечивающий лис. Даже Сакура давно махнула на него рукой. Поначалу она пыталась, правда пыталась. Насильно вытаскивала его из-за рабочего стола, гоняла на встречи друзей – никогда в жизни Наруто не приходилось расточать так много фальшивых улыбок, и даже устраивала ему свидания. Первой была Хината. Наруто смутно помнил ее белые холодные руки и длинные иссиня-черные волосы. Она тихо говорила что-то, а он смотреть не мог на нее. Всем она была другая, но – белые руки и черные волосы. Потом была целая вереница подруг Сакуры – Юко, Аямэ, Мами, Риса, Хитаги… Пока Наруто не сказал, что девушки его вообще не интересуют. И упреждая первый вопрос, добавил – парни тоже. Теперь ему оставалась только Коноха. Как приемный ребенок, которого он обязан воспитать. Что он и делал. День за днем, минута за минутой. Год за годом. Его правление называли Золотым веком. Ему самому пророчили блестящее будущее. Он же медленно гнил изнутри. Зараженный любовью к мертвецу, он видел только кошмары, стоило прикрыть уставшие веки. Заботы о деревне ненадолго спасали его. Он знал – стоит ему только отвлечься, и он погибнет, утонет в своей тоске. Все, что ему оставалось – ждать неминуемого конца. И долгожданной встречи там, за тонкой пеленой, отделяющей их миры. Его звали Тацума. Он был, грубо говоря, разнорабочим. Ниндзя на пенсии. Из тех, кого кличут «перекати-поле» – сегодня он здесь, завтра он там. И везде ему есть приют, и везде для него есть работа. Тогда – в день знакомства с ним – Наруто был на миссии. Пустяковой по сущности своей. Он должен был обойти все лавочки в деревушке и осмотреть товар, что они предлагали. И чем старше была рухлядь, тем было лучше. Какой-то богатый растяпа в стародавние времена лишился драгоценной семейной статуэтки, а его потомок возгорелся вдруг тем, что ее надо непременно вернуть в лоно семьи. Люди говорили, что следы статуэтки затерялись где-то на окраине Страны огня. Она, по слухам, либо осела в чьей-то частной коллекции, либо пылилась где-то в недрах одной из захудалых лавчонок. Потомок растяпы обещал кругленькую сумму, а бабка Цунаде вдруг, словно взбесившись на прежние жалобы Наруто, отправила на это скучное задание именно седьмую команду. Теперь Сай втирался в доверие местному богачу, чтобы узнать, нет ли у него тайной коллекции, Сакура собирала слухи, болтая со сплетницами в барах и раменных, Наруто оббегал лавчонки, словно от этого был хоть какой-то толк, и только Какаши-сенсей прохлаждался на горячих источниках. «Когда стану сенсеем, – подумал Наруто, – тоже буду гонять учеников, а сам буду жизнью наслаждаться. Захочу, рамена поем, а захочу…» Тут его мысль прервалась. Он и не знал, чем еще можно было бы заняться в свое удовольствие. Но, махнув рукой, решил – как время наступит, тогда и придумает. А пока следовало засучить рукава и приступить к поискам. Не мог он позволить себе даже в таком пустяке проиграть Саю или Сакуре. Уныло пиная камни и гадая о том, когда же бабка соизволит направить их на настоящую миссию – такую, чтоб сюрикены вокруг свистели и враги обещали изрезать на клочки, он брел по дороге. Солнце припекало макушку. Закинув руки за голову, Наруто сощурился, глядя в яркое небо. До вечера еще далеко, а впереди его ждали две мелкие лавочки. Можно было не спешить. Даже с таким темпом он успеет. На пороге одной из них он и столкнулся плечом с Тацумой. Под густой челкой, выбившейся исподнизу синей тенугуи, сверкнули вдруг темные, как ягоды тута, глаза. И Наруто споткнулся, едва не пропахав носом пол. Незнакомец с загадочными глазами придержал его, вежливо улыбнулся. Сердце Наруто зачастило, и кровь прилила к щекам так, что стало нестерпимо жарко. – Вам плохо? – спросил незнакомец низким, властным голосом. Наруто кивнул, а затем, опомнившись, замотал головой. – Нет, я… – Вы присядьте, – незнакомец усадил его на крошечную скрипучую табуретку. – Может, чаю? – Я не… – Принесите чаю, – приказал незнакомец хозяину лавки, сухому и сморщенному старику. Тот кивнул и поспешил куда-то в дальние комнаты, шаркая ногами по полу. Наруто ошалело