Сердце ведьмы.

      Погода за окном прекрасная. Солнце всё норовит скрыться за облаками, даря минутную прохладу. Ветерок весело гуляет по улочкам, поддевая висящие на дверях колокольчики и закрывая ставни сильными порывами. Жара немного спала, поэтому даже Тучка соизволила выползти из своего укрытия под лестницей и разлеглась на крыльце, нежась в солнечных лучах и только иногда лениво поднимая мордочку с лап, и бегло оглядывая прохожих. Впрочем, не находя в этом ничего интересного, кошка тут же опускала голову назад, устраивалась поудобнее и, засыпая, инстинктивно начинала громко мурчать, чем привлекала к себе внимание любознательных детей, то и дело ошивавшихся рядом с лавкой.       И всё бы хорошо, даже замечательно. Казалось, прекрасный день и прекрасная возможность, чтобы отдохнуть и провести время в кругу семьи или с друзьями. Многие так и делали. Многие, но не Юнги.       Омега с самого утра был, как на иголках, ходил из угла в угол, всё поглядывая на улицу задумчивым взглядом, если и присаживался, то тут же начинал нервно отстукивать по столешнице какой-то ритм, чем ещё больше раздражал самого себя, в конце-концов принимая решение встать и побегать от одной стены до другой ещё немного.       Мин разволновался не на шутку, и бабушка, заставшая парня за тем, как он, покусывая кончик большого пальца, отбивал что-то мелодичное по стенке шкафа, даже удивилась такому странному поведению внука, пока до неё наконец не дошло, что случилось, или должно случиться.       — Не нервничай ты так, все мы через это проходили, — утирает она руки полотенцем, после того, как поставила на стол кувшин с молоком и сняла с горлышка ткань. — Выпей-ка лучше.       Юнги смотрит на неё расфокусированным взглядом, что кажется, будто блондин находится в совершенно другом месте и не слышит её, из-за чего женщине приходится повторить сказанное два раза, чтобы убедиться, что внук точно услышал и пить не будет.       — Чего ж бояться? Не съедят они тебя, — старушка присаживается на стул, а Юнги прямо на тёплый пол у её ног и укладывает голову на чужие колени, прикрывая глаза.       — А если я им не понравлюсь? — взволнованно спрашивает он, чувствуя, как бабушка начинает ласково перебирать его волосы, посмеиваясь над внуком. — Может я недостаточно красивый, характер у меня скверный, да и я непростой человек, а ведьма! Хосок вырос в таборе, в окружении названных сестёр и братьев. Если его заставят сделать выбор, я не смогу настаивать на том, чтобы он отказался от своей семьи.       Женщина терпеливо ждёт, пока блондин выговорит всё, что скопилось на душе, не переставая успокаивать его нежными, любовными прикосновениями.       — Неужто ты в Хосоке сомневаешься?       — Нет, совсем нет, — Юнги поднимает голову, и бабушка, смотря на его подрагивающие губы, всё понимает без слов.       — Ты боишься его потерять, — вместо внука заканчивает она и по-доброму улыбается, пока омега опускает взгляд и кивает несколько раз. — Не тревожься по-напрасну, моё солнышко, его семья полюбит тебя так же сильно, как твой альфа. Просто будь собой и помни, что бабушка всегда на твоей стороне, — женщина нежно целует парня в лоб, выказывая своё благословление и обещание защиты. — Пора, судьба не ждёт.       Блондин тихо вздыхает, смотря в окно на подходящего к лавке Хосока. Тот тоже выглядит обеспокоенным и напряжённым, но перед тем, как постучать и открыть дверь, ненадолго зависает прямо на пороге, словно взвешивает всё на чаше весов, прикрывая глаза и делая несколько вдохов и выдохов, а потом расслабляет лицо и улыбается, чтобы поддержать своего омегу, а не нервировать его ещё больше кислой моськой.       — Здравствуйте… — Чон, войдя в лавку, сперва опешил, когда увидел Минов, сидящих в обнимку. Он даже присел рядом с ведьмой, с перепугу приобняв того, на что Юнги только прижался к его груди, выпуская ладони бабушки из своих.       Запах и присутствие альфы несколько успокаивали его, помогая собраться с мыслями.       — С ним всё хорошо? — Хосок смотрит на бабушку Мин, потому что блондин только молчит, сил перед знакомством с семьёй парня набирается. — Лисёнок, не нужно, если ты не хочешь.       — Я просто немного волнуюсь, — тихо отвечает омега, а цыган только улыбается, ловя взгляд старушки, означающий «позаботься о нём», прежде чем та уходит, оставляя молодых людей одних.       — Обещаю, всё будет хорошо, — Хосок ласково ерошит его волосы, чем заставляет Юнги улыбнуться и оттолкнуть альфу, тут же вставая. — Я никому не позволю тебя обидеть.       Ведьма знает, что Чон за свои слова всегда отвечает, а потому охотно верит. Брюнет своё обещание сдерживает, парня всю дорогу разговорами отвлекает, и даже когда они на территорию табора заходят, его руку крепко в своей держит, оскалом от чужих взоров, удивлённых и недовольных от старейшин, где-то даже разозлённых и агрессивных от других альф, завистливых и насмешливых от омег. Юнги всё прекрасно понимает, но лишь поджимает губы и диалог всё так же спокойно поддерживает, с достоинством вскидывает подбородок, отвечая уверенным и холодным взглядом.       — Против тётушки даже старейшины не осмеливаются открыто выступать… — начинает было Хосок, но блондин его доброй полуулыбкой одаривает и кивком головы все сомнения развеивает.       — Просто доверься мне, и я постараюсь. Ради моей любви и тоски, которой наполнится моё сердце, если тебя не будет рядом, — цитирует омега строчку одного из любимых романов Матушки Кусумдочи, а потом так легко и непринуждённо целует цыгана в щёку, что тот даже теряется, поражённый словами парня, а ещё больше — его неожиданным спокойствием.       Губы Чона растягиваются в одобрительной ухмылке и, пропуская Мина вперёд, он прямо с порога оказывается заткнут старушкой, которая не дала молодым людям и слова вставить.       — Явились-таки, — хмыкает она, помешивая что-то в котле, дымящемся прямо на столе, укрытом белой скатертью. — Я уж думала весь день топтаться будете. Проходите, коль пришли, присаживайтесь.       Так как стулья были только вокруг стола, то они оказались близко к странному вареву, отчего Юнги инстинктивно повёл носом, после смешно сморщившись.       — Вы с манжеткой* переборщили, — Мин смотрит на зелье молодости, проявившийся цвет которого после добавление этого растения, только подтвердил его догадку. — Оно будет иметь обратный эффект, и вместо питания организм получит лишь токсины.       Сирануш вскидывает брови, смотря то на названного племянника, то на его избранника.       — С чем, говоришь, переборщила? — переспрашивает женщина, вытирая огромный половник полотенцем и закидывая его себе на плечо, имея достаточно серьёзный и угрожающий вид.       — С манжеткой, — ничуть не смущаясь повторяет Юнги, считая, что ничего плохого в его словах нет, наоборот, только хорошее. — Теперь весь котёл можно с чистым сердцем вылить на землю под окном. Больше проку будет, чем зазря травиться.       Брови Хосока медленно ползут вверх, а мозг начинает лихорадочно соображать, что с ними сделают за такое неуважение, и как исправить ситуацию, пока всё не стало совсем плохо, но тётушка лишь широко и одобрительно улыбается, начиная смеяться.       — Зазря травиться… — смакует она, хохоча. — Ба, как сказал. Ёв мангэ камам*, — видя напряжённое лицо омеги, Сирануш с прищуром смотрит на обоих. — По-нашему понимаешь?       — Никак нет, — вертит головой Юнги. Он готов поставить всё, что угодно на то, что «камам» означает любить, так как Хосок ни раз говорил ему это, переводя значение фразы «мэ тут камам», как «я люблю тебя». Блондина напрягает это слово, навеселе произнесённое тётушкой, так как остальной смысл парень не понял, и мало ли, что та имела в виду.       Чон было наклоняется, чтобы перевести, но цыганка его останавливает настойчивым тоном:       — Не переводи, а учи. Пусть он сам к знанию наших обычаев и традиций тянется. Верность познаётся в труде и стремлении, а потому это будет уроком, — назидательно добавляет она, следуя словам блондина и выливая неудавшееся зелье за окно.       