Сердце ведьмы.

      У Юнги прекрасная жизнь. Ему двадцать пять, и он искренне считает, что всё только начинается.       У него невероятный муж, делящий с ним все радости и невзгоды на двоих и заботящийся о нём, как о самом сокровенном. Они есть друг у друга, и Мин не скупится на нежность, мягко улыбается и целует младшего, ведя тихие разговоры, когда тот особенно нуждается в отдыхе и спокойствии. Традиция полуночных бесед и примирительные объятия после ссор стали неотъемлимой частью их семейной жизни.       Омега давно привык к частым переездам с места на место и постоянной смене обстановки. Правда, его до сих пор бросает в дрожь при упоминании того, как они провели несколько месяцев на Севере. Юнги тогда ежедневно был похож на разваренную капусту и старался не отходить далеко от печки, кутаясь в шаль, подаренную тётушкой Сирануш.       Зато в тёплые месяцы они с Хосоком вместе исследовали новые города, долго бродили по улочкам и больше не замечали обращённых на них косых взглядов, полностью увлечённые друг другом.       У Мина по-настоящему любящие его друзья и семья. Табор, пусть и не сразу, но принял парня, и никто не смел назвать его чужим, ведь Юнги был действительно своим. Может, немного ворчливым и порой слишком прямолинейным, с чем пришлось смириться даже старейшинам, ибо блондин ни себя, ни других омег обижать не позволял, в чём тётушка его полностью поддерживала, но к этому быстро привыкли и полюбили его таким, какой он есть.       Для каждого у Мина было припасено верное слово или нужная кружка чая, а порой нагоняй и пинок под одно мягкое место, чтоб сопли на кулак намотал и бегом исправлять ситуацию. Колдовские способности и его тёплые отношения со старой ведуньей отличали Юнги от других омег табора, но юноша стралася сгладить эту разницу, однако многие относились к нему с отдельным уважением, а дети то и дело ошивались под их с мужем окнами, прося научить разным фокусам, на что ведьма лишь разводил руками и виновато улыбался, отрицательно качая головой. Единственным, кто считал блондина абсолютно равным себе, был Сокджин, неустанно обучающий тонсена цыганским традициям и безупречной на его взгляд готовке.       И всё бы ничего, ведь Мин даже со временем проникся особой любовью к порой несмешным шуткам хёна и его спискам имён для будущих племянников и перестал посылать того к Кюнгми с такими запросами и вопросами. «Своих не хочешь завести?!» — изредка ворчал он, ловя весёлый взгляд Чхве, который был только рад, когда его супруг переключался на своего верного друга. Альфа с Юнги очень даже подружился и первое время даже извинялся за те слова на празднествах, сказанные с горяча, на что ведьма только отмахивался, вспоминая о неприятном Сунхо, который до сих пор обходил его стороной.       Но смеяться над такими своеобразными анекдотами омега перестал, когда положение дел кардинально изменилось, ведь шутки про крестничество перестали быть шутками, и когда Мин узнаёт о своей беременности, в его голове происходит настоящий фейерверк из мыслей, которые не сразу удаётся разложить по полочкам.       — Ребёнок… У нас будет ребёнок… — несколько раз повторяет омега, смотря на Кима таким растерянным взглядом, что тот обеспокоенно спрашивает, не нужно ли принести воды. А Юнги хочется отнюдь не водички, а пару капель успокаивающей настойки и желательно хорошо продуманный план, как сообщить эту новость Хосоку, потому что боязно, ведь малыш — это такая ответственность, и он не знает, как это воспримет его дражайший супруг.       Сокджин подаёт расчувствовавшемуся другу салфетки, чтобы тот утёр непрошенные слёзы, и обнимает, приговаривая, что они все будут счастливы, если в их семье появится ещё один очаровательный омега или мужественный альфа. Блондин это прекрасно понимает, но перед Чоном всё равно теряется, постоянно откладывая разговор, пока в один день цыган не поднимает эту тему самостоятельно.       — Юнги… — как-то окликает его Хосок после ужина, наблюдая за тем, как старший моет посуду, отказываясь от его помощи. — Мы уже достаточно давно вместе, и я тут подумал… — он запинается, не зная, как правильно подобрать слова. — Может быть, мы могли бы подумать о том, чтобы нас стало больше, чем двое?       Ведьма на этих словах вздрагивает и выпускает из рук тарелку, с грохотом падающую на пол, и чудом не разбившуюся.       — Хосок, как бы тебе сказать, — Мин тут же поднимает упавшее блюдо и опирается на раковину, закусывая губу и тихо вздыхая, про себя отсчитывая до десяти, чтобы унять дрожь и успокоиться.       — Я бы очень хотел посмотреть на тебя с животиком, — уклончиво тянет Чон, сам походя на ребёнка. — Может, это звучит неожиданно, и я прошу слишком много, но…       — Хосок… — потирает переносицу омега, поворачиваясь к мужу.       — Пожалуйста, не говори «нет» так сразу. Не сейчас, но когда-нибудь в будущем. Я бы хотел подержать на руках своё собственное маленькое чудо, по буквам учить его или её говорить слово «папа», наблюдать за первыми шагами, ревновать к тому же Джину, который будет тискать моего ребёнка за щёчки чаще, чем я. Боже, лисёнок, я мечтаю об этом…       Чон смотрит на него с такой просьбой во взгляде, что Юнги вздыхает, чувствуя, что скрывать и дальше бессмысленно, но альфа, кажется, только распаляется, продолжая перечислять причины, почему он хочет ещё одного маленького родного человека.       Мин вытирает руки полотенцем и подходит ближе к мужу, опускается на чужие колени и тут же оказывается в кольце объятий, чувствуя мягкие поглаживания по пояснице.       — Хосок, послушай меня, остановись на секунду, — ведьма берёт чужую ладонь в свою и прикладывает к собственному животу, ловя непонимающий взгляд. — Давно надо было сказать. Я жду нашего с тобой ребёнка, — на одном дыхании проговаривает он, аккуратно целуя цыгана в лоб, и обнимает его за шею, скрывая страх и волнение.       — Господи, Юнги… — Чон прикрывает глаза, так трепетно и осторожно прижимая омегу к себе, что тому остаётся только улыбнуться и выдохнуть с облегчением. — Я так люблю тебя…       — Нас, — поправляет его старший, получая ещё один поцелуй, наполненный невероятной нежностью и благодарностью, которая не умещается в одном переполненном чувствами сердце. У альфы в руках его мир, его семья, его личное счастье, сберечь которое он обязуется во что бы то ни стало.       Всю серьёзность этих признаний и обещаний Мин понимает уже на четвёртом месяце, когда муж послушным волчонком вьётся вокруг него, запрещая поднимать тяжести и перенапрягаться, а также достаточно агрессивно реагируя на других альф, желающих подойти к его омеге. Юнги над этим лишь смеётся и пожимает плечами, ссылаясь на обостряющиеся в такой период инстинкты и позволяя Хосоку вдоволь пытаться разговаривать с их ребёнком, пусть тот и не может пока ответить.       На седьмом месяце ведьма вовсю ворчит на то, что стал похож на пингвина и теперь не ходит, а буквально перекатывается, вызывая всеобщее умиление. Малыш уже пинается, чем доставляет папе немалый дискомфорт и более менее успокаивается только в присутствии отца, ласково поглаживающего порядком округлившийся живот. Юнги такое положение дел откровенно возмущает, но смотря на счастливое лицо мужа, когда на его коже достаточно заметно отпечатывается чужая маленькая ладошка, омега лишь вздыхает, и его раздражение куда-то испаряется, оставляя после себя только радость и долгие дни ожидания появления новой жизни на свет.       Когда на восьмом месяце у Мина случаются преждевременные роды, обычно стойкий, собранный и опытный в таких ситуациях Хосок совершенно теряется и, вытолканный подышать свежим воздухом, сходит с ума от беспокойства, и даже Кюнгми не может отвлечь друга, но стойко остаётся рядом все напряжённые часы, прося Чона подумать о Юнги, которому сейчас в разы тяжелее.       Когда Сирануш появляется на пороге, утирая руки полотенцем, Чон вскакивает, переставая теребить края собственной рубахи и получая уверенное «Мальчик. Здоровёхонький. Я думаю, альфочка», — улыбается женщина, пропуская новоиспечённого отца внутрь. Хосок знает, что второй пол у детей проявляется ближе к подростковому периоду, но это не мешает ему потешить самолюбие, думая о том, что у него родился альфа, несмотря на то, что он будет рад и омеге.       Уставший и вымотанный, но счастливый Юнги с ребёнком на руках заставляет сердце цыгана ёкнуть.       — Сейчас папочка придёт, и вы наконец поздороваетесь, — приговаривает блондин, аккуратно целуя совсем крохотного малыша в сморщенный носик. Он поднимает взгляд и, видя своего растроганного мужа в дверях, улыбается, когда Чон аккуратно присаживается на постель, утыкаясь лбом в протянутую ладонь и непрерывно шепча одно единственное «спасибо». — Возьми…       Хосок осторожно берёт завёрнутого в пелёнку сына на руки, чувствуя, как в глазах мутнеет от слёз.       — Лисёнок, хочу ещё одного, — тихо проговаривает он, чтобы сгладить обстановку и не расплакаться от переизбытка эмоций.       — Иди к чёрту, Чон Хосок, — если бы не ребёнок, Юнги точно швырнул бы в альфу подушкой и ещё одну, чтобы наверняка. — Сам рожать будешь.