проводил его взглядом. – Слушай, я… – Не стоит смущаться, – незнакомец улыбался. Такой ласковой, доброй улыбкой, что Наруто замолчал от неожиданности. В наступившей тишине он оглядел этого странного мужчину, развернувшего бурную деятельность по спасению будущего Хокаге. Одет он был просто: поношенное кимоно со старыми, видавшими виды хакама; поверх небрежно накинуто простенькое дешевое хаори; на ногах темные таби. Длинные черные волосы он завязал в хвост, но растрепанные пряди все еще торчали в разные стороны и казались такими густыми, что Наруто нисколько бы не удивился, если бы шнурок вдруг лопнул или развязался, не уместив их в себе. – Спасибо вам, – сказал Наруто, чтобы хоть что-то сказать. – Не стоит благодарности, – отмахнулся незнакомец. – Я, наверное, пойду. – Подождите, – Наруто схватил его за рукав. Смутившись почему-то, медленно отцепил пальцы от гладкой ткани и опустил голову, спасаясь от чужого удивленного взгляда. – Как вас зовут? Никогда прежде он ни с кем не разговаривал на вы. – Тацума, – просто сказал незнакомец. – А тебя? – Я Узумаки Наруто, – уверенно представился Наруто, тыкнув себя большим пальцем в грудь. А потом, словно бы догадавшись, спросил. – А вы тут работаете, в лавке? – Нет, – Тацума сложил руки на груди. – Меня Мори-сан нанимал, хозяин. Ему нужно было кое-что подремонтировать. – А вы случайно, – Наруто замялся, – не видели тут статуэтку одну? Стремную такую, зеленую, в виде страшной бабы с большими такими… – Видел, – кивнул Тацума, избавляя его от необходимости продолжить. – Еще внимание обратил. Подумал, и кому нужна такая дрянь. Да она здесь давно валяется. Несколько лет. Никому не нужная. А зачем ты спрашиваешь? – Ищу я ее, – вздохнул Наруто. – Ну…искал. – Миссия? – догадался Тацума. Его взгляд стал тоскливым, как у брошенной собаки. И Наруто вдруг все понял. Ему даже спрашивать не пришлось. Так смотрели те, кого их деревни списали за ненадобностью. Не слишком успешные ниндзя. В поисках хорошего заработка они уходили, чтобы найти для себя лучшей доли. – Хочешь, помогу ее выкрасть? – Лицо Тацумы озарила странная, дерзкая улыбка, вдруг омолодившая его на несколько лет. Наруто заговорщицки улыбнулся ему в ответ. Они виделись редко. Встречались урывками в разных деревеньках. Слава богу, оба не были скованы в передвижениях. Правда, Наруто ограничивала его работа. Неподвластный самому себе, он мог оказаться где угодно. А Тацума следовал за ним. Но так было не всегда. Поначалу это Наруто прилип к нему, как колючка к штанине. Что-то в чужом хмуром лице завораживало его. И если в те первые дни Наруто искал его общества как друга, то после понял – интересует его кое-что другое. Может быть, кого-то это и могло удивить. Шестнадцатилетний парень был волен выбрать любую девицу, в конце концов, была ведь еще и Сакура, которую Наруто верно и преданно любил еще с Академии. Но стоило ему однажды заглянуть в бурную глубину черных глаз Тацумы, как пропал, пропал с концами. Невзрачный старик, ниндзя-неудачник – так Тацума называл себя. Сначала он отталкивал Наруто. Убирал его руки со своей талии, стряхивал ладони с плеч, выпутывал наглые пальцы из длинных волос. А когда Наруто вдруг поцеловал его, и вовсе рассвирепел. Тогда Наруто даже испугался. Он впервые увидел Тацуму таким. Казалось, его волосы наэлектризовались – темной волной они взвились в воздух, питаемые чакрой. Глаза его горели черным, диким пламенем. Оскалившись, он толкнул Наруто к стене. – Мальчишка, – взревел он. – Если ты хочешь поиграть, то сходи в бордель! – Мне, – Наруто моргнул растерянно, жалко пробормотал, – не хочется в бордель. – И добавил несмело. – Я тебя хочу. Тацума этих слов ему не простил. Они поругались, и сильно. Не виделись целый месяц. А потом Наруто нашел его, пожертвовав очередной миссией. Нашел в какой-то глухой дыре, когда он ремонтировал чью-то крышу. Пыльный, в обгоревшем от солнца хаори, наброшенном на плечи, он мерно стучал молотком. Наруто ловко взобрался наверх, сел напротив. Тацума не смотрел на него, занятый своим делом. А Наруто его