Пока женщина это делает, у Юнги появляется возможность осмотреть комнату. Под потолком развешены травы, а на стенах — ковры, на первый взгляд ручной работы, деревянные половицы и совсем немного мебели. Надписи на бутылочках в шкафах и на полках он разглядеть даже не пытается, только обращает внимание на их обилие. Его взгляд приковывают свечи, которых почему-то не только много, но и зажжены они в дневное время. В остальном всё смахивает на обстановку его ведьминской лавки, даже пахнет точно так же, травами.       — Как твоё здоровье, тётушка? — разбавляет обстановку Чон, на что ведунья только с притворно громкими охами и ахами опускается на лавку напротив них.       — Зелье молодости в окно вылила, что ж там от моего здоровья осталось? И настроеньице скверное. Кто б за чашкам сходил да чайник вскипятил? Ума не приложу, — видя, как Юнги порывается вставить свою лепту, она качает головой. — Сиди. Не положено гостю хозяев обслуживать, а ты сходи, — кивает цыганка альфе. — Да за теми самыми расписными, что Баро тебе подарил.       Хосок было хочет спросить, зачем именно эти, хранящиеся в его повозке, но взгляд тётушки достаточно красноречив, чтобы этого вопроса парень не задавал. Брюнет переводит взгляд на омегу, молча спрашивая разрешения оставить его, на что тот лишь пожимает плечами, мол, иди, конечно, а Сирануш фыркает.       — Лети уже, не съем же я его в конце концов.       Чон поднимается с места и, несколько потоптавшись, всё-таки выходит, оставляя их наедине.       — Выдохни, мальчик, а то даже губки трясутся, — усмехается та, заворачиваясь в шаль. — Расскажи мне лучше, чем ты так этого дурака очаровал, что он тебя в табор привёл? У нас и омеги краше, и скромнее, — она ловит быструю смену эмоций на лице парня. — Не кривись так. Чую характер твой строптивый, себя в обиду не дашь. Хорошее качество, но правила у нас строгие. К омегам всегда предъявляли высокие требования. Они должны были заниматься детьми и хозяйством, вести себя тихо и уважительно, порой даже право голоса не имели, а с альфами их за один стол и вовсе не пускали. Нередко побои терпели и изнасилования, от нелюбимых рожали, за каждую мелочь наказывались. По нраву тебе жизнь такая? — женщина прищуривается, и Мин понимает, что неспроста она ему это всё рассказывает.       — Но это же неправильно…       — Одно твоё присутствие здесь тоже неправильно. И что? Сидишь со мной за одним столом, зелья мои отравой называешь. Выпороть бы тебя по-хорошему, и дело с концом, — скучающе пожимает плечами Сирануш, одаривая парня снисходительно-жалостливым взглядом, что заставляет младшего омегу раздражённо поджать губы.       — Да как вы можете так говорить? — не выдерживает он, возмущённо вскидывая брови. — Вы и сами — омега. Как же можно так измываться только за то, что родился слабым полом? Разве это — семья и братство, которыми ваш народ так хвалится? А как же уважение, забота и любовь? Насильно мил не будешь, и в этом нет никакой выгоды! Неужели вас это устраивает?       — Миро дэвэл, сар ёв мангэ камам*. Ни в коем случае, милый. Никогда бы я к себе такого отношения не стерпела, не будь я тётушка Сирануш! — женщина довольно улыбается, сцепляя руки в замок. — Пятьдесят лет я потратила на то, чтобы в нашем большом доме омег за людей считать начали. Я так же, как и ты, негодовала и молила господа, чтобы он дал мне если не сил, то разумную пару. Всё было хорошо, но однажды моя альфа подняла на меня руку, и я не стала молчать. Нонсенсом был мой развод и своеобразное отшельничество. От меня, шестнадцатилетней девчонки, отвернулись даже родители, но я не сдалась. Колдовская сила спасла меня от позора и позволила занять почётное место, несмотря на прошлое, и теперь каждая омега табора может прийти ко мне за советом и помощью. Ты, — ведунья резко наклоняется через весь стол, чтобы пальцем прикоснуться к чужому лбу, при этом взгляд её наполняется странным, почти безумным блеском. — Именно ты станешь моим продолжением, ибо нет ничего, с чем бы не справился чужак, ставший частью семьи, а именно небеса рассудили правильно.       