***

      У Юнги действительно прекрасная жизнь. Ему сорок, и он искренне считает, что у него есть всё, о чём только можно мечтать.       У него за плечами невероятный муж, любящие его друзья и близкие, большой дом, годы счастливой семейной жизни и самых разных путешествий, а также четыре сыночка и лапочка дочка, среди которых именно у одиннадцатилетнего омежки Намджуна уже проявляются колдовские способности. Мин считает это лучшей шуткой в своей жизни, потому что и обещание, данное другу выполнил, и посмеялся вдоволь.       Больше всего блондину нравятся такие тихие семейные вечера, когда они все, разморённые после очередного жаркого летнего дня и сытного ужина, собираются в одной комнате, располагаясь поближе друг к другу.       У Юнги на груди пятилетний Мисок, улёгшийся в папины объятия и увлечённо рассказывающий отцу, как сегодня сражался на деревянных мечах с другом Джинхо. Справа и слева — Намджун и Чоминтэ, удобно устроившиеся под боком омеги. Восьмилетняя Сунси под присмотром старшего Хоюна старательно изображает всю их семью на бумаге. Мин в своих детях души не чает, и они вместе с Хосоком сделали многое и продолжают делать всё, чтобы их малыши выросли не только счастливыми и любимыми, но и достойно воспитанными взрослыми людьми.       — Папа… — тянет Хоюн, ласково поглаживая младшую сестру по волосам, пока та аж высунула язык от усердия, стараясь правдоподобно нарисовать каждого члена семьи.       — Да, пуговка? — такое прозвище прочно закрепилось за старшим ещё с самого рождения.       — Сегодня я спросил у дяди Сокджина, можем ли мы любить кого-то не из табора, и он сказал, что мне лучше спросить об этом у вас с папой. Это какая-то запретная тема?       — У какого здесь какая-то запретная тема? — переспрашивает не услышавший начала фразы Хосок, входя в комнату с подносом, заполненным кружками с тёплым чаем.       Мужчина аккуратно раздаёт стаканчики детям, прося Намджуна подвинуться, аргументируя это тем, что он может сесть рядом с ним или братьями и освободить родителю место на кровати рядом с мужем. Когда все просьбы и требования были выполнены, и каждый примостился с комфортом, Юнги, поцеловав вошедшего в щёку и аккуратно взяв в руки чай, повторил.       — Джин сказал Хоюну, что ему лучше спросить у нас, может ли он любить кого-то не из табора.       — А ты что, влюбился в кого-то? — вскидывает брови Чон, смотря на старшего сына и приобнимая супруга за плечи, прижимая того поближе к себе.       — Мне просто интересно, — краснеет альфа, шикая на Намджуна и Чоминтэ, в один голос загалдевших «Тили-тили-тесто…»       — Знаешь, Хоюн, я ведь тоже не из табора, — мягко улыбается Мин, целуя засыпающего на его груди Мисока в лоб и укладывая голову сына поближе к сердцу.       — Как это? Ты же живёшь с нами, — растерянно тянет Сунси, откладывая карандаши в сторону.       — Мы с вашим отцом познакомились почти двадцать лет назад. Тогда мы были ещё молодыми и от части безрассудными мальчиками, прямо как вы, — Юнги говорит тише, чтобы не мешать безмятежному сну уставшего за день ребёнка.       — Тогда наш табор отправился на Восток и остановился вблизи маленького городка, в котором жил ваш папа. В то время у него была ведьминская лавка, а мне очень нужны были травы. Так и познакомились. Он предложил мне клубничных леденцов в первую встречу…       — И ты сразу же покорил его своей силой и добротой? — перебивая родителя, спрашивает Чоминтэ, хлопая ресницами и обнимая подушку.       — Нет, милый, мне понадобилось время, чтобы и самому влюбиться. Я понимал, что многие будут против наших отношений, но ничего не мог с собой поделать, — Юнги очаровал меня всего, и тут я проявил всю настойчивость и терпение, чтобы и он полюбил меня.       — Никто так не заботился обо мне, как ваш отец. Его нежность и искренность, а также невероятная харизма пленили меня в самое сердце, но я не спешил открываться ему, думая, что мимолётные чувства к такому, как я, быстро пройдут…       — Но ты же самый обычный, папочка, — вставляет Намджун, пододвигаясь ближе к брату.       — Не все воспринимают нашу с тобой особенность правильно, милый. Многие боятся и даже ненавидят ведьм и колдунов, поэтому мы часто оказываемся одиноки. Я же рассказывал вам про Матушку Кусумдочи? Она была хранительницей леса и защитником духов, проживавших в нём, но всю жизнь прожила в одиночестве. Тётушка Сирануш тоже была великой ведуньей, но здесь, в таборе, её уважали и почитали, поэтому всё зависит от вас самих. Но об этом мы с вами поговорим немного позже, а пока дайте папе рассказать вам, как он добивался моего внимания, — хихикает блондин, зная, что это любимая часть его мужа.       — Я, как настоящий рыцарь из легенд, должен был пройти три испытания, — вскидывает голову Хосок, вспоминая те страницы их истории.       — И ты справился? — Хоюн, усаживая сестру себе на колени, пересаживается поближе к кровати, чтобы лучше слышать.       — Ещё как! — довольно кивает Чон. — Я полностью завоевал доверие вашего папы, был для него опорой и поддержкой, когда он затащил меня в лес и провёл по всем заповедным тропам, потом я разбил нос его другу, а остальное было простой формальностью, ведь Юнги к тому времени уже влюбился в меня, — весело улыбается альфа, загибая пальцы и получая тычок в бок.       — Мы провели много дней вместе, больше узнавая друг о друге, и совсем скоро поняли, что не сможем быть порознь. Тогда ваш отец и привёл меня в табор первый раз, и я познакомился с тётушкой Сирануш. Мы быстро нашли общий язык, и в будущем она многое сделала для меня, в том числе защищала и перед старейшинами…       — Ты им не нравился, папочка? — Сунси крепче цепляется за рубашку старшего брата, обнимая его руку.       — Я был чужаком, и в то время правила были жёстче, поэтому против нас был и Баро, а этого было достаточно, чтобы были против и остальные. Я очень переживал, что наши чувства не выдержат такого испытания, и боялся потерять человека, с которым обещал быть рядом всю жизнь. Так сложилось, что в день, когда мы открыто заявили о наших отношениях, я потерял самое родное и дорогое, свою бабушку. Ваш папа не дал мне опустить руки и постоянно защищал меня от самого меня, как бы странно это не звучало.       — Заботиться о человеке, которого вы полюбили, крайне важно. Когда вы строите семью, нужно прислушиваться к другому, никогда не оставлять его наедине с проблемами и самое главное — дарить тепло и поддержку, а иногда подставлять плечо для слёз и рыданий. Только так вы сможете найти утешение друг в друге и надолго сохранить вашу любовь. Нужно быть сильным, чтобы суметь помочь себе, но ещё нужно быть честным и смелым, чтобы помочь ближнему.       — Да, самоотверженность выручила нас, — Мин аккуратно приподнимает край блузы, чтобы гордо продемонстрировать детям оставшийся от пули шрам. — В своё время я спас жизнь Господину Чхве, а он назвал меня сыном и разрешил стать частью нашей большой семьи.       — И ты просто взял и уехал? — вскидывает брови Чоминтэ.       — Ваш папа — моя судьба, и я любил и люблю его так сильно, что уже не представляю жизни без него, — на этих словах омега получает поцелуй в макушку и довольно улыбается. — Я оставил город, в котором провёл всю свою жизнь, не зная, вернусь ли в него когда-нибудь. Я сделал так, как велело сердце, и оно указало мне верный путь. В конце-концов, если бы всё сложилось иначе, у меня бы не было вас.       — Чтобы что-то получить, нужно что-то потерять. Мы заплатили свою цену за нашу любовь. Конечно, не всегда всё было гладко и хорошо, наступали и переломные моменты, и тогда мы садились и обсуждали наше общее будущее, решали, как правильнее поступить.       — Мы были терпеливы и внимательны друг к другу и не стеснялись принимать помощь от других, когда дело касалось нашей семьи. Мы любимы и счастливы вместе, и я надеюсь, что вам повезёт прожить такую же радостную жизнь рядом с дорогим вам человеком. Помните, что вы всегда можете обратиться к нам, ведь вы — самое ценное, что есть у нас, но самое главное, что вы есть друг у друга, — Юнги, прижимая крепко спящего младшего сына к себе, аккуратно привстаёт и поочереди целует остальных своих малышей, чувствуя в этом острую необходимость и видя, как те уже вяло слушают родителей, сражённые усталостью. — Пора спать, мои хорошие. Бегите умываться и по кроватям.       Мечты Намджуна и Чоминтэ о том, чтобы остаться спать рядом с отцами разбиваются о напоминание Хосока, что они все уже слишком большие, а Хоюн аккуратно поднимается вместе со спящей на его руках сестрой и, пожелав доброй ночи, уже хочет уйти, как Мин останавливает его.       — Ты ещё молод, пуговка. Пятнадцать лет — сложный возраст для первой любви. Если ты и правда во власти чувств, то сейчас я буду против, как бы не хотел поддержать тебя. В тебе течёт горячая цыганская кровь, ты — часть табора и любимый мною сын, но я не дам тебе разрушить и свою жизнь, и жизнь омеги, на которого ты положил глаз. Ты не готов выбирать и бороться против всего мира. Если ваша судьба — быть вместе, небеса ещё дадут вам шанс.       — Я понял, папа, и твоё слово много значит для меня. Я знаю, что я не такой, как вы с отцом, и ещё слишком юн, поэтому постараюсь сделать так, чтобы не огорчить вас, — Хоюн прикрывает глаза, наклоняясь и подставляя щёку для ещё одного родительского поцелуя.       — Мы любим тебя, пуговка, и желаем тебе только хорошего, — Хосок уверенного кивает сыну, взглядом говоря, что тот принял правильное решение, и как только дверь за ним закрывается, обращается уже к Юнги. — Думаю, нам не стоит переживать из-за него.       — У меня чудесные дети, любимый, но юность — опасная пора, и я надеюсь, он не сделает ничего, за что придётся долго и тяжело расплачиваться. На то мы и родители, чтобы уберечь их от ошибок, которые поджидают на каждом шагу. Хоюн — умный мальчик, и знает, что так будет лучше для него.       — Ты как всегда прав, лисёнок. Я уложу Мисока.       Хосок аккуратно забирает спящего сына из рук мужа и тихо переносит его в кроватку, стараясь не разбудить, а после возвращается к Мину, который уже успел собрать пустые кружки и перестелить кровать.       Юнги гасит свет и укладывается ближе к альфе, льнёт к родному теплу, укладывая голову на сильную грудь и чувствуя, как в его волосах уже хозяйничают чужие пальцы, поглаживая и перебирая непослушные пряди.       — Спасибо тебе за всё, — улыбается ведьма, прикрывая глаза, и расслабляется, отдавая себя во власть приятных, ласковых прикосновений.       — Надеюсь, ты не жалел, что уехал со мной, лисёнок, — Чон знает, что они всё сделали правильно и уже не раз убедились в этом, но это не мешает ему иногда думать о том, что всё могло сложиться по-другому, и только судьба знает, к какому исходу это бы привело.       — Никогда, — уверенно отвечает Мин и, привставая, тянется за поцелуем.