поцеловал. Опять. Тогда только Тацума понял, насколько серьезен был его юный друг. Конечно, он пытался Наруто отговорить. Мол, зачем я тебе нужен, лишняя обуза. Вокруг столько молодых людей, а ты выбрал никчемного старика. Так он говорил. И не понимал, что Наруто видит в нем свет. В его натруженных руках, в уставших от непростой жизни глазах, в странной улыбке, иногда скользящей по губам, словно тень. А главное, в его словах. Часто Тацума рассуждал о мире. Раскуривая дешевый табак, он мерно выпускал изо рта белесый дым и говорил: – В мире столько зла, Наруто. Да ты и сам знаешь. Но ты видел далеко не все. Если бы можно было читать в сердцах человеческих, я бы очень хотел узнать, откуда в нас такая ненависть друг к другу. И жажда крови. – Но не все же ненавидят, – Наруто сидел рядом, бросал камешки через дорогу. Старался попадать в одно и то же место – прогалину в жухлой, иссушенной солнцем ломкой траве. – Однако это чувство воспламеняется в людях так легко, словно бы они всегда живут в ожидании его. Вот зачем мы делимся? На страны, на деревни, на кланы. Разве не хорошо было бы всем существовать вместе? – Хорошо, – протягивал Наруто, задумавшись. Он о таком и не размышлял. Но теперь и ему хотелось, чтобы так все и было. – Но как этого добиться? – Придумать то, что всех бы объединило, – глаза Тацумы были прикованы к далекому горизонту. – Что всех сделало бы равными. Понимаешь? – Но что бы это могло быть? – настаивал Наруто. – А ты поди догадайся, – Тацума оттаивал, улыбался добродушно. – Будешь мне братом? Если случится что? – Не буду я тебе братом, – ворчал Наруто. – Ты же знаешь, что я тебя люблю. – Ты просто глупый мальчишка, – Тацума вставал и пальцами, пропахшими табаком и деревом, трепал его по волосам. А Наруто не отстранялся. Даже подставлял голову и довольно щурился. Все равно он добьется своего. Не будь он Узумаки Наруто. Он и добился. Не скоро, но он смог затащить Тацуму в постель. К тому моменту тот и сопротивляться перестал. Напротив, даже сам стащил с плеч Наруто оранжевую куртку, содрал с него штаны вместе с трусами и повалил на кровать. Жестким поцелуем впился в шею, кусая почти до крови, втиснулся меж разведенных ног. Первый раз было больно. Слезы так и брызнули из глаз. Тогда Наруто и подумал, что может зря это он. Может, стоило остановиться на дружбе. Но потом стало хорошо. Не сразу, но они приноровились. Вообще-то, у Тацумы он тоже был первым. Парнем, по крайней мере. Про девушек упрямый Тацума не говорил ничего. Но Наруто это было неважно. А важным было то, что теперь Тацума никуда не мог от него деться. Они трахались как кролики каждую свою встречу. На тенистых полянах в лесу, на съемных квартирках Тацумы, в тесных грязных переулках, в сырых пещерах и на галечных пляжах мелких рек. Наруто наслаждался каждым мгновением, отпущенным ему судьбой. И жаждал познакомить Тацуму с друзьями. Да вот Тацума был против. Стеснялся до странности. Мол, я старый, что только подумают твои приятели. Да еще и неудавшийся ниндзя, не имеющий даже собственного угла. А теперь спутался с малолеткой, позор-то какой и стыд один. Наруто не обижался на него. И давить не хотел. Хоть и считал своего Тацуму лучшим. Как будто бы любят за силу или возраст. «Вот вроде как умный человек, а такой глупый. Не понимаешь, что я сильно люблю тебя, и плевать мне, кто что скажет», – с нежностью думал Наруто, перебирая густые пряди. Длинные темные волосы он после неизменно находил на своей одежде, в поясной сумке и даже в собственных трусах. Следы, оставшиеся от быстрой любви. Как и засосы на теле, мелко рассыпанные по всему телу. Первой о его влюбленности прознала Сакура. Сказала, что видит это по сияющим глазам и да, по черному волоску на плече. Только решила, что это девушка. А точнее, женщина. Взрослая. Иначе почему Наруто до сих пор не познакомил их с подружкой? Надеюсь, говорила Сакура, она хотя бы не замужем. Надеюсь, говорил Сай, она хотя бы моложе шестидесяти лет. У него всегда было странное чувство юмора. А Какаши пресекал их шутки, когда слышал. И смотрел на Наруто долгим, не