Юнги тихо охает, когда перед ним на доли секунды мелькает видение тётушки. Ведьма даже не успевает разглядеть смазанные его воображением картинки, как всё пропадает, но осознание чётко укладывается в голове — его судьба быть с Хосоком, тётушкой и табором единым целым. Быть им парой, опорой и братом названным.       — Твой дар силён, теперь я чётко это вижу, — тихо произносит цыганка немного охрипшим голосом, когда приходит в себя. — Добро пожаловать, Юнги. Отныне ты мне сын, — она похлопывает парня по плечу, делая невероятное усилие и только после этого спокойно усаживаясь на лавке в изначальное положение.       Блондин даже не успевает ничего ответить или даже перевести дух, как Хосок возвращается с несколько обеспокоенным выражением лица, держа в одной руке чашки, а в другой дымящийся чайник. Мин кажется ему обескураженным и взволнованным, на что альфа реагирует нечитаемым взглядом и усаживается рядом с ведьмой, спрашивая, всё ли с ним хорошо, на что Юнги отвечает неуверенным кивком.       — Ты рассказал ему о празднике? — интересуется Сирануш, собственноручно разливая горячий напиток по чашкам, потому как мысли молодых людей перед ней явно заняты друг другом.       — Нет, ещё не успел… — Чон всё так же смотрит на омегу. — Гуляния, которые мы устраиваем каждый год. Музыка и танцы, большой круг вокруг костра, вино и лучшие блюда…       — Для тебя это возможность познакомиться с нашим этносом, понять нашу культуру, Юнги. А также показать всем, что вы настроены серьёзно, — дополняет цыганка, грея руки о чашку.       — Это значит…? — брюнет вскидывает брови и смотрит с такой надеждой в глазах, что тётушка сама не может сдержать улыбки, за что тут же себя одёргивает.       — Если ваша любовь так же сильна, как ваши громкие слова, то я не имею права запрещать вам встречаться. Я уже сказала это твоему омеге, а сейчас повторю и тебе, Хосок. С этого дня Юнги желанный гость в моём доме. Заботься о нём, как о самом себе. Уважай его, как меня. Будь верен своим обещаниям и люби его так же безвозмездно, как собственных родителей, и тогда вы узрите настоящее счастье друг в друге, — важным тоном заканчивает Сирануш, обращаясь к обоим, а после откашливается. — Что-то разошлась я на эти пафосные речи, чёрт меня побери.       Чон женщину даже не дослушивает, а его взгляд обращён к Мину, который невольно светится улыбкой и неподдельным восторгом. У Хосока тут же бы нашлась не одна тысяча романтичных слов, которые он бы сейчас сказал ведьме, но не хотелось делать этого при тётушке, поэтому альфа решает, что они обязательно поговорят после. Однако это не становится преградой для двух влюблённых сердец и несдержанных объятий, на которые Сирануш только закатывает глаза, бормоча что-то об ушедшей молодости и «лучше бы карты на партеечку раздали, ей богу».       Они засиживаются допоздна, разговаривая о многих вещах, чем порядком утомили тётушку. Мысли ведуньи полны неприятных и нелестных слов, которые ей придётся выслушать от их старейшин, если она встанет на сторону этих двоих, но женщина об этом не жалеет, наоборот, надеется, что это станет показателем и примером для многих пылких душ, что смогут изменить многовековые и устаревшие законы.       Омега на прощание получает от ведуньи благословение и несколько слов на ухо, которые Хосок не расслышал, а Мин не счёл важным ему передать. Оба, немного усталые, но довольные, шумя и смеясь, возвращаются в город, не обращая внимания на брошенные им вслед взгляды. Юнги в их безоблачном и счастливом будущем пока сомневается, но если цыган, как и сейчас, будет уверенно идти рядом с ним рука об руку, блондин готов поспорить на все сокровища мира, что они справятся со всеми преградами, стоящими на их пути.