самым приятным взглядом. Потом отвел в сторону и негромко сказал: – Дело это твое, Наруто. Но пусть твоя дама сменит парфюм. Потому что пахнет она дрянным табаком и тяжелой работой. Наруто покраснел тогда, и упрямо уставился Какаши прямо в глаза. Тот примирительно поднял руки. – Я никому не скажу, – добавил он. – Но будь осторожен. Отношения со взрослыми мужчинами обычно плохо заканчиваются. Как же он, сука, был прав, потом подумал Наруто. Как же, сука, Какаши был прав. Но то было потом. А пока Наруто наслаждался. Урывал от жизни крошки нечаянного счастья. Вваливаться без предупреждения в очередную квартирку Тацумы стало приятной привычкой. Вот как сейчас. Запрыгнув на подоконник, Наруто с яркой, открытой улыбкой уставился на Тацуму, готовящего яичницу у плиты. Его широкая спина была обтянута темной водолазкой, и к этой крепкой спине очень хотелось прижаться. Прильнуть щекой к плечу, зарыться носом в густые волосы. Но Наруто подумал, что это как-то по-девчачьи. Поэтому он просто крикнул: – Хей, Тацума! А вот и я! – Не кричи, – поморщился тот, добавляя в сковороду еще два яйца – для Наруто. – Разве в моей квартире нет двери? Тебе обязательно пачкать мой подоконник? – Да я шел мимо, смотрю, а у тебя окно открыто. Как будто ты приглашаешь к себе, понимаешь? Так и манили эти, – Наруто понизил голос, – раздвинутые створки. Тацума приподнял бровь, оглянувшись на него. – Понимаю, – сочувствующе пробормотал он, – возраст. Ветер дунет, и уже стоит. Да, Наруто? – Ну тебя, – протянул Наруто, соскальзывая с окна на пол. Прошелся по крохотной кухне, заглянул Тацуме через плечо. Полюбовался на аппетитно скворчащие яйца, попробовал ткнуть пальцем в желток. Только чтобы Тацуму побесить. Раны Наруто затягивались порой в одно мгновение, и обжечься он не боялся. Зато Тацума боялся за него. А Наруто скрывал за проказами свое жалкое желание почувствовать чужую заботу. Он понимал это в глубине души, но продолжал вытворять ерунду, чтобы только Тацума в лишний раз строго отчитал его. Чтобы защитил от очередной опасности. Пусть даже такой маленькой, бытовой. Получив по рукам, Наруто удовлетворенно улыбнулся и отошел от него, наткнувшись на низкий табурет. Крутанув его, оседлал, расставив ноги широко в стороны. Покачался, наблюдая за тем, как Тацума заваривает кофе. Потянулся и дернул за кончик свободно раскачивающейся пряди. Тацума шикнул на него, как на расшалившегося кота. – Есть хочу, – пожаловался Наруто, втягивая носом запах. В животе у него забурчало. – Руки помой, – бросил Тацума. Дважды просить не было нужды. Наруто мигом смело в такую же крохотную ванную. И как только Тацума здесь помещается, думал Наруто. Хотя это лишь для него Тацума казался высоким и большим. На самом деле он был невысок, гораздо ниже здоровенного Джирайи и даже чуть пониже Какаши. Может, и сам Наруто когда-то его перерастет. А пока ему приходилось смотреть на Тацуму снизу вверх. И становиться на цыпочки, если хотелось поцеловать. Ополоснув мыльные ладони, Наруто вернулся к столу, который расторопный Тацума уже успел накрыть. Даже кофе разлил по чашкам. Вместо того, чтобы сесть напротив, как приличный гость, Наруто уселся рядом с Тацумой. Прижал колено к его бедру, и то и дело толкал, заигрывая. Лицо Тацумы выражало вселенское терпение. Он деловито и быстро отправлял в рот яичницу по кусочку, почти не поднимая глаз от тарелки. – Я скучал по тебе, – грустно сказал Наруто, когда не получил свою порцию внимания. – Я тоже, – Тацума отпил кофе. – Только мне на работу пора, и я не могу опоздать. – Очередной бабульке дрова колоть? – поддел его Наруто и сразу же замолчал. Он не хотел, чтобы Тацума обиделся. Но тот и не обиделся. Только повел плечами и как-то странно поглядел на него. В темных глазах мелькнуло что-то и исчезло. Наруто вспомнил об этом взгляде этим же вечером. Когда лежал под Тацумой, закинув ноги ему на плечи, и раскачивался под его тяжелым, горячим телом. Тацума смотрел на него; в его темных глазах Наруто вновь видел то непонятное… На миг показалось, что под светлой, едва тронутой загаром кожей таится нечто незнакомое. И это незнакомое смотрит сейчас на Наруто через эти глаза – черные, как ягоды тута. Холодок пробежал по спине Наруто, заставив покрыться мурашками. Он вдруг осознал, насколько уязвим сейчас: раскрытый, обнаженный, затраханный. Любой смог бы убить его, если бы захотел. Но Тацума только склонился и коснулся губами его открытого горла. Проследил кончиком языка по дернувшемуся кадыку. И наконец накрыл распахнувшиеся в немом стоне губы. Этот поцелуй заставил Наруто забыть. Заставил раствориться в теплых, родных объятиях. Позже – прошло каких-то полгода, жалких неполных шесть месяцев – Наруто смотрел в эти глаза цвета тутовых ягод. Смотрел и вновь видел полузабытое выражение – на этот раз окрашенное превосходством, торжеством. Их владелец, закованный в алые, дорогие на вид доспехи, сжимающий в руках настоящее сокровище – гунбай цвета слоновой кости, совсем не походил на Тацуму, постоянно одевающегося в старые, потрепанные вещи, берущегося за любую работу, курящего самый дешевый табак. Но все же это был он. И Наруто смотрел на знакомые губы, сложенные в презрительную усмешку, на лицо, изученное долгими ночами до каждой черточки ласковыми прикосновениями пальцев, и умирал изнутри. – Здравствуй, Наруто, – сказал Тацума, мягко приземлившись прямо перед ним. Не Тацума, поправил себя Наруто. Не Тацума – Мадара. – Пошел ты, – омертвевшими губами ответил Наруто. Ему было так мерзко. Его столько времени использовали вслепую. А он, дурак… Но ведь не могло все быть ненастоящим, подумал Наруто с глупой, упрямой надеждой. Не могло и все. Он вгляделся в чужие темные глаза, до боли в своих вгляделся. – Разве так встречают свою единственную любовь? – промурлыкал Мадара. Пальцами в черной перчатке он легко коснулся его подбородка и заставил вздернуть лицо повыше. – Разве так встречают тех, кому клялись в любви? Разве такие слова говорят тем, кого обещали помнить вечно? Наруто дернул головой, освобождаясь от его прикосновения. И сам упрямо выпятил подбородок. Он успел увидеть главное за шелухой слов. Мадара мог издеваться сколько угодно, только вот правды ему не скрыть. Он любил его, пусть и обманывал. Пусть и обманывал… – Мне стыдиться нечего, – бросил Наруто в родное лицо. – Я тебя не обманывал. А вот ты! Прикрывался чужим именем, как последний трус! Или что, от лица Тацумы легче тебе было? Мадара Учиха не мог быть со мной, так выходит? Лгун и трус! Мадара помолчал, словно бы скучающе. – Мадара Учиха был мертв, – сказал он. – Он ни с кем не мог быть. – Нехотя разомкнув губы, он процедил. – От Тацумы мне много чего было легче делать. Много чего. Но не с тобой быть. С тобой мне было тяжело. Наруто задохнулся от его слов. Будто его ударили под дых. Нечестно, хотел завопить он. Это нечестно. Но он ничего не сказал. – Да-да-да, я знаю, в чем ты так жаждешь обвинить меня. Я не Тацума, я не ниндзя-неудачник, и я не курю ту мерзость, которую зовут хорошим табаком в ваших, – Мадара дернул щекой, – благословленных краях. Но ты уж постарайся меня простить, Наруто. Я постараюсь быть с тобой нежным. В этих словах не было издевки. Мадара сказал их искренне, даже с печалью. Словно был вынужден нести тяжелый долг. Словно у него не было выбора. А Наруто понял, что и у него нет никакого выбора. Если он хочет спасти мир, он должен убить свою любовь. Потом уже, умирая, Мадара скажет, что Наруто – единственный, с кем он когда-либо был. И этим он вновь ударил Наруто под дых. И умер, сволочь такая, умер. Оставил его одного, сказав эти мерзкие, глупые, такие нужные слова. Оставил Наруто одного на долгие, долгие годы. Нести бремя Узумаки – жизнь, порой казавшуюся бесконечной, жизнь скучную и пресную. Все, что у них было – несколько ночей, украденных у судьбы. И общий ребенок – Коноха. Которую Наруто уж постарался, выпестовал. И не о чем ему было жалеть потом, когда он сам умирал. Лишь одного он хотел – поскорее увидеть его. Мадару. Ниндзя-неудачника. Самого любимого. Единственного, кто когда-либо был у Наруто за все эти сто три года, семь месяцев и пять дней.